Читать книгу Война роз. Право крови - Конн Иггульден - Страница 10

Привстав в стременах, Уорик в ужасе смотрел, как поглощаются вражьим войском позиции брата. Дальнее крыло терпело поражение, а Джон стоял там один, без помощи. Сцена длилась всего несколько биений сердца, но казалось, что она застыла навек, а сражение бушует вокруг этой застывшей точки.

Телохранители брата сбежали или были перебиты, а знамена Монтегю сбиты и попраны. Ричард часто и мелко дышал, будучи не в силах отвести глаз от того, как решается участь младшего брата. Руки его беспомощно сжимали уздечку. Суета и тревожные возгласы капитанов и гонцов оставались без ответа: Уорик, втягивая зубами морозный воздух так, словно тот был раскален, неотрывно глядел в другую сторону. Слезы жгли ему глаза при виде того, как ревущая орава топорщиков сшибла Джона с ног. На дистанции в шестьсот ярдов их разделяли тысячи солдат, рвы, повозки и орудия. Больше отсюда ничего не различалось.

Граф Уорик плотно зажмурился. Когда он снова открыл глаза, они были красноватыми, а губы его сжались в нитку. Ветер туго обернул его складками намокшего плаща, дождь все усиливался, и конь под Ричардом, встряхивая головой, нетерпеливо всхрапывал.

Обернувшись к капитанам, Уорик увидел среди них подъехавшего Фоконберга, на раскрасневшемся лице которого читался неподдельный гнев. Ричард начал раздавать приказания, одно за другим, держа перед мысленным взором картину поля боя. Каждому отдельному отряду давались свои команды, как крепить оборону. Половина королевской конницы все еще спускалась с холма. Если удастся заткнуть бреши в разорванных рядах Джона, то еще можно будет выровнять линию. Таким образом дикари-северяне Маргарет уподобятся овцам, бегущим внутрь строя забойщиков. И тогда уже не важно, скольких она сподобилась вывести на поле. Их можно будет перемалывать ряд за рядом, и оружие на это, слава богу, есть.

– Дядя, а вот это указание лично вам, – сказал Уорик Фоконбергу. – Выкатывайте орудия, берите в поддержку моих арбалетчиков и аркебузиров. Определите рубеж и поставьте их строем. Вы меня поняли? Поверяю вам все – жаровни, запас пороха, органные пушки[12], бомбарды, кулеврины. Когда я отдам приказ, нужно, чтобы накал огня не снижался, пока мы не разнесем их в тряпье.

– Здесь мы положим им предел, Ричард! – с жаром воскликнул его дядя. – Клянусь тебе.

Уорик ответил холодным взглядом, под которым Уильям лихо развернул коня и поскакал, собирая за собой младших офицеров и стрелков для выполнения приказаний.

Сражение продолжилось на левом фланге от Ричарда, там, где панически отступающие солдаты Джона были остановлены приказом двигаться обратно, ступая через трупы товарищей. Не в назидание. Эти люди и без того знали, что в йорковской армии они самые худшие – старики, юнцы, слепые на один глаз и преступники. Не трусы, нет, – но никакой командир не стал бы рисковать своей обороной без уверенности, что такие люди будут держаться. У них не было гордости, а гордость здесь важна.

Уорик прислушался, как клацают арбалеты, и вздохнул с облегчением, когда в длинных рядах углядел красные плащи своих лучников. Эти, безусловно, будут проклинать дождь и костерить сырость, от которой коробятся луки и растягивается тетива. Но у них есть запас гордости. Эти будут стоять сколько угодно, в праведном гневе на тех, кто вынуждает их это делать. Граф кивнул сам себе, внутренне ободряясь от немолчного пения стрел.

