Читать книгу Искажение - Кристина Двойных - Страница 3

Доза адреналина, попавшая мне в кровь, оказалась несоизмеримой с преодоленной высотой. Я просто свалилась с лавки. Но секунду назад я была свято уверена, что скатываюсь с края платформы под поезд. В ушах шумело, сердце бешено колотилось. Приземление на плечо оказалось не очень удачным.

Доля везения на сегодня закончилась. Теперь придется разбираться с тем, что осталось.

Медленно поднявшись, я огляделась: что же случится дальше?

Я больше не могла перемещаться в межпространство самостоятельно. Я больше не видела его, проходя через срезы. Сегодня мне пришлось воспользоваться тремя – и трижды межпространство ускользало от моего восприятия, делая магию перемещения бесшовной и практически незаметной. Но никто не закрыл межпространственные коридоры. Никто не уничтожил порожденные межпространством искажения – оттиски моих воспоминаний о реальности, – и теперь они пришли, чтобы найти свое место рядом со мной.

Подсвеченная фонарями площадь расплывалась перед глазами. Рембрандта на постаменте сменил советский солдат с винтовкой, а ночных дозорных у изножья – танкисты и летчики с рельефа из московского метро. Я быстро подняла распластанные «Последние чудеса» и выпавшие из них страницы дневника Финеаса Гавелла; вовремя, потому что бетонные плиты начали проседать под моими ногами. Переместившись в безопасность на газон, я наблюдала, как посреди площади Рембрандта появляются ступеньки, уводящие под землю, в темноту.

Через секунду это уже был спуск на старую ветку метро Будапешта – характерно узкий, обрамленный желтыми перилами. Несмотря на ночь и неровный свет фонарей, с темнотой в этом спуске было что-то не то. Она подступала неестественно, со второй ступеньки, и была густой настолько, что спрятаться в ней могло что угодно. Я не спустилась бы туда ни за что на свете.

Сердце все еще билось так, словно я только что завершила марафон. Инстинкты вопили мне бежать, но я понимала, что это бесполезно. И даже если я закрою глаза, пытаясь спастись от искажений, они проникнут и по ту сторону век.

Они всегда до меня доберутся.

Беспомощность наполнила мои глаза слезами, и я крепко зажмурилась, стараясь хотя бы не дать себе разрыдаться посреди пира галлюцинаций.

Стоило закрыть глаза, и в нос ударил запах сырой земли, мха и влажных камней. Я снова находилась в Лабиринте, на стыке реальности, межпространства и бесконечной тьмы.

Из всего этого не было выхода. Последние двенадцать часов я только и делала, что надеялась. Надеялась, что справлюсь, что придумаю гениальный план и спасу Данте. Даже мечтала, как прослежу, чтобы Анджела получила по заслугам.

А ведь это было так наивно с моей стороны. Не стоило позволять себе заходить так далеко в мечтаниях. Я потеряла связь с межпространством. Я вымотана. И, как это ни прискорбно, я не могу спасти даже саму себя.

Перед глазами взметнулась призрачная вуаль, и я, не понимая, частью какого мира она является, взмахнула рукой в попытке ее прогнать.

– Эй, эй, полегче!

Незнакомая девушка втащила меня в бледный круг света от ночного фонаря и, вцепившись пальцами мне в плечи, что-то спросила. От удивления, что галлюцинации отступили, и неожиданности я не расслышала ни слова. У девушки были короткие белые волосы, слегка завивающиеся возле ушей, такие же бледные брови и ресницы, и удивительные, инопланетянские глаза: темно-карие радужки заполняли почти весь разрез. У нее было лицо человека, которому не все равно, и это предопределило мое отношение к ней с первой секунды.

– Ты ангел? – спросила я решительно. Титул Мисс Городской Сумасшедшей будем моим.

– Что? Нет, – засмеялась девушка, предусмотрительно не убирая рук с моих плеч – если бы она сделала это, я, возможно, пересчитала бы брусчатку под ногами собственным лицом. – Меня зовут Сага. Ты в порядке?

Я глядела на нее во все глаза, не вполне веря, что она не исчезнет, стоит мне на миг отвлечься. Сага была высокой, выше меня на полголовы, и казалась абсолютно неземной, а неверное желтоватое освещение площади Рембрандта в ее присутствии навевало мысли о церковных свечах. Совершенно неожиданно в ночном амстердамском воздухе повеяло не каннабисом, а ладаном.

Она правда не ангел?

– Нет. Я совсем не в порядке.

– Слушай, я знаю, что с тобой произошло, – доверительно шепнула Сага, сопровождая меня обратно к лавке, где все еще лежали недоеденный чизбургер и детская пачка сока. – Мы вместе со всем разберемся, я обещаю. Ты только не волнуйся.

В каждом ее движении сквозила заботливая сила, руки, поддерживавшие меня, были как объятия теплого пледа. И если существовала любовь с первого взгляда, то к Саге я с первого взгляда воспылала доверием. В борьбу с ним тотчас же бросился весь мой горький опыт, но тем временем я безропотно позволила Саге усадить меня на лавку и поправить сбившийся набок капюшон.

– Тебе сейчас кажется, что весь мир сошел с ума, – сказала она. – Дело в том, что сегодня в метро ты нащупала срез… Отыскала тайный маршрут между двумя городами, которые на самом деле метро совсем не связаны. В это сложно поверить, но…

Так, стоп. Этот этап я уже проходила. На станции метро в Киото. Когда меня, потерянную и потерявшую больше, чем я тогда могла представить, встретил Дмитрий.

– Погоди, я в курсе про срезы, – перебила я, и заботливая Сага вмиг стала растерянной.

– Откуда?

Лишенный теплых покровительственных ноток голос зазвучал отрезвляюще. Сага на секунду прищурила свои удивительные глаза.

