Читать книгу Раскольники - Константин Шахматский - Страница 8

– Ну, как ваша матушка? – поинтересовался Дмитрий Гаврилович Бибиков у вошедшего в кабинет Аверкиева.

– Полегчало, но не сильно, Ваше высокопревосходительство.

Прошлое свое отсутствие на службе коллежский асессор выдал за очередное обострение у матери Ольги Петровны. Старуха страдала брыжейными связками.

– Замечательно, – сказал министр, – А у меня для вас поручение.

– С превеликим удовольствием.

Генерал от инфантерии протянул чиновнику готовое предписание.

– Надобно в Вятку съездить. В канцелярию местного губернатора. Там у них и заговор против Государя императора и фальшивые ассигнации… Так что посмотрите документы, оцените их значимость, произведете выемку. Потом ко мне с бумагами. Может, дело выеденного яйца не стоит.

– Слушаюсь, Ваше высокопревосходительство, – отчеканил чиновник, – Какие-то особые пожелания?

Герой Бородина вскинул седые брови.

– Привезете бумаги – там видно будет. Пока все что я знаю, это бравурные рапорты губернатора Семенова. Но можно ли верить написанному? Кстати, ежели будет такая возможность, разузнайте побольше о следователе, которому сие дело поручено. Опять же: уж больно хвалебно о нем губернатор отзывается. А я такие patronage7 не приветствую.

Спустя непродолжительное время коллежский асессор Аверкиев сидел в кабинете другого ведомства.

– Значит, в Вятку едите? – спрашивал Сагтынский.

– Совершенно верно, ваше превосходительство. От канцелярии начальника Вятской губернии командирован в Сарапул некий Салтыков для следствия по делу старообрядцев. Что-то там такое нашли, и теперь думают, что раскольники к заговору и печатанию фальшивых денег причастны. Его высокопревосходительство господин министр бумаги по делу затребовал, секретным образом.

– Поэтому вы от Леонтия Васильевича аудиенции просите, вопреки правилам.

– Я подумал, что это как-то связано с моей недавней поездкой на Рогожское кладбище, поэтому осмелился напрямую.

– Странные вы делаете выводы.

– Ничего странного.

Адам Александрович презрительно хмыкнул. Хоть коллежский асессор и радел за службу, но как человек, как личность, он ему никогда не нравился. В глазах тайного советника Аверкиев выглядел крысой, которая и сейчас пришла, потому что ей требовалось денег (по долгу службы Сагтынскому приходилось сталкиваться со многими тварями).

– Хорошо. Подождите здесь. Я доложу Его превосходительству. Не знаю, примет ли.

Леонтий Васильевич внимательно выслушал старшего помощника.

– Так я скажу, что вы заняты? Скажу, чтоб впредь являлся только по вызову? Ему, ведь, деньги нужны, вот и выдумывает всякие глупости.

– Зачем ему деньги? Мы ему недавно платили.

– Говорит, на лечение матушки.

– Подождите, Адам Александрович.

Дубельт отодвинул кресло и встал. От долгой сидячей работы все чресла его затекли, а уставшее тело требовало разминки.

– Не торопи старика, дай подумать, – полушутя произнес генерал-лейтенант.

Адам Александрович Сагтынский был, честно говоря, на несколько лет старше Дубельта. Польский шляхтич, повидавший и войну и плен, сделавший блестящую карьеру он, тем не менее, чуть склонив голову, тактично отступил в сторону, давая дорогу начальнику.

– Салтыков в эту Вятку за вольнодумства отправлен, – рассуждал Леонтий Васильевич, – Я сам бумаги подписывал. И как бы там ни было, хоть и молод он, но не испорчен окончательно. Вы знаете, Адам Александрович, что молодые люди, подобные этому, благодатный материал, из которого можно лепить что тебе вздумается.

– Не понимаю, о чем вы.

– А я о том, что негоже Его Величеству светится в финансовой помощи Балканским союзникам. Зачем кому-то знать, что на государевы денежки приобретается оружие для православных наших братьев или подкупаются высокопоставленные люди во враждебных кабинетах? Восток – дело тонкое, а турки, как вам известно, союзники не надежные. Взять, хоть, недавний пример. Помните, кому они ключи от церкви Рождества Христова выдали? Тому, кто денег больше предложил. То-то же!

Вернувшись к своему креслу, Дубельт остановился.

– И возвращаясь к Салтыкову. Нельзя ли нам его в собственных целях использовать?! Пускай коллежский асессор сие дело спокойно расследует! И пусть выяснит, и пусть растрезвонит на всю Ивановскую, что Белой Кринице помогают своими деньгами старообрядцы-раскольники!

– Они и так помогают, – кивнул Сагтынский.

