Читать книгу Эльнара-3. Опасности Востока. Первый русский любовно-эротический роман - Кора Бек - Страница 6

На следующее утро Краса Востока со слезами на глазах попрощалась с Генрихом и с сыном. Предыдущий день прошел в волнениях и хлопотах, связанных с подготовкой к неожиданному путешествию. Утомленный после народных гуляний, посвященных Его Высочеству принцу Эдгару, которые продолжались до самой глубокой ночи, Ласток ещё спал, когда графиня Ангалесская в дорожном платье прибыла во дворец. На крыльце её встретил взволнованный государь. Взявшись за руки, они поднялись в покои Эдгара. Эльнара на цыпочках подошла к кроватке и, раздвинув легкий полог, с невыразимой нежностью долго смотрела на спящего сынишку. Немного поколебавшись, Эльнара осторожно взяла ребенка на руки. Неожиданно потревоженный Эдгар на миг удивленно открыл ярко-синие, как у отца глаза. Увидев мать, счастливо засмеялся и тут же опять заснул. С огромным наслаждением Эли долго вдыхала в себя невыразимо-родной и сладкий запах младенческого тела, до рези в глазах вглядывалась в милые черты лица, дабы они как можно четче сохранились в её памяти. Наконец, с болью в сердце и слезами на глазах уложила ребенка обратно в кроватку. Раскинув ручонки и сладко посапывая, Эдгар продолжал спать безмятежным сном.

Прикрыв рот платочком, чтобы не закричать от острой боли, враз охватившей её душу и тело, графиня Ангалесская оперлась на руку Генриха Бесстрашного и, с трудом передвигая ослабевшие ноги, вышла из комнаты. На крыльце государь долго целовал её заплаканное лицо и успокаивал, как только мог, после чего они расстались, клятвенно пообещав друг другу, что будут беречь себя, а Генрих поклялся Эли, что он сделает всё возможное и невозможное для счастья Эдгара.

Будучи сама не своя графиня Ангалесская села в карету, и хорошо накормленные лошадки резво помчались в сторону настежь распахнутых ворот. Горькие слезы застилали глаза Эльнаре, когда она проезжала через главную площадь, которую как раз пересекал некий одинокий прохожий. Пожалуй, за исключением обитателей замка Ангалесских и Его Величества короля Генриха Бесстрашного, в этот утренний час это был единственный человек, бодрствовавший в уставшем после народных гуляний Ластоке. Ещё даже уборщики не выходили чистить улицы, глядельщики не заступали на свою ответственную службу, а этот удивительный прохожий бодро шагал через площадь, по странному совпадению направляясь в ту же самую сторону, где в облаке пыли стремительно скрылась карета графини Ангалесской. Кто знает, может, он страдал бессонницей, либо по какой-то причине отсутствовал на вчерашнем празднестве, что мог позволить себе такую роскошь – быть полным сил, иметь ясную голову и зоркий взгляд в тот час, когда два известных озорника – Бахус и Морфей, погрузили в царство глубокого сна всё население столицы, которому, кстати, на его счастье, или беду, предстоял ещё один день шумных увеселений. Впрочем, какая бы головная боль и прочие малоприятные последствия похмелья пирующим ни грозили, народ никогда по доброй воле не откажется от дармового угощения и бесплатного представления, ведь истинная расплата за веселье приходит отнюдь не сразу.

Еще раз оглянувшись на королевский двор, ворота которого так никто и не запер, поскольку стража, охранявшая владения ланшеронского монарха, очевидно, подобно всем жителям Ластока, безропотно отдалась во власть всемогущего Морфея, прохожий задержал взгляд на Генрихе Бесстрашном, который, ссутулив свои широкие плечи, усталой грузной походкой поднялся по беломраморным ступеням крыльца и скрылся внутри спящего дворца. На какое-то мгновение прохожий задумался, потом встряхнул головой и решительно продолжил свой путь, испытывая странное ощущение, будто он сейчас остался один не только на площади, но и в целом мире.

Этот ранний прохожий был никто иной, как рыцарь Пантоки. Неделю тому назад, буквально на следующий день после встречи с Эльнарой, он получил тревожную весть от единственного родного человека, который имелся у него на этом свете – бабушки, минувшим летом переехавшей из шумной столицы в одну маленькую деревеньку, чтоб остаток дней своих провести рядом с природой, о том, что она сильно захворала. Опасаясь, как бы Бог ни призвал к себе старушку раньше, чем она сможет увидеть внука, на взмыленном коне Сержио примчался в деревню. К счастью, всё обошлось. Бабушка, отличавшаяся приветливым, добрым нравом и таким же хорошим здоровьем, сумела победить свой недуг. Возможно, в этом сыграло свою добрую роль своевременное появление у постели больной внука и его искренняя забота о старушке. Как только бабушка пошла на поправку, Сержио незамедлительно выехал в Ласток.

Расставшись с Эльнарой в день трагической гибели Мелиссы Эстуаль, рыцарь Пантоки надеялся, что в ближайшие дни вновь сможет повидать любимую, дабы вернуться к их прерванному на липовой аллее разговору и, вместе с тем, попытаться объяснить его отношения с покойной фрейлиной, однако болезнь дорогого, нуждающегося в его внимании и заботе человека, увы, не позволила Сержио осуществить свои намерения. Сознавая, что он безнадежно опоздал, ранним утром, в день венчания Генриха Бесстрашного и Красы Востока, рыцарь Пантоки выехал в Ласток.

В его дальнейшем пребывании в деревне уже не было особой нужды, к тому же, в последние дни он просто не находил себе там места при мысли о том, что в скором времени его любимая станет женой другого человека, а он останется один на один со своей бедой. Но пусть счастье безвозвратно обошло его стороной, тем не менее Сержио страстно хотел ещё раз увидеть Эльнару. Ему жизненно – важно было вновь, в спокойной обстановке, без суеты и спешки объясниться ей в своих чувствах. Быть может, в глубине души он надеялся услышать из уст Красы Востока ответное признание, ведь оно могло бы хоть отчасти утешить его измученную сомнениями душу. А потом рыцарь Пантоки намеревался покинуть королевство Ланшерон. Возможно, он позовет с собой этого доброго малого по имени Пабло, который так сильно стремился посмотреть мир, либо отправится один, куда – не важно. Главное – как можно скорее оставить места, где всё вокруг столь живо и безжалостно будет напоминать ему о том, что его надеждам на счастье не суждено было сбыться.

Возбужденный предстоящей встречей, в свою последнюю ночь в деревне Сержио почти не спал и, едва забрезжил рассвет, попрощался с бабушкой. Неудивительно, что к полудню, добравшись до какой-то мелкой речушки, протекавшей в на редкость живописном месте, он решил немного передохнуть. Напоил коня водой и со спокойным сердцем отпустил Локо пастись на лугу, а сам, перекусив тем, что положила ему в дорогу добрая старушка, прилег под высоким задумчивым тополем, подложив под голову седло. Незаметно для себя Сержио заснул, а, проснувшись, нигде не увидел коня. Окликнув несколько раз Локо, отправился на луг, где в высокой траве обнаружил своего красавца – скакуна, но оказалось, что конь внезапно околел. Оглянувшись по сторонам, Сержио заметил небольшой холм, поросший ярко-зеленой, радующей глаз травой, в то время, как на остальной части луга трава уже начала желтеть. Внимательно приглядевшись к её стеблям, Сержио понял, что это – ядовитая трава, на которую польстился бедный Локо, будучи привлечен исходящим от травы дразнящим ароматом и её заманчивым видом. Погоревав над трупом верного друга, рыцарь Пантоки вырыл на лугу яму, где и захоронил останки Локо, а сам пешком продолжил свой путь. Следующим утром он прибыл в Ласток.