– Погоди, я же тебя знаю! – воскликнула она с такой радостью, будто разгадала сложный ребус. – Я же видела тебя… точно! В старом особняке Гавелла. В Праге.

– Ты тоже работаешь на Анджелу?

– Нет, я с Дозорными. – Как будто я знаю, что это означает. – А ты, получается, одна из ее курьеров?

Откат после ангельского появления Саги был тяжелым. Я почувствовала себя вдохновленной проповедью прихожанкой, вышедшей из церкви в мир, полный горя и жестокости, и предсказуемо почувствовавшей себя обманутой.

– Бывший ее курьер, – коротко поправила я.

Сага хмыкнула и достала из кармана своей джинсовой в мелкий белый горошек куртки пачку сигарет.

– Не знала, что вам можно увольняться.

– Я сбежала.

– О… ну, не удивительно. Мы уже делали ставки на то, как долго продержится ее маленький бизнес.

Я окончательно убедилась, что ее глаза столь удивительны благодаря необычным линзам. Прости, Клара, ангелов не существует. Пока только демоны, встречавшиеся тебе на пути, оказывались настоящими.

Ненависть, которую я обнаружила в себе ранее, вновь пустила обжигающие корни в моей груди. Делали ставки. Пока Шейн резал руки, не в силах вспомнить о смерти Захара. Пока Женевьева отбивалась от домогательств уродов, которым мы доставляли посылки. Пока Нана и Оскар молчали, обремененные каждый своей ношей. Все мы варились в адском котле, некоторые из нас не догадывались, откуда все эти огненные брызги и жарища, Анджела занималась бизнесом, а некие Дозорные, возможно, знавшие обо всем, что происходило в Особняке, – делали чертовы ставки.

– Я поняла, что ты и твои друзья-Дозорные очень весело проводили время. А теперь, может, объяснишь, кто вы вообще такие? Кто ты такая? И как ты меня нашла?

Уловив в моем тоне гнев, Сага заметно расстроилась, но, отложив сигареты, постаралась ответить по существу:

– Я кастигар ордена Дозорных.

Кастигары. Вигилары. В записях Финеаса были эти слова! Где-то в мире уже больше ста лет существовал целый орден, занимающийся пространственными аномалиями. И теперь этот орден в лице высокой девушки со странными линзами настиг меня.

– У нас произошел переворот пару дней назад, – продолжала Сага, хрустя пачкой сигарет. – Анджела Боттичелли переманила на свою сторону одного из старших Дозорных, Дмитрия Соболева, а остальным затыкала рты деньгами. Старшие Дозорные не реагировали на нарушения, а от нас, новичков, истинное положение дел скрывалось. Так было бы и дальше, если бы Ласло не узнал правду. И когда мы поняли, что происходит, нам ничего не оставалось, кроме как устранить стариков от власти.

– И что вы будете теперь делать? – спросила я, немного удивленная совпадением: целых две структуры – особая служба доставки Анджелы Боттичелли и старый коррумпированный орден Дозорных – разрушились практически в один день.

– Мы собираемся навести порядок, – с готовностью сказала Сага, как будто этот ответ давно вертелся у нее не языке. – Держать пространственных преступников подальше от реальности. Держать все срезы под контролем. И искажения тоже.

– Значит, ты здесь из-за моих срезов… – Я заметила, что статуя Рембрандта, точнее, советского солдата, превратилась в бесформенную массу перед новой порцией метаморфоз, и во мне зажглась надежда. – Поможешь закрыть оставшиеся после них коридоры?

– Коридоры, оставшиеся после твоих трех срезов, детка. – Сага впечатленно присвистнула. – И два из них – абсолютно свеженькие. До сих пор я считала, что в Амстердам можно попасть исключительно через Тюнель. Конечно, тебе, должно быть, сейчас вообще хреново из-за искажений, но это мы поправим. А два новых среза за день – это очень круто.

– Спасибо, – неловко пробормотала я. На постаменте над медленно плавящейся военной инсталляцией стоял бронзовый Ван Дейк, баюкающий в руках огромную ящерицу. Следовало поторопиться. Я поднялась, и Сага, печально вздохнув, спрятала так и не распакованную пачку сигарет в карман.

– Ты права. Уже полдесятого. Надо поторопиться, чтобы успеть заскочить во все последние вагоны в нескольких временных зонах… Кстати, я же забыла спросить твое имя.

Я выкинула холодные остатки чизбургера в урну и подняла «Последние чудеса».

– Клара.

Сага посмотрела на меня со смесью удивления и восторга. С ее линзами это выглядело впечатляюще.

– Клара? Данте рассказывал о тебе! Ты та самая девочка-аномалия. Божечки, я так рада знакомству! – Она схватила мою руку и энергично ее затрясла. – Я, конечно, забегаю наперед, но Дозорные были бы очень не против заполучить тебя в свои ряды.

Большинство ее слов после «Данте» пролетели мимо моих ушей. Я непроизвольно сжала пальцы Саги.

– Откуда ты знаешь Данте? – ахнула я, разом вспоминая все недели и месяцы, когда он не появлялся в Особняке, и соединяя крохи информации невидимыми нитями. – Он один из Дозорных?

– Не совсем. Но он часто бывает у нас. Он что-то вроде вольного посетителя. Но давай отложим вопросы на потом, ладно? – Сага утешающе погладила меня по плечу. – Обещаю, когда мы разберемся с твоими искажениями, я приведу тебя в безопасное место, где ты найдешь ответы на все свои вопросы. Но сначала – искажения.

– Хорошо, – сказала я, старательно игнорируя то, что брусчатка у меня под ногами превращается в расписные полы зала в стиле рококо. – Веди.

***

Сага знала множество маршрутов и с радостью разделила мою ответственность, активно советуя и предлагая, пока мы не сошлись на варианте, который устраивал нас обеих. В итоге мы решили вернуться в Будапешт через Стамбул, а затем пройти мой сегодняшний путь повторно, уничтожая оставшиеся в межпространственных коридорах искажения. Небольшой крюк позволил бы сэкономить время на поиске обратных срезов, которых на пройденных участках могло и не оказаться.

