Читать книгу Эльнара-3. Опасности Востока. Первый русский любовно-эротический роман - Кора Бек - Страница 4

С трудом разлепив густые длинные изогнутые ресницы, Эльнара потянулась и села на постели. В белоснежной ночной сорочке из тонкого гладкого льна она напоминала сейчас собой нежный подснежник, чудом пробившийся из-под земли посреди бескрайнего заснеженного поля, тем паче, что всё убранство огромного старинного ложа в принадлежавших Эльнаре в замке Ангалесских покоях, также имело ослепительно-белый цвет.

Вообще, Краса Востока всегда с особым трепетом относилась к белому цвету, наверное, потому что её любимым временем года являлась зима, но только не характерная для Ланшерона мягкая зима, когда выпавший снег, за редким исключением, едва доходил даже до колен, да и то вечно норовил растаять под лучами яркого солнца, а настоящая зима с её неистовыми буранами, сказочной завораживающей метелью, обильным снегопадом и трескучими морозами, без которых обитатели Великой Степи просто не мыслят своей жизни. Однако нынешним утром любимый цвет почему-то пробуждал у Эли неприязнь и даже раздражение. Широко-распахнутыми глазами смотрела она на свою постель, будто впервые видела её, и ощущала, как странный озноб постепенно охватывает всё её тело.

Эльнара наморщила лоб, пытаясь разгадать причину этих непонятных ощущений, как вдруг, в висевшем в простенке между окнами большом овальном зеркале, она увидела приоткрытую дверь гардеробной, где намедни на нескольких, стоявших в ряд сундуках, портнихи аккуратно разложили её свадебный наряд. Вид белоснежного платья, расшитого множеством мелких алмазов, тотчас вызвал у Красы Востока чувство глубокого отчаяния и безысходности. День венчания, о котором она старалась не думать, не вспоминать, всё-таки наступил.

Жгучие слезы выступили на глазах Эли. В памяти невольно всплыл разговор, состоявшийся между ней и Генрихом в день гибели Мелиссы Эстуаль. В тот вечер в замке вновь появились портнихи из королевской швейной мастерской. Абсолютно безучастная к происходившей вокруг неё сутолоке, графиня Ангалесская поочередно примеряла бальные туалеты, предназначенные для свадебных торжеств, которые должны были проходить в течение нескольких дней. При примерке каждого нового наряда портнихи непременно что-нибудь на ней поправляли, заметывали, прикалывали булавками, одним словом, проявляли завидное рвение. Неудивительно, что у Красы Востока уже ноги подкашивались от усталости, когда очередь дошла до самого главного наряда, в котором ей предстояло пойти под венец.

Мастерицы из швейной мастерской просто ахнули от восхищения, увидев графиню Ангалесскую в белоснежном подвенечном платье, трогательно подчеркнувшем свойственную Красе Востока хрупкость и грациозность сложения. Среди рослых, крепко-сбитых ланшеронок Эльнара сейчас выглядела сказочной принцессой, требовавшей к себе самого бережного и крайне деликатного отношения. Заслышав гомон голосов, в гардеробную сбежалась вся женская половина замка Ангалесских. Пришлось настежь распахнуть оба окна, так как в комнате сразу стало чересчур тесно и душно. Больше всех шумела мадам Сюсю, упорно пытавшая главную портниху относительно того, обещает ли она сшить Мари точно такое же платье к её свадьбе с Султаном, намеченной на конец нынешнего года, и, чтоб это платье непременно сидело на ней так же, как и на Эльнаре, дабы жених при одном только взгляде на Мари, тут же, без всяких подсказок или понуканий со стороны невесты, возымел желание поклясться до конца дней своих носить её на руках. Заметно растерявшаяся от такого напора, портниха осторожно отвечала, что платье-то она, конечно, сошьет, а вот по поводу всего остального пообещать что-либо никак не может.

Вдруг присутствующие ощутили дуновение легкого ветерка и дружно повернули головы к дверям. На пороге комнаты стоял Его Величество король Генрих Бесстрашный. Занятый подготовкой к венчанию, государь не виделся с графиней Ангалесской с тех пор, как по совету королевского лейб-медика она вместе с сыном выехала из дворца для смены обстановки. К удивлению Генриха, кроме конюха, да привратника, ни во дворе, ни в самом замке он никого из обитателей дома не встретил. Поднимаясь по лестнице, услышал звук голосов, которые и привели его в гардеробную графини Ангалесской.