По прибытии в столицу, не желая понапрасну терять время, Сержио Пантоки решил без промедления направиться в замок Ангалесских, дабы, дождавшись пробуждения обитателей дома, попытаться выяснить у приятельницы Эльнары – рыжеволосой женщины с зелеными бойкими глазами, которую, если Сержио не изменяет память, зовут Мари, в какой день в замке ожидают появления хозяйки, ведь Красе Востока наверняка ещё не раз потребуется туда вернуться, чтобы забрать в свой новый дом какие-то важные для неё вещи, повидать друзей.

Ласток встретил рыцаря Пантоки чистым ясным небом над головой и абсолютной тишиной. Казалось, город полностью погрузился в сказочный сон, даже птицы не щебетали, собаки не лаяли. Правда, сразу бросалось в глаза, что накануне в столице прошли шумные праздничные торжества. Пустынные, а в этот ранний час как будто бы чем-то недовольные, угрюмые улицы были усыпаны увядшими, бездумно растоптанными цветами, разноцветными бумажными фонариками, флажками, ленточками, затейливо вырезанными из яркой фольги. Вдоль обочин хорошо утрамбованных дорог стояли деревянные, грубо сколоченные столы с остатками засохшей пищи и немытой деревянной посудой, а напротив них стыдливо – скособочившейся горкой высилась груда порожних и липких бочонков из-под вина. Всё это, на радость ошалевшим от невиданного пиршества мухам, почему-то никто не торопился убирать.

Задумчиво глядя перед собой, Сержио шел через главную площадь, как вдруг боковым зрением заметил какое-то движение, а в следующий миг перед его изумленным взором предстала чрезвычайно тягостная для него картина. На беломраморных ступенях королевского дворца стояла Эльнара, а Генрих Бесстрашный бесчисленными поцелуями покрывал её лицо, что, по-видимому, доставляло Красе Востока большое наслаждение, поскольку продолжалось это, на взгляд обескураженного Сержио, весьма долго. Конечно, он находился от новобрачных довольно далеко, чтоб видеть все подробности, но сомнений в том, что Эльнара любит Генриха, после нечаянно увиденной им картины, у рыцаря Пантоки не осталось.

Безусловно, Сержио был несколько озадачен тем, зачем новобрачной в столь ранний час понадобилось покидать дворец, когда, после всех предсвадебных хлопот и волнений, она имела нынче полное право как следует понежиться в постели, однако другие мысли тут же отвлекли его от этого вопроса.

– Я не вправе осуждать Эльнару за её выбор, ведь сердцу не прикажешь, – печально думал про себя рыцарь Пантоки, с щемящей болью в душе глядя на тоненькую фигурку, которая издали казалась настолько хрупкой и даже беспомощной, что, пожалуй, могла бы легко переломиться надвое, если б её не поддерживала рука Генриха Бесстрашного.

– Возможно, я просто-напросто заблуждался, когда, освобождая любимую из королевского дворца, захваченного каторжниками, принял её волнение за нечто большее, – продолжал размышлять Сержио. – Меня очень тронуло, как Эльнара переживала, увидев, что главарю разбойников Кироду удалось ранить меня в плечо, и то, как она решительно оторвала от подола своего платья кусок материи, чтоб собственноручно перевязать мне рану, после чего, конечно же, в порыве острого сострадания, а не любви, Краса Востока опустилась на колени и покрыла нежными поцелуями мою вторую руку. Затем, в освобожденном от кустодов Ластоке, один за другим стали проводиться балы, которые я исправно посещал, стараясь предварительно окольными путями узнать, ожидается ли в том или ином доме появление графини Ангалесской. Отнюдь не всегда на этих балах нам удавалось подойти друг к другу, поскольку и на мою любимую, и на меня были устремлены десятки пар глаз, но мне казалось, что всякий раз, увидев меня в толпе гостей, Эльнара искренне радовалась, а её чудные глаза вспыхивали, подобно звездам. Эх, как бы я сейчас хотел повернуть время вспять!

Печальные размышления рыцаря Пантоки внезапно были прерваны топотом копыт и стуком колес, а в следующее мгновение буквально в двух шагах от него стремительно пронеслась знакомая карета с плотно занавешенными окошками.

– Ну, что ж, похоже, сам Господь Бог направляет нынче мой путь, дабы я мог увидеться и объясниться с Эльнарой! – мысленно воскликнул Сержио, провожая взглядом карету, направлявшуюся в сторону замка Ангалесских. – Прежде, чем покинуть Ланшерон, мне необходимо услышать из уст самой Эльнары, испытывала ли она ко мне хоть какие-нибудь чувства, или все это время я находился в плену у собственных грез, не имевших ничего общего с горькой правдой? Это будет наша последняя встреча, и, думаю, я имею на неё право.

Тряхнув головой, Сержио решительно зашагал туда, где в облаке пыли уже успела скрыться из вида карета Эльнары.

С бьющимся от волнения сердцем, рыцарь Пантоки перешел через деревянный, потемневший от времени мост, перекинутый через старинный каменный ров, вплотную примыкавший к таким же каменным высоким стенам, которыми был обнесен замок Ангалесских. К удивлению Сержио, ворота здесь также были настежь распахнуты. Кареты перед крыльцом не оказалось. Во дворе он не встретил ни одной живой души и лишь, переступив порог дома, наткнулся на заспанную кухарку.

– Здравствуйте, сударь! – поприветствовала она гостя, поправляя свой накрахмаленный белый фартук, и, изо всех сил пытаясь сделать вид, будто проснулась, ну никак не позже, чем с час тому назад.

– Доброе утро, – ответил на приветствие Сержио, вдыхая в себя запах дома, в котором ему почудился тонкий цветочный аромат духов его хозяйки, не столь давно вернувшейся сюда из королевского дворца.

– Позвольте узнать, с чем вы к нам пожаловали? – бросив сонный взгляд в окно, спросила Жанетта, недоумевая, какая нужда в столь ранний час привела в их дом этого приятной наружности господина, которого ей прежде не доводилось встречать.

– Я бы хотел увидеть графиню Ангалесскую, – чуть нахмурив брови, сказал рыцарь Пантоки, давая понять, что он пришел по важному делу и не намерен вдаваться в какие-либо объяснения.

– А нету их, сударь, – кухарка не выдержала и зевнула. – Окромя меня тута никого нету.

– Такого не может быть! – воскликнул Сержио. – Никак не может быть!

– Правду говорю, сударь! – похоже, услышав громкое восклицание гостя, кухарка, наконец, окончательно проснулась и, глядя на собеседника уже более осмысленным взглядом, добавила: Уехали они, должно быть, с час тому назад, а то и больше.

– Что значит «уехали с час тому назад», – терпеливо переспросил рыцарь Пантоки, – если я видел карету графини Ангалесской на главной площади не более получаса назад?

– Да, нет же, сударь, полчаса назад я ещё спала, – незаметно для себя Жанетта проболталась о том, что всё это время так старательно скрывала, – стало быть, хозяйка выехала из дому пару часов назад, – и затем поспешно добавила: Я хорошо помню, сударь, что, когда я с ними прощалась, вот здесь, в этой самой передней, – кухарка провела перед собой рукой, – утро на дворе только зачиналось, а сейчас, гляньте, как светло-то стало!

