Читать книгу Чудеса Господа Бога нашего Иисуса Христа - Группа авторов - Страница 7

Рассмотрение этого важнейшего и по многим отношениям представляющего между всеми новозаветными исцелениями бесноватых наибольшие трудности требует некоторых предварительных замечаний вообще о «бесноватых», упоминаемых в Писании. Трудность этого предмета еще более усложняется тем фактом, что – подобно некоторым духовным дарам, как, например, дар языков, – самое явление если и повторяется между нами, то не под тем же именем, не так часто и не в такой силе, как в древнее время. Мы обязаны, по возможности, сопоставить все отдельные и отрывочные известия, до нас дошедшие, должны привесть их в систему, удовлетворительно объясняющую разные феномены. А между тем мы не можем, по крайней мере с должною уверенностью, наблюдать непосредственно самый исследуемый предмет.

Конечно, легко покончить все изыскания и порешить все вопросы, сказав, что все бесноватые были люди, которых в наше время можно бы назвать больными сумасшествием, эпилептиками, маньяками, меланхоликами. Это часто повторялось и, может быть, тем чаще, что есть доля правды в том, что бесноватые бывали одержимы и телесными недугами. Иногда беснование было соединено с различными болезнями, но оно было от них различаемо евангелистами, которые замечали связь и различие обоих явлений. Система, по которой эти явления смешиваются и фактически отождествляются, не исчерпывает предмета, как в этом должен сознаться каждый благонамеренный толкователь слова Божия. Она не разрешает удовлетворительно представляющихся в нем трудностей, и это по многим причинам.

Во-первых, сам Господь говорит таким языком, который не допускает подобного толкования. О бесноватых Он везде выражается не просто как о больных расстройством умственных способностей, но как о людях, порабощенных какой-то чуждой духовной властью. Он обращается к злому духу, отличая его от самого человека: «Замолчи, и выйди из него» говорит Он. Что касается до недостойного возражения, будто Он умышленно не противоречил и приспособлялся к понятиям болящих в видах легчайшего врачевания – оно фактически отвергается тем, что Господь в искреннейших беседах со Своими учениками говорит точно тем же языком: «Сей же род изгоняется только молитвою и постом». Благоговение наше пред именем Христа, как Царя истины, пришедшего в мир не для соучастия в людских заблуждениях, но чтобы людей избавить от заблуждений, обязывает нас верить, что Он не стал бы говорить языком, способным поддерживать и укоренять столь важное заблуждение в умах людей, каково верование в сатанинское влияние, если бы последнее не существовало действительно. Такое мнение, если бы оно было ложно, не настолько безвредно, чтобы предоставить естественному порядку вещей уничтожение его: напротив, оно могло бы пустить глубокие корни между основными религиозными истинами и распространиться в столь далеких последствиях, что Господь, конечно, не потерпел бы оставить на произвол дальнейшее развитие пагубного заблуждения.

Исцеление бесноватых. Фрагмент. Художник М. П. Соловьев

Сверх того, если бы и не были связаны с этим столь возвышенные нравственные интересы, но наше понятие о безусловной правдивости Христа, независимо от важности сообщаемого Им учения, несовместимо с мыслию, что Он мог говорить так, как Он говорил, и сознавать в то же время, что никакая действительность не оправдывает слововыражения Им употребляемого. Здесь мы вовсе не считаем безделицею, не теряем из виду образности наших слов, вследствие которой многое, неверное «буквально», тем не менее весьма верно передает впечатление, так как люди употребляют слова, вовсе не задумываясь о их буквальном назначении.

Совершенно иное было бы дело, если бы Господь сообразовался с популярным языком и о лицах, страдавших разными телесными недугами, говорил как о «бесноватых», – предполагая, что Он воспользовался таким употребительным словом, которое, однако, не состояло, как это могло быть прежде, в живой связи с идеей об одержимых злыми духами. Тут было бы то же, что случается и теперь в наших беседах об известных разных формах болезни, которые мы называем «лунатизмом». Мы не верим вредному влиянию луны, как верили в старину, но, находя готовый термин, пользуемся им и тем с большею легкостью, что первое его происхождение совершенно теряется из виду в наших обычных разговорах, а первоначальное впечатление до того в нем изгладилось, что, говоря таким образом, мы вовсе не думаем поддерживать обман или укоренившееся заблуждение.