– Это мы с вами знаем, но не широкая публика. А нам необходимо создать résonance8. Понимаете? Пусть все уверуют, что раскольники эти радеют для собственной выгоды. Ведь у кого ключи от церкви, тот и главный. Разве нет?

Генерал Сагтынский неопределенно хмыкнул, мол, все понятно, но… Можно ли доверять либералу? Пусть молодому, сопливому юнцу, но уже явно испорченному этой ползучей заразой.

Леонтий Васильевич, не обращая внимания на нерасторопность помощника, продолжал:

– Мы же в ближайшие год-два с ними справимся, с раскольниками? Ну, вот. На том и концы в воду. А Салтыков, добрая душа, пусть работает в заданном направлении – сочините для него официальное предписание со всеми, так сказать, вытекающими.

– Так мне позвать Аверкиева? – спросил Сагтынский через минуту.

– Нет, – отрезал генерал-лейтенант, восседая в кресле, – Пусть едет в Вятку по поручению Бибикова. Мы к Салтыкову другого человека пошлем. Тут дело такое, что еще одного Мельхиседека заиметь – совсем не хочется. Вы, Адам Александрович, посмотрите у себя в картотеке: нет ли у вас какого-нибудь агента в Сарапуле?

***

Итак, для проверки показаний арестованных раскольников потребовались дальнейшие обыски, которые Салтыков и производил совместно с городничим Фон-Дрейером. Ради истины надо сказать, что поначалу чиновник пытался сплавить сие дело штабс-капитану, но в процессе работы так проникся к нему, что в конце концов махнул рукою и впрягся в расследование всеми силами.

Дополнительным стимулом к работе послужило и подоспевшее известие, что сам министр Бибиков, на основании первых отчетов чиновника, признал Салтыкова «заслуживающим полного доверия», хотя не знал Михаила лично. «Не иначе, как наш губернатор Семенов постарался выставить мое усердие в наивыгодном свете», – не без довольства думал Салтыков и был абсолютно прав.

Поссорившиеся вначале господа потихоньку примирились и, как в таких случаях водится, Салтыков был приглашен к Фон-Дрейеру на обед. В ходе непринужденного общения в теплом семейном кругу, Михаил открыл для себя новые черты и привязанности ретивого градоначальника.

Прежде, с семейством Дрейера Салтыков был знаком понаслышке. Теперь же увидел их всех воочию. Супругу Софью Александровну, детей Александра и Аделаиду 6-ти и 4-х лет соответственно. Они даже разыграли перед гостем сценку из Евангелия, причем, с большим успехом, в которой мальчик играл одного из волхвов, а девочка младенца-Иисуса в люльке. Напоследок хозяин дома за чашкой кофия рассказал Салтыкову забавную и весьма поучительную историю, приключившуюся с ним не так давно, во время известных пожаров в Сарапуле. Салтыков был вкратце знаком с ней и раньше, но сейчас с удовольствием выслушал от первого лица во всех подробностях…

– А Зылев как схватил меня за грудки, – живописно представлял Густав Густавич, – так в огонь и поволок. Ну, думаю, все, конец мне, вот и смертушка. И помощи-то ждать неоткуда, кругом разбойники эти, треклятые.

– Ну, и….? – не сдерживая смеха, вопрошал Салтыков.

– Бог свидетель, видать нужен я еще кому-то на этом свете. Послал мне Бог заступника в лице бывшего нашего градоначальника Федора Михалыча Гутовского. Уж откуда взялся он, мне не ведомо. Но как вышел он, как выхватил из ножен саблю свою, как взмахнул клинком, да как гаркнул зычным голосом: «А ну, разбойники, подходи, кому жизнь не мила, изрублю на мелкую фракцию! Руки прочь от городничего!» Тут все разбойники опешили, а у Зылева-душегуба хватка ослабла и он меня выпустил. А я стою, как истукан, не знаю что и делать дальше. А Гутовский говорит мне шопотом: «Идика-ты отсюда, Густав, потихонечку, а я как-нибудь решу это дело по-своему».

– Ну, и….?

– Так я сразу к заседателю и побег! Полномочия передал и домой, раны зализывать.

– А Гутовский что?

– Ну, пришлось ему еще своею саблею помахать для острастки, после чего все и разбежалися…

Напоследок, Густав Густавич в тех же красках описал, как толпа мужиков разгромила его сарай с каретами, в отместку за неудавшееся покушение. Хотя этот эпизод, по мнению городничего, повлек за собой более тяжкие последствия для него лично, так как потребовал изрядных финансовых затруднений: пришлось покупать и новых лошадей и коляску с выездами.

Посмеявшись еще, господа распрощались в добром расположении духа.

Определенно, есть в моей службе хорошие стороны, – думал Салтыков, возвращаясь в гостиницу. Хотя городничий этот, как его не облизывай – похож на облезлую курицу.