– Боюсь, вы что-то путаете, сударыня, – Сержио не удалось скрыть досады, охватившей его от этой бестолковой беседы.

– Ничего я не путаю, – с некоторой обидой в голосе заявила Жанетта. – Я, правда, сама на улицу не выходила, но из окна на прощанье-то рукой помахала, и помню, что трудно было лица различить, на небе тогда звезды только – только начали гаснуть. Хозяйка с друзьями на дворе осталась, а я к себе пошла, чтоб чуток вздремнуть, а то ведь, почитай, всю ночь нынче на ногах провели. Не успела толком заснуть, как вдруг вспомнила, что ворота-то так никто и не запер! Представьте себе, сударь, привратник со вчерашнего вечера мне на глаза не попадался, небось, напился вдрызг на гуляниях и теперь десятые сны в каком-нибудь укромном уголке видит, а я должна за него его работу тута делать, – проворчала толстуха и добавила: Ну, так я собралась из дому выйти, и вас встретила.

– Я видел карету графини Ангалесской на главной площади около получаса назад, – вновь терпеливо повторил Сержио. – Она выехала из ворот королевского дворца и направилась в сторону замка.

– Так хозяйка, должно быть, ездила во дворец попрощаться с сыном и Его Величеством королем Генрихом Бесстрашным, а сюда она уже больше не возвращалась. Просто мимо нашего дома проходит дорога, что ведет прям к главным городским воротам, где её обещались ждать друзья. Я краем уха слышала, как они о чём-то таком с вечера договаривались, – простодушно объяснила кухарка, моргая голубыми глазами, опушенными короткими белесыми ресницами.

– Как, графиня Ангалесская покинула нынче Ласток?! – потрясенно воскликнул рыцарь Пантоки.

– Да ладно бы ещё Ласток, моя хозяйка уехала за пределы королевства! – ответила Жанетта.

– Ничего не понимаю? – обескураженно произнес в ответ Сержио. – Какая нужда была графине Ангалесской уезжать сразу же после венчания?

– Так ведь не было же венчания!

Теперь уже кухарка удивленно уставилась на гостя.

– Не было венчания? – не веря своим собственным ушам, неожиданно осевшим голосом переспросил Сержио. – Тогда по какому поводу намедни состоялись в столице гуляния?

– А-а, так вас, сударь, должно быть, в Ластоке не было, коли вы не знаете, что венчание государя и графини Ангалесской в последнюю что ни на есть минуту вдруг отменили, а вместо него устроили праздник, посвященный рождению Его Высочества принца Эдгара, который из-за войны до сих пор не был должным образом отмечен! – наконец, догадалась Жанетта, почему гость так упорно расспрашивает её о том, что лично для неё было ясно, как божий день.

– Но отчего же вдруг отменили венчание? – голос рыцаря Пантоки одновременно выражал растерянность и радость.

– Да кто ж это знает? – пожала округлыми, похожими на сдобные булки плечами, кухарка. – Одни судачат, будто бы государь наш раздумал брать в жены чужестранку, ему вроде как сон такой намедни приснился, что, мол, не богоугодное это дело. Другие говорят, будто графине Ангалесской в самый канун торжеств разонравилось подвенечное платье, из-за чего она, дескать, и заартачилась, хочет, вишь, новый наряд, расшитый сверху донизу крупными алмазами. А вот кухарка графини де Брюшон, с которой я вчера случайно увиделась на рынке, под большим секретом мне поведала, будто скоро новая война ожидается, то ли с Францией, то ли с Германией, она точно не знает, но говорит, что государю теперь уж точно не до венчания, а, чтоб раньше времени не тревожить уставший от войны народ, он, мол, и повелел устроить гуляния по случаю появления на свет престолонаследника, сам же со дня на день хочет всех маршалов на собрание созвать, чтоб решить, как войну вести.

– Надеюсь, сударыня, вам доподлинно известно, куда направилась графиня Ангалесская?

Сержио с трудом дождался, пока служанка перечислит все народные домыслы относительно того, почему не состоялось венчание, в коих, как он понимал, не было ни единого слова правды.

– А вот об этом, сударь, я ничегошеньки-то не знаю, – развела руками Жанетта, после чего пояснила: Вчерашний день в нашем доме выдался, скажу вам, дюже суматошным. После обеда в замок вдруг вернулась графиня Ангалесская. Госпожа выглядела как-то странно: может, сильно устала, или о чём-то шибко задумалась, не знаю? Тут же отправила слуг на поиски своих друзей. Те утром вместе с ней поехали во дворец, на венчание, да потом куда-то запропали, а тут ей спешно понадобилось их увидеть. К вечеру все, наконец, в доме собрались, и хозяйка в малой гостиной о чём-то с ними долго говорила. Потом сказала нашему мажордому, мсье Пуссену, что рано утром она с друзьями отправляется в дорогу, мне велела побольше разной провизии приготовить, знать, они не один день в пути собирались провести, – заметила кухарка и с обидой в голосе добавила:

– Остальные слуги, едва сумерки начали сгущаться, из дому незаметно на гуляния улизнули, а мне одной здесь пришлось за всех отдуваться. Эх, надо было хозяйку перед отъездом попросить, чтоб жалованье хоть немного повысила, ведь, что ни говори, а этот замок на моих плечах держится!

– Да-да, конечно, – рассеянно ответил Сержио и вновь вернулся к вопросу, который его сейчас больше всего волновал: Так, выходит, сударыня, вам ровным счетом ничего неизвестно о том, куда могла выехать из Ластока графиня Ангалесская?

– Да, пожалуй, далече они отправились, – задумчиво протянула кухарка. – Ну, во-первых, как я вам уже сказывала, сударь, провизии разной я им в дорогу сготовила за милую душу. Затем мадам Сюсю добрую половину своих нарядов с собой прихватила, включая дюжину шляп. Конечно, сударь, это не моё дело, однако я, признаться, не понимаю, зачем женщине так много шляп? Вы не поверите, но в комнате мадам Сюсю целый шкаф сверху донизу забит шляпными коробками! У меня просто сердце кровью обливается при мысли, что столько добра почем зря пропадает! Наверно, я возьму пару-тройку шляп себе, ведь у мадам Сюсю их так много, что она всё равно ничего не заметит, когда вернется. Однако я о чём-то другом, сударь, хотела вам сказать?.. Ах, да вспомнила! Я так думаю, что господа далеко отправились ещё и потому, что за ужином они беспокоились, а будет ли на море погода, стало быть, неблизкий путь им нынче предстоит, – сделала служанка весьма глубокомысленный вывод.

– Полагаю, вы абсолютно правы, сударыня!

Рыцарю Пантоки не удалось скрыть своего разочарования.

– Прошу вас, не огорчайтесь, сударь, – забеспокоилась Жанетта. – Всё так неожиданно и быстро случилось, что я просто не успела никого ни о чём толком расспросить. Вот вернется домой Мучо, я у него обязательно все-все выспрошу и вам расскажу!

– А кто такой Мучо, и когда он вернется?

В глазах Сержио засветилась надежда.

– Мучо – это наш кучер, неплохой малый, работу свою знает, правда, выпить не дурак, а так ничего! – объяснила словоохотливая кухарка и развела руками: А вот, когда ждать его обратно – не знаю?..

– Скажите, а кто сопровождает графиню Ангалесскую в путешествии? – перед тем, как проститься, спросил Сержио.

