Читать книгу Путь домой - Константин Ильченко - Страница 13

Дождь очень спокойно и мерно стучал о крышу барака. Печи еще не топили, но от большого количества людских тел в бараке сохранялось тепло. Спать не хотелось, сказывалось возбуждение от ночных похождений, да и до рассвета осталось не так уж и много. Все-таки хорошо, что переезд, а точнее, Васин переход в кочегарку закончился без особых приключений. В душе царили спокойствие и радость. Чувство самоуважения не покидало Гришу. Он в прямом смысле слова гордился собой. Он спас друга, по-настоящему рискуя и своей и его жизнью. Да, это поступок.

Представил, как после войны, после нашей победы, – а в этом Гриша ни на секунду не сомневался, – он приедет в родной Свердловск и расскажет мамане и друзьям, что они пережили, как погиб Толик. От этих мыслей на его глаза наворачивались слёзы. Ведь что ни говори, а горя с Васей они хватили столько, что иному взрослому такое и во сне не приснится. Однако, подобно червячку, его подтачивала подленькая мысль, что рядом-то будут стоять его друзья, которые не отсиживались у немцев, не служили им, а честно воевали на фронтах в рядах Советской Армии. От этого становилось плохо, он вдруг почувствовал себя виноватым и даже на какое-то мгновение – предателем… Нет, нет! Мысли в голове снова понеслись неудержимым смерчем: нет, что же это я, какой же я предатель? А как же партизаны? А полицаи, что нас хотели убить? Да и здесь мы в лагере, а не на работах у хозяев.

Тяжелые мысли постепенно переплелись с картинами сновидений. Ему привиделась маманя, которая кормила его и отца за столом. Сестры почему-то стояли в стороне и очень серьезно смотрели на него. После чего он, уставший, погрузился в настоящий глубокий сон.

Рабочий день прошел как обычно – трудились на разборке завалов и чистке улиц. Про Васю никто даже и не вспомнил. Утром привезли новую партию заключенных, поэтому проверка была поверхностной, надзирателей не хватало, все были заняты приемом вновь прибывших. Очень хотелось спать, даже есть не так хотелось, как спать. Ночью нужно обязательно проведать Васю, теперь будет легче – одному всегда легче. «Я ведь не раз был в кочегарке, вот только нужно это сделать пораньше, чтобы потом осталось время поспать, а то так можно и дуба дать», думал Гриша, возвращаясь с бригадой обратно в лагерь. Так, относительно спокойно, миновало два дня. Вася начал приходить в себя, еще день-два, и его можно возвращать в барак. Там новые перемешались со старыми заключенными, знакомства, разговоры… В общем, повезло, про Васю никто не спрашивал, да и не в правилах узников проявлять излишнее любопытство. Меньше знаешь, крепче спишь. В последний раз Гриша принес Васе в качестве деликатеса отварной бурак.

На плацу было пустынно. В дальнем углу стояли вертухаи Сева и Низкий. В лагерь, по их версии, они попали случайно. Оба из бывших красноармейцев, призывались в 1942-м. Служили в одной части, там и познакомились, один – из кулаков, другой – из блатных, ранее судимый за воровство. Низкий был заметно старше Севы, по рандолевой фиксе безошибочно определялась его блатная масть. К слову сказать, Низкий фиксой очень гордился.

Свела судьба их не зря – они ненавидели советскую власть и воевать за неё не желали. При первой же возможности дезертировали. Но сдаться непосредственно немецким войскам не удалось. Фронт очень быстро катился на восток, их полк был разбит, кто уцелел – разбрелись кто куда, они тоже направились туда, где не было войны. Так и оказались в тылу у немцев. На базаре Низкий потянул из сумки селянина кусок кровяной колбасы. На этом и попались. Их тут же сдали в местную комендатуру, долго допрашивали. После чего, поняв, что они совершенно неинтересны с точки зрения носителей информации, тут же отправили в пересылочный лагерь.

Особым умом они не отличались, но ненависть к Советам и животное желание жить, причем желательно сытно, заставляли их при любом удобном случае проявлять верноподданность к администрации и беспощадность к заключенным. Таких было немного, и их очень скоро замечали. Некоторые даже становились старостами бараков. Остальные, менее проворные, исполняли роль внутренних надсмотрщиков – серьезное подспорье для администрации. Надсмотрщики не только помогали старостам, но и служили добровольными осведомителями. Многие заключенные стали жертвой их доносов. Некоторым это стоило жизни. Часто доносили не по причине нарушения внутреннего распорядка, а ради мести и расправы над теми, кто, по их мнению, мог составить им конкуренцию или не вовремя оплачивал долги.

