Читать книгу Магазин потерянной любви - Константин Шеметов - Страница 8

В сущности, он не отдавал себе отчёта и не мог точно сформулировать, что движет им. Катя Мануилова нравилась ему. Она привлекала своей непосредственностью, а общение с нею словно очищало его от пыли. Той самой пыли на неучтённых артефактах, да так, что Митя уже и не сомневался в успехе своего замысла.

Они встретились в среду, затем в пятницу, а в субботу прошлись по клубам и остановились в бывшей «Нейтральной территории». Некогда кафе входило в так называемую сеть «О. Г. И.» – Объединённого гуманитарного издательства. Ну и место! – который раз уже удивлялся Митя Захаров. Кафе располагалось вблизи от приёмной президента РФ, в окружении ВЦИК, управлений ФСБ и сотни полицейских. С годами численность полицейских многократно выросла, так что нейтральной эта территория была лишь условно.

Как и писал Джони, Хьюлет и вправду выглядела измождённой лесбиянкой. У неё были короткие тёмные волосы с прямой чёлкой, стянутые в пучок. На вид не больше тридцати, худая и с мальчишеской фигурой, в голубых джинсах, кедах, светлой куртке и с пирсингом в языке. «Поначалу мне казалось, он хочет секса со мной, – сказала Катя лишь только они вошли во двор со стороны Ильинки. – Пришлось признаться, что я не могу. Впрочем, я ошибалась. Джони вполне хватало вымысла. Да вы и сами, наверно, читали эти его эротические сцены», – Хьюлет держалась спокойно и говорила без смущения. Сразу же было видно, что Митя расположил её, так что бояться нечего.

Особенно Джони любил сочинять небольшие оргии из трёх-пяти человек. Этот виртуальный секс был словно жизненной необходимостью для него. Он не стеснялся описаний, к тому же вечно искал там метафору, а найдя, по нескольку раз использовал её в будущем, то и дело умышленно повторяясь. Почти всегда в этих сценах присутствовала Vi, раз-другой Медве, время от времени Хьюлет, ещё с десяток персонажей, ну и конечно, Митя Захаров. Странное ощущение, подумал он, будто видишь себя в порнографическом фильме. Сначала не веришь – как такое могло случиться? – а после прочтёшь своё имя в титрах, и уже становится как-то полегче.

Субботним утром в «Нейтральной территории» немноголюдно. Некоторое время Джони приходил сюда почитать, здесь же он записал сюжет с радужной сферой и сделал немало фотографий. С тех пор от «О. Г. И.» мало что осталось. В начале двухтысячных сеть включала пару клубов с дешёвой едой, выпивкой и книжным магазином. Митя хорошо помнил, к примеру, подвал в Потаповском переулке. В ежедневную программу входили детский утренник, малоизвестный, но талантливый музыкант да лекция о современном искусстве. Затем сеть стремительно развивалась. Вероятно, менялись менеджеры. Они кидались из крайности в крайность, экспериментируя то с галантереей (одежда и поделки), то с пирожковыми закусочными.

Откуда деньги – никто не знал, но вскоре они закончились, и альтернативные клубы, так полюбившиеся взрослым и детям, попали под влияние государства. В начале четырнадцатого года, сразу же после зимних Олимпийских игр, сеть примкнула к «Народному фронту» и была преобразована в сообщество тренажёрных залов. Они принимали активное участие в политической жизни и вели существенную правоохранительную деятельность. В таком виде «О. Г. И.» просуществовали около полутора лет, но вскоре интерес к ним ослаб, а там и вовсе пропал, уступив место космической отрасли. В декабре 2015-го тренажёрные залы окончательно разорились и были проданы французской компании «Шантимэль» (французские кондитерские). В результате выгодной сделки «Шантимэль» получила двенадцать прекрасных помещений в центре Москвы с правом использования предыдущих брендов.

Повезло же этой «Шантимэли», думал Митя.

Если верить её сайту, ассортимент кондитерских включал «более 150 наименований лёгких воздушных тортов, нежнейших пирожных, великолепной выпечки и восточных сладостей». Теперешняя вывеска «Нейтральной территории» гласила «НТ-Шантимэль». Таким образом, от книжного бизнеса здесь не осталось и следа. Объединённое гуманитарное издательство успешно покинуло интеллектуальную сцену в результате неправильного менеджмента и соглашательства с действующей властью.