– Мадам Сюсю – это невеста Султана, а он, в свою очередь, приходится нашей хозяйке вроде бы братом, стало быть, уже двое, – принялась загибать пальцы служанка. – Потом их старые друзья из Фаркона, очень даже, скажу вам, приличное семейство. Мсье Басон занимается кузнечным делом, его жена Эльза работает в швейной мастерской, у них двое детей – мальчик и девочка, немного озорные, но в целом чудные детки! Правда, я думаю, что они, скорее всего, просто выехали сегодня все вместе из Ластока, а потом разъехались в разные стороны, а иначе, какое может быть путешествие с малыми-то детьми?

Голубые глаза кухарки выразили искреннее недоумение, после чего, спохватившись, она добавила:

– Ах, да, ещё я чуть было не забыла упомянуть про одного доброго малого! Он появился тут, когда на дворе уже стемнело и, похоже, очень был рад предстоящей поездке, кажется, его зовут Пабло. Про Мучо я не говорю, он выехал налегке, стало быть, скоро следует ждать его обратно.

Поблагодарив кухарку, рыцарь Пантоки задумчиво – неторопливым шагом покинул уютный замок Ангалесских. Облокотившись на подоконник, и, подперев румяные щеки пухлыми белыми руками, служанка провожала его заинтересованным взглядом до тех пор, пока он не скрылся за мостом, и только тогда вспомнила, что не догадалась узнать у гостя о том, кто он такой и, кем приходится её хозяйке? Немного досадуя на себя, любознательная Жанетта вновь направилась в свою комнату, предвкушая сладкий сон в теплой мягкой постели, и, совершенно позабыв о своём весьма похвальном намерении запереть ворота замка.

Отдавшись всецело мыслям о любимой, Сержио шел по улице, даже не думая о том, куда он идет. Неожиданно его остановила какая-то незнакомая старушка. Улыбнувшись щербатым ртом, она участливо обратилась к нему:

– Мил человек, уж не захворал ли ты часом? Что-то лицо у тебя шибко бледное, да осунувшееся, а глаза совсем красные, припухшие, никак тебе нынче нездоровится, сынок?

Некогда голубые, выцветшие глаза старушки смотрели на Сержио открытым и доброжелательным взглядом.

– А, хочешь, пойдем со мной? Я напою тебя одним целебным отваром, который сама же всегда впрок и готовлю на случай каких-либо хворей. Одна я осталась на белом свете, потому забочусь о себе, как могу, но и добрым людям я тоже всегда рада помочь.

Только сейчас, увидев мудрый, добрый, немного обеспокоенный взгляд незнакомой старушки, Сержио вспомнил, что он практически не спал две ночи подряд. Вчера, накануне отъезда из деревни, ему не удалось толком заснуть, рано утром он выехал, а после того, как нечаянно околел его верный конь Локо, весь день и всю нынешнюю ночь шел до самого Ластока пешком. Неудивительно, что теперь его принимают за нездорового, нуждающегося в помощи человека. Поблагодарив старушку за участие, Сержио продолжил свой путь, уже точно зная, куда именно он идет.

Вскоре рыцарь Пантоки оказался перед старым маленьким домиком, расположенным на одной тихой и незаметной улочке, который с трех сторон окружали высокие задумчивые тополя, из-за чего дом с улицы не сразу-то можно было заметить. Протянув руку поверх калитки, уверенным хозяйским движением рыцарь отпер деревянную щеколду. Этот маленький и уютный домик принадлежал бабушке Сержио. Уезжая в деревню, она оставила его внуку в надежде, что рано или поздно он обвыкнет в городе и уже не захочет возвращаться в свой одинокий лесной шалаш, а со временем обзаведется семьей, и будет жить, как все люди, дабы она могла быть за него спокойна. Ступая свойственной ему неслышной, упругой походкой, Сержио прошел в дом. Едва коснувшись головой подушки, он тотчас заснул глубоким сном.

На улице уже смеркалось, когда Сержио очнулся ото сна. Бросив быстрый удивленный взгляд в окно, сел в постели и сокрушенно подумал, что нынче он умудрился проспать просто всё на свете, а ведь после обеда намеревался пойти во дворец, дабы разузнать у дворцовой прислуги, знает ли кто-нибудь, куда и зачем направилась графиня Ангалесская? Сержио во что бы то ни стало хотел разыскать Эльнару, однако сейчас было совершенно непонятно, где именно её следовало искать. Теперь ему не оставалось ничего другого, как попытаться сделать то же самое, но только в более позднее время. Сержио быстро оделся, вышел на улицу и ополоснул лицо холодной водой, потом решительно зашагал к калитке, как вдруг, словно по мановению волшебной палочки, она сама собой распахнулась, а в следующее мгновение во двор один за другим вошли сразу пять стражников. Вперед выступил начальник королевской стражи. Откашлявшись и постаравшись придать своему лицу строгое, даже суровое выражение, он коротко сообщил, что Его Величество король Ланшерона Генрих VI желает немедленно видеть рыцаря Пантоки. Донельзя удивленный приходом незваных гостей, Сержио однако достаточно быстро пришел в себя и, гордо развернув свои широкие плечи, твердым и мужественным взглядом дал всем понять, что нет никакой нужды брать его под стражу, после чего первым вышел за калитку. Растерянно переглянувшись меж собой, обескураженные стражники поплелись следом.

Сумерки быстро сгущались, но несмотря на поздний час, освещаемые факельщиками улицы столицы, были заполнены праздношатающимся людом, ибо шел второй день народных гуляний, посвященных появлению на свет Его Высочества принца Эдгара. При виде этой картины на память невольно приходил один любопытный обычай, связанный со свадьбой и довольно широко распространенный в ланшеронских деревнях.

Согласно этому обычаю, на следующий день после свадьбы, когда счастливый жених, переживший упоительную сладость первой брачной ночи, довольно потягиваясь, выходил на крылечко своего дома, с ушатом холодной воды его там уже поджидали несколько страждущих, которым головная боль не давала возможности заснуть. С громкими, торжествующими криками измученной с тяжелого похмелья души они без промедления выливали весь этот ушат на новобрачного, причем из самых что ни на есть благих побуждений: народу не терпелось поскорее продолжить гуляние, а поскольку совесть не позволяла делать это в отсутствие виновников торжества, то требовалось как можно быстрее привести в чувство новобрачного, который накануне, разумеется, также хватил лишку. Безусловно, зная о предстоящем им испытании, женихи заранее старались к нему подготовиться, некоторые даже ныряли в холодную прорубь, либо заблаговременно приучали себя к обливанию прохладной водой, однако в самую решающую минуту мало кому удавалось не показать свою растерянность, а то и вовсе откровенный испуг, что при последующем застолье также служило хорошим поводом для разнообразных веселых шуток, ибо народ всегда и везде неукоснительно следует одному неписаному правилу: праздники существуют для того, чтобы гулять, и гуляет от души, так, что потом долго не может прийти в себя.