Первый срез прошел удачно – перед глазами на миг вспыхнуло то, что я могла бы назвать границей между реальностью и межпространством, – и вагончик фуникулера Тюнель остановился на станции Бейоглу.

– Все нормально? – спросила Сага. Кажется, за тот час, что мы знакомы, я услышала от нее этот вопрос не менее пяти раз.

– Не смогла разглядеть межпространство, – призналась я. – А у тебя все получилось?

– Угу. Искромсала наших с тобой двойников и кучу искажений помельче. Там столько статуй и картин. Оказывается, ты большая любительница искусства.

– Это обманчивое впечатление. – Я поежилась, вспомнив о злосчастном «Пшеничном поле с воронами».

– То есть, ты не любишь искусство? – подняла бровь Сага, опираясь спиной на расписанную в турецком стиле стену.

Знает ли она об исчезающем Лабиринте в Особняке Гавелла и о том, что эта странная конструкция делает с теми, кто туда попадает? Я была мало в чем уверена и до того, как Данте рассказал, что меня стерли из реальности, а теперь дела с этим обстояли еще хуже. Даже собственное имя – мое ли? – звучало как повод для дискуссии. Люблю ли я искусство? Или просто привыкла к нему?

– В Особняке довольно много картин, – ответила я, ясно показывая, что не хочу говорить об этом. – Возможно, я попросту насмотрелась на них, пока там жила.

И, чтобы сгладить резкость, я спросила:

– Слушай, а что у тебя за оружие? Ну, из света. Которым ты разрушаешь искажения.

– Бродэкс.

– А что это? Какая-то… булава?

– Викингская боевая секира, – пояснила Сага, кажется, ничуть на меня не обидевшись. – Видимо, эта штука в межпространстве, которая создает для нас оружие, решила, что, раз я шведка, это будет забавно подчеркнуть.

– О. – Неожиданно для себя я поняла, что улыбаюсь. – Это мило. У меня просто кинжал.

Был. До того, как его свет искрошился о живую тьму.

Интересно, что «эта штука в межпространстве» пыталась подчеркнуть, создавая для меня кинжал? Что она подразумевала, вручая Данте боевую косу?

– Кинжал – это тоже круто, – заверила меня Сага, неправильно поняв мою озадаченность. – Наверняка с ним не чувствуешь себя так глупо, как когда тебе предлагают рубиться с искажениями топором на длинной ручке. Серьезно, я даже сходила на несколько уроков исторического фехтования, чтобы не растерять в межпространстве всю самооценку.

Из тоннеля медленно выплыл вагончик, и мы забрались в него. Через еще две поездки туда-сюда на подземном фуникулере поезд доставил нас в Будапешт, на синюю ветку, работавшую только по будням. Поскольку я понятия не имела, какой сегодня день, было неплохо внести хотя бы эту крошечную ясность – не суббота и не воскресенье.

Мы перебрались на старую ветку, где оставался вход в первый из межпространственных коридоров, открытых мною сегодня.

Когда дверцы вагона сошлись, и кряхтящий от историчности поезд двинулся в темную неизвестность, Сага, вопреки ожиданиям, даже не подумала о том, чтобы взять меня за руку. Я решила, что она сделает это непосредственно перед срезом – чтобы все искажения, проникшие в реальность, потянулись за мной в межпространство, где их можно будет уничтожить.

Но этого не случилось.

Мы вышли на станции в Киото, и я обеспокоенно посмотрела на Сагу.

– Получилось?

– Естественно. А почему могло не получиться?

Я почувствовала себя глупо.

– Ну, ты не взяла меня за руку.

– Эм… – Сага легкомысленно улыбнулась. – Прости, но мы пока еще не так близко знакомы.

– Погоди-ка, – нахмурилась я. – Разве ты не должна взять меня за руку, чтобы искажения отреагировали на меня и… ну, притянулись в межпространство из реальности?

– Нет, – сказала Сага. Кажется, ее немного задела моя серьезность. – Вполне достаточно, чтобы ты просто прошла через срез рядом со мной, как обычно.

– А если ты возьмешь меня за руку? – не унималась я.

– Кастигар может взять за руку вигилара, чтобы позволить тому увидеть межпространство.

Прозвучало несколько заученно, будто одна из базовых теорем. Возможно, для Дозорных это и были теоремы – смелые попытки запихнуть необъяснимое в термины и взаимосвязи. И хоть мне все это пока было чуждым, в голове уже сложилась картина, в которой вигиларами назывались курьеры, бездумно открывающие срезы в метро, а кастигарами – их невидимые преследователи, ныряющие в межпространство и следящие, чтобы ни одно искажение не покидало его пределы.

– Но это так, бонус, – продолжала Сага. – В затягивании тебя в межпространство нет нужды. Разобраться с искажениями и закрыть коридор я могу и без твоего непосредственного участия.

Вот как. Получается, тогда весной Данте взял меня за руку просто так? Показал мне межпространство, хотя в этом не было настоящей необходимости. Познакомил с тем, что всегда находилось рядом, но было скрыто от меня. Просто так?

Нет, не просто так.

Едва мы познакомились, Данте начал осторожно разламывать скорлупу лжи, сковывавшую мой мир. А все его предупреждения не доверять Анджеле, все его обещания «не спасать меня», если что, – все это были просто попытки защитить меня от правды и ее последствий до того, как он сам сможет быть со мной откровенным.

Я верну его. Я верну его, даже если после этого от меня ничего не останется.

– Ну чего ты приуныла? – Обеспокоенный голос Саги донесся до меня словно через подушку. – Искажения?

– Да, – сдавленно пискнула я: бетон под моими ногами начал превращаться в эскалатор и куда-то меня тащить.