В этот день мысли Севы и Низкого занимал предстоящий вечер. Комендант разрешил старосте их барака организовать праздничный стол по случаю его дня рождения. Они были в числе приглашенных, но за ними еще закрепили обязанность привести в порядок помещение и обеспечить необходимым количеством дров. Скатерть еще нужно где-то найти свежую – в общем, всё должно быть чин чинарём. Если Беленькому, такая была фамилия старосты, не дай Бог, что-то не понравится, тогда быть беде. То, что по скуле кулаком заедет, это ничего, а вот в прошлый раз один незадачливый вертухай оказался в списках на перевод в другой лагерь – в настоящий, там, где в печах сжигают людей. Помилуй Бог.

Но сегодня у них всё спорилось. На кухне, что недалеко от кочегарки, в помещении для обслуги, они организовали шикарную сервировку. Большой стол застелили старой, но выстиранной простыней, Сева её выменял у старосты соседнего барака. На столе стояли настоящие фарфоровые тарелки, даже вилки были. Это Беленький расстарался, сам комендант выделил из столовой администрации.

Отбой. Заключенные, утомленные работой, валились с ног, поэтому команда «отбой» была единственной, которую каждый узник ждал с нетерпением.

– Что там по времени?

– Да уже первый час ночи. Долго мы еще будем тут сидеть? Может, давай махнем по стопке, пока Беленького ждём?

– Я тебе, дураку, махну – ты что, совсем отупел на немецких харчах? – Низкий сощурил глаза и как-то совсем по-звериному поглядел на Севу: – Сказано: до прихода остальных тихо сидеть и ждать. Вишь, немчура еще не разъехалась, у них там вроде сходняка незапланированного.

Сева съежился – он не был блатным, но много слышал о них из рассказов, поэтому до смерти боялся Низкого и особенно – этого взгляда. Однажды он видел, как тот чуть ли не до смерти забил старика только за то, что тот задержался за столом на ужине. Он не успел поесть, что-то ему помешало, то ли последним к раздаче подошел, то ли просто по-стариковски где-то притормозил. Но Сева надолго запомнил увиденное. Заключенные, оказавшиеся рядом, опустив глаза, быстрым шагом уходили прочь, никто не хотел оказаться на месте старика. Все понимали – с ним уже покончено.

Старик лежал на полу, удары ногами в грудь отзывались сначала утробным хрипом, а потом – шипением и присвистом. Из глотки избиваемого исходил воздух, как будто из спускающего футбольного мяча.

Низкий с упоением убивал человека. Дикий прищур глаз, в которых сверкали нескрываемые наслаждение и злорадство, трудно забыть. Когда старик громко заплакал и начал просить Низкого о пощаде, тот вдруг остановился и медленно перевел свой страшный взгляд на Севу. Стыдно было вспомнить, но он тогда обмочился – в штаны брызнуло теплое и полилось по ноге.

– Сюда иди, что встал как вкопанный? Видишь, эту гниду старую, покажи всей этой моли, что ты хозяин! – неистово заорал Низкий, показывая на спешно покидающих барак заключенных. Сева непроизвольно подумал: «Ну всё, щас всрусь», – колени задрожали, стало совсем себя жалко. Перед глазами был старик с разбитым в кровь лицом. Сева сделал два шага к нему. «Нужно бить, – стучало в голове. – Да по хер. Жить-то надо. А то и меня вот так вот забьет как свинью». Мысли, как рой зелёных мух, метались в голове Севы.

Вдруг Низкий, присев в коленях, выставив вперед руку с длинным указательным пальцем, неистово заржал. От хохота его колотило, он не мог остановиться. Сева, честно говоря, подумал, что тот окончательно сошел с ума. Стало еще страшнее.

– Бля, да ты, падла, обоссался! Как же я теперь с тобой буду, сука, за одним столом сидеть да пайку лагерную делить? – Он всё больше приседал, казалось, что вот-вот свалится на спину. Из его глаз текли слёзы. Сева стоял и не понимал, что ему делать. Бить деда или не бить. Судя по изменившемуся настроению Низкого, бить уже не надо, ну а как надо?.. Он робко подошел к старику и не больно ткнул его ногой. В этот же миг получил сильную затрещину, от которой еще долго ухо было красным. Сева, отлетев в сторону, увидел довольно расправляющего плечи Низкого. Урка потерял интерес к старику – перешагнув через него, он направился к Севе. Неожиданно на лице появилась улыбка, он смотрел на Севу совсем не враждебно. Низкий, постукав его по плечу, потянул приятеля к выходу. Сева понял, что кошмары этого дня для него закончились. – Осталось одно желание – поскорее сменить штаны.