Читать книгу Чудеса Господа Бога нашего Иисуса Христа - Группа авторов - Страница 3

Это «начало чудес» есть истинное введение ко всем прочим чудесам, которые совершил Христос, подобно, как притча о сеятеле есть введение к прочим Его притчам. Никакое другое чудо не содержит в себе столько пророчеств, никакое другое не изобразило бы с такою верностью всего будущего творения Сына Божия. Отличительное свойство этого дела состоит в облагораживании обыкновенного и в применении малого, в превращении воды земной в вино небесное. Но не станем забегать нашими замечаниями, которые найдут должное себе место при рассмотрении самого чуда.

«На третий день был брак в Кане Галилейской» – на третий день, без сомнения после того, как Филипп и Нафанаил, согласно предшествовавшему повествованию, последовали за Христом. Он сам и два Его новоизбранных ученика, из которых один был родом из Каны, без затруднения могли перейти в два дня от берегов Иордана в Кану и, таким образом, на третий день могли присутствовать на браке, или на брачном пиршестве. «И матерь Иисуса была там». Молчание Евангелистов не оставляет сомнения в том, что Иосиф не дожил до времени открытого служения Христова. В последний раз упоминается о нем, когда Иисус, будучи еще отроком, приходил в Иерусалимский храм, после чего Иосиф жил несколько лет. «Был также зван Иисус и ученики Его». Последние приглашенные вместе с их Учителем и из уважения к их Учителю были, по всей вероятности, не двенадцать, а только пятеро, о призвании которых пред тем упоминается: Андрей и Петр, Филипп и Нафанаил, пятый же, как можно думать, сам Евангелист – очевидец повествуемого чуда. Его, как уже прежде было сказано, мы с полной уверенностью узнаем во втором непоименованном ученике, которого Креститель отделил из числа своих, чтобы он последовал за Христом. Такое умолчание допускает Евангелист Иоанн, стараясь таким образом отклонить внимание от себя как от повествователя и сосредоточить его на повествуемых событиях.

Нимало неудивительно присутствие Господа жизни на этом пиршестве, ибо Он пришел, чтобы освятить всю жизнь, освятить часы ее радости и часы печали, причем первые, как научает опыт, имеют более всего нужду в таком освящении, которое может им сообщить одно Его присутствие телесное или духовное. Здесь Он Своим присутствием явил строй всего будущего Своего служения. Он имел явиться не как другой Креститель, проповедник пустыни, удаляющийся от общих путей человеческих. Ему предстоял более трудный и высокий подвиг – стать в общественной среде, очистить жизнь людей, проявить славу, которая всюду в ней скрывалась. Как драгоценно здесь Его свидетельство против бесчувственной и презрительной готовности предоставить миру или дьяволу то, что невинное само по себе может быть возведено в высшую сферу святости, а также может быть унижено и подчинено закону плоти и мира! Не лишено глубокого значения и то, что именно «брак» Он возвеличил и украсил Своим присутствием и первым Своим чудотворением. Это человеческое отношение по преимуществу служит типом глубочайшего и наиболее духовного таинства и посему удостоено столь высокой чести. Он предусматривал, что вопреки этому в церкви Его появятся «уничижающие брак» или по крайней мере не воздающие христианскому семейству всей должной чести и достоинства. Таковые не найдут опоры в Нем. В то же время Его присутствие при таком же случае едва ли бы могло иметь место в позднейший период Его служения. Неверие людей и отвержение Его со всеми последствиями, от того происшедшими, вполне пред Ним обнаружившиеся, печально отразилось на Его душе, и веселое брачное торжество при всей своей святости не согласовалось бы с позднейшими днями сетования и скорби.

Брак в Кане. Художник Джотто

Брак в Кане. Фрагмент. Художник Г. Давид

«И когда не доставало вина, то матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них». Присутствие Его и учеников Его, может быть не предусмотренное, так как они зашли с дороги, могло неожиданно умножить число гостей, а запас вина оказался недостаточным.

Матерь Господа по той или другой причине не сочла неприличным принять участие и оказать помощь в праздничных распоряжениях. Может быть, она была в близком родстве с женихом или невестой; во всяком случае, она обеспокоилась затруднением скромного хозяйства и хотела оказать помощь.