Но предположим теперь, что при нашем неверии влиянию луны, мы стали бы говорить не просто о «лунатиках», но о лицах, подвергшихся влиянию луны, стали бы описывать способ врачевания, будто бы послуживший к прекращению ее вредного действия, врач уверял бы больного, что луна не будет более производить в нем болезненных припадков: не значило ли бы это прямо поддерживать обман или заблуждение? Не заключалось ли бы в этом разногласия между мыслию и словами, составляющего сущность лжи? Между тем Христос везде говорит таким языком. Возьмем, например, его слова, приведенные святым Лукою, и допустим, что говоря так, Он знал, что все верование иудеев в существование бесноватых не имело никакого основания, что сатана не имеет никакой подобной власти над телом или духом людей, что, говоря собственно, сатана вовсе не существует: было ли бы это достойно Царя истины?

Христос посылает бесов в свиней. Художник Пинтц

К тому же самые эти феномены таковы, что не объясняются подобными гипотезами и требуют более удовлетворительного решения. Что бешенство не было непременным признаком бесноватых, это ясно, ибо не только нет ни малейшего основания предполагать, будто евреи смотрели на страдавших бешенством, падучею болезнью или меланхолией, как на порабощенных власти злых духов, но у нас есть очевидные доказательства, что одну и ту же болезнь они приписывали иногда злому духу, иногда другим причинам, показывая таким образом, что обыкновенная болезнь и беснование не были тождественны в их глазах и что беснование вовсе не считалось популярным объяснением других болезней.

Так, в двух случаях они приводят к Господу одного немого, немого и слепого и у обоих немота приписывается злому духу. Между тем, очевидно, что они не всякую немоту приписывают одной этой причине. Так, святой Марк, повествуя об исцелении «глухого косноязычного, вовсе не упоминает о каком-либо сатанинском влиянии и дает через то знать, что речь идет о врачевании страждущего одним телесным недостатком. В бесноватом немота, вероятно, происходила не от одной внешней причины, она заключалась не «в узах языка», не внешний орган, но внутренняя сила его отправления была парализована. Это вместе с полною апатией и полною невнимательностью ко всему его окружавшему достаточно обнаруживало, что источник его болезни обусловливался не одними естественными причинами.

На каких бы симптомах окружающие больного ни основывали своих рассуждений, сам факт такого различения припадков одной и той же болезни решительно доказывает, что не было известных болезней, которые бы у иудеев без дальнейших справок приписывались прямо действию сатаны. Но именем бесноватых означали тех, чье состояние, будучи часто болезненным, всегда усложнялось чем-то сильнейшим, чем болезни.

Но что это было за состояние, которое означал этим именем наш Господь и Его апостолы? Чем оно различалось, с одной стороны, от безумия, а с другой – от злочестия? Нельзя подойти к этому вопросу, не указав предварительно на библейское учение о царстве зла в мире духовном, о его личной главе и об отношении сего последнего к нравственному злу в нашем мире.

Отвергая заблуждение манихеян, которые признают зло вечным, подобно как и добро, а следовательно, боготворят самое зло, и заблуждение пантеистов, которые не придают злу никакой истинной реальности или полагают, что оно есть не более как низшая степень добра, незрелый и потому всегда горький плод, – Писание учит об абсолютной подчиненности зла добру, о позднейшем его происхождении и о том, что фактическое зло коренится в твари, сотворенной чистою, а добро в Творце. Но вместе с тем оно учит, что противоборство этого зла воли Божией есть реальное противоборство воли, которая истинно восстает против Его воли. Мир не есть шахматная доска, за которой Бог играет обе партии, хотя на ней некоторые шашки белые, другие черные, но что вся цель Его мироправления есть покорение зла, не уничтожение его превосходящею силою, что не было бы истинной победой, но одоление его правдою и истиною. Из этой единой центральной воли, отчуждавшейся от воли Божией, Писание производит все зло во вселенной, все сосредоточивается в одном лице дьявола, имеющего свое царство, как Бог имеет Свое царство, с подчиненными служителями.

Предательство Иуды. Фрагмент. Художник Джотто

Мир наш не стоит отдельно, не округлен и не завершен сам в себе, а находится в живом отношении к двум мирам – к высшему, от которого проистекает все доброе, и к низшему, источнику всякого зла.

Таким образом грех человека всегда приписывается сатане. Петр говорит Анании: «Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому»? А евангелист Иоанн говорит об Иуде Искариотском «дьявол вложил в сердце Иуде предать Его». Писание такими выражениями не отрицает, что зло в людях есть их зло, но утверждает, что основание его скрывается в предшествующем зле. Это есть их зло, так как действие только их воли дает ему входить в них.

Каждому человеку поручен ключ с обязанностью держать запертою дверь души своей, и лишь от небрежного его хранения зло находит в нее доступ. Между тем вследствие существования мира зла вне и за пределами нашего мира соединяются здесь со всяким небрежением или изменою роковые бедственные результаты.