***

Следующим вечером, что-то около восьми, Салтыков вновь появился в доме Фон-Дрейера. Раздевшись и проходя в комнаты, чиновник радостно потирал ладони, обращаясь к хозяину:

– А давайте-ка, Густав Густавич, мы с вами планчик опробуем. Секретный планчик, чтоб ни одна живая душа не проведала.

Городничий утвердительно кивнул, откладывая в сторону газету с кричащим заголовком крупными буквами: «ИНКЕРМАНСКОЕ СРАЖЕНИЕ»:

– Давайте, Михал Евграфыч. Проще пареной репы. Я ведь и Ситникова таким манером словил, ежели помните. Агенты у меня есть, Радзишевского привлечем.

– Я уже привлек, – заулыбался Салтыков, присаживаясь к столу.

– Так вы уже начали? Без меня?

– Можно и так сказать. Осталось уточнить детали.

– И в чем же будет заключаться сей план?

– А вы налейте для начала рюмочку, господин городничий, я тот час и поделюсь с вами.

– Извольте, – Дрейер налил Салтыкову водки из хрустального графинчика и поставил рядом, закрыв графин крышечкой.

Выбрав чем закусить, Салтыков взял в одну руку вилку с закускою, в другую – налитую рюмку, и бодро произнес:

– Ваше здоровье, незабвенный Густав Густавич!

– Ваше здоровье! – поднял рюмку городничий.

Господа выпили, и Салтыков тут же набросился на еду, одновременно излагая план.

– Но как мы будем уверены, что получится? – спрашивал городничий, глядя как коллежский асессор налегает на рябчика.

– Ну, недаром же я свой, то есть – ваш, хлеб кушаю, Густав Густавич. Вот вы не знаете, а я кой-какую предварительную работу ужу проделал. Вы про агента говорили, а у меня свой агент.

– Неужели? – ковыряясь в тарелке вопрошал смущенный городничий.

– Представьте себе. И этот агент, назовем его «N», был подослан мною в известное вам раскольничье логово с интересным письмецом, якобы от другого известного раскольника, назовем его «Z».

– О чем же письмо?

– Я позволил себе немного пофантазировать, и выдумал коммерческое предложение об организации торгового предприятия лесом, хлебом, ну и всем тем, чем эти купцы-старообрядцы занимаются. Но это для затравки, так сказать, чтобы привлечь внимание. Самое же главное: для проверки правильности моей теории заговора, или опровержения оной, как вам будет угодно, я решил сподвигнуть их на необдуманные действия. В том же письме предложил заняться печатанием фальшивых ассигнаций с клише, изготовленных новым способом… Гальваника! Слыхали про такое? Нет? Недавнее изобретение.

Фон-Дрейер почесал затылок и произнес:

– Нет, пустое, не согласятся они. По старинке действуют. И что означает это ваше: «моя теория заговора»? Разве не я вам…

– Моя теория заключается в том, что никакого станка для печатания бумажных денег ни в Сарапуле, ни в каком другом городе, нету! Станок в Турции! И ассигнации печатаются там же.

– Вот даже как! – подхватил Дрейер.

– Да. Хотя это вовсе не означает, что заговора, как такового, не существует.

– Все равно не согласятся, – пробурчал штабс-капитан.

– Да и не надо! – воскликнул Салтыков, не замечая кислую мину на лице городничего, – Главное, что в назначенное время в одном месте соберутся, чтоб совет держать. Тут-то мы и накроем всю компанию. А дальше наша задача будет заключаться в том, чтобы выбить из них показания. Кто-нибудь да расколется. Ловко, а?

– Ловко. Как я сам не додумался.

– Не печальтесь, Густав Густавич. Лавры пополам разделим, эка невидаль.

– Ну, а как препираться начнут?

– Так агент-то на что! Он на сходке присутствовать будет, а на допросе, как свидетель, все их тайные совещания выложит. И еще: для придания большей правдоподобности, перед раскольниками мы его разоблачать не будем, а представим так, будто он вместе с ними под суд пойдет.

– Ловко, ловко, Михаил Евграфович… И сколько ваш агент за услуги требует?

– Триста рублей, Густав Густавич! Сущие мелочи по сравнению с предполагаемыми результатами. Вам платить, кстати.

– Помилуйте! – городничий развел руками, – Таких денег у меня нет.

– И у меня нет, я командированный.

Фон-Дрейер почесал затылок.

– Ладно. Завтра что-нибудь придумаю. На худой конец можно городского голову тряхануть.

– Тогда еще по одной? – заключил Салтыков и налил обоим, – Бог нам в помощь.

– Так вы же в Бога не верите!

– Ради победы – уверую! – парировал Салтыков, – Чудеса не всегда зависят от религии.

– А отчего же?

– От человеческого усердия и благоприятного стечения, господин городничий.

– Тогда, давайте.