При виде государя шум в комнате мгновенно стих, слышно было только жужжание осы, по-видимому, залетевшей в распахнутое окно. Донельзя смущенные неожиданным появлением короля, дамы напрочь позабыли о лестных привилегиях слабого пола на визги, слезы, обмороки и прочие подобные причуды при малейшем намеке на опасность, и лишь испуганно косились на беспечно летавшую между ними осу, справедливо опасаясь быть ужаленными. К счастью, Генрих Бесстрашный вовремя опомнился и одним взмахом шпаги на лету разрубил опасное насекомое напополам. По комнате пронесся глубокий вздох облегчения, на лицах дам тут же появился легкий румянец, как вдруг главная портниха сильно побледнела и со словами: «Ваше Величество, умоляю простить меня, да только негоже жениху до свадьбы видеть невесту в подвенечном платье», выставила обескураженного монарха за дверь.

Спустя четверть часа графиня Ангалесская спустилась в малую гостиную. За это время Его Величество успел повидать сына и теперь стоял у окна, пытаясь представить, каким станет принц лет через двадцать, когда он, Генрих, будет уже далеко не так молод, чтобы продолжать править королевством, а Эдгар, напротив, достаточно возмужает и окрепнет, дабы наследовать один из самых завидных престолов в Европе. Светлая мечтательная улыбка всё ещё бродила на губах государя, когда, услышав легкий скрип, он обернулся к дверям и увидел Красу Востока, склонившуюся в грациозном поклоне.

– Я всегда восхищался твоей необыкновенной красотой, душа моя, – негромко произнес Генрих VI, стараясь унять биение сердца и говорить ровным голосом, – и знал, что, если вдруг тебе пришлось бы одеть на себя какое-нибудь рубище, то даже и оно не смогло бы скрыть той лучезарной красы, которой Господь столь щедро наделил тебя при рождении. Однако, нечаянно увидев тебя намедни в подвенечном платье, я поначалу подумал, что сие сказочное видение мне просто пригрезилось, либо предо мной ангел, спустившийся с небес на грешную землю, и только, когда после избавления общества от назойливого присутствия осы, всё в комнате разом пришло в движение, а прекрасное видение никуда не исчезло, я понял, что я – счастливейший из смертных!

– Ах, Генрих, если ангел нынче и спускался на землю, то, думаю, только для того, чтобы забрать на небеса душу несчастной Мелиссы Эстуаль, – печально ответила Эльнара.

– Да, мне доложили об этом происшествии, – нахмурился государь. – Начальник глядельщиков без промедления направился в дом Кустодинских, дабы выяснить обстоятельства гибели твоей фрейлины, но оказалось, что глава семейства внезапно покинул город и отбыл в никому неизвестном направлении.

– Полагаю, сия поспешность только лишний раз подтверждает его виновность, если у кого-то ещё оставались какие-то сомнения на этот счет, – заметила графиня.

– Пожалуй, да, – согласился монарх. – Со слов жены Кустодинского, сегодня после полудня он вернулся домой, будучи крайне раздражен и даже зол, велел быстро собрать ему вещи и был таков. Баронесса не посмела спросить у мужа, куда и почему он столь спешно направляется, а супруг не счел нужным что-либо ей объяснять. Однако на этом неприятности не закончились…

– Ах, неужто барон Кустодинский осмелился совершить ещё одно преступление?! – испуганно вскричала враз побледневшая Краса Востока.

Эльнаре вдруг пришла в голову ужасная мысль, что Густав Кустодинский нынешним утром стал невольным свидетелем разговора, который, по всей видимости, состоялся между Мелиссой и Сержио, когда фрейлина вызвалась проводить гостя к хозяйке дома. По каким-то, лишь одному ему известным причинам, этот разговор вызвал в душе вельможи неудержимую ярость. Безжалостно расправившись под влиянием гнева с собственной дочерью, он вполне мог где-нибудь затаиться, чтоб, улучив подходящую минуту, подло вонзить свою шпагу в спину ничего не подозревающего рыцаря Пантоки.