Таким образом, сам собою представляется вопрос: какую особенную форму сатанинского действия разумеет Писание, говоря о людях, одержимых злым духом или о имеющих дьявола? Нравственное это зло или просто физическое? Конечно, не просто физическое. Без сомнения, страдание бесноватого часто было великое; но было бы ошибочно видеть в нем, подобно как в жертвах страшных и мучительных болезней, лишь новый образец страшного бедствия, причиненного человеческому роду дьяволом.

С другой стороны, это зло не есть чисто нравственное; мы не видим в бесноватом какого-либо чрезвычайного грешника, особенного раба сатаны, по своему сердцу и воле, сознательно угождающего своему властелину.

Таким, каковы бы ни были его прежние беззакония, – допустим, что они часто были велики – бесноватый, очевидно, не был. В нем всего более поражает нас странное смешение физических и психических сил, в котором одна вторгается в область другой. Тут разрушена вся гармония высшей и низшей жизни, в обеих обнаруживается расстройство и разлад.

Бесноватый не злочестивый, который исключительно находится в близком отношении к целому царству сатаны. Состояние его можно представить в подобии жертвы или добычи одного из злых адских духов: так, лев или леопард, преследуя стаи антилоп, похищает одну и упивается ее кровью.

Но серьезный вопрос остается: каким образом мог кто-либо впасть в столь бедственное состояние, так запутаться цепями дьявола или его служителей? Мы сами впали бы в великое заблуждение, если бы смотрели на бесноватого, как на наихудшего из людей, а на одержание, как на муку и казнь за какое-то величайшее, сравнительно с другими грешниками, нечестие. Скорее, мы должны видеть в бесноватом несчастнейшего из людей, а не самого виновнейшего из нас людей.

Иуда Искариот, бросающий сребреники. Художник П. В. Васильев

Иуда (Совесть). Фрагмент. Художник Н. Н. Ге

Так не говорится и о главнейших представителях и орудиях сатаны, о лжепророках и антихристах. Мы чувствуем, что состояние Иуды, когда сатана вошел в него, существенно разнилось от одержания тех несчастных, которых исцелял Господь. Или если взять объяснительный пример из мира вымысла, никто не скажет, что Яго был одержим злым духом, хотя душа его была исполнена самой убийственной адской злобой; более близкую аналогию с таким состоянием могли бы найти в некоторых отношениях в жизни Гамлета.

Греческая трагедия представляет более подходящие примеры. Так, благородного Ореста терзают до бешенства адские псы, закоснелую Клитемнестру, несмотря на ее злодейства, не приводят в исступление никакие чудовища незримого мира. Так и в действительной жизни ужас и глубокая тоска грешника, сознающего свой грех, способны произвести страшный переворот в его духовных силах, – тоска, которой более упорный грешник может избегнуть, но лишь чрез большее ожесточение, еще более порабощающее дьяволу.

Между тем в данных случаях беснования вовсе не видно сознательной покорности сатанинской воле души в конец погибшей. Напротив, видно поправимое крушение некогда благородной души.

Согласно вышесказанному, мы в бесноватом предполагаем сознание рабства, с которым он не мирится. Истинная его жизнь разбита, над ним тяготеет чуждая власть, жестоко его поработившая и все более отдаляющая его от Того, в ком одном всякое разумное создание может обрести мир и тишину. Его состояние буквально можно назвать «одержанием».

Кто-то чуждый воцарился в его душе и занял престол законного владыки. Он все это знает, и из глубины его сознания исторгается вопль об освобождении и как только сверкнула искра надежды, Искупитель приближается. Это чувство злополучия, это чаяние избавления располагало и делало бесноватых способными к принятию врачующей силы Христа. Без нее они столь же мало могли исцелиться, как и злые духи, в которых нет места для божественной благости, так что в настоящем случае, как и во всяком другом, вера была условием исцеления.

В них еще не потухла и тлелась искра высшей жизни; искра эта, в их одиноком состоянии, не была достаточна для озарения их мрака и только Господь жизни мог эту искру снова превратить в пламя. Но Он, пришедший «разрушить дела дьявола», Он, явивший Себя властителем над чисто физическим злом, как целитель телесных недугов, и равно властителем над чисто нравственным злом, как избавитель людей от их грехов, – Он также явил Себя властителем и в этих сложных явлениях, носящих природу того и другого зла, господствуя над этою пограничною областью, где эти два царства зла соприкасаются и так странно и непостижимо проникают одно в другое.