Как известно, жители сельской местности отличаются от городского населения в том числе тем, что обладают более крепким здоровьем, поэтому им ничего не стоит, к примеру, праздновать какое-либо событие неделю кряду, а вот на торжествах, посвященных появлению на свет Его Высочества принца Эдгара, уже на следующий день заметно бросалось в глаза, что отнюдь не все жители и гости столицы сумели найти в себе силы для дальнейшего участия в празднике и, если в первый день на улицах и площадях Ластока просто невозможно было протолкнуться, из-за чего то тут, то там порой вспыхивали ссоры, которые не перерастали в драки лишь из-за отсутствия достаточного для этих нужд пространства, то на второй день глядельщикам удавалось поддерживать в городе относительный порядок. Ещё даже не наступила ночь, а от природы слабый и хилый столичный люд был уже абсолютно сыт, пьян, доволен и весьма-таки благодушно настроен по отношению ко всем окружающим. Неудивительно, что появление рыцаря Пантоки вызвало среди праздношатающейся публики большое оживление. Никому и в голову не пришло, что стража, неотступно следовавшая по пятам за Сержио, вовсе не является его почетной охраной, а выполняет гораздо более приземленную задачу: следит за тем, чтоб он ненароком никуда от них не скрылся. Наконец, начальник королевской стражи осознал всю нелепость картины, которую они собой волей – неволей сейчас представляли и, приблизившись вплотную к рыцарю Пантоки, предложил ему следовать дальше не улицами, а огородами, что, конечно, существенно удлиняло их путь, но зато и не привлекало к ним ненужного внимания. Сержио молча свернул с дороги. В душе он и сам был рад скрыться от любопытных глаз.

Наконец, показался королевский дворец. Его огромные ворота были настежь распахнуты, двор освещен множеством факелов. Из ворот навстречу Сержио и стражникам выехал большой кортеж в сопровождении кавалькады всадников. Это в числе последних гостей Ласток покидал король Франции Карл Прекрасный. Признаться, он был сейчас немного рассеян и даже чуть огорчен, но отнюдь не из-за того, что по каким-то непонятным причинам в последнюю минуту его кузен вдруг взял, да и отменил своё венчание, по поводу которого в столицу Ланшерона приехали гости со всей Европы, а потому, что, к большому сожалению Карла, ему не удалось попасть на охоту, а ведь ланшеронские леса славились обилием всевозможных зверей, к тому ж, из нескольких нарядов, нарочно пошитых к торжествам в Ластоке, Король грез успел блеснуть лишь в одном, что было ужасно обидно и досадно.

А все эти неприятности случились по вине Элоизы Померанской, которой на вчерашнем балу вздумалось, видишь ли, приревновать любовника к супруге шведского посла, хотя, между прочим, эта дама совершенно не соответствовала вкусам Карла, поскольку имела белокурые волосы, слишком бледный цвет лица и чересчур пышные формы. Однако Элоиза после своего бесславного возвращения из Испании, где она без всякого сожаления оставила потерпевшего в недавней войне сокрушительное поражение Хуана Великолепного, теперь до одури боялась потерять Карла и чуть что плакала, а Король грез абсолютно не выносил женских слез. Печально оглядев свои, намедни развешенные в шкафах отведенных ему покоев наряды, он согласился отправиться после ужина в обратную дорогу. Элоиза тотчас же повеселела, а Карл ещё долго продолжал дуться, да тянуть из вредности время. Наконец, попрощавшись с Генрихом, в числе последних гостей со своей многочисленной свитой Король грез покинул Ласток.

Оказавшись внутри двора, начальник королевской стражи опомнился и поспешно забежал впереди Сержио, а не то со стороны выглядело, будто это рыцарь Пантоки ведет их за собой во дворец, либо они составляют его охрану, а за подобные казусы глядельщики или тайные агенты, с которыми королевская стража вела непрерывное соперничество за влияние на Его Величество короля Генриха VI, запросто могли их осмеять. К огорчению начальника королевской стражи, рыцарь Пантоки на его ловкий маневр не обратил никакого внимания. Гордо развернув свои широкие плечи, он шел вперед и, казалось, его ничуть не волновала предстоящая встреча с государем.

Стражникам, заступившим на службу ещё вчера вечером, когда вся столица бурно отмечала появление на свет престолонаследника, не терпелось поскорее присоединиться к участникам народных гуляний, дабы успеть хоть чуть-чуть прочувствовать дух столь знаменательного праздника, поэтому они поспешно провели рыцаря Пантоки в самый конец длинного коридора, где, отперев какую-то дверь, велели ждать, пока к нему не спустится Его Величество король Генрих Бесстрашный. Впопыхах стражники даже забыли занести в комнату масляную лампу, а, полагаясь на рыцарскую честь, не стали запирать с обратной стороны дверь. На ходу освобождаясь от оружия, чуть ли не бегом бросились сдавать его в оружейную комнату, после чего, довольно улыбаясь в предвкушении ожидающего их веселья, направились в сторону выхода. У входных дверей начальник королевской стражи, придав своему лицу крайне – озабоченное выражение, велел стоящим на входе двум гренадерам смотреть в оба за рыцарем Пантоки, своим отношением к службе невольно подтверждая народную поговорку: «Велик телом, да мал делом».

Меж тем, оставшись один, Сержио подождал, пока его глаза привыкнут к темноте, а затем попытался что-либо вокруг себя разглядеть. Выяснилось, что он находится сейчас в помещении, состоящем из двух смежных комнат, в которых практически отсутствовала мебель. В первой комнате стояли стол и стул, а во второй рыцарь обнаружил кровать.

– Если это дворцовая тюрьма, то она выглядит довольно-таки странно, – вернувшись в первую комнату, принялся размышлять рыцарь Пантоки. – Однако нет никаких сомнений в том, что я нахожусь тут по какому-то весьма щепетильному вопросу, а иначе какая нужда была посылать за мной стражу из пяти человек, да к тому же в праздничный день, точнее, вечер? Досадно, что я нынче так долго спал и не успел разузнать, куда и зачем столь спешно направилась Эльнара? Она выехала в дорогу с друзьями, но вполне вероятно, что ей может понадобиться моя помощь. Пока ясно одно: раз уж я сюда на ночь глядя попал, раньше завтрашнего дня мне теперь не выйти.

Впрочем, рыцарь Пантоки вполне мог практически беспрепятственно покинуть дворец, воспользовавшись головотяпством стражи, которая, стремясь поскорее попасть на праздник, даже не потрудилась запереть за собой дверь, благо, что он знал несколько разных выходов из королевского дворца, который несколько месяцев назад ему довелось освобождать, однако рыцарская честь не позволяла Сержио так поступить, и он продолжал ходить по комнате, углубившись в свои невеселые мысли.

Внезапно дверь распахнулась, и в дверном проеме, освещенном светом свечей, что горели в настенных канделябрах, установленных по обеим сторонам длинного коридора, показалась массивная фигура короля Генриха Бесстрашного. За последний год Его Величество весьма ощутимо погрузнел. Видимо, тут сказались и две войны, что раз за разом нынче пришлось ему вести, и разные заботы, связанные с несостоявшимся венчанием, и прочие государственные хлопоты, которых у умного, денно и нощно заботящегося о благе своей страны правителя, никогда мало не бывает. В недоумении оглядев темную комнату, Его Величество король Ланшерона Генрих VI растерянно топтался на пороге, не понимая, что сие может означать? Вдруг его глаза встретились с глазами рыцаря Пантоки. Грузно ступая, монарх вошел в комнату, плотно притворив за собой дверь. Подобно Сержио, ему потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к темноте, после чего, сложив руки на груди, он сказал:

– Я хочу знать, рыцарь, какие отношения связывают тебя и графиню Ангалесскую?

– Я хочу думать, что являюсь графине другом, – ответил Сержио.

– Другом?.. – задумчиво повторил Генрих. – Хорошо, в таком случае, когда и при каких обстоятельствах произошло ваше знакомство с графиней, рыцарь, если ты считаешь себя вправе претендовать на лестное звание друга?