Приступ замедлялся, увязал, давая его капитанам время, чтобы сформировать орудийный строй. Вне зависимости от того, железо это или бронза, крупные орудия были чудовищно тяжелы. Некоторые пушки катили на колесных лафетах, в то время как другие волокли на деревянных салазках с килем, словно лодки. Тащили их быки, стонущие от натуги. А обслуживала орудия целая прорва пушкарей (иногда на транспортировку, чистку, заряжание и стрельбу всего из одного орудия требовалось до двух десятков человек, которые иначе стояли бы в общем строю с остальными). Обуза колоссальная, и тем не менее эти громоздкие стволы были предметом гордости Уорика.

Ричард отер со лба пот вперемешку с дождем. Несмотря на внешнюю браваду, он все еще смотрел в глаза поражению. Об участи Джона граф не позволял себе даже помыслить. Всего ничего прошло со смерти отца, а тут такое… Нет, вобрать это в себя непереносимо! При виде того, как орудия волоклись по полю, на глаза наворачивались слезы. Сколько сил и сметки ушло, чтобы укрыть их в люнетах из торфа и кирпича, закрепить на месте, навести и окружить навесами для хранения бесценных запасов пороха и ядер… А теперь все это приходилось разрывать и вытягивать орудия обратно. Черные железные и зеленоватые бронзовые трубы стволов были прикрыты парусиной, которая наверняка будет мешать, застревая под колесами и некстати закрывая запальное отверстие в казенной части ствола. И все-таки дюжина выстроенных рядом крупных бомбард с более мелкими кулевринами посредине смотрелась до ужаса грозно. Жаровни выносились по четыре сразу, на напоминающих весла жердях, где висели железные клети, полные тлеющих углей. С усилением ливня явственно слышалось, как шипят и потрескивают огни. Некоторые из них в спешке выпадали, и тогда по мокрой земле ползли белые султаны пара.

За артелями пушкарей шли сотни стрелков с напряженными лицами, неся на плечах завернутые в холстины аркебузы. Кое-кто уже успел зарядить те длинные стволы, засыпав в них черного пороха и запалив змеистые фитили, которые оставалось лишь поднести к запалу. Это оружие было гораздо дешевле арбалетов, а на его освоение требовался всего один день. Уорик в смятении покачал головой: дождь все набирал силу, обложной завесой сыплясь с затянутого тучами неба. Лицезреть это новое оружие было бы любо-дорого, кабы оно еще стреляло в такую непогодь.

Ряд за изломанным рядом армия Ричарда поворачивалась туда, где звенело железо. Красные лучники по флангам отвоевывали им время, а левое крыло Монтегю без своего командира откатывалось, останавливаясь отдышаться, выругаться всласть и бегло осмотреть раны после прохода через линию орудий. В это время на огневом рубеже выстроились стрелки, склонив под дождем головы. Земля раскисла, люди на ней поскальзывались и чертыхались, но дружно приставили к плечам приклады и прищурились вдоль железных стволов.

– Пли, – шепнул Уорик.

Младшие офицеры проревели приказ, и вдоль строя одновременно с тем, как к сыроватому пороху были поднесены фитили, взвились плюмажи дыма. Ряды королевских солдат не замедлили сплоченного движения вперед: стоящая впереди цепь стрелков не вызывала у них опасений.

Нестройный треск напоминал скорее шипение, нежели гром. Тем не менее едкий дым заставил солдат королевы растерянно остановиться, а затем и отпрянуть – уже с брешами в рядах, открывая взору недвижные и корчащиеся тела. Прежде чем неприятель успел опомниться, стрелки Уорика отбежали за линию орудий перезарядить свои аркебузы. Вслед им раздался вой смятения и гнева, но его перекрыл грохот пушечного залпа. При таком ничтожном расстоянии даже подмокший порох толкал ядра с такой силой, что те рвали ряды в клочья, посылая плоть вразлет. В двух шагах от наседающего врага пушкари успели справиться со своим делом и поднесли к запальным отверстиям кто уголек, кто свечку, а затем, зажав уши, просто порскнули одновременно с тем, как незнаемая сила тряхнула землю.