Если же, таким образом, «бесноватый» не есть выражение, равносильное понятиям: «злочестивый, исчадие семени змия, отродье дьявола», – ибо таковой не стал бы молить об избавлении и не стремился бы к освобождению, то мы с великою вероятностью можем заключить, что грех невоздержания и плотоугодия, изнуряющий нервную систему, служащую специальною связью души и тела, обезоружил этих несчастных и открыл их для страшных вторжений сил тьмы.

Иисус изгоняет бесов. Фрагмент. Художник Ю.-Ш. фон Карольсфельд

Они были очень виновны, хотя не виновнейшие из всех людей. Они чувствовали, что они сами своими действиями отдались во власть дьявола, власть, от которой они не видели вокруг себя избавления. Они чувствовали, что по их вине уже не вне их была эта адская сила, которую бы они могли прогнать от себя, если бы ей сопротивлялись, но от которой они теперь не могли спастись ни борьбой, ни бегством.

Явления беснования, встречающиеся в Писании, и в особенности те, которые составляют предмет настоящего объяснения, вполне подтверждают действительное присутствие чуждой воли, властвующей над душою страждущих. Это не суть только влияния, мало-помалу действовавшие и видоизменившие их волю до порабощения.

Тут видна сила, которая, как это чувствует человек в самую минуту своего порабощения ей, находится в противоречии с его истинным бытием, но которая возобладала над ним, и он неизбежно становится ее органом в своих речах и действиях, хотя по временам к нему возвращается на мгновение самосознание.

Только то, что они не безразлучно объединились, что змий и человек не срослись вместе, сжившись один с другим, как это изображает Данте в страшной картине, но остаются еще как двое: это составляет надежду переживающую среди общего разрушения нравственной и духовной жизни. Но в то же время это дает, хотя и обманчивый, вид более полного крушения его внутренней жизни, чем у тех злочестивых, которые всецело и без сопротивления предались делам неправды.

Эти последние в своем совершенном отступничестве от добра имеют некоторую устойчивость: нет явных несообразностей и сильных противоречий, каждую минуту проглядывающих в их речах и действиях, они всегда едины с самими собою. Но все эти несообразности, противоречия встречаются в поведении бесноватого: он бросается к ногам Иисуса, как приходящего к нему на помощь, и тут же отвергает Его заступничество.

В нем нет одного великого противоречия истинной цели его бытия, последовательно проводимого, но есть тысячи меньших противоречий, среди которых истинная идея его жизни, не вовсе помраченная, по временам замечается в некоторых явных проблесках. По временам видна борьба против чуждой силы, овладевшей его духом, слышится протест, который в настоящий момент усиливает его внутреннюю тревогу, но который содержит в себе залоги возможного избавления, имеющего прийти к нему искупления.

На такое объяснение могут возразить только то, что если беснование есть нечто большее разных видов бешенства, то почему в настоящее время нет бесноватых, почему они исчезли из нашей среды? Но предположение, что их вовсе нет, еще не доказано. Не трудно усмотреть, почему эти явления встречаются сравнительно реже и в слабейшей степени, а следовательно, и распознаются с большею трудностью. Во-первых, период времени пришествия Христа и непосредственно за тем последовавший особенно отличается потрясением и расстройством духовной жизни, чувством крайней дисгармонии, беспомощности, отчаяния, которое удручало каждого мыслящего человека, а также необузданностью и неутомимою жаждой чувственных наслаждений, в которой искали убежища от отчаяния.

Христос проповедующий. Фрагмент. Художник М. П. Соловьев

Весь этот период был «годиной царства тьмы», мрака, особенно сгустившегося пред рассветом нового дня. Мир стал новым хаосом и творческое слово «да будет свет», уже близкое, еще не было изречено. Это был кризис для таких душевных болезней, в которых духовная, психическая и телесная жизнь была потрясена и странно перепуталась. А потому не удивительно, что они часто встречались в это время, так как преобладание некоторых нравственных недугов в известные эпохи истории мира, особенно способствующие их развитию, и их постепенное ослабление и исчезновение при других неблагоприятных им условиях есть факт, не подлежащий сомнению.

Далее, мы не можем сомневаться, что адская сила была значительно сокрушена пришествием Сына Божия во плоти и вместе с тем ограничено было грубейшее проявление могущества оной: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию». Его злоба и насилие непрестанно обуздываются проповедью слова и совершением таинств.

Теперь иное стало и в языческой стране, преимущественно там, где власть сатаны не осталась непоколебимою, где начался кризис борьбы света с тьмою вместе с началом евангельской проповеди. Там можно было ожидать встречи подобного проявления в большей или меньшей силе.