Услышав этот вопрос, рыцарь Пантоки ненадолго задумался. Он понимал, что его рассказ о знакомстве с Эльнарой будет выглядеть довольно необычным, если не сказать – странным, а, самое главное, в любом случае это всё касалось только его и Эльнары. Тогда, два года тому назад, Сержио оказался на берегу моря, где совершенно случайно наткнулся на двух чужестранцев – мужчину и девушку, которых, судя по обнаруженным им обломкам мачты, деревянной обшивки судна и обрывкам парусов, после кораблекрушения волны вынесли на берег. Оба потерпевших морское бедствие находились в беспамятстве, однако одного взгляда на них было достаточно, дабы понять, что здоровью и жизни этих людей ничто не угрожает. Бегло осмотрев мужчину, Сержио вновь вернулся к девушке. Незнакомка лежала на дне небольшой лодки, которая с внешней стороны была перевязана крепкими веревками, благодаря чему девушка, видимо, и спаслась. Сержио буквально заворожили тонкие черты её бледного лица, густой черный волос, изящная линия пухлых, чувственных вишневых губ и грациозная тонкая белая шея, которую обрамляло жемчужное ожерелье. Не удержавшись, он поцеловал красавицу в губы. На миг незнакомка открыла свои чудные раскосые черные глаза, таившие в себе некую загадку, а потом снова впала в забытье, но за это безумно – короткое мгновение вездесущий Купидон меткой рукой успел пустить стрелу в сердце Сержио.

Испытывая острую душевную боль, сын трубадура Росно, воспитанный на героических балладах и романтических серенадах, поднялся на ноги и, укрыв девушку своим плащом, ушел в лес. Он ничуть не сомневался, что чистый, свежий морской воздух уже в скором времени приведет в чувство потерпевших кораблекрушение чужестранцев, однако не считал себя вправе тревожить душу юной красавицы, которая, судя по её внешнему виду, явно привыкла жить в роскошном дворце, но уж никак не в лесном шалаше. Потом до него дошел слух, будто в столице королевства объявилась некая чужестранка, которую с легкой руки государя народ стал звать не иначе, как Красой Востока, за её поистине необыкновенную красоту и догадался, что речь идет о той самой юной девушке, несколько месяцев назад нечаянно встреченной им на морском побережье. Спустя ещё некоторое время Сержио оказался в Ластоке, чтобы принять участие в праздновании Дня трубадура, где неподалеку от главной площади он встретил Красу Востока. Жгучая ревность и обида пронзили сердце Сержио, когда он вдруг увидел, как некий богатый бездельник непринужденно поднес к своим губам руку Эльнары, а она, по-прежнему продолжая вести какой-то никчемный светский разговор, не торопилась руку отнять. Вообразив, что за столь короткое время Эльнара уже успела кем-то другим увлечься, Сержио резко развернулся и ушел.

Возвратившись в свой лесной шалаш, он продолжал вести прежний образ жизни, занимаясь привычными делами, и стараясь как можно меньше думать об Эльнаре. А потом началась война с Испанией, и Сержио не смог остаться в стороне от надвинувшегося на его родину бедствия. К счастью, он одинаково хорошо владел шпагой, кинжалом и луком, и был с радостью принят в королевскую армию. Буквально в самом начале войны он сумел отличиться, когда в течение нескольких часов один противостоял целому отряду испанцев, храбро защищая крепость Лякруа, на которую враг хотел водрузить свой флаг. А между тем во время войны в этой старинной крепости размещался госпиталь для тяжелораненых солдат, коим Сержио спас жизнь. За беспримерную доблесть и отвагу государь наградил Сержио Пантоки почетным званием рыцаря и доверил ему командование одним из лучших отрядов армии. Сержио как будто бы удалось целиком и полностью занять свои мысли войной, но вдруг на фронт приехала Эльнара, дабы лично проведать Генриха Бесстрашного, а в сердце рыцаря Пантоки с новой силой разгорелась любовь к Красе Востока. Разумеется, влюбленному монарху, который вчера непонятно почему отменил, или был вынужден отменить венчание, об этом знать не следовало.

– Так, когда, рыцарь, вы стали с графиней друзьями? – прервал Генрих Бесстрашный воспоминания рыцаря Пантоки.

– Пожалуй, после того случая, когда с отрядами королевской армии я освобождал дворец от каторжников, державших у себя в плену графиню Ангалесскую, – ответил Сержио.

– Всего лишь несколько месяцев назад, – задумчиво обронил государь. – Надо полагать, ваши отношения развивались столь стремительно и бурно, что графиня Ангалесская решилась заказать некоему художнику пусть и небольшой, но всё же твой портрет, рыцарь. Ты не находишь это странным?

– Портрет?..

В голосе рыцаря Пантоки прозвучало искреннее недоумение.

Внезапно за дверью послышалась какая-то непонятная возня, как, если б там скреблись кошки, либо кто-то отчаянно пытался подслушать разговор, но никак не мог найти для этого удобного положения. Грозно сдвинув брови, Его Величество король Генрих VI решительно направился к тому месту, где на полу виднелась тоненькая полоска света и, не выходя из комнаты, резко распахнул дверь. Из коридора тотчас же раздались испуганные вопли:

– А-а-а, я же тебе говорил: Не подходи близко к дверям!

– Ну, уж нет, я тебе говорил: Давай обойдем стороной эту проклятую комнату, а тебе, вишь, захотелось взглянуть одним глазком на привидение!

– Посмотри, Лем, я слышал, будто привидения появляются только в темноте, а это вышло на свет, да ещё приняло облик нашего короля!

– Точно! Господи, спаси и помилуй! Ты чего стоишь, дурень? Бежим отсюда быстрее!

– А как ты думаешь, Лем, что будет, если привидение нас вдруг нагонит?

– Что будет – что будет?.. Думаю, лучше нам этого не знать!

– Эй, свечники, а ну, немедленно вернитесь обратно! – раздался в коридоре громовой голос Генриха Бесстрашного. – Вы что, совсем из ума выжили, коли государя своего за привидение принимаете?

Свечниками в Ланшероне называли людей, которые заступали на свою службу с наступлением сумерек и следили за тем, чтоб во всех подсвечниках и канделябрах, установленных в коридорах и залах дворца, были зажжены свечи. Они ежечасно обходили весь дворец с продолговатой корзинкой в руках, разделенной внутри тонкой перегородкой на две части: в той части, что была подлиннее, держали новые, неиспользованные свечи, вторая часть корзины предназначалась для огарков. Услышав знакомый голос, свечники остановились и, всё ещё боязливо переглядываясь меж собой, приблизились к Генриху Бесстрашному.

– Это вы так усердно свою службу несете? – грозно вопросил государь. – Нет, чтоб вверенную вам работу, как надобно исполнять, вы, бездельники, пустопорожней болтовней тут занимаетесь, да ещё и королевское добро по полу рассыпаете, – указал, грозно нахмурив брови, монарх на выпавшие из корзины свечи. – Немедленно отвечайте, что вы делали под дверями?

– Ей богу, Ваше Величество, не виноватые мы! – приложив к груди шапку, торопливо заговорил тот из них, кого звали Лем, в то время, как его напарник ползал по полу, собирая выпавшие в ходе их недавнего бегства свечи. – Мы ни сном – ни духом не ведали, что вы изволите находиться в комнатах, которые вся дворцовая прислуга старается стороной обходить, поскольку здесь с некоторых пор привидение, говорят, завелось.