Тем временем Мануилова и Захаров поёживались у входа, любуясь весенним солнцем и прислушиваясь к капели. Наслушавшись, они поднялись на второй этаж и присели у окна.

За окном снова сгустились тучи. От солнца не осталось и следа. В сущности, март в России – ещё зима. Впрочем, как и апрель. Но и на этом зима не закончится. Тут что «Снежком» – всесезонный горнолыжный спуск. Митя читал об этом спуске в Интернете. Комплекс расположился у Красногорска, неподалёку от Москвы, и Митя хорошо знал о нём. Знал из курса истории, «Философии свободы» Николая Бердяева, да и по себе знал: все мы тут как снежный ком. Русский человек всю жизнь то и дело спускался на своих санках не бог весть куда, а затем поднимался вновь – мучительно и долго. Иными словами, местные лелеяли этот спуск и эти санки, а поднимались лишь для того, чтобы спуститься снова: на всей скорости, сопротивляясь ледяному ветру и искрящейся пыли.

– Расскажите о себе, – попросил Митя.

Он взял себе половинку воздушного торта и апельсиновый сок, а Мануилова – пирожное с вишнёвой глазурью, ром-колу со льдом и чашку капучино. Она сняла куртку и сложила её на свободный стул у лестницы. Перила поблёскивали свежим лаком, зато ещё со времён «О. Г. И.» здесь остались белоснежные стены, огромный кондиционер под потолком и стеллажи с книгами вдоль стен. Книжки были всё те же и в основном стояли в том же порядке. Стоят, как и стояли, подумал Митя и с ходу узнал там «Мысли» Паскаля, библиотеку античных философов, «Дневник обольстителя» Кьеркегора, Платона в мягком переплёте и «Занавес» Милана Кундеры. Ровно над Кундерой, как и прежде, расположились Курт Воннегут издательства «АСТ» и с десяток томов Ромена Гари.

– Да что рассказывать, – Катя отпила ром-колы и достала сигареты. «Kiss super slims fresh apple, – прочёл Митя. – Курение убивает». Так всё убивает, разве нет? Убийство в его представлении как раз и было естественным и самым отлаженным механизмом во вселенной.

В 2002-м Катя приехала из Ашхабада (Туркмения) в Москву, поступила в Институт дизайна, устроилась в «Прекрасный мир компьютеров» и проработала там, пока не получила диплом и её не уволили. Сотрудников с высшим образованием здесь не держали, их считали за геморрой и при первой возможности избавлялись от них.

Хью догадалась, что она лесбиянка, ещё в школе. Теперь же, переспав с парой складских рабочих, Хьюлет убедилась окончательно: нет, это и в самом деле не для неё. То, что для неё, она искала в Интернете. На множестве интернет-сайтов девочки примерно её возраста и положения предлагали не только секс, но и любовь.

– Так что если поискать – найдёшь, – рассмеялась Хьюлет.

– Нашли? – улыбнулся Митя.

– Нашла.

– А что у нас там с Лизой? – спросил он после недолгих раздумий. В целом у Кати Мануиловой была заурядная судьба, не слишком-то отличавшаяся от жизни её соотечественников. Так же, как и они, Хьюлет перебивалась в окрестностях всесезонного горнолыжного комплекса, круглый год скатывалась с горы, а затем поднималась на неё снова. Папа? Нет, с папой они давно расстались, и Хьюлет едва знала его. Её детство пришлось на постсоветскую неразбериху, после уроков она рисовала в школе изобразительных искусств, а вечерами слушала Blur и мамины нотации. «Сказки дядюшки Римуса, одним словом», – заключила Хью.

Захаров же хотел другого. Он не отрицал чудесного облика Хью, но ему требовались СВЯЗИ. В сущности, он строил математический граф и хотел разобраться, как он функционирует. От этого зависел успех дела, а Лиза упоминалась у Джони едва ли не чаще Вики Россохиной.

