Читать книгу Совершенно правдивая история жизни и невероятных приключений Миши Семеновича, его отца Владика и невидимого поробайника - Константин Костенко - Страница 11

Следователь Лившиц спал в своей квартире на пятом этаже. Затем проснулся, чтобы попить воды, включил свет и увидел: квартира не его. Его квартира (та, которая настоящая) была на шестом этаже, а эта на пятом. Хотя все здесь было так же: комод, телевизор «Самсунг», картина в раме в прихожей… Но эта квартира была на пятом, а его на шестом. «Что же случилось? Где я? – снова улегшись, подумал Лившиц. – Может, я ошибся, и все это время жил не на шестом, а на пятом этаже? Может», – подумал он и, чтобы скорее уснуть, принялся считать этажи: раз, два… шесть… Затем в обратной последовательности: шесть, пять… И так далее.

Во сне он увидел сон. Во-первых, старую водонапорную башню, которая в действительности стояла на улице Меховой. А во-вторых, летящую по небу лошадь, которой башня почему-то махала рукой. Там же, во сне следователь Лившиц сделал умозаключение. Воспроизведем его по пунктам:

А. гражданина Синебрюхова, которого он разыскивает, в последний раз видели в небе;

Б. Синебрюхов – не птица и не лошадь;

В. следовательно, он, Лившиц, встретит Синебрюхова сегодня же утром на углу Меховой, рядом с водонапорной башней;

Г. конец умозаключения.

Проснувшись, Лившиц почистил зубы, поглядел в окно, чтобы проверить, на каком он этаже, и отправился на работу. Там он дал распоряжение вооруженной группе захвата и помчался на улицу Меховую.

Стоя у водонапорной башни и маскируясь под обычного прохожего, он все время переговаривался по рации с группой захвата. Те ждали в засаде. Вместе с этим Лифшиц думал: что могла означать рука башни, которой она махала лошади? И снова сделал умозаключение:

А. башня никогда не станет махать рукой, потому что ее у нее нет;

Б. Лондон – не Париж;

В. следовательно, не пройдет и пяти минут как Лившиц столкнется с тем, кого ищет;

Г. это заключение верно, потому что если это не так, то откуда же оно тогда взялось?

И действительно, спустя три минуты, в конце улицы показался прохожий. Одет в пальто. В руках старый зонт и большая десятилитровая кастрюля. Но все это не имело никакого значения, потому что следователя Лившица интересовали прежде всего глаза. Он знал по опыту: внешность можно изменить. Пусть даже у кого-то было три рта, можно сделать один. Но взгляд глаз, то есть особое выражение в них, свойственное каждому человеку, не меняется никогда. И, как только человек с кастрюлей с ним поравнялся, Лившиц, во-первых, представился, показав служебное удостоверение, а, во-вторых, достал из кармана фото Синебрюхова и стал сличать – глаза на фото и взгляд прохожего. После этого он достал рацию и сказал: «Выходите. Это он».

Вооруженные люди в камуфляже с криками «лежать не двигаться руки за голову» уложили человека в пальто на асфальт. Никому не нужные кастрюля и зонт валялись рядом, и от них исходили такое одиночество и щемящая грусть, что у человека в пальто в уме сами собой сложились японские стихи:

Лежу на асфальте.

Рядом кастрюля.

О, как же она пуста!

А еще рядом зонт.

Раскроет ли его когда-нибудь моя рука?

Не знаю, не знаю.

Таинственный, многоликий мир,

Как же я тебе благодарен!

После этого человек на асфальте подумал: а что, собственно, происходит? И спросил:

– Товарищ следователь, я не понимаю, за что меня?

– Вы Синебрюхов? – поинтересовался Лившиц.

– Не знаю, возможно. А в чем, собственно, дело?

– Нехорошо убегать от семьи, Евгений Петрович. И по небу летать тоже не разрешается. У вас есть справка?

– Но я не летал. И от семьи мне сбегать не надо. Ее у меня нет.

– Но вы ведь Синебрюхов, не так ли?

– Может быть. Но какое это имеет значение?

– Евгений Петрович?

– Ну, допустим. И что?

– И у вас никогда не было семьи?

– Была. Но теперь я одинок. У меня только кастрюля и зонт.

– Нет семьи, гражданин Синебрюхов, потому что вы от нее улетели. Не так ли?

– Когда?

– Третьего числа, в одиннадцать по московскому времени.

– Но третье было позавчера.

– Просите, но позавчера я был на даче и пил чай. Следовательно, третье было намного раньше.

Дальнейший разговор происходит в кабинете следователя.

– Вам не отпереться, гражданин Синебрюхов, – говорил Лившиц. – Вы должны пообещать, что вернетесь к семье, тогда я буду к вам снисходителен, и вы увидите в моем лице самого добрейшего полицейского. А пока я зол.

– Не злитесь, – миролюбиво сказал тот, кто был похож на Синебрюхова (или сам Синебрюхов, пока не ясно). – Вы можете испортить себе печень.

Следователя тронула забота о его печени, тем не менее, ему нужно было выполнять работу, поэтому он спросил:

– Вы любите оперу?

– Да, – ответил задержанный.

– Тогда почему на вашем лице только один рот, а не три или, по крайней мере, не два? Объясните, пожалуйста.

Надо сказать, это был ловкий тактический ход. Лившиц всегда пользовался им при допросе: сначала спросить про оперу или паркет на полу, а затем тут же, в лоб задать интересующий вопрос.

– Ну так что, – продолжал следователь, – сознаетесь? Кто сделал вам пластическую операцию?

– Значит, одного рта вам мало?

– Да, их должно быть три или, по крайней мере, два. Куда делись остальные?

И тогда, глубоко и скорбно вздохнув, человек, похожий на Синебрюхова, ответил, что очень устал и ему хотелось бы чего-нибудь сладкого с чаем. И еще он попросил вернуть кастрюлю. Следователь Лившиц выполнил все его просьбы. Потому что по натуре он был добр. Тем не менее, не упустил случая поинтересоваться:

– Не понимаю, как вы пили чай до этого? – спросил Лившиц.

– До чего, до этого? – прихлебывая чай, спросил собеседник.

– До того, как у вас остался один рот.

– Не помню, – ответил собеседник. – Но мне почему-то кажется, было удобно. Одним ртом я ел печенье, другим конфеты, а третьим запивал.

– Что и следовало доказать! Вы – Синебрюхов! – воскликнул следователь и от радости затанцевал с кастрюлей и зонтом на рабочем столе.