– Я бы понял, если б мне малое дите об этом сказало, но тебе, свечник, за подобную чушь постыдиться б надобно, – укоризненно сказал Генрих VI и тут же отдал распоряжение: А ну-ка, занесите в комнату подсвечник, сколько можно в темноте говорить?

– Ну, чего ты на меня уставился? Давай, братец, пошевеливайся, – прикрикнул Лем на своего напарника и вновь быстро заговорил, обращаясь к монарху: Клянусь пресвятой девой Марией, Ваше Величество, службу свою мы исправно несем. Это и мадам Эсюрель может подтвердить, и мажордом, все нами очень даже довольны. Вы абсолютно правы, Ваше Величество, никаких привидений во дворце быть не может, они ежели где и бывают, так только на погосте.

– А-а, привидение!

Напарник Лема выбежал вдруг из комнаты с вытаращенными от ужаса глазами.

– Там… там привидение! Я сам его видел. Что же теперь делать, люди добрые?

– Да ты, голубчик, никак нынче спятил! – рассердился государь.

– Клянусь своей Зорькой, что со дня на день должна отелиться, сам видел, своими собственными глазами! Чует мое сердце, не к добру это, надо бы священника сюда позвать.

– Да что ж ты видел, дурень? Расскажи, не томи душу-то! – взмолился Лем, а сам на всякий случай отошел подальше от дверей, к противоположной стороне коридора.

– Дай дух перевести. Думаешь, это так просто – с привидением с глазу на глаз встретиться?

– А я, между прочим, братец, за тебя переживаю! Вот осерчает сейчас государь и тогда…

– Хватит чушь нести! – возмутился Генрих Бесстрашный.

– Да вот уже сказываю. Переступил я порог, чтоб надлежащим образом исполнить приказание Его Величества, стою, значит, осматриваюсь, а из глубины комнаты вдруг голос раздается, прямо, как будто из преисподней: Подойди к окну и поставь подсвечник на стол!

При этих словах свечник передернул плечами и быстро перекрестился:

– Господи, спаси и помилуй!

– Никак привидение, братец, тебя заманить поближе к себе хотело? – возбужденно выдохнул Лем.

– А что дальше-то было! – продолжил его напарник, вдохновившись нешуточным к нему вниманием. – Сразу же после этих слов привидение прямиком ко мне направилось и вроде бы даже руками стало размахивать, словно за горло хотело меня схватить. Да – да, как пить дать оно именно это и собиралось сделать, но я, слава богу, успел на свет вовремя выбежать!

– Я смотрю, в свечниках у меня ходят олухи царя небесного!

С этими словами Его Величество вынудил дрожавших от страха слуг войти в комнату, где рыцарь Пантоки успел зажечь свечу, и где, кроме него, больше никого не было.

Как только пристыженные и донельзя обескураженные свечники покинули комнату, Генрих Бесстрашный молча протянул рыцарю Пантоки портрет, размером с небольшую книгу, на котором был изображен Сержио в рыцарских доспехах. Несколько мгновений Сержио всматривался в него, испытывая странное ощущение, будто он уже где-то видел этот портрет. Между тем, сам Сержио никогда никому не позировал, да и подобных доспехов сроду не носил.

– Пожалуй, такие старинные и громоздкие доспехи нынче можно встретить разве что в музее, – подумал про себя Сержио и вдруг вспомнил, что весьма похожий портрет, только гораздо больших размеров, он видел в Музее истории Ланшерона, который свыше полувека тому назад был основан одним из представителей рода Ангалесских и располагался неподалеку от главной площади Ластока.

На этом холсте был изображен родной прадед Сержио – Лиман Пантоки, удостоенный во время Семилетней войны со шведами почетного звания рыцаря. Он прожил короткую, но очень яркую жизнь, а его отвага и выдающаяся доблесть были воспеты в героических балладах нескольких известных трубадуров королевства. Сержио не довелось увидеть прадеда, однако, со слов своего покойного отца, трубадура Росно, он знал, что внешне был очень сильно похож на Лимана Пантоки. По всей видимости, некий талантливый художник, будучи знаком с портретом рыцаря Лимана Пантоки, решил сделать его уменьшенную копию, попутно добавив в свою работу кое-какие небольшие изменения.

– Мне знаком этот портрет, – твердо ответил королю Сержио. – На нём изображен мой прадед, рыцарь Лиман Пантоки. Практически такой же портрет можно увидеть в Музее истории Ланшерона, а это довольно удачная его копия.

– Как, ты правнук доблестного рыцаря Лимана Пантоки? – удивился монарх. – Странно, что я этого не знал! Впрочем, – пробормотал себе под нос Генрих, – не менее странным выглядит и увлечение графини Ангалесской историей королевства, коли ей вздумалось хранить у себя в покоях портреты ланшеронских рыцарей. Хотя… хотя нельзя не заметить, что прадед и правнук внешне сильно похожи, нужно завтра ещё раз взглянуть на портрет в музее. Быть может, в этом внешнем сходстве и таится разгадка, ведь Эльнара могла легко обмануться, приняв изображение неизвестного ей рыцаря Лимана Пантоки за портрет Сержио Пантоки, с которым, судя по всему, она была достаточно хорошо знакома.

Грузно ступая, Генрих Бесстрашный подошел к дверям и громко позвал:

– Климент, ты где? Немедленно иди сюда!

На зов государя тотчас откликнулся его камергер. Поклонившись монарху, он протянул ему какую-то завязанную в узел вещь и бесшумно притворил за собой дверь.

– Ну, что ж, рыцарь, – вернувшись обратно к столу, сказал Генрих VI, – положим, на портрете, обнаруженном нынче в покоях графини Ангалесской, действительно изображен рыцарь Лиман Пантоки, доблесть которого, не раз воспетая в героических балладах наших трубадуров, столь сильно впечатлила графиню, что ей захотелось иметь у себя его изображение. Бывает. Однако следующая вещь, похоже, принадлежит, рыцарь, тебе?

С этими словами монарх развязал узел и выложил на стол мужской плащ серого цвета, который Сержио без труда узнал.

Этим плащом Сержио укрыл Эльнару, когда она в беспамятстве лежала на дне небольшой лодки после крушения судна, на котором, как выяснилось впоследствии, будущая графиня Ангалесская вместе со своим названым братом Султаном плыла во Францию, однако по воле провидения оказалась на земле Ланшерона. С тех пор прошло два года, и Сержио никак не ожидал, что всё это время Эльнара будет хранить его плащ.

– Ну, разве же этот трогательный знак внимания не является явным свидетельством любви Эльнары?! – мысленно воскликнул взволнованный рыцарь и вдруг вспомнил, что на внутренней подкладке этого плаща бабушка когда-то заботливой рукой вышила его имя. Конечно, можно было сделать вид, будто это просто случайное совпадение, и плащ принадлежит какому-то другому человеку, который носит такое же, как и у него имя, но Сержио не приучен был лгать, поэтому он сказал:

– Да, это мой плащ!

В комнате повисла тягостная тишина. Рыцарь Пантоки пытался понять, какова связь между портретом прадеда и его плащом, а Генрих Бесстрашный с болью в душе вспоминал, как во второй половине дня тоска по любимой погнала его в замок Ангалесских, где в течение последнего месяца жили Эльнара с Эдгаром. Трепещущий мажордом, не ожидавший приезда государя в их враз опустевший дом, поспешил провести его в покои графини Ангалесской, а сам бесшумно исчез за дверью, желая как можно скорее обсудить с верной кухаркой Жанеттой, что может означать это посещение.