– Джони взял этот образ от Лизы Берковиц, – ответила Хью, взглянув на Митю, но вдруг как-то вся осунулась, опустила лицо и уткнулась в свой капучино. – У нас с нею была самая прекрасная связь, – добавила она.

ЛИЗА БЕРКОВИЦ – САМАЯ ПРЕКРАСНАЯ СВЯЗЬ

Хьюлет считала эту связь не только прекрасной, но и в значительной мере определившей её будущее.

Джони повстречал Лизу в кафе «Ориона», как раз закончив писать сюжет о троллейбусе, который никуда не едет. Дуги этого троллейбуса были опущены, он стоял у Политехнического музея, словно экспонат, а из окна на Джони смотрела Vi и как бы вопрошала, окидывая взглядом комиссионный магазин: «И когда этот покупатель уже уйдёт?» Покупатель же не уходил. Он никуда не спешил и подолгу рассматривал то то, то сё. «То то, то сё, – играл словами Викин покупатель. – Товар уценён до представлений Господа Бога».

Лиза спросила, что он тут пишет. То то, то сё, – ответил Джони и всё смотрел, какое умное у неё лицо. Они выпили по коктейлю да так и просидели до закрытия, раздвинув синие жалюзи и глядя в окно на Изумрудную улицу. Лиза говорила с довольно сильным акцентом, но в отличие от большинства молодых придурков – по существу. В Россию она приехала из любопытства, она археолог. Для американцев любая страна – раскопки.

Несомненно, между ними возникло взаимопонимание, а спустя день, переходя улицу у аптеки «Ригла», Джони наткнулся на неё вновь и теперь уже знал, что не случайно. Прислонясь к столбу, Лиза пинала пустую банку и та постепенно наполнялась из лужи. Моросил дождь. «Как твоя фамилия?» – едва слышно спросил он Лизу, чуть прикоснувшись к ней и поглядев в сторону троллейбусной остановки. Как и в случае с Викой, там стоял троллейбус, который никуда не ехал.

– Берковиц, – ответила Лиза, оставив банку.

Теперь он и сам вспомнил. Её дедушка был серийным убийцей в Нью-Йорке. Он работал, не покладая рук, и к моменту заключения добился славы.

– Почему ты спросил?

– Не знаю.

Он и вправду не знал. Словно её дедушка, он убивал одно за другим представления о жизни и теперь искал, кого бы ещё убить. В сущности, он листал альбом современного искусства, не находя подходящей страницы, чтобы остановиться. Новых представлений там не осталось, а из окон лектория в Политехническом проезде на него поглядывал призрак Реввоенсовета. Не то чтобы этот призрак был смертельно опасен, но, как и в пору Советской власти, лучше бы с ним не встречаться. Призрак по-прежнему воевал со всем миром и думал, что побеждал.

Лиза вновь пнула банку. Та стукнулась о водосточную трубу и замерла. Как заведённый, над ними переключался светофор. Интервал, отведённый для пешехода, был примерно втрое короче интервала для машин, и Джони вдруг припомнил «The Communist Light Show» Scapegoat (Let Our Violins Be Heard, 2005).

Мысленно он то и дело возвращался к Vi. Вика Россохина не давала покоя. Её страница в альбоме современного искусства оставалась чистой. Представление о жизни в Викином понимании зависело прежде всего от характера выставки и бюджета. Именно поэтому никто и не собирался включать её работы в реестр. Другими словами, Дэвид Берковиц (читай Джони) гонялся за нею по всему Нью-Йорку, и напрасно: всякий раз Вика убегала от него.

Лиза не знала своего дедушку, но много о нём читала. Хьюлет всё спрашивала, что ещё за Берковиц, а примерно через месяц он познакомил их.

Тут-то и началась самая прекрасная связь.

Джонин вирус будто передался им обеим, и они были на верху блаженства. Хьюлет наконец-то влюбилась, а Лиза не верила своему счастью. Она сдала билеты до Нью-Йорка, забросила курсы археологии и то и дело продлевала визу. Насчёт археологии – обнаружив Хью в этой заснеженной пустыне, Лиза считала своё открытие в сто раз лучше любых раскопок. Её профессиональное увлечение, таким образом, дало Берковиц необыкновенный результат и в личном плане. «Everything in the garden is rosy (всё как нельзя лучше, сад полон роз)», – говорила она.

