Читать книгу Тузы Майкла Паркеса - Константин Евгеньевич Аршин - Страница 9

– …и я ему, такой – на! Бью с вертушки

«Тот, кто мстит, иногда жалеет о содеянном.

Тот, кто прощает, никогда не жалеет об этом.»

(с) А. Дюма.

СССР. Цхинвал.

Ноябрь. 1985г. 22:55.

– Ага-ага-ага! – Чича гоготал, внимая залихватским россказням Леона. – И чо, и чо, и чо?

– Да ничего. Он свалился, как подкошенный. Я пинаю его, уже ног не чувствую. Ору: ещё хочешь, тварь, ещё хочешь?!

– Ага-ага-ага!

Чича ухахатывался с баек Леона. Он никогда в них не верил, но то, что они были забавными, он не исключал:

– И чо, и чо, и чо? – в сотый раз повторил он.

– Ничего. Он ползёт, сопли утирает, кровью харкает. Не бей меня, говорит. Я всё отдам.

– Ага-ага-ага!

Чича ударил Тамази ладонью по спине:

– Ты это понял, толстяк? «Я всё отдам…»

– Угу.

Тамази не смеялся. Он вообще не любил смеяться. Чаще всего смеялись над ним. Он слушал Леона, а думал о длинноногой белокурой девушке из параллельного класса. Девушке, в которую он был тайно и безответно влюблён.

– И чо, и чо, и чо?

– Дак ничего! – Леон утомился придумывать новые подробности к несуществующей драке. – Отдал он мне деньги и всё. Выписал я ему на прощание поджопник и отпустил домой… к мамке.

– «К мамке»? Ага-ага-ага! – от смеха Чича сложился пополам. – Ты это понял, толстяк? К мамке… К мамке…

Тамази повёл плечами:

– Угу.

– Тебе, Киллер, на эстраду надо. К Хазанову юмористом.

Хазанов был для Чичи кумиром. Когда никто не видел, когда никого не было дома, Чича вставал перед зеркалом, брал в руки расчёску сестры и изображал Хазанова – один из его монологов. Он старался играть голосом, старался попадать в мимику его лица, старался передать акцент.

У него не получалось. Выходило паскудно. Но Чича не унывал. Он знал, наступит день, и он будет величайшим комиком в союзе. Таким, как Хазанов.

– Хазанов отстой! – сплюнул сквозь зубы Тамази. – Вторяк. «У ты какая…»

– Эй, толстый!

Чича сжал кулаки, как вдруг:

– Ребятки, закурить не найдётся?

Из темноты к ним направился человек, лица которого они не могли рассмотреть. Тень от шляпы падала на глаза, а огромная окладистая борода закрывала всё остальное. Фигура его была под бесформенным чёрным плащом.

– Чего тебе надо, мужи… – Чича осёкся, – …кто ты такой?!

Глаза человека блеснули кроваво-красным:

– Прохожий… – прошептал он и достал здоровенную палку, тяжёлую на конце.

– Эээ, – Тамази отступил на один шаг назад. – Вы чего? Мы не курим. Честно не курим.

В отличие от Тамази Чича был парнем не из робкого десятка, но и ему на мгновение стало страшно. Леон замер с открытым от удивления ртом. Чувство зарождающейся опасности поселилось в сердце каждого из них.

– Ты Леон? – человек указал длинной палкой на Чичу.

– Нет… – Чича растерялся и стоял, как вкопанный. – Я Чича.

Волосы на его спине и руках зашевелились.

– Я Леон, – Леон стиснул зубы и вышел из темноты на свет уличного фонаря. – Чего тебе надо?

Крупные хлопья снега слепили его.

– Справедливости, – неестественно прохрипел человек и ударил Леона заострённым концом палки по лицу.

Палка расцарапала его правую щёку.

Леон упал на асфальт и забрызгал Тамази кровью.

– Господи! – колени Тамази сами собой подогнулись. – Я ничего вам не сделал, – уверял он, – честно-честно…

Бежать было некуда. За их спинами был тупик, именно поэтому они здесь собирались.