Оставшись один, Генрих направился в спальню, где долго стоял у окна, пытаясь представить, о чём думала, глядя в него, перед закатом солнца Эльнара. Он был вынужден расстегнуть ворот сорочки, стоило его взгляду упасть на широкое ложе, которое так часто грезилось ему в мечтах, когда Краса Востока только вошла хозяйкой в этот старинный замок, а зрелый муж и бесстрашный воин, словно робкий юноша не знал, как ему объясниться невинной деве в своих чувствах. В гардеробной, присев на пуф перед большим четырехугольным зеркалом, монарх до рези в глазах всматривался в него, как будто надеялся, что зеркало сумело запечатлеть безумно дорогой его сердцу образ женщины, и нещадно казнил себя за то, что так и не нашел времени заказать хорошему художнику портрет графини Ангалесской, который мог бы для него сейчас послужить хоть каким-то утешением. Потом, раскрыв настежь все шкафы, принялся перебирать наряды, представляя любимую, то в одном, то в другом платье.

Уже собираясь уходить, в комнате отдыха Генрих случайно заметил на столике книгу. Он с интересом начал ее перелистывать. По-видимому, это был томик стихов какого-то восточного поэта. Конечно, Генрих ни слова не мог в нём понять, но это была книга, которую, наверное, не столь давно держала в своих руках его любимая, потому, присев на софу, он с волнением стал перелистывать страницы, вглядываясь в витиеватый восточный шрифт, весьма отличавшийся от европейского письма, и вдруг нечаянно задел какой-то предмет, немного оцарапавший ему руку. Оторвавшись от книги, государь увидел на краю софы изящную ивовую кошелку. Ланшеронские дамы имели обыкновение брать такие кошелки в дорогу, поскольку они занимали в карете мало места, но при этом в них можно было вместить множество всякой всячины, столь милой чувствительному женскому сердцу.

С легкой улыбкой на устах Генрих взял в руки кошелку, видимо, в спешке забытую Эльнарой, ничуть не сомневаясь, что сейчас увидит внутри корзинки разную забавную мелочь, которой его любимая, как и любая другая женщина, наверняка придавала большое значение. Однако, к огромному изумлению короля, на самом верху кошелки, сразу под крышкой, он обнаружил небольшой портрет некоего мужчины. Приглядевшись, Генрих без труда признал в нём Сержио Пантоки, одетого в старинные рыцарские доспехи. До крайности потрясенному монарху потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Отложив портрет в сторону, он решительно вытряхнул на софу всё содержимое кошелки. На самом дне корзинки действительно оказалась всякая мелочь, включая кипу тонких надушенных шелковых платочков, однако сразу же под портретом лежал мужской плащ серого цвета. Внимательно рассмотрев его со всех сторон, на внутренней подкладке плаща разъяренный государь обнаружил вышитое серебристой нитью имя владельца – Сержио.

Острая боль пронзила сердце Генриха. Он был сильный и отважный воин, которому не раз приходилось смотреть в лицо смерти, были в жизни печальные случаи, когда его предавали близкие люди, довольно рано ему пришлось познать горечь разочарований и утрат, но ещё никогда Генриху не было столь мучительно больно, как в это короткое мгновение, когда он вдруг невольно узнал, что сердце его любимой принадлежит другому мужчине. Не выдержав этой ужасной душевной боли, Генрих беззвучно зарыдал и повалился ничком на софу, бессознательно сжимая в больших руках ленты и шелковые платочки, зеркала, всевозможные щеточки, которыми ещё недавно пользовалась его Эльнара. Вдруг одно продолговатое зеркальце в его руках треснуло, этот негромкий, но отчетливый звук привел в чувство несчастного государя. Обтерев лицо платочком, он вновь сложил в кошелку вынутую из неё мелочь, портрет спрятал в наружный карман своего камзола, а плащ связал узлом и, уже не задерживаясь, покинул покои графини Ангалесской, радуясь, что пока он спускался вниз, никто не встретился на его пути.

Вернувшись во дворец, Его Величество вызвал в кабинет начальника королевской стражи и приказал ему немедленно разыскать и доставить пред его светлые очи рыцаря Сержио Пантоки, после чего он был вынужден вновь взять на себя роль радушного хозяина. Угостив съехавшихся к нему со всей Европы гостей отменным ужином, он вышел во двор и лично попрощался с каждым из них, ничуть не сомневаясь, что уже завтра все эти с виду весьма доброжелательные особы, пылко заверяющие его сейчас в своих искренних дружеских чувствах, с удовольствием начнут разносить разные небылицы по поводу несостоявшегося венчания ланшеронского монарха. А больше всего времени у Генриха Бесстрашного отнял его кузен, король Франции Карл Прекрасный, которому очень не хотелось покидать гостеприимный Ласток, вот он и растягивал прощание, как только мог.

Попрощавшись, наконец, с Королем грез, Генрих VI поспешно ушел к себе в кабинет, где он принялся ходить из угла в угол, обдумывая внезапно открывшиеся ему вещи. Вскоре явился камергер и доложил, что королевская стража исполнила приказание Его Величества и доставила во дворец Сержио Пантоки. Нахмурив брови, государь сошел вниз.

Судьба столкнула Генриха Бесстрашного с Сержио Пантоки осенью прошлого года, когда уже в самом начале их войны с Испанией Пантоки, добровольно вступивший в ряды королевской армии, сразу показал себя, как отважный смелый воин, одинаково хорошо владеющий и шпагой, и луком, и кинжалом. А в скором времени он снискал себе огромную славу, защищая крепость Лякруа, где в те дни размещался госпиталь для тяжелораненых солдат, за что был удостоен почетного звания рыцаря, которым в Ланшероне было принято награждать самых доблестных и особо отличившихся воинов. Неудивительно, что, когда на восточные границы Ланшерона напала Австро-Венгрия, собираясь на новую войну, Генрих VI, даже не раздумывая, доверил командование королевскими отрядами, коим предстояло завершить войну с испанцами, рыцарю Пантоки, как отважному и здравомыслящему воину, к мнению которого всегда прислушивались и бывалые солдаты, и убеленные сединами маршалы. Судьба баловала Сержио Пантоки геройской славой. Едва одержав победу над испанцами, с отрядами королевской армии вскоре он освободил столицу от тайного ордена кустодов и стал подлинным героем в глазах населения Ластока. Народная молва превозносила его доблесть, а Генрих Бесстрашный начал присматриваться к рыцарю Пантоки. Ведь король очень нуждался в надежных людях, поскольку надеялся со временем отойти от воинских дел и посвятить себя семье, как поступил когда-то его отец. Однако, похоже, эти надежды оказались несколько преждевременными.

По поводу портрета, обнаруженного в покоях графини Ангалесской, Генрих VI мог предположить только одно: по всей видимости, Эльнара была уверена, что на нём изображен Сержио Пантоки, который, очевидно, был ей очень дорог, если она намеревалась взять его портрет с собой в дорогу. Однако, как попал к Красе Востока плащ рыцаря Пантоки, для государя так и осталось загадкой. Подтвердив, что плащ действительно принадлежит ему, на все прочие вопросы Сержио отказывался отвечать. Терзаемый ужасной ревностью, монарх ушел, приказав камергеру запереть рыцаря Пантоки на замок до завтрашнего дня, когда на слушаниях закрытого королевского суда будет решаться судьба человека, который навлек своим поведением тень недопустимого подозрения на невесту государя и мать престолонаследника.