Когда искажения предпринимали очередную попытку вторгнуться в мое восприятие, Сага замечала мою растерянность или испуг, или ничем не оправданный порыв осесть на пол, – и разговаривала со мной о какой-то чепухе, поддерживая за плечи, пока искажения не отступали. Вот и сейчас.

Никогда в жизни практически незнакомый человек не проявлял ко мне столько заботы. Ну, точно не в той жизни, что я помню. Это должно было насторожить меня, и я ни на секунду об этом не забывала, но и поделать ничего не могла – Сага нравилась мне не меньше.

Атака искажений оказалась слабее предыдущей. До открытия метро в Москве оставалось четыре часа, и проводить их на станции нам обеим не хотелось. Мы поднялись в город и осели в комнатке ближайшего караоке-бара. Пока моя спутница ходила за двумя порциями молочного чая с тапиокой, я задремала на диванчике под навязчивую заставку на огромном телеке. Потом мы срезали в Москву, а оттуда – в Амстердам, закрыв последний из межпространственных коридоров. Просыпающаяся столица Нидерландов встретила нас уже не летней прохладой и мелко моросящим дождем.

Искажения окончательно от меня отстали.

Зевая, мы шли по улицам, которые больше не норовили меняться у меня на глазах. За спиной постоянно раздавались трели сигнальных звоночков, и нас объезжали велосипедисты – улыбчивые и неизменно желающие доброго утра.

– Куда мы теперь? – спросила я Сагу, как раз закончившую махать милой пожилой леди на велосипеде.

– Ты раньше проходила через двери?

«Двери» прозвучало так неожиданно зловеще, что я передумала озвучивать дурацкую шутку. «Всю жизнь через них прохожу, и ты сама же только что видела».

Срезать через двери в Особняке умела только Женевьева, и, насколько я помнила, ей запрещали искать новые пути. Срезать через метро безопасно – ты просто еще один безликий пассажир, незаметно появившийся в заполненном безликими пассажирами вагоне. Реальность с легкостью сглаживает вызванные тобой круги на воде. Но если воспользуешься дверью и неожиданно объявишься посреди романтического свидания или на собрании тайного культа – естественно вписать твое появление в ход событий будет гораздо сложнее.

– Не уверена, – ответила я. Считалась ли «дверью» та дверь, что неожиданно появилась, а затем исчезла за моей спиной, когда искажение Данте втолкнуло меня в Лабиринт?

– Здесь где-то была одна…

Сага остановилась и прищурилась, озираясь. Мы как раз оказались в уютненько обособленном жилом квартале недалеко от центра, напротив двухэтажного домика со стенами, выкрашенными в мятный, и балкончиком, перила которого ломились от подвесных вазонов с цветами. Циферки – 14 – блестели на входной двери, и лицо моей спутницы просветлело.

– Нам сюда, – объявила Сага и направилась к двери. Я испуганно поспешила за ней: вряд ли попытка вломиться в чужой дом останется незамеченной.

– Подожди, ты уверена?

Сага подтянула левый рукав и накрыла ладонью замочную скважину. Это выглядело безобидно, но очень странно, и я подошла ближе, пытаясь понять, что она делает. А затем Сага резко дернула ручку и, поймав меня за локоть, втянула след за собой в открывшуюся без всякой на то причины дверь.

В это время в домах полно света, но мы вломились в кромешную темноту. Но еще до этого, на уровне дверного проема меня пронзило неожиданное предчувствие, едва уловимое и тяжелое; предчувствие, что вот-вот должно произойти что-то плохое. Оно было настолько правдоподобным и страшным, что я вывалилась в темноту дрожа от ужаса и всем сердцем веря, что миру в считанные секунды наступит конец. Полчища мурашек не раз промаршировали вверх и вниз по спине, прежде чем я заметила несостыковку в своих собственных чувствах. Во-первых, со мной за последние дни произошло так много плохого, что на новые неприятности реакция просто не могла быть настолько бурной. Во-вторых, Сага, бессильно опершаяся на стенку какого-то киоска, выглядела так, словно ее сейчас стошнит. Значит, это был не настоящий ужас. Просто эффект от путешествия через двери-аномалии.

Неудивительно, что, сколько я ее помню, Женевьева всегда пребывала в дурном настроении.

– Все нормально? – спросила меня Сага, даже не подозревая, что только что побила собственный рекорд по обеспокоенным вопросам. Она сама дышала так тяжело, что это мне следовало спросить ее о самочувствии. Но момент был упущен.

Глаза привыкли к темноте, и я поняла, что мы находимся на бетонной платформе без облицовки, по ту сторону дверцы небольшого винтажного киоска для продажи газет или чего-то в этом роде. Выбитое стекло хрустело у меня под подошвами.

Освещения на платформе не было никакого – лишь ряд тусклых лампочек толстыми светляками разместился вдоль путей. Гул, который, я думала, стоял только у меня в ушах, усилился, а затем мимо нас промчался поезд. Без остановки.

Я тронула дверь киоска, через которую, получалось, мы сюда и попали. Она со скрипом поддалась, и внутри я увидела многослойную белую паутину, над которой явно трудились десятки поколений пауков.

Единственную лестницу наверх перекрывали обвалившиеся балки. Мы с Сагой находились на закрытой станции метро, и выхода с нее не было.

– Что это за место? – Мой голос прозвучал неестественно высоко. Похоже, Лабиринт разбудил во мне страх закрытых пространств. Но если из Лабиринта мне удалось выбраться, то отсюда – с заброшенной станции, где не останавливается ни один поезд, – я не спасусь никак.

Пока межпространство игнорировало меня, я оставалась совершенно беззащитной.

– Мы в Лондоне. – Сага поравнялась со мной. – Вернее, под Лондоном. Это станция Святой Мэри. Ее использовали в качестве бомбоубежища во времена Второй Мировой. Внешний вестибюль был разрушен Блицем, поэтому выхода отсюда как бы нет. Но ты не переживай… Очевидного выхода нет, но мы воспользуемся неочевидным.