– О, нет! – быстро ответил король, удивляясь внезапной бледности лица Эльнары. – Хладнокровно отправив на тот свет свою дочь, Кустодинский поспешно покинул Ласток, выехав через Хлебные ворота.

– Злодей не рискнул выезжать через Звездные ворота, опасаясь, что тамошняя стража уже получила относительно него соответствующие распоряжения, – машинально заметила Эльнара, не отрывая встревоженного взгляда от лица Генриха.

– Ему не откажешь в предусмотрительности, – с досадой сказал монарх и продолжил: Однако сейчас появились достаточно серьезные подозрения, что во главе тайного ордена кустодов, который минувшим летом осмелился захватить столицу и посягнуть на жизнь и свободу членов королевской фамилии, стоял вовсе не этот жалкий безумец Расин Женюси, а барон Густав Кустодинский, после кончины своего отца унаследовавший титул Великого Магистра. Во все концы страны на его поимку уже направлены тайные агенты.

– Воистину мудрое решение, государь!

Краса Востока поднесла к своим губам руку Генриха VI:

– Подлость не должна оставаться безнаказанной. Однако, боюсь, сейчас не время для венчания. Тело бедной Мелиссы ещё даже не предано земле…

– Дорогая, эта девушка была просто твоей фрейлиной, и только.

Его Величество вновь нахмурил брови.

– Безусловно, её столь безвременная кончина вызывает определенное сожаление, но тут уж ничего не изменишь. Жизнь продолжается, и мы должны ценить каждый прожитый день, ибо мы есть на земле, а кого-то, кто, казалось бы, ещё совсем недавно был рядом с нами, уже нет.

– Я всё понимаю, Генрих, но у меня такое ощущение, будто трагическая гибель Мелиссы, к тому же случившаяся в столь непосредственной близости от нас, явилась своего рода знамением каких-то очень тяжелых испытаний, потрясений и даже, может быть, бед, – черные распахнутые глаза Эльнары выражали неподдельный страх. – Прошу тебя, давай не будем торопиться, мне, право, не по себе от всех этих приготовлений…

– До знаменательной даты ещё шесть дней. Уверен, за это время все твои страхи пройдут. А сейчас прости, я вынужден тебя покинуть, у меня масса неотложных дел.

– Генрих, нам нужно поговорить. Выслушай меня, пожалуйста.

– Не грусти, дорогая, и постарайся думать о хорошем. Боюсь, у меня уже не будет возможности навестить тебя до свадьбы. Конечно, я был бы счастлив забрать вас с Эдгаром из этого замка, где, если не всё, то, наверное, многое напоминает тебе о случившемся несчастье, на как раз сейчас в твоих дворцовых покоях обновляют обои, меняют мебель, дабы они были достойны новой королевы Ланшерона. Прошу тебя, милая, потерпи немного, вот увидишь, скоро всё уладится!

С этими словами Генрих Бесстрашный ушел, оставив Красу Востока в глубокой задумчивости и даже в отчаянии. Она чувствовала себя ужасно одинокой и несчастной. А через несколько дней к графине Ангалесской явился мажордом и с растерянным видом доложил, что некий молодой повеса настойчиво добивается встречи с госпожой. Он почему-то не хочет называть своего имени, но при этом утверждает, будто графиня будет рада его видеть. Отложив в сторонку только что начатую книгу, Эльнара с любопытством обернулась к дверям. Спустя минуту на пороге библиотеки показался Пабло. Он похудел, кожа на лице потемнела и как будто бы немного огрубела, однако, в целом бывший мажордом герцогини Шепетон выглядел весьма-таки довольным жизнью.

– Ах, Пабло, сколько лет, сколько зим!

Эльнара была по-настоящему растрогана.

– Ты не представляешь, как это мило с твоей стороны, что ты вспомнил о моём существовании!

– А я о тебе, сестренка, и не забывал!

Похоже, Пабло был доволен приемом.

– Просто в городе меня давненько не было, я ведь вместе с рыцарем Пантоки всех трубадуров королевства объехал! Ты, небось, тоже о нашей поездке слышала? Вот то-то и оно! Признаться, я потом несколько дней кряду спал, не чуя ног своих.