У графа Уорика бешено забилось сердце при виде того, как в гуще королевской рати взнялись темно-огненные столбы с курчавыми сизыми шапками дыма. Люди в панике кидались на землю, пряча головы кто куда от этого обвального оглушительного грохота, бьющего по ушам словно кулаком. Те, кто находился вблизи орудий и уцелел, метнулись вперед в некоем безумии, с воплями и пустыми мертвыми глазами от занесенных над головами топоров и мечей.

После общего залпа, ошеломившего обе стороны, запоздало пальнуло еще одно орудие (то ли фитиль был длинноват, то ли порох отсырел), и ядро упало позади вражеского боевого порядка, сразив нескольких бегущих. Уорик, сжав кулаки, смотрел, как его стрелков, в оружии которых, если оно не заряжено, проку не больше, чем в палках, безжалостно уничтожают. Примерно три десятка аркебузиров пытались отойти организованно. Напряженно ворожа губами – «Ну же, ну!» – Ричард следил, как они, держа строй, вновь поднимают стволы, прицеливаются и подносят фитили. Сердце его упало: залпа не последовало – так, разрозненные жидкие дымки вхолостую.

Струи дождя сгубили наметившийся было просвет, а королевские силы поняли одно: нужно быстрее подогнать арбалеты и лучников. То был старый, многократно проверенный баланс сил меча, лука и копья – древнее, доставшееся от предков знание, что вблизи все решает рубящий наотмашь клинок.

Ряды королевы зашлись кровожадным воем и ревом, что не сулило ничего хорошего остаткам стрелков, которые все еще судорожно возились с намокшим порохом, тщетно выскребая его голыми пальцами из рогов, кошелей и пороховниц. Те, кто до них дорвался, имели при себе топоры и ножи-саксы, которые под дождем не подводят. Еще несколько выстрелов и несколько кувыркнувшихся солдат, но от печальной участи стрелков это не уберегло: все они оказались перебиты.

Потрепанные остатки рати Монтегю, кое-как пробившись, слились с более сильным центром из железных латников Уорика, его кентских ветеранов и капитанов. Сам граф был окружен знаменосцами и дюжиной телохранителей, чьей единственной задачей было защищать своего господина. Он обернулся на всплеск разгневанных голосов откуда-то справа и, завидев там подъехавшего герцога Норфолкского, призвал пропустить его. С собой Норфолк привел группу всадников – все, как один, в его цветах. Их хозяин был все так же без шлема. Казалось, что эта мощная шея, крепкая тяжелая челюсть и хмурые брови в защите даже не нуждаются.

Ричард жестом подозвал герцога ближе. На своем пятом десятке Норфолк был по-прежнему в расцвете сил, хотя и до странности бледен. Доверять ему Уорик был бы не против, тем более что к этому располагал сам вид герцога. Но между домами Йорков и Ланкастеров случались и измены. А потому нельзя, никак нельзя было повторно ошибиться, особенно учитывая то, как все звезды сходятся в пользу королевы Маргарет.

– Милорд Норфолк, – первым заговорил Ричард, учитывая свой уступающий по весомости титул. – Несмотря на невзрачное начало, я все же верю, что мы сумеем их сдержать.

Герцог Норфолкский, к его тайному раздражению, ответил не сразу. Он словно прикидывал свою собственную оценку: прорванный тыл, брошенные пушки и неприятеля, все еще валом валящего со стороны города. Подняв лицо навстречу дождевым струям, Норфолк, словно посовещавшись с ними, раздумчиво покачал головой:

– Я бы, пожалуй, согласился, если б дождь не заткнул нам всю артиллерию. И еще, милорд: как там король? Его успели пленить повторно?

Теперь оглянулся уже Уорик – туда, где виднелся дуб, теперь уже глубоко в тылу королевской армии.

– Сам дьявол сделал так, что Генрих оказался как раз у них на пути, – удрученно сказал он. – Я думал, его будет безопаснее держать в тылу, вне досягаемости.

Норфолк, пожав плечами, кашлянул в кулак.

