Читать книгу Никто не знает Сашу - Константин Потапов - Страница 16

Индия. Непал. Практика.

Он думал, так будет всегда. Тело точно течёт сквозь коврик, с кончиков пальцев до затылка. Три раза «Аум» и «Шанти». И вся боль уходила, он думал, так будет всегда. Он удивлялся, как можно жить тем, кем он жил. Гнаться за какой-то славой, переживать. С каждым выдохом его становится всё меньше. И когда учитель спросил, пойдёт ли он на ближайшую Випассану, он согласился. Он хотел растворить это. Он хотел вытащить это. Но когда он вытащил это, он не смог с этим совладать. Он не знал, что это будет так сильно. На пятый день Випассаны его накрыло с головой. Он тогда заметил, что не делает паузу после выдоха. Сразу после выдоха делает вдох. Из-за этого в и без того ноющей спине завязывается неприятный узелок. Он направил острый луч внимания туда, чтобы подцепить и выковырять этот узел словно глазок из картошки. И когда он понял, что дело в дыхании и стал специально делать паузу после выдоха, мышца постепенно расслабилась. Узелок стал разваливаться. И тогда его накрыло с головой. Вечером он нарушил правила и тайком залез в ВК на телефоне, который забыл сдать. От неё не было сообщений.

Теперь на студии он говорил так неловко. Про музу, про группу, про себя. Он слышал себя в наушниках – вместе с ранними таксистами и водителями маршруток, что не переключают только потому, что тут надо повернуть, руки заняты.

На пятый день он не выдержал. Он написал всем. Но он не решился написать ей. Он попытался продолжить Випассану, но теперь постоянно думал о своих сообщениях, о возможных ответах. Он вёл бесконечные споры со всеми в голове. Он нарушал правила и каждый вечер заходил в интернет. В ВК ему ответили все. Диман ответил коротко, Лёня, конечно, был недовольнее. Самым подробным и чутким оказался Глебыч. Алина интересовалась, когда он уже вернётся, есть ли у него деньги. Он был благодарен всем. Макс прочитал, но не ответил. Ей он не стал писать.

Он не хотел писать никаких публичных извинений. Это было бы по-детски, напоказ. Он никогда не умел общаться с публикой.

Он пытался принять это, согласно правилам практики. Это всего лишь ощущения. Стыд, обида – всего лишь ощущения. Надо просто отслеживать их, не реагируя. Но он уже не мог нормально медитировать.

В конце пятого дня Випасанны он опять зашёл в ВК. Он пообещал себе ничего не постить, не листать ленту – прочитать ответы и убрать телефон до конца практики. Но опять зашёл к ней. И увидел пост с «Парусами». И подпись «было». Она запостила это в день, когда он написал всем.

«было». Ничего больше. Он смотрел и не верил. А потом, не понимая, что делает, потянулся к силуэту сердца и нажал. Синее заполнилось красным. На следующий день она удалила пост.

Тогда всё и началось. Тогда он и запостил «Последнюю». Прервал Випассану и уехал из ашрама. Он решил поехать в новый тур. Конечно, он не рассказал всё это на радио. Он нёс какую-то чушь про творчество и принятие.

Он спросил у Юли, где в Чернозёмске можно посидеть – у него не было вписки. Идти в «Платонов» к Антону он не хотел. Туда мог зайти кто-то из зрителей. Мне надо всего пару часов, сказал он. А потом он поедет к организатору на квартиру. Просто тот ещё спит, сказал он. Он а подсказала ему торговый центр. Это было недалеко.

– Саш, точно всё в порядке?

– Да-да! Не беспокойся. Погуляю, посмотрю город.

Небо затянуло, начинался мелкий снег. Он решил прогуляться пешком, чтобы убить полчаса. Старенькое пальто не очень подходило для такой погоды. Он замёрз, когда добрался до ТЦ. Половина магазинов и кафе были закрыты, Саше искал что-то подешевле, на фудкорте работал только Макдоналдс. Он взял чай и сел за столик. Гитару в чехле и рюкзак положил на соседние стулья. По коридорам бродил охранник, поблёскивая залысиной, зевая. Стол был липкий, с одинокой чёрточкой картошки фри. В желтоватой плитке пола отражались размазанные лампы. Саша открыл пакетик и опустил его в стакан с кипятком. В воде поползли тёмные волокна. Саша приподнял и опустил пакетик. Вода потемнела. Саша открыл две синие бумажные трубочки с сахаром и высыпал одну за другой. Саша размешал сахар пластиковой ложкой и стал медленно пить чай. Чай был терпкий и сладкий.