Трудно, однако, определить, че го именно она ожидала от своего Божественного Сына, объясняя ему нужды хозяев. Прежние опыты Его могущества и благости не могли ей внушить такую смелость, чтобы ожидать дальнейшего их проявления. Некоторые действительно не отрицали безусловно предшествовавших чудес, разумея, что это было первое из чудес, в котором Он явил «славу Свою», другие же дела Он мог совершать в более тесном семейном кругу и через то подать повод к ожиданию более явного раскрытия Его благодати и могущества. Но не обходя прямого заявления Евангелиста Иоанна, мы можем представить, как она, сохраняя в сердце своем все пророческие указания о будущей славе своего сына, верила, что в Нем скрываются силы, еще сдерживаемые, но которые обнаружатся, когда придет этому время.

Это вероятнее того предположения, что ее слова были произнесены без определенной цели, и что она к Нему теперь обратилась, находя в Нем всегда мудрого советника как в малейших, так и в важнейших делах. Но каковы бы ни были побудительные причины ее вмешательства, оно сначала не обещает доброго успеха.

«Иисус говорит ей: что Мне и тебе жена? еще не пришел час Мой». Толкователи очень старались снять с этого ответа всякую тень какого-то упрека или порицания.

Целые трактаты были написаны для такой цели. Но в этом обращении – жена – поистине нет ни строгости, ни суровости, хотя в нем слышится для нашего уха нечто подобное. В полном любви слове, с креста обращенном к Своей матери, Он употребляет то же воззвание, «жена, вот сын твой».

В самом деле здесь выражается нечто торжественное и вместе свойственное достоинству женщины. Иное слышится в словах: «жена, что Мне и тебе». Все толкователи первых веков церкви находили в них более или менее неодобрение и холодность.

Толкователи допускают видимость чего-то подобного, отрицая только действительность. Он отвечал таким образом, говорили они, чтобы научить нас, а не ее, что не плоть и кровь, а высшие соображения побудили Его избрать этот случай для первого явления Своей божественной власти. Всего вернее, что имелась цель преподать этот урок, но прежде всего преподать ей, «благословенной» в женах, которая по своему высокому положению более других подвергалась опасности забыть Его, а в лице ее и всем. «Она, – говорит Златоуст, – еще не имела о Нем того мнения, какое должна была иметь; но как родившая думает по примеру других матерей, что может приказывать Тому, пред кем ей надлежало благоговеть, как пред своим Господом». С этим можно сопоставить служащий к пояснению текст.

Брак в Кане. Художник П. Веронезе

Брак в Кане. Художник И.-Г. Шонфельд

Некоторая строгость этого ответа, приметная при чтении, без сомнения, была смягчена самим тоном говорившего, который показывал Его скорую готовность удовлетворить просьбу ее. Ибо из того, что тотчас же «Матерь Его сказала служителям: что скажет Он вам, то делайте», очевидно, что в кажущемся отказе Его она слышала не отрицание, а согласие. Она в нем читает лучший ответ на свою просьбу, питает в себе такую уверенность, которой не поколебала и кажущаяся нерешительность. Она так уверена, что даже ясно предугадывает самый способ ожидаемого удовлетворения. Между тем эта уверенность при непосредственно следующем возражении – «еще не пришел час Мой», представляет новую трудность. Если бы это изречение не объяснялось самим событием, то через его проявление славы отдалялось бы не на кратчайший срок, а относилось бы к какому-либо позднейшему периоду Его служения. В повествовании Евангелиста Иоанна «час Его» вообще означает время страстей или отшествие из этого мира. Здесь же, а может быть, и в другом месте означается ближайший срок. Так правильно она это понимала. «Час Его» пришел не прежде, как по истощении запаса вина. Когда нет никакой другой помощи – тогда, а не прежде, пробьет час великого Помощника. Тогда настанет пора действовать, когда при совершенном недостатке вина, явном для всех, чудо окажется выше всякого сомнения, иначе, по словам Августина, скорее показалось бы, что он «смешал» элементы, а не «претворил» их.