Чиновники выпили, после чего Салтыков громко и торжественно произнес:

– Ну так что, Густав Густавич, я завтра уезжаю!

– Так уезжайте, Михаил Евграфович! Скатертью дорога!

На следующий день, после полудня, в присутствии всего уездного начальства и подчиненных, Салтыков с помпою сел в повозку и укатил в неизвестном направлении.

Городничий Дрейер демонстративно перекрестил чиновника в спину и сказал, обращаясь к городскому голове Ехлакову, стоявшему рядом:

– Ну, слава-те Господи, спровадили ирода.

Купеческий сын Алексей Михайлович, исправляющий должность головы, хитро прищурился и спросил городничего:

– Небось, много кровушки выпил, а, Густав Густавич?

– Знамо дело, – ответил Дрейер, – Еще больше харчей извел. Каждый день у меня столовался, ненасыть.

– Да-а-а-а, – протянул Ехлаков, – еще и умаслить пришлось. Сказали бы раньше, мы бы всей конторой по рублику скинулись, а так в последний момент из своего кармана пришлось выкладывать.

– А вы, никак, денег жалеете, Ляксей Михалыч?

– Да не то чтобы…, Густав Густавич. Спонтанно как-то все вышло, неожиданно.

– Деньги ваши на благое дело пошли.

Тут городничий подхватил Ехлакова под руку и доверительно прошептал:

– Больше дадим – дольше не приедет и дела наши в благоприятном свете в губернии выставит. Тем более, что все дела у него здесь закончились, а в соседних волостях еще пруд пруди. …Только, тс-с-с-с!

Ехлаков понимающе кивнул и тихо-тихо отошел в сторону. Городничий же, дождавшись, когда купчина исчезнет вовсе, достал из кармана остатки денег и быстренько пересчитал. Закончив подсчет, довольно кашлянул, и пошел обратно в Правление.

План удался. Отъехавши верст пятнадцать от Сарапула, Салтыков ночевал в заранее подготовленном приставом Радзишевским месте – в доме тестя Станислава Осиповича. Возвратясь тайно следующей ночью, чиновник взял на себя командование и господа следователи накрыли всю шайку разом. Зная, что обыскивать придется три дома одновременно, Салтыков еще накануне подготовил для этого три группы. Первая группа, во главе с городничим, в отсутствие хозяев действовала в доме отца и сына Ивана Дементьевича и Михаила Колчиных; вторая, возглавляемая уездным стряпчим Анисимовым – в доме Александра Гавриловича Колчина; сам Михаил учинял обыск в доме вдовы Пелагеи Алексеевны, у которой и назначена была сходка. Кстати, там же обнаружили и проживающую на тот момент Екатерину – двоюродную сестру Смагина.

Задержанных оказалось так много, что пришлось препроводить их в здание земского суда и оставить там под охраною полицейских чинов. Разбирались с ними всю следующую неделю и много чего узнали. Узнали-то много, но лишь парочка интересных фактов укладывалась в рамки расследования о вселенском заговоре и фальшивомонетчестве.

Во-первых, в числе конфискованных по домам икон, лестовок, бумаг и писем особый интерес чиновника Салтыкова вызывали лишь расписки Санкт-Петербургского почтамта на весьма кругленькую сумму в размере пяти тысяч рублей серебром от купца Колчина. Все – на имя Тимофея Смагина. Расписки, с определенной натяжкою, можно было бы отнести к предполагаемому заговору, предположив, что указанная сумма предназначалась для передачи третьему лицу. Но это ежели отмести объяснения самого Смагина об их назначении.

Во-вторых, несмотря на прошлогоднее истребление по лесам раскольничьих обителей что в Пермской, что в Нижегородской губерниях, – сохранились некоторые из них в целости и поныне. Задержанные давали показания о расположении скитов и кто в них управляется. Среди названных имен промелькнула некая матушка-настоятельница Тарсилла, – в миру Наталья Леонтьевна Мокеева, – заинтересовавшая чиновника своим происхождением. Мокеева оказалась Донской казачкой, уроженкою станицы Есауловской, что уже наводило на мысли о ее связях с так называемыми «некрасовцами». Вот бы найти ее, – подумал Салтыков, и решил в очередной раз поговорить с Ситниковым.

***

– Ну, здравствуй, Ананий, – сказал Салтыков, шагнув в отворенную камеру.

За пару месяцев, что Ананий Ситников просидел в Сарапульской тюрьме, он исхудал, его лицо стало серым и осунулось, прибавилось так же морщин. Борода и волосы отросли, арестантская одежда поистрепалась. Даже ростом он выглядел будто бы меньше.

– Скучал без меня? – чиновник дал знак надзирателю, чтобы принес стул.

Арестант прищурился, приглядываясь, потом свесил с лежанки ноги и принял вертикальное положение.

– Как же, – буркнул старик, – по вам соскучишься.