– Гм. Ну, так в таком случае они получили все, чего желали. Эта битва уже окончена. Самое благополучное для нас – это отойти. Потерь у нас всего ничего, полтыщи с небольшим.

– Но среди них мой брат Джон, – напомнил Ричард.

Его собственная оценка потерь была куда более высокой – просто Норфолк намеренно смягчал весть о поражении. Панцирь безразличия и подавленности мешал ощущать праведное негодование, которое, казалось бы, следовало испытывать от такого совета. Дождь не утихал, и оба лорда продрогли и промокли до нитки, сидя друг перед другом на своих лошадях, которые, казалось, тоже стучали зубами от холода. Норфолк говорил правду: вызволение короля Генриха в самом начале значило, что сражение окончено, толком даже не развернувшись. Уорик вслух ругнул погоду, что вызвало у его соратника улыбку.

– Решение отступить, милорд, сохранит вам армию без значительных потерь и в целом без урона для чести, – сказал герцог. – А вскоре к вам подоспеет Эдуард Йорк, и тогда… в общем, тогда будет видно.

Норфолк умел убеждать, но в своей ревнивой внутренней борьбе Уорик ощутил свежий прилив раздражения. Эдуард Йорк, безусловно, будет самым что ни на есть горластым, упрямым, несговорчивым и чудовищно переменчивым в своих настроениях соратником, тут и к гадалке не ходи. Но, как и в его отце, в Йорке течет кровь королей – их претензия на трон обоснованнее всех, кроме разве что самого короля Генриха. Коротко и правдиво говоря, линия крови – это линия силы и власти. И Ричард унял свое раздражение. Если Ланкастер окажется свергнут, то право занять престол будет иметь один лишь Йорк, заслуженно или нет.

Однако на данный момент у Уорика были дела поважней. Он широко оглядел поле боя, болезненно морщась от мысли, что любой отход к северу потребует ярд за ярдом проходить через бесполезные укрепления, которые он сам же воздвиг. Взгляд его остановился на том месте, где на его глазах пал брат. Если Джон, дай-то бог, все-таки жив, то его будут удерживать для выкупа. Остается надеяться хотя бы на это. Ричард глубоко вдохнул промозглый воздух, чувствуя по внезапному наплыву облегчения, что решение он принимает, в общем-то, правильное.

– Отходить, держа строй! – проревел Уорик, ожидая, когда его клич подхватят и разнесут капитаны.

От мысли, что на поле боя останутся его чудесные пушки, граф мучительно застонал, но та часть поля была уже захвачена неприятелем. Нельзя было возвратиться – хотя бы затем, чтобы сокрушить молотами бронзовые стволы. Придется отливать на северных литейнях новые – более крупные, с защищенными от непогоды запальными отверстиями.

Его приказ эхом на сотни ладов разносился по полю. В какой-нибудь другой день неприятельские ряды, возможно, воодушевились бы и усилили натиск, чуя запах победы. Но под унылым ливнем и в чавкающей слякоти королевская рать остановились и, едва между армиями наметился зазор, взялась устало утирать глаза и лица, в то время как армия Уорика повернулась спиной и двинулась прочь.

* * *

Маргарет сидела в ласковом уюте гостиничной комнаты, согретой бездымным огнем сухих дров в очаге. Для королевы хозяин гостиницы не поскупился на свиную голову, которая сейчас, булькая, кипела в котле вместе с бобами и овощами. Из темного бульона то и дело, всплывая, высовывалось бледное рыло, словно приглядывая, как там гостья, и уныривало обратно. Это почему-то приковывало взгляд, и Маргарет неотрывно, чуть щурясь, смотрела на котел. За стеной жили своей обособленной жизнью гостиница и таверна, глухо бубня голосами и стуча шагами свиты. У окошка сидел маленький принц Эдуард – сидел насупленно, потому как получил взбучку за то, что проказливо тыкал свиную голову щепкой.