Я повернулась к ней: Сага все никак не могла надышаться. Настал мой черед беспокоиться о состоянии спутницы.

– Ты в порядке?

– Нет, но скоро буду, – вымученно улыбнулась она и посмотрела на наручные часы. – Это все двери. Они меня не любят. Каждый раз – как через лопасти мясорубки. Но, к сожалению, иначе в Дозорный Дом не попасть.

Дозорный Дом. Звучало куда интереснее, чем «Особняк». Я почувствовала легкую досаду за то, что не придумала своему бывшему дому название позвучнее.

– А что именно ты чувствуешь, проходя через двери?

– По-разному. Иногда жуткий холод. Иногда после у меня начинают кровоточить основания ногтей. Иногда я слепну на несколько минут. Сейчас мне как будто изо всех сил врезали под дых. – Сага поморщилась и потерла солнечное сплетение. – А что было у тебя?

– Мне стало очень страшно. Но это довольно быстро прошло.

Сага усмехнулась.

– Везучая.

– Значит, на каждого двери производят разный эффект?

– Угу. Но от чего именно это зависит, неизвестно. Может, от даты рождения или того, что ты съела на завтрак. Или вообще не от человека, а других, сторонних факторов.

– Как думаешь, почему это так? После срезов я никогда не чувствовала ничего подобного.

– Срез в метро – это стабильный поток, который всегда вынесет тебя в одно и то же место. А двери – подлые создания. В отличие от срезов, они открываются практически для всех, но за свои услуги берут плату. – Сага помолчала, пока мимо нас промчался еще один поезд. – Твой страх, твою боль. Иногда твою кровь. Я слышала, что некоторые вигилары умеют с ними договариваться, но двери не слишком стремятся соблюдать договоренности. Никогда не знаешь наверняка, что окажется по ту сторону. И никогда не можешь быть уверена, что обнаружишь себя по ту сторону целой и невредимой.

Похоже, именно через подобную дверь Данте и вернулся в Прагу из Киева, когда я приложила его о дверь вестибюля метро и сбежала. Какую плату принес он? А Женевьева? Она ведь обнаружила несколько связанных дверей-аномалий прямо в Особняке и не единожды ими пользовалась. Возможно, Женевьеву двери просто любили больше, чем Сагу, и она была как раз из тех вигиларов, которые умели договариваться.

Но весь опыт Саги с дверями-аномалиями был ужасным.

– Звучит опасно, – нахмурилась я. – Но тем не менее, вы их используете.

Сага пожала плечами и еще раз поднесла к глазам часы.

– Только самые изученные и только при необходимости. Например, если случилось пространственное нарушение. Или всплеск искажений. Нужно быстро оказаться на месте, так что другого выхода у нас нет.

Закатав рукава, она принялась копошиться в небольшой поясной сумке.

– Если бы у всех был такой дар, как у тебя, – продолжала Сага. – Дозорным было бы куда проще нести службу. Я уже молчу о стерильности.

Она достала небольшой перочинный ножик и антисептический спрей. Прежде, чем я успела что-то сказать, Сага зажмурилась и полоснула себя по ладони. Две полоски крови свесились с краев пореза, темные капли закапали на пыльный бетон.

– Что ты делаешь? – охнула я. Сага выглядела так, будто ее сейчас стошнит.

– Пытаюсь договориться с дверью, чтобы вывела нас отсюда, – сдавленно пояснила она, подходя к киоску. – Всего существует пять дверей, через которые можно попасть в Дозорный Дом. И три из них, к несчастью, любят кровь.

Она обхватила ручку дверцы киоска, через которую мы сюда попали, и зашипела от боли – а через миг этому шипению вторил металл под ее ладонью. Мне почудился запах расплавленной кожи, и я подскочила к Саге, чтобы помочь, но в этот момент дверь отворилась.

– Не отставай! – приказала Сага и исчезла внутри.

***

Света здесь было непривычно много. Он лился из высоких окон, параллельными полосами ложась на пол, падал на стеклянную поверхность журнального столика и подсвечивал лепестки ромашек в невысокой вазочке, делая их прозрачными. Его тепло я ощущала на своей коже. После мрака и сырости заброшенной станции это было как нельзя кстати.

– Вот мы и дома, – объявила Сага, жмурясь, как довольная кошка. Перемена между ней сейчас и той ее версией, что справлялась с тошнотой и поила ручку старой двери своей кровью, была разительной.

– Как твоя рука?

Она продемонстрировала мне невредимую ладонь. Но ведь я сама видела и нож, и кровь. Или?.. Сага улыбнулась моему смятению.

– Я не знаю, как это работает. Главное – работает. Иначе бы мы все ходили со шрамами на ладонях, как какие-то культисты.

– О, Сага. – Невысокая полная девушка с затейливой прической из нескольких кос быстро шла к нам. – Ты вернулась… с компанией.

– Компанию зовут Клара, – охотно представила меня Сага, заправляя за уши спутанные льняные волосы. – Клара, знакомься, это Мирослава. Она, можно сказать, душа Дозорного Дома.

У Мирославы было аккуратное круглое лицо и подвижные тонкие брови. Светло-голубые глаза смотрели из-под них не враждебно, но настороженно. Душа Дозорного Дома не была открыта для всех желающих.

Мирослава кивнула мне, не сводя изучающего взгляда. Я улыбнулась, подозревая, что выглядит это фальшиво, и она точно поняла, что я ее боюсь.

– Подожди меня на кухне, хорошо? – попросила Сага. – Я приведу себя в порядок и приду за тобой.

– Я покажу, где кухня, – вызвалась Мирослава. – И умывальник.