Прекрасна готовность, с какою Господь наш удовлетворяет не только безусловным нуждам, но и всемогуществует в менее важных потребностях, и в настоящем случае, как более вероятно, не столько ради гостей, сколько ради брачной четы, свадебное торжество которой, по непредусмотренному недостатку вина, могло подвергнуться насмешкам и порицанию. Такую готовность к пособию должно сопоставить со строгим самоотречением от своего всемогущества при удовлетворении собственным крайним нуждам. Он, который претворил воду в вино, мог также повелеть, чтобы камни сделались хлебами, и, уготовляющий трапезу другим, Сам терпеливо переносит голод и жажду.

«Было же тут шесть каменных водоносов, стоявших по обычаю очищения иудейского, вмещавших по две или по три меры. Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И наполнили их до верха». Это были сосуды для «воды», а не для «вина»: таким образом, нельзя заподозрить, что в них оставались остатки вина, которые, сообщив налитой на них воде запах или вкус вина, были бы приняты за слабейший сорт вина, да и всякое подобное предположение исключается похвалою распорядителя новому запасу. Упомянуто, для чего сосуды находились в готовности. Они тут стояли не вследствие какого-либо задуманного плана, а согласно обычаю и преданию об омовении, и это гораздо правдоподобнее предположения, что они были нужны для какого-либо особого установленного обряда. Притом они вмещали огромное количество, какого нельзя было пронести незаметно, «по две или по три меры». Эти сосуды были пустые; получившие приказание их наполнить водою, сами стали свидетелями действительности чуда. Иначе казалось бы только, как действительно показалось лишь распорядителю пира, что вино получено откуда-то неожиданно, а «он не знал, откуда это вино; знали только служители, почерпавшие воду», не воду, уже теперь ставшую вином, а простейший элемент, на который Господь наш подействовал Своими претворяющими силами.

Брак в Кане. Художник Б. Марторель

«И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И принесли». Происходили споры о том, был ли «распорядитель» один из гостей, по общему согласию или выбору хозяина поставляемый начальником пира, или главный служитель, наблюдавший за порядком и надзиравший за прочими слугами. Согласно обычаю греков и римлян это был один из гостей, временно исполнявший эту обязанность, у иудеев также был обычай избирать такого старшину распорядителем угощения. В самом деле, смелость замечания, с которым он отнесся к жениху, решительно определяет, что это было лицо, равное ему, а не подвластное: ему надлежало отведать и разливать вино в чаши; следовательно, ему первому приказал поднести вино Господь, и в этом незначительном обстоятельстве внимательный к обычаям общества и воздающий всякому должное.

«И понесли» теперь уже не воду, а вино. Подобно другим актам творения – или точнее претворения – здесь это превращение воды в вино сокрыто от нашего взора. В сосуды была влита вода, из них черпают вино, но мы напрасно старались бы постигнуть действительный процесс претворения. Между тем, по истине, все это, исключая претворения, нисколько не разительнее того, что каждодневно происходит пред нами. Но правильное повторение и привычка до того притупили наши глаза, что мы вовсе тому не дивимся, и найдя пригодное для того имя, думаем, что открыли саму тайну или, скорее, что тут нет никакой тайны и вовсе нечего доискиваться. Кто ежегодно готовит вино из винограда, определив ему поглощать земную и небесную влагу, наливаться ею и превращать ее в свои благороднейшие соки, тот сосредоточил теперь в один момент все те медленные процессы и мгновенно совершил то, на что по обычному порядку требовались месяцы. Эта аналогия, конечно, не помогает уразуметь, что Господь тогда делал, но поясняет, что Он действовал в высшем направлении, не в превратном и не в противном ежедневным, незамечаемым нами чудесам природы. Что же было исключительно особенностью, что было изъятием из порядка природы, это были могущество и воля, действием которых все последующие стадии медленных процессов быстро совершились и мгновенно цель была достигнута.

«Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином (а он не знал, откуда это вино; знали только служители, черпавшие воду): тогда распорядитель зовет жениха», обращается к нему и с восклицанием, не неприличным веселому пиру, говорит: «всякий хозяин подает сперва хорошее вино, а когда упьются, тогда худшее». Многие толкователи соблазнились выражением «упиться» и старались его смягчить, чтобы не показалось, что здесь происходила непристойная попойка, подобная тем, которые столь часто бесславят брачное торжество. Еще большие трудности находили в том, что Господь не только почтил своим присутствием собрание, где так много злоупотребляли дарами Божиими, но что еще страннее, Своею чудотворною силою способствовал к вящему излишеству. Но вовсе нет нужды тревожиться словом и придавать ему столь великое значение. Мы совершенно можем быть уверены, что здесь подобное излишество не имело места. В противном случае Господь не соизволил бы почтить это брачное пиршество Своим присутствием, а еще менее поощрял бы излишества и невоздержанности таким особенным, специальным чудотворением. «Распорядитель пира» говорит только об общем практическом наблюдении и объясняет его весьма просто причиною, приложимою и к настоящему случаю, а именно: что люди, притупившие вкус, менее способны различать хорошее и дурное. Итак, все это нимало не показывает ненравственного поведения настоящих гостей, а касается вообще испорченных светских обычаев и, конечно, не найдется человека, который теперь счел бы предусмотрительным присутствие Того, кто был образом совершенной святости.

Брак в Кане. Витраж собора Девы Марии. Шартр. Франция

Брак в Кане. Фрагмент. Художник Я.-К Вермейен

Такого же свойства и недостойное возражение тех, кому чудо представляется невероятным и которые полагают, что если Господь и не способствовал разгулу уже начавшемуся, то сотворением столь обильного количества вина (количество было огромно) Он подвергал опасности человеческую слабость. С такою же справедливостью всякий Божий дар, который может быть употреблен во зло, всякий обильный урожай полевых плодов, богатый сбор винограда может искушать человеческую слабость, а через то в некотором роде испытывать умеренность людей среди изобилия. Ибо человек может достигать совершенства не изъятием от искушений, но скорее победою посреди искушений, и та только умеренность высоко ценится и заслуживает это имя, которая имеет своим источником не скудность средств, а строгое самообладание или самоограничение. Что здесь дар долженствовать быть весьма велик, это можно было предвидеть. Он, Царь, жаловал по-царски. Нескупой податель среди обычного обилия своего царства природы, Он не был скупым подателем теперь, внося Свои обычные дары в царство благодати и непосредственно подчиняя их Своему служению.

Но распорядитель пира, думавший только охарактеризовать скудное мирское домоправительство, выразил истину гораздо более глубокую, чем высказанная им мысль. Такую, во всяком случае, легко можно читать в его словах. Тут заключается вся разность между порядком даров Христовых и даров мирских. Мир в самом деле сначала подает свое лучшее и изящное, свое «доброе вино», а под конец подменивает его самым худшим. Когда люди «упились», когда их духовный вкус притупился, когда они потеряли различие между нравственно добрым и злым, тогда он им подносит наихудшее, то, чего не смел бы предложить им сначала, – грубейшие удовольствия, порочные наслаждения, кубок самого ядовитого вина. Поклонник мира должен, наконец, признаться, что все это наилучшим образом олицетворено в описанном у пророка Даниила сонном видении огромного истукана, голова которого была из чистого золота, другие члены были из менее ценного вещества и который оканчивался железом и земною перстью. «Быть избалованным любимцем расточителя, а потом – о, горе! – сделаться рабом скупца, вот, по выражению поэта, печальная доля миролюбца». Иной жребий гостей Христа, небесного жениха: Он всегда хранит до конца «доброе вино» для того, кто Им призван. По словам одного из красноречивейших проповедников, «мир обольщает нас сладостными надеждами, великими богатствами, пышными почестями – внешними сторонами кубка; но когда он осушится, тогда все обольщения мгновенно исчезают и остается одна только горечь. Всякий грех на первый взгляд улыбается, лицо его сияет светом, на устах мед. Но когда мы «упились», тогда представляется «худшее», шестиконечный бич, страшные и ужасные угрызения совести, стыд и отвращение, и боязливое уныние, и отчаяние в день смерти. Но когда же, согласно обряду очищения, мы наполняем сосуды наши водою, ложе наше омывается слезами, ланиты увлажняя непрестанными каплями покаяния, тогда Христос превращает воду нашу в вино, и мы сперва кающиеся, делаемся потом причастниками сперва воды скорбей, а потом вина чаши, ибо Иисус хранит лучшее вино до конца, не только ради непосредственного предоставления высших радостей будущему наступлению царства славы, но и потому, что вкус наш совершенствуется и становится способным к высшим восприятиям, которые мы испытываем при первых опытах. Таково свойство самой благодати: дары ее усиливаются по мере их усвоения и употребления, ибо каждая часть благодати есть новый долг и новая награда».