Для того чтобы освободить гостиницу под королеву со свитой, обычных постояльцев пришлось выставить на улицу. Кое-кто из местных, понятно, взроптал, ну да их пинками под зад погнали стражники-шотландцы (делали они это с немалым удовольствием, так как сами рассчитывали затем пристроиться в тепле и сухости таверны). Позже улицы вокруг гостиницы утихли, словно утомившись, и лишь однообразно шумел дождь, тарабаня по крышам.

Где-то в углу комнаты с грустной беззаботностью запел сверчок. Невнятное бормотанье голосов за стеной, потрескиванье поленьев в очаге – все это повергало в сладкую расслабляющую сонливость. Чтобы не заснуть, Маргарет ногтями одной руки стала чистить другую.

Каково там сейчас на поле брани? Для нее эта битва была не первой – настолько, что не хотелось даже смотреть. Одна лишь память о заунывных воплях погибающих заставляла душу королевы сжиматься. Голоса мужчин, становящиеся в эти минуты высокими, как у женщин, и больше похожими на голоса животных, которых убивают на охоте подчас забавы ради. Во всех других проявлениях жизни такие полные муки возгласы невольно зовут помочь, прервать это мучение. Жена бежит к мужу, невзначай ранившему себя топором. Родители спешат к ребенку, который ушибся или мечется в жару. А вот на поле боя самые жуткие, леденящие вопли и рыдания остаются без ответа, или еще хуже – обнажая слабость раненого, влекут к себе врагов, как кровь притягивает хищников. Маргарет распахнутыми глазами взглянула на вновь всплывшее свиное рыло и отвернулась, чувствуя, как ее кожа покрывается пупырышками.

Снаружи, постепенно нарастая, стал слышен перестук копыт, да не одной лошади, а целой кавалькады. Возбужденные голоса назвали часовым пароль дня. На этом настаивал Дерри Брюер, твердя, что будет чувствовать себя круглым дураком, если допустит, чтобы королеву захватили в плен из-за отсутствия всего-то пары детских словечек, сказанных как надо кому надо. Сердце Маргарет кольнула тревога: среди прочих она расслышала и голос своего соглядатая, до срока вернувшегося из Сент-Олбанса. Что такое? Не бывает же битва выиграна вот так, в одночасье?

Эдуард, вскочив, с гиканьем побежал открывать дверь, но под окриком матери замер, подняв на нее недоуменные глаза. Маргарет поднялась со стула, слыша, как за дверью, стуча латами о булыжники, падают на колени вооруженные рыцари. А поверх этих звуков раздался медный от торжественности голос Дерри:

– Господа, смею возвестить: Его светлое Величество король Англии, лорд Ирландии, король Франции, герцог Ланкастерский Генрих!

Королева прошла к двери, потеснив сына, который так и стоял, озадаченно сунув палец в рот, как какой-нибудь сельский дурачок. Платье, задевшее при проходе лицо, словно привело ребенка в чувство, и он вместе с матерью выскочил под дождь и ветер.

Маргарет не видела своего мужа вот уже восемь месяцев, с того самого дня, как они с сыном были вынуждены спасаться, оставив Генриха одного в его шатре при Нортгемптоне. Предвидя возможный укор, она тем не менее гордо приподняла голову. Тогда победа была за Уориком и Йорком, взявшими короля Ланкастера в плен. И вот с той нижней точки Маргарет взялась отвоевывать свои позиции и отвоевала их сполна. Йорка и Солсбери теперь нет в живых, а Уорика удалось превозмочь. Ее муж пережил суровые испытания. А это главное.

Нетвердо спешившись, Генрих повернулся и чуть не упал под прыжком своего сынишки, который порывисто обнял отца за ноги.

– Эдуард, мальчик мой! – воскликнул король. – Как ты вырос! А твоя мать здесь? Ах, Маргарет, вот и ты! Ужель не обнимешь меня? О боже, столько времени минуло…

Маргарет шагнула вперед, ощущая порыв ветра как пощечину. Она склонила голову, и король робко, с благоговением поцеловал ее в волосы. Генрих был очень худ и бледен. Он и так-то не отличался аппетитом (ел только под принуждением), ну а те, кто его стерег, вряд ли об этом заботились. Его тощее меловое тело на вид было немощным, а глаза, как всегда, притихши и пусты.

