Читать книгу Одинокие - Константин Борисович Кубанцев - Страница 5

Апрель, 2000.

«Ой-й! Как больно! Я ударилась грудью. О-ой-йй! А Саша двигается все сильнее и резче, моё же положение, скорее, статично: руки раскинуты по полированной поверхности огромного стола, ноги чуть согнуты в коленях и готовы спружинить, голые ягодицы и бедра выпячены навскидку… и встречают его поступательные движения: сначала – громкий шлепок, а потом – всхлюп, разделяющий слипшиеся на короткое мгновение потные тела. Я прижимаюсь к столу правой щекой, а мои груди – сдавлены на краю. Мне – больно.

Ой! Кажется, ударилась сильнее, чем показалось. Пробую отодвинуться, сползти немного вниз с этого проклятого стола. Напрягаю руки, пробую отжаться. Влажные ладони скользят. Уф-ф. Ах, как тяжело сопротивляться стокилограммовой движущейся махине, стремящейся сокрушить и смять, доказывая свое неоспоримое превосходство.

Удалось отодвинуться сантиметров на двадцать – тридцать. Успех. Освободила груди. Теперь они болтаются в такт его ритмичным движениям. Болит меньше, но как тяжело… Руки дрожат от напряжения, заломило в спине и, хотя у меня сильные бедра и икры, я чувствую, как и в этих мышцах накапливается усталость. Когда же это закончится? Когда кончит он? Когда я? Никогда. Когда же? Ох-х. Переключиться? И не думать о ней, о боли? Силюсь…

Ага, он задвигался быстрее, еще быстрее. И каждый толчок – сильнее. И без пауз. Значит, сейчас? Да, сейчас! Давай! Ой! Ой, Саша навалился на меня всей своей массой. Чувствую, как взмокли его живот и волосатая грудь, прильнувшие к моим ягодицам и спине, чувствую, как полился его горячий сок и переполнил мое влагалище и без того туго заполненное его набухшим членом.

– Ой-й-й-а-у-а-уу, – я кричу и ничуть не притворяюсь.

И, конечно, я его не удержала. Последним порывистым ударом он – в который раз – бросил мою многострадальную правую грудь на жесткий край. Как на лезвие. «Ой-й». Я ору от боли, он не понимает. Он рад. Он уверен – сегодня его удачный день. Ведь не каждый день я кричу, стенаю, плачу. Не каждый! А он-то думает! Ах, буду объективной, у него сегодня и вправду хороший день! Жаль, что я не чувствую ничего, кроме этой надоедливой, так некстати возникшей во мне, боли.

– Саша, ты сегодня бесподобен.

Обязательно надо произнести несколько восхищенных слов. Я встаю и с приятностью ощущаю, как исчезает напряжение в утомленных мышцах спины.

– Что ты, Светочка, как всегда, – скромно отвечает мне мой любовник. – А вообще, да, отлично себя чувствую.

Не удержался, пижон!

– Поужинаем? – небрежно спрашивает он.

Нет, это, пожалуй, лишнее. Твой лимит на сегодня исчерпан, мой милый, думаю я про себя, а вслух говорю:

– Хотелось бы, дорогой, но вечером должна быть дома. Семья. Ты меня простишь?

Простит, куда он денется. Наверное, вот сейчас подумал, ай, какая она умница – отказалась. Ловлю себя на этой мысли, соображаю – не произнесла ли я этих слов вслух, пугаюсь – ляпнула что-то не то, и – успокаиваюсь.

– Жаль, очень жаль, моя дорогая.

Ладно, вижу, не огорчен, ну и прекрасно.

Пока мы беседовали, обсуждая его физическую форму, Сашин пенис трагически опал, и теперь – ему неудобно. Он старается повернуться ко мне мощным задом, покрытым полянами густых черных волос.

Хорошо, не буду напрягать своего мужика. Пойду-ка лучше в душ.

Гордо покачивая ягодицами и грудью – пусть полюбуется – я шествую в душевую.

Душевая расположена рядом. Кабинет директора, (а Саша – единственный хозяин фирмы «Олимп», торгующей всем, везде, всегда, и свою независимость он бережет, как… да нет, почище, чем девственность, как зеницу ока), и туалет, и комната отдыха или, если не лукавить, спальня-будуар, и еще одна комната отдыха – мужская, с карточным и бильярдным столами – расположены полукругом: oни огибают конференц-зал, рассчитанный на шестьдесят персон, где как раз и стоит тот самый (ненавистный мне сегодня) стол. Таким образом, все эти помещения смежные. Они соединены между собою короткими коридорчиками-пропускниками и меблированы, скорее, в домашнем, чем в деловом стиле. (Остальные кабинеты – небольшие стеклянные клетушки, предназначенные для пребывания в них ежедневно и по восемь часов клерков-работяг).

Прохладная вода приятно освежает. Тоненькие ручейки стекают по лбу, по векам, по щекам и по моему классическому носу, огибая кружева ноздрей, по губам, подбородку, по шее и, играя и переплетаясь в ложбинках, растекаясь по выпуклостям, по тяжелым грудям, заходясь водоворотом в пупке, бегут дальше: к половой фиссуре, обрамленной мягкими короткими волосками…

«Ой!» – провела рукой по груди и опять почувствовала боль. И что-то еще. Что? Что-то твердое. Шишка! Гематома? Нет, кожа обычного цвета, но ведь болит, зараза.

Прохладные струи смыли с меня пот, и мой, и мужской, а сфокусированный поток, направленный моею собственной рукой в мои же глубины, разведя плотную вязкую сперму до состояния жидкой эмульсии, позволил этой мутной опалесцирующей жидкости свободно излиться наружу.

Стрижка у меня простая. Волосы легко легли в привычный “взлохмаченный шухер”, будто я только что с постели.

Я готова. Я – в порядке. Возвращаюсь.

Саша тоже одет. На нем белоснежная рубашка, голубой клубный пиджак и черные брюки. Выглядит он неплохо. Когда одет. Живота почти не видно. Просто крупный мужчина. Хорошо выглядит, но сам себе нравится слишком. А это – существенный минус. Легкий поцелуй на прощание. От него все еще пахнет мною и сексом:

– Привет, дорогой. Я побежала. До завтра. А ты пойди-ка, помойся».

«Некогда», – подумал Александр.

Он посмотрел на себя в зеркало – приподнятый подбородок, жесткие складки от уголков напряженных губ, выражение превосходства в серых глазах… Но в помещении никого не было, и некому было принять его вызов.

– Некогда, – еще раз повторил он громко. – Пора.