– Мне – нет, – высоко рассмеялся человек и пнул Чичу каблуком в солнечное сплетение. – Выродки.

Чича задохнулся и, цепляясь руками за воздух, повалился на колени и ниц.

– Я… Я… Я ничего не делал… Я ничего не видел… Я их не з… з… знаю… Они мне не друзья… Честно-честно!

Тамази пятился, словно рак. Он тараторил, как попугай, и проглатывал окончания слов.

Человек напирал:

– Ты был с ними! Был с ними… тогда.

– Когда? – не понял Тамази. – Вы кто?

– Я – твоя совесть. И она говорит тебе… страдай.

Человек резанул палкой морозный воздух. Послышался свист. Тамази крутанулся волчком и вошёл носом в высокий сугроб. Снег обагрился его алой кровью.

Леон встал на четвереньки. Страх мешал ему быть достойным. Страх мешал ему сопротивляться.

– Выродки, – повторил человек и со всей силы заехал Леону по рёбрам.

Чича отполз на почтительное расстояние. Он не собирался погибать за товарища. Леон был ему омерзителен. Чича завидовал Леону. Чича видел себя на его месте.

– Выродки, выродки, выродки… – словно молитву, шептал обезумевший человек и хлестал Леона по всему телу.

Чича стонал. Боль внутри груди была невыносимой, но животный страх был сильнее боли. Чича не сомневался: Леон скоро кончится, и настанет очередь Чичи.

Острым, но сбитым носком сапога человек перевернул тело Леона животом вверх:

– Сволочь!

Он плюнул ему в лицо и спешно вытер слюну, накормив малолетнего мерзавца снегом.

– Простите… – давился Леон. – Простите меня…

Он не знал, за что конкретно он извинялся.

От холода мурашки побежали по его коже, а зубы и дёсна заиндевели. Он не видел лица нападающего. Он мог видеть только глаза. Красные… Красные глаза…

Красные, как адово пламя.

– Не надо… Я умоляю, не на…

Человек вырубил Леона ударом его затылка об асфальт и улыбнулся:

– Ты следующий.

Выбор его пал на Чичу.

Чича не удивился. Чича ждал этого. Чича готовился. Правой рукой он нащупал камень, поднял его с мёрзлой земли и кинул в сторону человека. Камень разминулся с виском в паре десятков сантиметров.

Человек разозлился. Он не говорил, он шипел. Шипел, как змея под колодой:

– Выродки, – рта, щёк и овала лица не было видно. Борода изменила лицо. Борода его наглухо скрыла. Волосы были под шляпой. Цвета их Чича не замечал. Ему было не до того. Он зажмурил глаза. Он представил, что спит и вот-вот проснётся…

– Вы не убьёте меня! – заревел он. – Я несовершеннолетний!

– Не убью, – повторил за ним человек и улыбнулся ещё раз, – но я сделаю так, что ты сам не захочешь жить.

Он пугал его. Он не собирался ломать им их судьбы. Не собирался брать на душу грех. Он наказывал их… за что-то наказывал…

Хлёсткие удары приходились по незащищённым Чичей местам. Чича уклонялся и закрывался, но закрывался неловко. Человек знал его, как себя. Человек чувствовал его кожей, читал, как открытую книгу, и предугадывал каждое его следующее движение. Чича сипел. Изо рта у него выплёскивалась кровавая жижа. Он прикусил язык. Его дёсна были разбиты.

Тамази утирал шапкой кровь с лица. Он решил убежать. Бежать быстро и без оглядки. Он вскочил на ноги, поравнялся с Леоном, но поскользнулся на льду и растянулся всем телом на свежем снегу. Он разбил себе нос. Голова закружилась. Он услышал, как Чича рыдает и зовёт свою… «мамку»…

«От смеха Чича сложился пополам:

– Ты это понял, толстяк? К мамке… К мамке…»

…но весело не было никому. Тамази отключился.