– Видно, дорога была очень трудной? – посочувствовала приятелю Краса Востока.

– Да не то что бы совсем трудной, просто рыцарь Пантоки почему-то ужасно торопился вернуться в столицу, вот мы всю дорогу галопом, можно сказать, и проскакали. Ну, что это я всё о себе да о себе, ты сама, сестренка, как живешь – поживаешь?

– Да вроде бы не так уж и плохо, – попыталась улыбнуться Эльнара.

– А по тебе этого не скажешь! Вон, какие круги темные под глазами залегли, – с некоторой укоризной в голосе заметил Пабло и вдруг сказал: Эх, чувствую я в тебе родственную душу, Эльнара, и вот что скажу: брось—ка ты свои королевские дела-заботы! Зачем тебе эта головная боль? Лучше отправимся вместе путешествовать по разным странам, вдвоем-то как-никак веселее! Здорово я придумал?

– Неужто, Пабло, ты собрался уехать из Ланшерона? – опечалилась Эли. – Не торопись, подумай, ведь здесь твоя родина, твой дом. Что за нужда уезжать?

– Дома, сестренка, уже нет. Ещё до поездки я успел свой домишко продать, так что вырученных денег на первое время хватит, а там кривая выведет, – беспечно ответил Пабло и доверительно добавил: Мир мне хочется успеть посмотреть, пока молод, понимаешь? Надоело на одном месте сидеть, да и тебе тут не шибко весело.

– Понимаю, – задумчиво сказала Эльнара, – однако, в отличие от тебя, друг мой, я не вольна в своих поступках. Во – первых, у меня есть сын, а, во-вторых, завтра…

– Завтра-венчание, – досказал Пабло, – только под венец идти тебе, сестренка, совсем не хочется. Я это давно понял, чай, постарше тебя на добрых лет пять буду, а это тебе, милая, не хыхли-мыхли. Да у меня, прямо скажу, есть чему поучиться!

– Я в этом не сомневалась, Пабло, – мягко улыбнулась Краса Востока.

– А тогда послушай, что я скажу!

Бывший мажордом приосанился.

– Пусть ты, Эльнара, и являешься матерью Его Высочества принца Эдгара, однако тебе следует смириться с тем обстоятельством, что он прежде всего наследник престола, с которым связаны чаяния всех ланшеронцев, а значит, о нём есть кому позаботиться. Ну, а государь… государь погорюет —погорюет, да и найдет себе другую жену. Королевскую-то корону многие мечтают на себя надеть, это тебе она не шибко нужна. Да я и сам так считаю: уж лучше мир посмотреть, чем на троне сиднем сидеть!

– Ах, Пабло, всё не так просто, как ты думаешь…

– Да, что тут думать?! Не по душе тебе, милая, ни корона королевская, ни Его Величество король Генрих VI, прости меня, Господи! А уж после венчания обратной дороги не будет. Не стоит губить жизнь, милая, ни себе, ни безвинному человеку.

– К сожалению, уже поздно что-либо менять, – устало произнесла Эльнара.

– Какие твои годы! – оживился Пабло. – Дай-ка, я тебе свою историю расскажу. Влюбился я по юности в одну девушку. Она жила на соседней улице и была француженкой. Ну, ты знаешь, Эльнара, наших ланшеронок, а вот Жанель была другой! Худющая, глазастая, быстрая, одним словом, стрекозу шибко напоминала, однако зацепила чем-то меня, и так сильно зацепила, что я напрочь позабыл мудрые матушкины наставления. Эх, говорила мне матушка, царство ей небесное: Не бери в жены красивую, не бери богатую, выбирай жену здоровую и работящую. А ведь я тогда даже не думал, как Жанель своими тонкими-то ручонками в нашей большущей деревянной лохани белье будет стирать, мешки с мукой по осени в кладовую заносить, картошку на огороде окучивать и с прочими делами по хозяйству управляться? Я был просто по уши влюблен, заслал сватов, к свадьбе начал готовиться, а невеста моя, можно сказать, из-под самого венца взяла, да и сбежала с каким-то стихописцем, между прочим, тоже французом. Долго я горевал, Эльнара, на других девиц смотреть совсем не хотел, а однажды представил себя семейным человеком и ужаснулся при мысли, как бы я сейчас жил, окруженный кучей галдящих ребятишек и вечно недовольной женой? Возблагодарил я тогда мысленно Жанель за её измену и с тех пор живу, радуясь тому, что имею.