Она отвела меня в ванную, и под ее надзором я вымыла руки. Мыло пахло жвачкой. Мирослава молча подала мне небольшое полотенце из пестрой стопки, и, молча же забрав его, бросила в корзину для использованных полотенец. Поначалу я была благодарна, что Мирослава не задает никаких вопросов, но вскоре чувство, что это не мешает ей молчаливо оценивать меня и делать неутешительные выводы, вынудило меня мучительно и безуспешно думать над поводом завязать разговор.

– Не переживай, – сказала Мирослава. Похоже, ее холодный взгляд ввел меня в заблуждение, и она не была настроена ко мне так уж неприязненно. – Мы все когда-то пришли в Дозорный Дом впервые. Скоро ты здесь освоишься.

Пожалуй, только сейчас я поняла, что, в представлении Саги, Мирославы и, наверное, всех, кого я здесь еще встречу, я пришла сюда, чтобы остаться. Но так ли это? Я сама не знала. Любому человеку необходимо место, которое он может считать своим домом. Особенно такому потерянному, вырванному из жизни с корнями человеку, как я.

– Спасибо.

– Но, думаю, я должна сказать, что… – Мирослава замялась, явно подбирая правильные слова. – На днях в Дозорном Доме произошли серьезные перемены.

– В руководстве, – понимающе кивнула я.

Мирослава чуть нахмурилась, очевидно, догадавшись, кто мне проболтался. Прости, Сага, за грядущий неприятный разговор.

– Верно. В общем, мы еще не вполне наладили процессы, поэтому все здесь может показаться тебе… довольно неприветливым. Если нужна будет помощь, обращайся к Саге или ко мне. – Мирослава улыбнулась, и мне почему-то подумалось, что она делает это нечасто. Ее улыбка казалась особо ценной. Увы, это не делало ее искренней. – Я пока подготовлю для тебя комнату.

Мирослава удалилась вглубь дома, а я зашла на кухню – просторную, светлую, с двумя прямоугольными столами и невесомыми занавесками на окнах. Широкоплечий парень в красной футболке колдовал над эмалированной кастрюлькой у плиты. Услышав мои шаги, он обернулся. Даже если мое появление его удивило, это никак не отразилось у него на лице.

– Привет. Я Любомир.

– Клара.

– Ты не против скрэмбла, Клара?

Что бы ни говорила Мирослава, это было очень даже приветливо. Не исключено, что у нас просто разные критерии. Ей просто никогда не доводилось жить под одной крышей с Женевьевой, которая долгое время только и делала, что фыркала и закатывала глаза в моем присутствии.

– Не против.

Любомир кивнул, чтобы я садилась, и вернулся к готовке. С его стороны приглушенно зашипело, и кухню заполнил аромат жареного бекона. В который раз я вспомнила, что все эти дни чертовски не доедала. Я выбрала ближайший стул с резными ножками и мягкой спинкой, и затаилась на нем.

Происходящее вызывало у меня смешанные чувства. Все казалось нереальным. Затопленный солнцем коридор и ромашки, маленькие полотенца для рук и тарелка со скрэмблом, томатами и полосками бекона, приземлившаяся передо мной. Здесь было хорошо. Но это место также являлось отчетливо чужим, и только экземпляр «Последних чудес», с которым я не решалась расставаться, утешающе лежал на коленях, словно говоря: вот я. Я тебе не чужой. Выше нос, Клара.

Завтрак оказался превосходным, о чем я незамедлительно сообщила Любомиру. Тот довольно заулыбался и, достав из холодильника (в два раза большего, чем тот, что стоял на крохотной кухне в Особняке) масло и яйца, начал готовить новую порцию. Похоже, он намеревался простоять у плиты целое утро, кормя всех вошедших своим скрэмблом. Может, это его способ справляться с серьезными переменами.

Я уже почти закончила со своей порцией, как дверь резко распахнулась. Но вместо Саги на кухню влетела маленькая азиатка с двумя хвостиками, перехваченными пушистыми розовыми резинками. Не замечая меня, она подбежала к Любомиру, подпрыгнула, обвивая его мощную шею тонкими ручками, и повисла, пускаясь в веселую, как птичьи трели, болтовню. Любомир что-то тихо ответил ей, невозмутимо взбивая яйца в кастрюльке. Казалось, она для него не тяжелее перышка.

Я догадалась, что они – пара. Их странный тандем напоминал о носороге и маленькой птичке, сосуществующих в идеальном симбиозе.

Обменявшись с Любомиром несколькими фразами, девушка спрыгнула на пол и направилась ко мне. У нее были острые глаза и высветленные до кремовой желтизны брови.

– Привет, Крара. Меня зовут Сэцуко. Ты из России?

Из Особняка. Из ниоткуда. Как я могу знать?

– Из Чехии.

По крайней мере, это было недалеко от правды. Возможно, конечно, что родом я была из Венгрии. Как-то же я объяснилась с тем велосипедистом на Цепном мосту! Сэцуко серьезно кивнула – как мне показалось, намного серьезнее, чем требовала ситуация.

– Какая у тебя группа крови?

– Не знаю.

– Как так?

Я почувствовала раздражение. Как так? Меня стерли из реальности. Группа крови, дата рождения и прочие вещи, которые должны были отскакивать у меня от зубов, просто исчезли из моей головы. Но я не собиралась рассказывать это бесцеремонной девочке с ее странными вопросами.

Сэцуко вздохнула, даже не пытаясь скрыть разочарования, а затем достала из кармана несколько карамелек и положила передо мной на стол.

– Угощайся. – И, не дожидаясь моего «спасибо», упорхнула обратно к своему носорогу.