Брак в Кане. Художник А. Босколи

Брак в Кане. Художник М. Прети

«Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской», именно там, где задолго пред тем было пророчество, что народ, сидящий во тьме, увидит свет великий. Евангелист вовсе не упоминает о чудесах отроческого возраста Иисуса, о которых так много говорится почти во всех апокрифических евангелиях. Конечно, нельзя понимать слова его так, что это было первое чудо из тех, которые он совершил в Кане, но что это действительно было первое чудо и совершилось в Кане, и церковь всегда в этом смысле принимала слова Евангелия прямо и решительно.

Это указание важно и находится в связи с одною главною мыслью евангелиста, а именно он устраняет и отвергает все ни на чем не основанные понятия о лице Господа, понятия, которыми держались неверные и вымышленные предания о Его младенчестве.

Только о Сыне могло быть сказано, что Он «явил славу Свою», ибо «слава» выражает здесь не атрибут, свойственный твари, а божественную славу, неразделенную от идеи «Слова» абсолютного света, – всякий другой проявил бы славу Бога, и только Он, сущий Бог, мог явить Свою собственную: как Бог, Он озаряется Своим светом и это светоозарение есть «Его слава». Евангелист, несомненно, имел в виду пророчество «явится слава Господня», указуя, что в этом событии оно оправданно. Об этой славе Господа мы весьма часто слышим в Ветхом Завете. Пока Он пребывал на земле как сын человеческий, все это большей частью от всех было сокрыто. Телесный покров, в который он благоволил облечься, был непроницаем для человеческих глаз. Но теперь, в этом действии благодати и могущества, слава Его проникла сквозь внешнюю оболочку и проявилась для учеников Его, и они увидели славу Его, как Единородного от Отца. «И ученики Его уверовали в Него». Чудо кроме удовлетворения непосредственной нужды имело свои дальнейшие результаты: оно укрепило, усилило, возвысило веру тех, которые, уже веруя в Него, сделались более способными к возрастанию в вере – могли возвышаться от веры в веру, от веры в земного учителя до веры в небесного Господа.

Брак в Кане. Фрагмент. Художник Ю.-Ш. фон Карольсфельд

Брак в Кане. Фрагмент. Художник Дуччо ди Буонисенья

Это первое новозаветное чудо имеет свое таинственное значение. Первое чудотворение Моисея превратило воду в кровь; это соответствовало тому, что закон, через Моисея данный, был служением смерти и действующего гнева. Превращение воды в вино, первое Христово чудотворение, есть также достойное указание всему последующему. Его служение было служением жизнью. Он пришел к нам как податель того истинного вина, которое веселит сердце человека. Где Моисей противополагается Христу, там он изменяет к худшему, а где он принимает на себя Его тип, там подобно Ему дает лучшую замену, горькую воду претворяет в сладкую. Превосходнейшее же претворение, не только простое улучшение качеств, уже существующих, но и сообщение новых, предоставлено было Сыну, который не только есть усовершитель ветхой жизни, но и установительной: Он не преобразовал ее, а пересоздал. Не должно терять из виду этого пророческого значения чудес. Превративший теперь воду в вино претворил равным образом беднейшее служение, скудные водяные элементы иудейской религии, в богатейшие и благороднейшие, в веселящее вино высшей веры. Символом всего иудейского служения, сравнительно слабого и бедного, могла быть вода: пророчески указывает оно на Христа, который и привязывает к виноградной лозе осленка своего и к лозе лучшего винограда сына ослицы своей, который омывает вином одежду свою, и который этим своим действием показал, что Он действительно пришел, что радость народа Его должна исполниться. Здесь же должны мы видеть прообразование того, что пришествие Христа произвело на земле: облагорожение всего, чего Он касается, сообщая грешникам святость, человекам ангельские свойства, насаждая новый Божий рай на месте прежнего мирового запустения. Здесь содержится пророчество о преставлении света, о дне, когда ученики Его будут вкушать плод нового винограда в Его царстве. В этой смиренной вечере мы имеем черты славного пиршества, с наступлением которого действительно придет час Его, час истинного Жениха, невеста коего Церковь.