Чего не скажешь о Джони: он понимал, что никаких роз в его саду нет. Иначе говоря, он упустил Лизу. Упустил внезапно, неожиданно для себя и навсегда. От безумия удерживали лишь дружеские отношения с Хьюлет, ну и, конечно же, его чудесная Vi. Забыть её было немыслимо, да и троллейбус с Викой Россохиной всё ещё стоял. Как стоял, так и стоит себе в Политехническом проезде, утешался он. У каждого свои раскопки – в этом всё дело.

Внутренний же его голос не сдавался. «Викин троллейбус сломался!» – кричал он спозаранку и до ночи, но Джони не верил. Пусть и сломался – он был намерен починить его. Что касается Лизы, Джони не сомневался, что она счастлива, а Хьюлет и подавно. Да и мог ли он вообще нарушить идиллию? Чужое счастье – что предмет искусства. Созданный произвольно и неумышленно – он лишь добавляет себе цену. Цена со временем растёт. Именно поэтому счастье и не купишь.

Спустя некоторое время они дождались снегопадов, сняли номер в «Сретенской» гостинице и пригласили к себе Джони. Так в первый раз друзья провели вместе Рождественскую ночь. Для Джони это были незабываемые каникулы. Работа в «Прекрасном мире» всё больше изматывала его, и он хватался за каждую возможность сбежать оттуда.

Дальше они неизменно повторяли этот опыт в течение трёх лет. Что бы ни случилось, 24 декабря Хьюлет, Лиза и Джони запирались в одноместном номере под крышей, читали Бродского, слушали «Oh Holy Night» Brand New и занимались любовью. Под утро Джони уходил – тихо и незаметно, стараясь не беспокоить подруг, а спустившись в метро, молился за них – ангелы, что ещё скажешь.

– Это и вправду было прекрасной связью, – вспоминала Катя Мануилова.

Связь Хьюлет и Лизы казалась прочной, вполне устойчивой и помехозащищенной. Спустя четыре года наши лесбиянки хорошо узнали друг друга, строили общие планы и не сомневались, что достигнут их. Нет, не здесь. Россия не пойдёт. Здешние мракобесы не позволят им ни брак, ни детей. Жить же в подполье они не собирались. Родители Берковиц купили им дом в Портленде, штат Мэн. Хьюлет подала документы на гражданство, а Лиза, как они и хотели, забеременела от Джони. Это произошло в ночь на 25 декабря 2009 года в номере с видом на Сретенку и далёкие звёзды в бескрайнем космосе.

Летом 2010-го Лиза уехала в Нью-Йорк, а 24 июля у неё случились преждевременные роды. Всё вроде бы обошлось. Родилась девочка. Хьюлет звонила из автомата в переговорном пункте и не могла нарадоваться. Они назвали её Луизой, и всё бы хорошо, но Луиза не прожила и недели. «Мне жаль, – сказал доктор и развёл руками. – I'm sorry, she was way too weak (мне жаль, она была слишком слаба)». Луизу Берковиц-Мануилову кремировали в Пресвитерианском госпитале Нью-Йорка 30 июля 2010 года. На этом всё и закончилось.

Лиза больше не приезжала в Россию. Она прислала Хьюлет и Джони прощальное письмо и образцы ДНК в двух стеклянных пробирках. «Святая ночь, – писала она. – Как же прекрасна утраченная любовь».

– И где пробирки? – спросил Митя.

– Одна у меня, другая у Джони. – Хьюлет огляделась.

В кафе по-прежнему было пусто. В воздухе стоял запах выпечки и ванили. Едва слышно работал кондиционер, за окном раздавались редкие шаги, а с книжной полки, словно сто немых, на них уставились разноцветные переплёты. Катя Мануилова, лаборант Института археологии РАН и самая прекрасная связь в Митиной жизни. Она потянулась за сумкой, вынула из кошелька миниатюрный пузырёк, поднесла его к лицу и закрыла глаза, едва сдерживая слёзы, а там и вовсе разрыдалась – горько и безутешно.