– А вдруг у вас с Жанель всё иначе бы сложилось? – улыбнулась Эльнара.

– На «вдруг» никогда нельзя полагаться. А, кроме того, будь я нынче женат, разве мог бы я теперь помыслить о каких-либо путешествиях? Вот видишь, сестренка, это тебе не хыхли-мыхли, тут дело серьезное. Пришло время мир посмотреть, себя людям показать, а не то не успеешь оглянуться, как старость наступит с её немощью и разными хворями.

– Ну, друг мой, до старости-то тебе ой как далеко! – рассмеялась Краса Востока.

– Да не скажи, милая, чай, четверть века за плечами уже имею, – возразил Пабло и вдруг хлопнул себя по лбу:

– Ан, и впрямь я старею, коль забыл тебе пересказать один любопытный разговор, что я вчерашним вечером случайно услышал, а ведь он к тебе какое-то отношение имеет.

– Знаешь, давай я сначала распоряжусь насчет обеда, а уж потом обо всём поговорим?

Эльнара порывисто направилась к дверям, краснея при мысли, что не догадалась сделать этого раньше.

– Постой-постой, сестренка, я не голоден, лучше меня послушай, – остановил её Пабло, после чего продолжил: Ну, так вот, поскольку крова над головой я нынче не имею, то засыпаю, где придется. А тут, вернувшись из нашего маленького путешествия с рыцарем Пантоки, обнаружил я неподалеку от входа на рынок одну разбитую подводу, может, кто для починки в мастерскую её привез, да потом забыл, не знаю. Одно только могу сказать: хороший человек хозяин этой подводы, дно, понимаешь ли, соломой застелил, одеяло старое туда забросил, в общем, знатное получилось ложе!

– Что ж ты сюда, родненький, сразу не пришел? – всплеснула руками хозяйка дома. – Нужду почем зря терпишь, как будто нет у тебя друзей в этом городе!

– Да мне, наоборот, нужно поскорее от своих прежних привычек отвыкать! – живо запротестовал Пабло. – В других-то землях кто мне потом поможет? Между прочим, сон на свежем воздухе очень полезен, а главное, опостылела мне, Эльнара, эта сытая мажордомовская жизнь. Каждый день одни и те же лица, одни и те же обязанности! А, с другой стороны, вечно боишься хозяйке не угодить, за нерадивых слуг ты один в ответе, надоело! Я так понял: нужно просто не бояться перемен в жизни, и всё получится!

– Пожалуй, Пабло, ты действительно прав, – задумчиво ответила Эли.

– Послушай, а ведь я о чём-то совсем другом собирался тебе, Эльнара, рассказать, – спохватился Пабло, глядя на посерьезневшее лицо Красы Востока.

– Ах, да, вспомнил! Проснулся я вчера, когда на дворе уже сумерки сгущались. Вдруг слышу какой-то разговор. Ну, думаю, никак хозяин за своей подводой заявился, хорошо, хоть я успел как следует выспаться. Высунул голову, гляжу, а сбоку от подводы бревна ещё раньше-то были сложены, и тут на этих бревнах сидят какая-то старуха и бородач нездешней наружности. Старуху я разглядеть толком не сумел, она ко мне спиной сидела, да и темно уже было. Но, думаю, бабка эта совсем древняя была, голос у неё звучал, как не смазанное колесо телеги, а вот бородач ко мне вполоборота находился, по лицу было видно, что человек явно не из здешних мест. Разговор их я тоже толком не расслышал. Правда, они уже заканчивали говорить, когда я проснулся. Только меня сильно удивило, что от вашего с государем предстоящего венчания почему-то зависит судьба одного целителя, который находится отсюда за тысячи верст, в каком-то там большом поле что ли, – несколько неуверенным голосом закончил свой рассказ Пабло.

– Целителя?.. В поле?.. – переспросила враз побледневшая Эльнара. – Наверное, ты хотел сказать, Пабло, в Великой Степи?