– Ты просто мадонна, Маргарет, – тихо выдохнул Генрих. – Матерь великой красоты.

Королева, взволнованно дыша, зарделась румянцем. В ее тридцать вокруг было полно ровесниц-матрон с бедрами такими пышными, будто единственное предназначение этих маток – плодить выводки чад. Свое прегрешение в виде женской гордыни Маргарет вполне сознавала, но велико ли оно в сравнении с грехами других? Так, пустяк.

– При виде тебя, Генрих, сердце мое окрыляется, – сказала она. – Теперь, когда ты в безопасности, мы можем преследовать изменников до полного их уничтожения.

Зная мужа, на его похвалу она особо не рассчитывала, но будучи собой, не могла и не высказать того, что ее переполняло.

– С севера я привела на юг армию, – продолжала она, будучи не в силах остановиться, – аж от самой Шотландии.

Ее супруг чуть накренил голову (ни дать ни взять собака, пытающаяся распознать желание хозяйки). Его недоуменные глаза ярко голубели. Неужели это для него непосильно – обратиться к ней со словами любви и похвалы после выигранной битвы и его чудесного спасения? Сердце Маргарет сжалось при виде его глаз, испуганно-неразумных, как у человека, в упор не понимающего вопросы, которые ему задают. Чувствуя, как в глазах у нее щиплются слезы, королева подняла голову выше, чтобы они не текли по щекам.

– Идем же, муж мой, – молвила она, нежно беря его за руку. – Ты, должно быть, продрог и проголодался. Там внутри горит очаг и есть наваристая похлебка. Тебе понравится и то, и другое, мой Генрих.

– Спасибо, Маргарет. Как скажешь. Я бы хотел видеть аббата Уитхэмпстеда, чтобы исповедаться. Он где-то рядом?

Маргарет издала сдавленный звук, чем-то похожий на смешок.

– О, Генрих, какие ж такие грехи ты мог содеять, находясь в плену?

Удивительно, но рука монарха в ладони ее супруги напряглась. Когда он повернулся, его бескровное лицо было хмуро.

– Мы все исчадия греха, Маргарет, способные на ложь и постыдную слабость даже в самых своих сокровенных помыслах. А умом мы слабы так, что в него закрадывается грех. К тому же мы хрупки телом, поэтому с этого света нас может сдуть в любую секунду – раз, и нет! С несказанными грехами и душою, проклятой на веки вечные! И ты хочешь, чтобы я вот так сидел с неотпущенными грехами пред бездной вечности, зияющей у стоп моих?! Ради чего – теплой комнаты? Чашки похлебки?

Лицо его рдело от страсти. Маргарет притянула супруга к себе и стала легонько, ласково баюкать его, как делала это со своим малолетним сыном, пока дыхание Генриха не выровнялось.

– Мы вызовем сюда аббата, – пообещала она. – Если он не может приехать из-за битвы, к тебе приведут священника. Ты меня слышишь?

Король кивнул с явным облегчением.

– Но до этого, Генрих, я буду очень рада, если ты поешь и отдохнешь.

– Хорошо, Маргарет, как скажешь, – с вежливым смущением потупился правитель.

От его жены не укрылось, как в ожидании аудиенции переминается с ноги на ногу Дерри Брюер. Она передала своего супруга в попечение дворецкому и одному из англичан-телохранителей, убедившись, что они оба знают, как обращаться и разговаривать с монархом. Как только Генрих устроился в комнате на стуле, а ноги ему укрыли одеялом, королева поспешила к своему шпионских дел мастеру.

– Спасибо за моего мужа, Дерри. Каковы вести насчет сражения?