Здесь можно предложить вопрос: если бы апостол или муж, одаренный апостольским различением духов, в наше время посетил дом умалишенных, то между психически страждущими не отличил ли бы он некоторых «бесноватых»? Без сомнения, во многих случаях сумасшествия и эпилепсии встречается аналогия с беснованием. Здесь нет нужды, что больной и его окружающие могут иначе представлять характер болезни; во всяком случае, суждения их будут отголоском современного им популярного представления.

Так, без сомнения, иудеи по недоразумению увеличивали число одержимых, относя к одержимости многие низшие формы психических расстройств. Такое же недоразумение встречалось и в первые времена церкви, когда многие, вовсе не бывшие бесноватыми, прямо приписывали свои страдания сатанинскому наваждению. Теперь, однако, страждущий, согласуясь с популярным понятием, иначе выражается о своем печальном состоянии, и тем же языком говорят о нем его окружающие.

Но непосредственно предстоящее нам событие таково, что исключает всякое сомнение, ибо Великий Врач душ сам признает его истинным одержанием и сообразно с этим действует. Нам остается отнестись к нему точно таким же образом.

Поразительна связь, в которой это чудо находится с непосредственно ему предшествовавшим. Господь нам явил Себя смирителем бурь и волнений вещественной природы. Его веленью покорились ветры и волны, борьбу разъяренных стихий смиряет одно Его слово. Но есть нечто более дикое и страшное, чем волны и бури в их ужасном раздоре, – это человеческий дух, когда разрывает он все преграды и становится орудием того, кто вносит смуты и анархию всюду, куда достигает его господство. И Христос совершил здесь подвиг более могущественный. Здесь также Он являет Себя князем мира, восстановителем разрушенной гармонии. Мощное Его слово укротило ярость бунтующей в сердце одержимого бури, и в нем тоже водворится великая тишина.

Христос и четыре евангелиста. Художник Фра Бартоломео

При соображении обстоятельств этого достопамятного исцеления представляется трудность в самом начале, а именно: евангелист Матфей говорит о двух бесноватых, евангелисты Марк и Лука только об одном. Это разногласие объясняли различно. Следуя Августину, один был лицо более известное в стране, чем другой, или один был до того свиреп, что другой большей частью оставался едва заметным, как толкуют другие. Как бы то ни было, другой, очевидно, отступает на задний план, а потому, следуя двум последним евангелистам, мы будем теперь говорить об одном бесноватом, который встретил Господа при выходе его из лодки, – не потому, что другого здесь не было, но в этом последнем рассказе, в котором является только один, дело представляется полнее.

Картина несчастного страдальца ужасна, и в ней каждый из евангелистов выразил свое особенное впечатление. Но евангелист Марк, по свойственной ему более других изобразительности, прибавляет многие черты, чудно усиливающие ужасное положение несчастного человека и возвышающие славу исцеления. Его жилище в гробах, то есть в местах нечистых, по причине находящихся там человеческих костей. Для тех, которые не боялись их, эти иудейские гробы давали просторное убежище, как естественные пещеры или искусственные гроты, иссеченные в скалах, нередко поддерживаемые колоннами, а по сторонам – с местами для покойников. Находясь вне городов, часто в отдаленных и пустынных местах, они привлекали убегавших от общества людей. Многие подобные гробницы находятся и теперь в близком соседстве с Гадарою.

Этот человек обладал необычайною силою мускул, так часто обнаруживающеюся в припадках бешенства, что были напрасны все усилия связать его. Один евангелист Матфей повествует, что никто не смел проходить тем путем; евангелист Лука говорит, что он никогда не одевался, что предполагается и у евангелиста Марка, упоминающего, что бесноватый по своем исцелении сидел у ног Иисуса «одетым и в здравом уме». При всем том несчастный не дошел до конечной гибели. Он по временам сознавал свое злополучие и страшную власть, под которую он попал, хотя это могло выражаться лишь в его воплях и в слепой ярости на самого себя, как истинного виновника своего бедствия, отчего он сам себя терзал и бил о камни.

Вот кем был приветствуем Господь на этих берегах, вероятно, впервые попираемых Его ногами. Человек этот со своим товарищем, выбежав из своего жилища, из гробов, устремились навстречу, может быть, враждебно, как на незваных гостей, дерзнувших вступить в их область. Или, может быть, они были вдруг привлечены ко Христу тайным инстинктивным чувством, как к своему Избавителю, и были удержаны чувством страшной бездны, которая отделила их от Него, святого Бога. Во всяком случае, если это и было с враждебною целью, то, прежде чем человек к Нему приблизился, намерение его изменилось, «ибо Иисус повелел нечистому духу выйти из человека», и нечистый дух узнал Того, кто имел право повелевать, против кого никакая сила не поможет.

