Читать книгу Я – сыроед, или «Сыр» не всегда сыр - Константин Костенко - Страница 6

Первые приступы мигрени появились у меня в раннем переходном возрасте. Лет эдак в одиннадцать. Тогда же я узнал о существовании анальгина. Первейшее средство от головы времён СССР. Дёшево и по-пролетарски сурово.

Помню, мать утешала: по её словам, боли были вызваны ростом организма. Так сказать, побочные эффекты взросления. Доверяя материнскому слову, я так и предполагал ― когда вырасту и всё войдёт в норму, сковывающие стальным обручем мигрени исчезнут.

Так и случилось. Но затем был ещё один переходный возраст, около шестнадцати… Затем, когда я достиг двадцатилетия, был ещё один… В общем, так и пошло.

По правде говоря, я не видел в этом ничего особо серьёзного. Каждый второй, не исключая моей мамы, в той или иной степени и с той или иной периодичностью испытывал мигрени. «Трещит башка», «раскалывается чайник»… Привычное дело. Похрустел анальгином, сделал пару глотков воды… Порядок!

С подобным отношением к головной боли я прожил где-то до тридцати. Спорт (силовые упражнения, пробежки по утрам) немного стабилизировал процесс: мигрени стали появляться реже, однако… если они выбирали меня в качестве мишени, то били наповал. То есть раз в неделю или две боль вышибала меня из привычного режима активности примерно дня на два. День лечусь, день отхожу. В эти дни я вынужден был откладывать спортивные занятия, подпитывающие энергией, и переходить на лежачий образ жизни. О полноценной работе, которую я заранее запланировал, не могло быть речи. Вместо 100 % выполнялось процентов 25. И это я считал обычным делом! Конечно, ведь «у всех так». Не возникало даже мысли, что может как-то быть по-другому.

Потом в аптеках, в свободном доступе появился «Пенталгин». Я его распробовал. По сравнению с ним анальгин был суррогатом. Первый действовал гораздо мягче, глубже. В то время как анальгин, замораживая боль, работал по поверхности. Это не реклама. Любые таблетки влекут за собой последствия, поэтому нет, рекламировать их я не буду.

Помню, у меня была такая схема: не пить таблетку до отхода ко сну. То есть нарочно заставляешь себя день помучиться, дожидаешься сонного часа и только перед самой постелью принимаешь лекарство. Всё для того, чтобы за ночь голова как следует отдохнула и исцелилась. Я пробовал пить таблетки сразу при появлении боли, в течение дня. Но получалось так, что к вечеру боль снова давала о себе знать, приходилось принимать на ночь ещё таблеточку… Однако она уже не действовала как надо. Действие ослаблялось таблеткой, принятой накануне. В результате за ночь боль не уходила, и я просыпался с чугунным черепом. В общем, боль играла со мной, а я с ней. Я изучал её, старался приручить… Но она всё равно оставалась дикой, непредсказуемой и могла наброситься в любой момент.

Я пытался обнаружить её причины. Конечно же, не без помощи врачей. Во-первых, у меня была родовая травма. У мамы были тяжёлые роды и акушеры (в 1966 году это ещё практиковалось) вытянули меня на свет при помощи родовспомогательных щипцов. По бокам моей бестолковой тыквы до сих пор ― две небольшие вмятины. После этого было несколько сотрясений. Парочка небольших (упал на ледяной горке, в драке прилетел удар) и одно серьёзное: как положено ― с тошнотой, головокружением и нескончаемой болью. Пришлось даже полежать с этим в больнице. Опять же ― хлопнулся затылком. Упал как французский батон. Неудачно: подо мной оказалась обычная земля, но из неё торчал острый камень. Нормально, да? Курьёзы судьбы. Почему упал? Грехи молодости. Напился до беспамятства. Друзья решили отвести меня домой, но поскольку сами были подшофе, то случайно меня обронили. Увидев, что я без движения, вызвали «скорую».

Находились и другие причины, не механического порядка. Внутричерепное давление и гипертоническая болезнь. Всё это было выявлено терапевтом. И это у совсем ещё молодого парня, которому не исполнился тридцатник! Кстати, именно тогда врачом мне было категорически не рекомендовано заниматься какими-либо физическими упражнениями. Покой и ещё раз покой. Так было сказано.

И я, как умный Вася, первое время послушно этому следовал. Но поскольку мигрени всё равно до конца не отпускали, в конце концов я на это дело плюнул и вновь взялся за пробежки по утрам. И вы знаете, стало лучше. От утреннего прохладного воздуха, который вдыхаешь, нарезая стадионные метры, прочистились лёгкие, сосуды… Исчезла отдышка, плавно забилось сердце… Наладилось давление, и у головных болей установился более-менее чёткий график: раз в две недели я вполне мог их потерпеть.