– Ну, может, и в степи… А какая разница-то между степью и полем? – захлопал приятель голубыми глазами. – Крыши над головой у человека и там, и сям нету, ведь, чтоб дом справить – нужно лес рядышком иметь, или хотя бы захудалую рощу.

– Пабло, прошу тебя, постарайся вспомнить всё, что ты слышал!

– Да какой-то странный у них был разговор. Бабка та рассказывала бородачу, видать, он ей сыном приходится, али ещё каким близким родственником, уж больно почтительно он эту древнюю каргу слушал, будто несколько лет назад один тамошний целитель память потерял, то бишь жил человек, людей от всяких болезней избавлял, а что в его собственной жизни раньше было – толком-то и не помнил. А потом ему вдруг удалось самого себя как-то исцелить, и начал он тогда людям пуще прежнего помогать, да только бабке этой его добрые дела не понравились. Сказывала она, будто есть в том поле какое-то большое королевство, в котором один тамошний вельможа хочет к своим рукам власть прибрать. Старуха обещалась ему якобы в этом деле помочь, но боится, что то ли целитель, то ли дочь целителя могут ей помешать, а бабке награда хорошая от вельможи была обещана.

– Но, может быть, она называла какие-то имена? Прошу тебя, вспомни, Пабло!

– Имена?..

Пабло наморщил лоб и начал наматывать на палец волосы, как он обычно всякий раз делал, когда ему приходилось над чем-либо глубоко задумываться.

– Да, несколько раз она называла целителя каким-то очень странным именем… то ли Пухлих, то ли Пилих? Нет, не помню. А, может, бабка всё соврала? Разве могут человека звать Пуних?

– А не Пехлибеем ли звали того целителя?

Эльнара с тревогой смотрела на Пабло.

– Пожалуй, сестренка, ты права. Кажется, так звали того бедолагу.

– Почему – бедолагу? С ним что-то случилось? – упавшим голосом спросила Эльнара.

– О, нет, милая, Пухлих жив-здоров! – уверенно отвечал Пабло, как будто собственными глазами видел человека, о существовании которого он до вчерашнего вечера даже не подозревал. – Да только, если верить этой древней карге, после вашего с государем венчания бедняга должен опять лишиться памяти. Не сможет он тогда больше помогать людям и не увидит единственной дочери, которая каким-то страшным заклятьем до конца дней своих будет привязана к чужой земле.

– Пабло, а ты уверен, что ничего не упустил из её рассказа? – взволнованно спросила Эли.

– Да вроде бы нет, – почесал приятель затылок. – Я так понял, сестренка, что старухе не терпится получить награду, обещанную ей неким вельможей, который хочет захватить власть в королевстве, где проживает тот самый целитель, и теперь бабка боится, что целитель, а, может, его дочь, несколько лет назад покинувшая родину, могут ей чем-то помешать. Она, мол, об этом в какой-то древней книге читала. Чудно всё это, а главное, я никак не могу понять, какое отношение это имеет к предстоящему венчанию?

– Насчет венчания не знаю, а что касается целителя, то это, Пабло, мой отец. Его зовут Пехлибей, он один из лучших лекарей в Великой Степи.

– Так, стало быть, это твое возвращение в королевство бабке столь не по нраву, что она аж зубами начинала скрежетать, едва у них с бородачом речь о лекарской дочери заходила?

– Я – дочь лекаря Пехлибея, – задумчиво ответила Краса Востока. – Но кому и чем я могу вдруг помешать – этого я себе просто не представляю?

– Ну, и дела! – почесал затылок Пабло и продолжил: Послушай, Эльнара, а что, если эта старая карга из ума выжила, вот и плетет всякую чушь, что ей в голову приходит?

– Всё может быть. Но тогда откуда она знает моего отца, откуда знает о том, что пять лет назад он потерял память, точнее, потерял вкус к жизни, стал ко всему на свете равнодушен и даже перестал замечать собственную дочь? Мне доподлинно известно, что в своё время Черная колдунья из племени пушуров по заказу алчной мачехи опоила моего отца колдовским зельем, из-за чего с ним и стряслась вся эта беда, но она никак не могла здесь оказаться. Слишком далеко отсюда находится Хоршикское ханство, да и два с половиной года уже прошло с тех пор, как я покинула родину, все страсти давно улеглись. Ну и, наконец, нашей страной много лет правит мудрый и могущественный хан Тани, его любит и уважает весь народ, как может кто-то осмелиться его свергнуть?