Сложно было не сравнивать Сэцуко с Наной. Они обе были японками, но такими разными! Нана стремилась к порядку во всем, она была сдержанной и собранной, и, несмотря на трудности, говорила на английском практически без акцента. Сэцуко, в ее мятной юбке-пачке и футболке с Хэлло Китти, без зазрения совести путала в словах «л» и «р». А еще, в отличие от корректной до зубовного скрежета Наны, она не стеснялась задавать глупые вопросы. Но что-то подсказывало мне, что именно с ней я могла бы подружиться. При чуть других обстоятельствах, в немного другом расположении духа. Трудно представить, чтобы Нана угощала меня карамельками. Или хотя бы заговаривала первой.

Наконец, пришла Сага. Она успела сменить курточку и джинсы на оранжевый хлопковый комбинезон, делавший ее похожей на очень симпатичную заключенную. Поприветствовав Любомира хлопком по спине, а Сэцуко – объятием, при котором ноги последней оторвались от пола (обеих это явно очень веселило), Сага подмигнула мне и опустилась на соседний стул. Меня вновь окутал аромат ладана, уже более интенсивный. Значит, тогда в Амстердаме он мне не почудился: просто у Саги были такие духи.

– Вижу, ты здесь уже освоилась. – Она лукаво прищурилась и кивнула на скромный натюрморт: пустая тарелка, где лежал мой завтрак, вилка и примостившаяся рядом горстка карамелек. Я пожала плечами.

– А у тебя новые линзы.

Болотно-зеленые, не вызывавшие таких смешанных чувств, как чернота, заполнявшая почти весь разрез глаза.

– Угу, – отозвалась Сага, почему-то смутившись. – Идем?

В коридоре она уцепилась мне в локоть и заговорщицки зашептала:

– Любомир тебе этого никогда не расскажет, но я расскажу. Однажды он охотился на новые срезы и оказался в каком-то устаревшем вагоне, полном тускло одетых азиатов. Когда увидел портреты двух представительных дядек в углу вагона, все сразу понял.

– О боже.

Я тоже все сразу поняла. Мы в Большом Кабинете столько раз шутили, что главное в нашем деле – случайно не нащупать срез в Пхеньян, а Любомир, получается…

– Да. Проблема в том, – продолжала Сага, – что иностранцы у них не ходят сами по себе, без назначенного сопровождающего. А Любомир у нас парень видный, над северокорейцами в метро возвышался как башня, как его было не заметить? Дежурные по станции пытались его задержать, но, к счастью, дверь в рабочие помещения оказалась необычной, и Любомиру удалось сбежать. С тех пор он вообще срезы не ищет. Говорит, что никому не пожелает пережить того, что сам пережил.

– Могу его понять, – выдавила я.

Дозорный Дом, несмотря на название, подразумевающее мрачность и тайны, являлся полной его противоположностью. Он был огромным и светлым, не слишком уютным, но лишенным и толики темной меланхолии, что таилась в каждом углу Особняка. Это был дом множества запертых дверей и небольших квадратных гостиных. Я спросила у Саги, что это за здание.

– Вроде бы здесь был какой-то партийный штаб, – ответила она, впрочем, не очень уверенно. – Или посольство какой-то распавшейся республики. Или конспиративные квартиры.

– Значит, вы все здесь живете?

– Не все.

– Не все?

– Места здесь хватает, сама видишь. Но вообще у каждого из нас еще есть своя жизнь. Я, например, учусь на дизайнера. Ласло преподает историю в университете. У Мирославы своя кофейня в Бухаресте. А вот Любомир и Сэцуко – одни из постоянных жителей Дозорного Дома. Просто Любомир – программист, он может и в пещере жить, если туда провести интернет, а Сэцуко… ну ты видела: ни на шаг от него не отходит. Она пытается развивать свой видеоблог про японскую моду…

Сага увлеченно продолжала рассказ, загадочные кастигары и вигиглары Дозорного Дома представали передо мной все более человечными, а мне все сильнее хотелось убежать. Запереться за одной из этих множественных дверей. Закрыть уши. Не слышать больше ни слова.

У каждого здесь была жизнь за пределами Дозорного Дома. Всей нашей жизнью был Особняк. До меня донесся чей-то смех. Света вдруг стало так много, что он вполне мог оставить на моей коже волдыри.

В Дозорном Доме не было картин в тяжелых рамах. Не было мраморных копий известных статуй, старинных канделябров и китайских ваз. За тот час, что я здесь провела, мне не встретилось ни одно художественное запечатление жизни, ни одно застывшее напоминание о ней. Это было не нужно. Ведь в Дозорном Доме присутствовала сама жизнь. Она была в людях, связанных с ним, но и неразрывно принадлежащих миру за порогом. В людях, которым были открыты последние чудеса, и которые при этом знали, кто они такие.

А я… я бы таскала посылки до самой смерти. И ни разу не задалась бы вопросом: неужели это то, что меня определяет? Неужели это – предел моих мечтаний?

Сага остановилась перед деревянной лестницей, круто уводящей куда-то вниз. «Пыточные коммунистического режима? – промелькнуло в голове. – Винный погреб? Глубинные ступени, по которым слепая принцесса из сказки Финеаса Гавелла спускалась к ядру земли?»

– Нам сюда, – сказала Сага. – Советую держаться за стену. Ступеньки здесь имеют свойство исчезать за секунду до того, как опускаешь ногу.

Ну, хоть чем-то Дозорный Дом походил на Особняк.

***

То, что мое первое впечатление об обители Дозорных было обманчивым, стало окончательно ясно, когда мы спустились в подвал. Вокруг нас смыкались четыре стены красного кирпича. Одна из них была частично задрапирована темным бархатом, серебрившимся от дрожащего сияния свечей с залитой воском подставки в центре комнаты.

Поверх бархата, почти под самым потолком, висело украшение, что-то вроде герба. Огромное дерево из черненого металла с эмалью. У основания дерева проступали очертания двери, а каждая из тонких веток слишком походила на ключ, чтобы посчитать это совпадением. Между художественно переплетенными корнями тянулась серебряная лента. Буквы на ее сгибах складывались в два слова:

REALITAS INCOLUMIS

– «Реальность нерушима», – подсказала Сага. – Наше кредо.