Св. Матфей. Художник Рембрандт

Как другие в подобных случаях, он силился мольбою отвратить близкий приговор. Он вскричал громким голосом: «Что Тебе до меня, Иисус Сын Бога Всевышнего. Умоляю Тебя, не мучь меня». В этом слышится голос злого духа, который не мучить никого считает для себя мукою, запрещение делать зло другим своею обидою.

У евангелиста Матфея читаем: «Пришел Ты сюда прежде времени мучить нас», так что по их собственному признанию, придет время, неизбежное время, когда царство света восторжествует над царством тьмы и когда все, принадлежащее последнему, заключится в бездну, и отнимется от него всякая власть делать зло. Все Писание согласно в том, что наступит время суда над ангелами, «они блюдутся в вечных узах под мраком, на суд великого дня», и нечистый дух предчувствует и выражает страх пред этим конечным приговором.

Злые духи не вдруг, не по первому повелению Господа оставляют свою добычу. Без сомнения, Он мог заставить их повиноваться, если бы то было Ему угодно. Но несчастный человек мог погибнуть при этом. Уже это первое повеление было причиною страшного потрясения. Великий Врач, столь же мудрый и нежный, сколько мощный, благоволил действовать постепенно. Во-первых, Он спрашивает его имя – по мнению некоторых, чтобы возвысить величие избавления и Избавителя, показывая из самого ответа могущество и злобу врага, который будет побежден. Но, вероятнее, вопрос был обращен к человеку. Надобно успокоить его, помочь ему собраться с силами, пробудить сознание его личности, выражением которой служит имя человека, пробудить в нем мысль, что некогда он был отдален, да и теперь не неразрывно связан с духовным злом, его осилившим.

Вопрос мог служить к облегчению его врачевания. В таком случае, или злой дух отвечает за себя, или страдалец, не припоминая уже своего настоящего имени, что напомнило бы ему о том, чем он был до своего порабощения, заявляет чувство крайнего разрушения своего нравственного и духовного существа. В его ответе: «легион имя мне, потому что нас много» правда и ложь сильно смешаны.

Не с одной только стороны, но со всех, стены его духа были разрушены и он лежал беззащитный против всех нападений лукавого, раздираемый тысячью стремлений, то увлекаемый одним вражеским ненавистным могуществом, то другим. Поражение его полное, над ним господствуют «многие властители». Лишь с помощью образа, вызванного из воспоминаний прежней жизни, может он выразить ощущение, испытываемое им в настоящем состоянии.

Когда-то он видел стройные ряды римского легиона, это знамение страха и ужаса, пред которыми мир преклонился, которые превозмогли даже фанатизм иудеев. Такие-то многочисленные жестокие и неумолимые силы угнетали его. В повествовании о Марии Магдалине, из которой изгнаны были «семь бесов», выражается отчасти та же истина, ее духовная жизнь опустошена не с одной только стороны, но со многих.

Иисус Христос. Художник Эль Греко

И вот при этой перемене положения действующих лиц, при этом, так сказать, перемещении полярности, при чем человеческое сознание в один момент делалось положительным полюсом, а в другой – отрицательным, нечистый дух или, лучше, человек, бывший теперь его послушным органом, снова высказывается, умоляя, чтобы Господь «не повелел им идти в бездну», или передавая эту просьбу сообразно с понятием человека, бывшего в его власти, «чтобы не высылал их вон из страны той».

Просьба в обоих случаях одна и та же. Согласно иудейским понятиям, и злым, и добрым духам назначались некоторые страны, за пределы которых они не могли переступить, а потому быть изгнанными из своей страны, когда все другие были для них недоступны, означало не что иное, как быть низвергнутыми в бездну, так как ничего другого им бы не оставалось.

Затем следует обстоятельство, которое всегда считалось камнем преткновения в евангельской истории. Дьяволы, принужденные оставить свое любимое жилище, сердце человека, если действительно пришел сильнейший и похитил имения сильного, освободив из его власти его рабов, – тогда томимые неутомимою жаждою губительства, или по таинственному сродству между бесноватыми и животными, просят, чтобы им было позволено войти в свиней, большое стадо которых – евангелист Марк, по своей обычной точности, считает их «около двух тысяч» – паслось на окрестных скалах.

Но злому все обращается во зло. Молитвы святых и служителей Божиих бывают иногда, по-видимому, не услышаны, но и самое неисполнение их прошений обращается им во благо. Бывают иногда услышаны сатана, исполнители его воли и служители, и самое соизволение на их просьбы служит им на вящее зло и пагубу. Так и теперь были услышаны просьбы этих злых духов им же на погибель. Им позволено было войти в свиней.