Саша пробыл в торговом центре пять часов. Он успел найти самое дешёвое кафе и пообедать в нём, он почистил зубы в туалете, выучил кабинки, где была бумага, зарядил телефон, полистал ленту, сходил на самый дешёвый сеанс в кино – документалку про телескоп Хаббл, которая длилась всего тридцать минут, чего он не заметил на билете. Теперь он сидел на последнем этаже в холле кинотеатра, посреди мягких диванов и стальных столиков. На столик Саша положил рюкзак, гитару пристроил рядом. Саша ответил Алине, что всё хорошо, он гуляет по городу. По ТЦ шлялись подростки, хрипло смеясь и перекрикиваясь. Сашу начало клонить в сон. Он выпадал из гула ТЦ в белый шум, в пение Непальских монахов, но вокруг постоянно ходил охранник и с подозрением посматривал на Сашу. Ему приходилось закрываться капюшоном и дремать незаметно, сидя почти прямо. Было неприятно весь день в обуви, и Саша тихонько скинул ботинки. Одну ногу он поставил на них сверху, а другую подложил под себя на диване. Нижняя всё время мёрзла, а верхняя затекала. Саша менял их раз в десять минут, пока охранник не видит. Если бы охранник увидел, что Саша разулся или спит, он бы подошёл к Саше. Саша беспокоился, что у него пахнет от носков. Он проваливался и выпадал. Он проспал всего минут десять. В какой-то момент Саша заметил, что охранника нигде не видно. Он решил устроиться поудобнее. Когда он двигал гитару, краем глаза увидел, что охранник стоит у него за спиной метрах в десяти. Он смотрел на Сашу. Саша обулся, спустился по эскалатору и вышел на улицу. До чека было ещё пару часов, но Саша решил дойти до «Платонова» пешком.

Прямо у ТЦ, в Сашу, пересекающего парковку, врезалось СМС. Карман вздрогнул, отяжелел на сообщение. Полли:

«Вы с Алиной любите отчётность – так что держи – сколько проданных билетов)»

Далее следовало её селфи с листом А4, на котором было крупно выведено «43». Полли была накрашенная, с распущенными после душа волосами, с улыбающимся взглядом в камеру. Она была в футболке, держала листок перед собой. И прямо из-под нижней грани листка, совсем чуть-чуть, еле заметно, острой кнопкой на белой ткани проступал сосок. Интересно, сколько дублей она сделала, подумал Саша и улыбнулся.

«Спасибо, очень наглядно;»

«Я старалась… Кстати, ты вроде хотел на ночной электричке, но они неудобные… в 2 часа уходят. Дома, ты будешь в 4 утра)»

«Ну да, неудобно».

«Я могу тебя вписать. И уедешь утром. Выспаться успеешь. И может, чего еще).»

Сигнал машины рявкнул над ухом, Саша чуть не выронил телефон в лужу на «зебре». Ошалело оглянулся, отпрыгнул, поправил гитару, рюкзак, чёрт

Саша посмотрел в телефон. А ведь всё будет, Саш, подумал он. Оно тебе надо? Полли, вечер, Тула… Потом ведь только разочарование и пустота. И стыд. И ведь не отвяжешься после.

«Я подумаю)»– быстро собрал он из клавиш и отправил.

«Подумай;)»

Саша спрятал зудящий айфон подальше в путаницу карманов, чтобы поскорее забыть – в каком, запахнулся, и через полквартала нырнул от всей этой переписки в «Пятёрочку». Побродив среди грязно-белой плитки и цветных рядов, Саша взял себе питьевой йогурт на обед – больше бы он съесть перед концертом всё равно не смог. На кассе продавщица за 50 смотрела на него назойливо-нежным взглядом, по-матерински улыбалась его гитаре.

И тут Сашу опять накрыло это, почти позабытое чувство. Когда всё это началось, спросил себя он. С модных одноклассниц, в чьих глазах я выглядел чудаком с гитарой. Нет, думал он, это такое смущение вообще, постыдное смущение перед нормой, и постыдное за то, что как бы предаю свой путь. А ещё, думал он, это смущение перед неким безликим, но вездесущими внутренним наблюдателем. Вот она, ничего не понимая в моих песнях, смотрит в меня, пытается вникнуть с осторожной улыбкой, уложить меня в свои категории: шансон, бард, поп, рок – а этот самый я, думал Саша, пытается ей и объяснить, и угодить одновременно, смущаясь сам себя… и разве вся эта история в глазах вездесущего наблюдателя, то есть, меня – не смешна, не комична? Ох, думал он, так было в столовой Саратове, в хостеле Липецке, с вахтёршей Самаре, продавщицей в Воронеже.

Ох, уж эти провинциальные женщины, отцветшие зря – перезрелые бутоны продавщиц в роспечатях и универмагах, проводницы, уборщицы, в юности мечтавшие о красивой жизни, не нашедшие себе мужа, или нашедшие мужа безалаберного, как бракованный пылесос, потому что мужчин в России меньше, бери, что дают. А ведь эти перезрелые женщины, эти жалкие интеллигентные женщины на кухнях, эти бывшие участницы бардовских движений, что осели в квартирках, заваленных хламом, дай бог, нашли утешение в детях и внуках – моя аудитория, но как бы в будущем, думал он. Это всё те же юные, цветущие девочки, для которых я горю, девочки с глазами страждущими, пьющими меня, хватающие взглядом каждое движение моих рук, девочки, приходящие на мои концерты как на праздник, разодетые, со вкусом или без, накрашенные, с причёсками, со сладким маревом духов – для него, для друг друга, вечное соревнование – все они перезреют и сморщатся в работниц Ашана, бухгалтерш, в растянутые лифчики и засаленные халаты. Он же не может жениться на всех, он даже трахнуть всех не может. Он может для них только гореть на концертах, для этих вечных русских женщин, неприкаянных русских женщин, которые составляют две трети его залов. Саша опять вспомнил про Полли. К чёрту, подумал он, буду дома к четырём утра, на неудобной электричке. Саша выпил йогурт на улице, стёр молочную каплю с губ и двинул к «Платонову».