Вот тогда-то к рекомендациям врачей я стал относиться более скептически. Не хочу сказать, что это какие-то злокозненные люди. Наверняка среди них немало тех, кто искренне желает нам помочь. Но вот беда ― все они учились в одних и тех же институтах. И чему там учат? Видимо, тому, что больного, как ребёнка или калеку, нужно уложить в постель и пичкать медикаментами. Если и заходит речь о профилактике заболеваний, то делается это впроброс, нерешительно. Хотя, вы знаете, удивляться нечему: ведь мы, пациенты, тоже хороши. Помню, одна врачиха жаловалась мне на мужчину, которому только-только сделали шунтирование сердца. Она ему: «Вам надо ограничить в своём питании жирное и солёное. Пиво пьёте?» ― «Ага, ― отвечает, ― иногда. Чтобы расслабиться». ― «Придётся бросить». Взрыв возмущения: «Вы что, хотите посадить меня на манную кашу?!» Вот такие диалоги порой происходят во врачебных кабинетах. Так что дело, видимо, не только во врачах.

Забыл сказать ещё об одной профилактической мере, к которой я в то время прибегал: режим сна и бодрствования. Держать себя приходилось в строгости, как монаху. Подъём, допустим, в 5, отход ко сну в 22. Улечься спать ― ещё туда-сюда. Здесь я мог позволить себе небольшие отклонения: плюс-минус минут пятнадцать. Но с подъёмом шутить было чревато. Стоило, допустим, зимой вскочить с кровати не сразу, но понежиться, полежать под тёпленьким одеяльцем, как тут же наползала дремота, и я мог повторно закемарить. А после этого ― перепад внутричерепного давления и, как печальное следствие, мигрень. Точно также опасно было дать сморить себя сну средь бела дня. Сидишь, например, читаешь или глазеешь в телек, и вот твой нос уже клюёт воздух. И снова дремота, перепад давления и к вечеру голова наполняется свинцом. С одной стороны, всё это ужасно муторно ― подскакивать как Ванька-встанька в одно и то же время и бесконечно бороться со сном, ― но с другой… Я, наверное, в какой-то мере должен быть благодарен своей проблеме: именно из-за головных болей я приучил себя вставать рано и вовремя. Теперь это уже привычка. И снова повторюсь: не всё, что вываливает на нас судьба, несёт непременно негативный смысл. Наши трудности (я не беру крайние случаи), если правильно к ним подойти, воспитывают нас.

Выше я сравнил свою боль со стальным обручем, которым стягивают черепушку. Но это расхожий образ. Сказать так, значит, не сказать ничего. Точнее, пожалуй, передал бы специфические ощущения образ пилы, которую вогнали в мозг и стали нарезать серое вещество мелкими кубиками. Или несколько гирек. Подвесили их внутри черепа и раскачали так, чтобы они стукались об виски и затылок. Плюс ко всему предварительно эти гирьки раскалили до красна газовой горелкой.

Была ещё одна особенность. Боль почему-то усиливалась среди ночи. В часа 2-3. Как по расписанию. Особенно это обозначилось в последний период, ближе к тому моменту, когда я и моя мигрень помахали друг другу ручкой («Она улетела, но обещала время от времени возвращаться!»). Я терялся в догадках ― что это? Какая-то мистика. Вдруг ни с того ни с сего, в одно и то же время в голове, как разбушевавшийся сосед алкоголик, начинают колотить кувалдой. Продираешь глаза, глядь на циферблат, а там половина третьего ночи. Тогда-то в кабинете уролога я узнал о существовании почечного давления. Характерная особенность этой штуковины в том, что она имеет привычку усиливаться строго в определённые часы, ночами.

И вот однажды, когда я уже почти подошёл к своему полтиннику, в какой-то момент моя боль окончательно слетела с катушек, и всё загромыхало и понеслось с высокой горы. Как я уже говорил, боль мучила меня день, второй… Таблетки утихомиривали её, но вы, конечно же, знаете, ― чем чаще принимаешь однотипные таблетки, тем скорее они перестают действовать: болезнь привыкает к ним. Скажу откровенно, в тот момент я подумал: «Ну, вот и всё, Константин. Кажется, это финал». Естественно, я не готовился прямо сейчас же, незамедлительно отбросить лыжи. Надежда, несомненно, была. Но я видел, что меня может ожидать. Стать зависимой от лекарств, больной развалиной, не способной не то, что пробежать, но даже свободно подняться по лестнице на пару этажей… Для меня это было равноценно прощанию с жизнью. С жизнью нормальной, полнокровной, деятельной.