Но затем последовало истребление целого стада, их постигло то, чего они наиболее страшились, не находя организма, на который или чрез посредство которого они могли бы действовать, они заключены в ту тюрьму, которой наиболее хотели избежать.

Здесь прежде всего представляется вопрос, какое право имел Господь вводить в убыток хозяев свиней – вопрос, который может возникнуть по поводу проклятия бесплодной смоковницы. Достаточно на это ответить, что Христос не посылал дьяволов в свиней. Он только изгнал их из человека, затем все прочее было лишь попущением.

Но согласимся даже, что Он так поступил: человек ценнее множества свиней, и если это согласие на просьбу злых духов сколько-нибудь облегчило исцеление страждущего, способствовало к укрощению их силы над ним и ослаблению самого потрясения, при их удалении из него, – то этого было довольно для оправдания их истребления.

Может быть, для полного исцеления человека нужно было, чтоб он имел это очевидное свидетельство, что его оставило адское могущество, его порабощавшее. Для него, может быть, необходимо было запечатлеть освобождение явным сокрушением его врагов.

Он не мог иначе убедиться, что Христос действительно и навсегда его избавил, подобно как Израиль, вышедший из Египта, видел трупы Египтян, рассеянных по морскому берегу, прежде чем поверил, что ярмо над ним тяготевшее сокрушено навеки.

Пророк Моисей. Мозаика базилики в Сант-Луисе. США

Но оставив все оправдания, можно спросить: на каком основании настоящее действие Господа подает повод к преткновению более других случаев лишений, происходящих от Того, от кого все происходит, и кто может давать и лишать по Своему соизволению? По такому же праву люди могут спросить о моровой язве стад, о наводнениях, истребляющих плоды полей, или об ином естественном бедствии, которым Бог посещает Своих чад, наказует или побуждает к раскаянию сердца Своих врагов. Часто лишения наши в высшем значении суть дары, утрата малых вещей, вознаграждаемая получением лучшего.

Такое же намерение можно допустить и в настоящем случае, хотя грех этих Гадарян воспрепятствовал достижению благотворной цели. Если свиньи принадлежали иудеям, а мы знаем, что там было множество эллинизированных иудеев, то в этой утрате можно бы видеть наказание за то, что ради корыстного прибытка они пренебрегли законом Моисея. Впрочем, надо полагать, что Гадару называли греческим городом.

Но на повествование возводили обвинения во многих противоречиях и нелепостях. Нечистые духи просятся войти в свиней, и едва только пошли, как сами, вопреки своему намерению, разрушают эту животную жизнь, по изгнании из которой они, по своему собственному недавнему признанию, будут принуждены переселиться в место своей казни. Но ведь нигде не сказано, что они сами низвергли свиней со скалы в море. Легче и естественнее предположить, что свиньи, против их воли, вследствие внутреннего ощущения новой и необычайной силы, в ужасе устремились и низвергнулись одна за другою.

В том и другом случае – сами ли они погибли, или увлекаемые злыми духами, – здесь открывается истинная сущность и характер зла, которое коварствует и разрушает само себя, неизбежно подвергаясь каре, исполняются ли или отвергаются его просьбы. Безумное, слепое, исполненное противоречий и самоубийственное, оно может только губить и скорее гибнет само в общем разрушении.

А что если эти злые духи тьмы в ожесточенной ненависти против Царя света и жизни возымели умысел сами себе причинить некоторое зло, лишь бы только в людях возбудить против Него негодование и через то перечить и препятствовать благотворному Его делу? В этом они, несомненно, здесь успели, ибо опасение больших утрат и отчуждение от Христа – вследствие понесенных уже потерь от Его присутствия, побудило жителей страны просить Его оставить их берег.

Но дьяволы «вошли» в свиней – вот что составляет существеннейшую трудность, то есть воздействие духовной жизни на животную, по-видимому, не способную к ее восприятию, даже не обладающую органами для ее отправлений. Здесь устраняется как смешное и непримиримое с евангельскими свидетельствами объяснение, что бесноватый в окончательном потрясении бешенства погнал свиней чрез скалы в море, или что в то время, как пастухи любопытствовали посмотреть встречу Христа с бесноватым, или желали предостеречь Его об опасности встречи с ним, свиньи, оставленные без надзора, передрались и попадали стремглав с утеса. Какие бы трудности ни представляло это чудо, их не должно обходить подобными отговорками. Во всяком случае, нужно с уважением отнестись к недоумению тех, которые затрудняются примирить этот факт с обычными своими понятиями относительно разности между человеком и целым рядом духовных существ, с одной стороны, и животными тварями, с другой.