– Ну, значит, и не бери, сестренка, ничего в голову! – беспечно заявил Пабло и тут же предложил: А, может, ты всё-таки отправишься вместе со мной в путешествие? Посмотрим мир, а, если Богу будет угодно, то и отца твоего по дороге проведаем, вдвоем-то, что ни говори, в пути всегда веселее. Да и зачем тебе, милая, быть птицей в золотой клетке?

– Ах, Пабло, мне теперь точно не до путешествий, – с грустью промолвила Эли. – Жаль, что нам придется расстаться, но я не смею тебя удерживать, коли ты так решительно настроен увидеть мир. Ты – мужчина, и волен сам распоряжаться собственной жизнью, а я обязана подчиниться чувству долга.

– Не грусти, сестренка. Я ещё несколько дней побуду в городе, а перед отъездом непременно зайду с тобой попрощаться. Знаешь, что бы в жизни ни происходило – всё к лучшему, мне не раз приходилось в этом убеждаться, главное – не вешать нос!

После ухода Пабло Краса Востока долго не могла найти себе места. Мысль об отце растревожила ей душу. Когда-то, пережив ужасное отчаяние, она смирилась с тем, что он утратил вкус к жизни и даже перестал нуждаться в своей единственной дочери, и вдруг выясняется, что Пехлибей сумел себя каким-то образом исцелить и с ещё большим рвением принялся помогать людям, однако кому-то это очень не по нраву. Если верить старухе, то лекарь Пехлибей, либо его дочь Эльнара представляют собой опасность для некоего вельможи, вознамерившегося захватить власть в Хоршикском ханстве в свои руки, а значит, с Пехлибеем, поскольку его дочь находится слишком далеко, эти бесчестные люди вполне могут расправиться. Впрочем, расправа может и не понадобиться, если после венчания Эльнары отец вновь утратит память о прошлом. Но какую опасность может представлять обычный лекарь? А чем опасна Эльнара – маленькая, слабая женщина? И какую роль во всей этой истории играет предстоящее венчание? Быть может, странная старуха на самом деле в силу своего преклонного возраста уже просто-напросто выжила из ума? Но тогда откуда ей известно имя отца Эльнары и прочие вещи, о которых в Ланшероне никто знать не может?

В совершенном смятении чувств графиня Ангалесская направила к Генриху курьера с просьбой о встрече. Курьер вернулся лишь через два часа и доложил, что государь вместе со своим кузеном, Его Величеством королем Франции Карлом Прекрасным, отправился осматривать места для охоты, которую предполагалось провести на следующий день после венчания и, по словам мадам Эсюрель, должен прибыть обратно во дворец только ближе к ночи. Свою задержку курьер объяснил тем, что все улицы Ластока заполнены экипажами, которые никуда не могут проехать, и праздношатающимся людом, увеселением которого уже занимаются бродячие артисты, акробаты и фокусники. Краса Востока поняла, что Генриха она теперь до венчания явно не увидит.

В эту ночь Эльнара долго не могла заснуть. Её донельзя уставшую душу терзали печальные мысли об отце, которого она не видела почти пять лет и неизвестно, увидит ли ещё когда-нибудь, о Сержио, с которым она вынуждена навеки расстаться, ибо чувство долга по отношению к Генриху и сыну не позволяет ей поступить иначе. Очень тревожило Эльнару и предсмертное признание Мелиссы Эстуаль. Словам умирающей не доверять было нельзя. Похоже, покойная фрейлина на самом деле любила рыцаря Пантоки. Но как мог Сержио пробудить любовь в сердце девушки, которая, казалось бы, видела его всего лишь несколько раз? А какие чувства испытывал сам Сержио к Мелиссе? Неужто он тоже любил её? Ответа на эти вопросы Эли теперь не получит. Сержио Пантоки намеревался покинуть Ланшерон, и он наверняка это намерение осуществит. А Эльнаре суждено остаток дней своих провести рядом с человеком, которого она всегда искренне уважала, но не любила и уже полюбить не сможет, ибо её сердце навеки отдано другому. Как жестоко устроена жизнь!