– Верх еще не одержан, миледи, хотя начало вышло на редкость удачным. Само провидение разместило короля в тылу. Мимо него прошла уже добрая половина наших молодцов. Между тем жизнь учит меня, что удача приходит лишь после трудной работы, а не валится даром с неба, как считают некоторые.

– Ну а я поняла, что Господь внимает моим молитвам благосклонней, если они подкреплены где монетой, а где замыслами и верными людьми. «Вначале доверься себе, а уж потом взывай к Богу», – так гласит мудрость, Дерри. А ленивых Всевышний не жалует.

На минуту Маргарет замерла с закрытыми глазами, притиснув к ним костяшки пальцев. Брюер терпеливо ждал, хотя многое отдал бы за тепло и запах той похлебки.

– Дерри, у меня просто голова кругом: всё это разом, и всё на меня… Муж мой цел и невредим – во всяком случае, не хуже, чем был. Со мною мой сын, а милорды Сомерсет и Перси успешно мстят тем, кто еще смеет стоять на нашем пути. Мы восстановлены, мастер Брюер! Король в какой-то дюжине миль от Лондона! Да мы будем там завтра же, и вся страна узнает, что Ланкастеры уцелели и выжили. Народ узрит моего сына и узнает, что у Англии есть достойный престолонаследник. Дерри, это просто в голове не укладывается! Мы проделали такой путь…

– Миледи, к вечеру я узна́ю больше. А до этих пор вам лучше держать вашего мужа в безопасности, тепле и уюте. Для вас он всегда был ключом к замку. И был, и есть. Я полагаю, что…

Стук копыт и звяканье конской сбруи стали слышны еще на отдалении – отряд из, по меньшей мере, шестидесяти всадников на каменной дороге. Слыша, как шум близится, Дерри помрачнел лицом. Данстейбл находился в каком-нибудь десятке миль от поля боя, и чтобы доставить короля Генриха в безопасное место, Брюер ехал не спеша. Так что не исключалась возможность, что кто-нибудь из врагов заметил его и послал отряд ожесточенных рыцарей или даже просто бригандов для того, чтобы вернуть высочайшего пленника.

– Миледи, – вставая, отчеканил шпионских дел мастер, – будьте готовы, если что, без шума увезти Его Величество.

Он проворно подошел к двери и выбрался наружу. Под дождем и в клубах тумана щитов близящихся всадников было не разобрать; к тому же все они были облеплены грязью от копыт своих лошадей. Вокруг Дерри ощетинились клинками три десятка рыцарей, готовых биться насмерть за королевское семейство.

– Мир! Всем стоять! Едет Сомерсет! – донеслось от переднего всадника. Как и все остальные, он был забрызган грязью, но на подъезде отер свой нагрудник и поднял забрало, натянув поводья в нескольких футах от тех, кто перегородил дорогу с мечами и топорами наготове.

– Я же сказал: Сомерсет! – услышал Брюер знакомый голос. – Мой пароль – мое имя, а любому, кто обнажит на меня клинок, я голову смахну. Ясно? Где королева?

– Это он, ребята, – кивнул своим Дерри. – Пропустите милорда Сомерсета.

– Брюер, ты, что ли? А ну подсоби, подставь руки!

Дерри оставалось лишь повиноваться. Он приблизился к коню герцога и выставил сведенные ладони, куда тот поставил свой железный башмак со шпорой. Перемахнув ногой через седло, Сомерсет спрыгнул с такой скоростью, что шпион покачнулся и едва не упал. Заодно вспомнилось, как он уже однажды подхватывал этот же башмак возле этого же коня. Генри Бофорт холодно посмотрел на королевского соглядатая, отчетливо сознавая в этот момент свое превосходство.

– Отведи меня к королеве Маргарет, – велел он.

– И ее супругу королю Генриху, – не преминул сказать Дерри.

Перебрасывая поводья оруженосцу, молодой герцог чуть заметно сбился с шага. Н-да… Похоже, что возвращение короля от всех потребует подгонки действий.