Читать книгу Сон об уходящей натуре. Поэма-аллюзия - Константин Кривчиков - Страница 6

Не замечающим демарша в удалом кличе: «Федя, дичь!»,

иронию советских граждан без «новояза» не постичь.

А тем, кто не читал в застое украдкой «Опустелый дом»,

подтекст записок из подполья, как зайцам – Ньютона бином.

Листать газеты до обеда голодный не желал народ,

передовицы и портреты ударников не лезли в рот.

Цензуры обходя препоны, свободы предлагал глоток

«Самтамиздат». Его смышлёный на ужин потреблял «совок» —

стихи в подшивках самопальных, романы… всё глотал взахлёб.

А девушек провинциальных порой охватывал озноб,

когда на видео палёном впадала в транс Эммануэль…

И становилась эталоном не Мордюкова, а Кристель!

Охальников карали власти за подрывание основ,

но плод запретный много слаще, чем тухлых догм червивый плов.

Так, в сущности, не зная секса, страна плодилась без проблем

во имя мира и прогресса.

Противоборство двух систем ответные включало меры.

Вовсю дурил двадцатый век.

В кинотеатрах шли премьеры: подранки обсуждали «Бег»,

калина красная пронзала, срывался отпуск в сентябре,

и места встречи не меняло, то, что плывёшь на корабле

не дураков, но с дураками.

Вдали шумел норвежский лес…

Никто не знал о Мураками с его охотой на овец.

Не ведая дней окаянных, зубрили «Целину» и «Мать»…

Не все умели непрестанно от плевел зёрна отделять.

Не каждый голос одинокий сквозь звуки маршей различал,

не каждый чуял пульс эпохи и Асисяя ощущал.

Но вы – искали человека в стране уродов и людей

в проулках, заметённых снегом, среди разбитых фонарей,

где до зари, терзая души, поёт гитарная струна

тремя аккордами, а в уши бубнит магнитофон «Весна».

Когда у края Ойкумены сжимало сердце от тоски,

спасали: водка под пельмени, Высоцкий, Кукин и стихи.

Из всех искусств для вас важнейшим являлась баня, а в кино:

пьянил до дрожи запах женщин, тревожил – принцип домино.

Полярный волк дубел от стужи, но вы спешили на сеанс.

Что? Ася Клячина без мужа??? Так о влюблённых есть романс!

А кто в колдунью не влюбился, тот ищет женщину в песках…

Квартал китайский проклял Гиттес,

бульвар Французский был в цветах.

По склону не ползла улитка, попавший в клетку певчий дрозд

не пел без права на ошибку.

А был ли мальчик? – зрел вопрос.

Проспал утиную охоту ездок беспечный, не живёт

Алиса больше с идиотом…

Но не безмолвствовал народ!

Что вам снега Килиманджаро? Не раз через Полярный круг

шагал с бутылкою Стожаров и нёс закуску Омельчук.

Консервы «Ряпушка в томате», хлеб, бочковые огурцы…

Займёшь «пятёрку» до зарплаты – и наплевать на Лао-цзы!

Вас не тревожил Папараццо – не самый смертный в жизни грех

простое бытовое пьянство в кругу испытанных коллег.

За дело с толком брался Волков, и бились пробки в потолок,

а книги классиков на полках вдруг обретали новый толк.

Духовной жаждою томимым, не так уж важно, где нальют…

«Нам, татарчатам, всё едино», – с усмешкой говорил Махмут,

кромсая стружкой строганину – овеянный легендой бренд!

Молчал вальяжно Шамсутдинов, воспевший важенку поэт.

Дымилась на столе картошка, в аортах разгорался спирт.

В заиндевевшее оконце, напоминавшее триптих,

закатное алело солнце.

«Папаша» Гольд шаманил стих,

алтарь Иеронима Босха, возможно, вспомнив в этот миг.

Редактор – на таланты чуткий – Зашихин открывал Урал.

«И всё же, люди, вы рассудком малы», – Юхневич горевал.

Пирушки длились до рассвета, вскипая от запретных тем…

На стенке – в рамочке портретной – о чём-то думал «папа Хэм».

В торосы громоздились льдины. Но дух не признаёт преград,

и мимо Мекки пилигримы брели, глазами на закат.

Их иллюзорная дорога звала в неидеальный мир…

В себя не веря, верить в бога бесплодно, направляясь в Рим.

Под лозунг «всё для человека» жилось смешно, но нелегко.

Куда-то шла Эдита Пьеха…

Печати не снимал Эль Греко.

Не там ты был, Умберто Эко, качая маятник Фуко.