Святой Лука. Художник Г. Малескирхер

Заметим только, что, может быть, здесь мы сами создаем для себя трудности, слишком легко принимая, что низший животный мир совершенно замкнут сам в себе и не способен к впечатлениям высшей сферы. Такое мнение вовсе не подтверждается более глубокими исследованиями, которые, скорее, приводят к противоположному заключению, не разрушают граней между двух миров, но вместе с этим показывают, какими удивительными путями низшее способно принимать впечатление от высшего как в добре, так и во зле. И это не есть единственный пример действия духовной жизни на физическую, так как подобные факты повторяются в Писании.

«Пастухи же побежали и пришедши в город, рассказали обо всем, и о том, что было с бесноватыми». Все три евангелиста упоминают о последней просьбе Гадарян. Для контраста сравним просьбу Самарян. «И вот, весь город вышел на встречу Иисусу; и увидев Его, просили, чтобы Он отошел от пределов их». Такая просьба, конечно, не выражает смирения, или того чувства, с каким говорит Петр: «Господи! выйди от меня, потому что я человек грешный». Оно, скорее, было вызвано потерею своего достояния, которую они потерпели во время Его краткого пребывания, и, может быть, боязнью больших будущих убытков. Это было испытанием для них. Теперь надлежало обнаружиться тому, всего ли драгоценнее для них небесное царство, и как мало в сравнении с ним они ценят все прочее. Следовательно, по отношению к ним с этой точки зрения уничтожение свиней имеет нравственную цель. Но под этим испытанием они оказались несостоятельными.

Для них ничего не значило, что человек, вероятно, их согражданин, был избавлен от столь ужасного плена, что они его увидели, «сидящего у ног Иисуса», слушающего Его поучение, «одетого и в здравом уме». Все их мысли были заняты лишь вещественною утратою.

Они вовсе не заботились о благодати, к ним приблизившейся, и ужаснулись, не зная, что за тем последует. Присутствие святого Бога было для них невыносимо, так как они коснели во грехах. В таком их настроении они могли ожидать лишь беды, уже ими испытанной. Не желая избавиться от своих грехов, они просили Его уйти; они, подобно другим, прежде бывшим, говорили Господу: «отойди от нас» и что сделает им Вседержитель?

Как говорит евангелист Лука, они ужаснулись. Но просьба их была услышана, ибо часто Бог в гневе внимает врагам Своим, равно как не внимает любящим Его. Он удалился и оставил их одних согласно их желанию.

Но исцеленный хотел сопровождать своего исцелителя. «И когда Он вошел в лодку, бесновавшийся просил чтоб быть с Ним». Боялся ли он, чтобы в отсутствие его Избавителя духи бездны не возобладали им, и он нигде не чувствовал себя столько безопасным, как близ Него? Или желал только из глубины благодарного сердца быть последователем Того, кому обязан своим великим избавлением? Каковы бы ни были его побуждения, Господь предназначал его для другой цели. Он оставил тех, кто явили себя недостойными Его присутствия. Но он не хотел удалиться от них, не оставя среди них свидетеля. Человек этот, столь чудесно избавленный от постыднейшего плена, должен быть постоянным памятником Его благодати и могущества, свидетелем того, что Он исцелил бы и их и желал их исцелить от всех их душевных недугов: «но Иисус не дозволил ему, а сказал: иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобою Господь, и как помиловал тебя». Человек это исполнил и не без последствий. Он «пошел и начал проповедовать в Десятиградии, что сотворил с ним Иисус, и все дивились».

Воскрешение дочери Иаира. Мозаика Собора Монреале. Италия

Впрочем, это повеление идти и возвестить милости, оказанные Иисусом, могло иметь другую побудительную причину в нравственном состоянии человека. Только по отношению к этому нравственному состоянию можно примирить кажущиеся противоречивые приказания, предписанные Господом людям, которых Он исцелял. Иным Он запрещал что-либо рассказывать о благости Божией, им оказанной, одному этому было приказано всюду возвестить о милости Божией, ему дарованной. Можно предполагать, что там, где была опасность, что более глубокое впечатление рассеется и потеряется от молвы, передающей внешние обстоятельства исцеления, там повелевалось молчание, дабы созрели внутренние плоды благодатных чудес Господа. Там же, напротив, где господствовало настроение грустное, духовный упадок и замкнутость, где человек нуждался в духовном возбуждении своей замкнутости и здравом общении со своими ближними – таково было положение этого одинокого страдальца – там было повелено, чтобы человек шел и поведал другим великие дела Божия, над ним явленные, и через само это поведание поддержал здоровое состояние своей собственной души.