– А вы точно не секта? – уточнила я, вскинув брови. – Свечи, бархат, кредо на латыни…

Она усмехнулась.

– Это дань традиции, насколько мне известно. Этот герб – и часть библиотеки – все, что удалось сохранить из первого Дозорного Дома. Но лучше тебе об этом расскажет Ласло. Он у нас историк, в конце концов.

За темной дверью, слившейся со стеной настолько, что я ее не сразу заметила, обнаружился лифт – небольшая кабинка с раздвижной решеткой, покрытой рыжими отметинами коррозии. Стены узкой площадки у лифта местами потемнели от влаги. Пахло плесенью.

– Под нами еще три этажа. – Сага вдавила кнопку вызова. Из глубин шахты хрупко зарокотало. – Лифт – единственный способ туда попасть.

– А если он сломается?

– У того, кто останется внизу, будет предостаточно времени, чтобы изучить всю библиотеку.

Лифт ехал недолго, но медленно. За фигурной решеткой перед нами проползли два неосвещенных этажа. Когда лифт достиг нашей остановки и замер, Сага сдвинула решетку, и мы шагнули в сердце подземной библиотеки. Нас окружили старинные книжные шкафы. Полки, украшенные резными листьями и цветами, не то, чтобы ломились от книг, а небольшие витражные витрины и вовсе пустовали.

Где-то едва слышно гудел генератор. Но даже если к нему и были подключены обогреватели, они не справлялись: на подземном этаже царили холод и сырость, и на каждом выдохе из наших ртов вырывался пар. Не лучшее место, чтобы хранить книги, но, наверное, у Дозорных на это были причины.

Сага повела меня вглубь книжного лабиринта, мимо старых томиков, сбившихся на полках в сиротливые группки. Среди незнакомых названий на разных языках мелькала поэзия – я заметила сборники Китса, Врхлицкого, Фроста, – а еще я заметила, что шикарные книжные шкафы пребывают в не менее печальном состоянии, чем их содержимое. Их стенки уродовали вмятины и царапины, появившиеся, по-видимому, при транспортировке. Великолепное красное дерево местами разбухло от влаги и деформировалось.

Библиотека Дозорных отлично иллюстрировала рассказ Саги о том, как безответственно бывшая верхушка относилась к своим обязанностям. Они были слишком заняты, тратя деньги Анджелы Боттичелли и закрывая глаза на ее маленький бизнес. Они были слишком заняты даже для того, чтобы оборудовать хранилище, в котором шкафы не раскиснут от сырости, а хрупкие странички не пойдут волнами.

У стола, в просторной нише между шкафами склонился над каким-то манускриптом молодой мужчина. На нем был толстый вязанный свитер с рождественскими узорами и желтая шапка. Рядом с кипой книг стояли два термоса – Ласло хорошо подготовился к местной холодрыге, начавшей забираться и мне под толстовку.

– Эй, Ласло! Мы к тебе.

Он не услышал Сагу и вообще не понял, что больше не один, пока она не коснулась ладонью его спины. Ласло подскочил и развернулся, из уха вылетел белый наушник и приземлился на пол. Из него грохотало что-то тяжелое и странно сочетавшееся с милым рождественским свитером.

– Прошу прощения, увлекся, – сказал Ласло, нажимая что-то на телефоне, и музыка смолкла. Подняв наушник, он быстро засунул его в карман вместе со вторым. – Значит, ты Клара.

За последние сутки я услышала свое имя больше раз, чем за всю жизнь.

– А откуда ты…

– Я отправила ему сообщение, когда встретила тебя, – объяснила Сага с улыбкой.

Значит, Дозорным брать смартфоны на задания разрешалось.

– Ясно. – Я пожала протянутую руку: ладонь у Ласло была узкая, почти женская, но хватка впечатляла. – А ты Ласло. Новый самый главный здесь.

– Я думаю, можно сказать и так, – вымученно улыбнулся он.

Черты его лица были компромиссом между правильностью и неправильностью – обычными, но незапоминающимися. Запоминающейся была перемена во взгляде угольно-черных глаз, когда за миг из рассеянного он становился цепким и прожигающим. Ласло и впрямь напоминал молодого преподавателя. Склонного увлекаться своим предметом и забывать обо всем на свете, но резкого и нетерпимого к беспорядку в аудитории.

– Что ж. – От прямого взгляда Ласло было слегка не по себе. – Добро пожаловать в Дозорный Дом. У нас сейчас не лучшее время для приема гостей, но мы тебе рады.

Я кивнула и подошла ближе к столу, пытаясь рассмотреть манускрипт, который Ласло изучал до нашего с Сагой прихода. Волнистые серые страницы были изрисованы маленькими замкнутыми фигурками и завитушками.

– Что это?

– Наше наследие. Первые Дозорные разработали несколько шифров… я пытаюсь их разгадать. – Ласло собрал в кучу разбросанные листы и попытался придать ей вид ровной стопки. Это явно были первые робкие попытки расшифровать странные символы. – В библиотеке есть целые тома, написанные на языке цифр и геометрических фигур. Есть тома со стихами, состоящими из строф авторства разных поэтов – чепуха какая-то, если не учитывать, что скорее всего в ней зашифрована очередная тайна мироздания, межпространства или тьмы. Есть тома с невидимыми чернилами, тома с чернилами, появляющимися, только когда им заблагорассудится. И все ключи к разгадке содержимого этой библиотеки утеряны. В общем, – еще одна слабая улыбка, – в ближайшие лет пятьдесят Дозорным будет чем заняться.

Я хотела спросить о том, какие тайны тьмы Ласло надеется найти в зашифрованных книгах, но Сага опередила меня.

– Ласло, я думала, может, ты расскажешь Кларе все с самого начала? Ей точно будет интересно.

Глаза Ласло зажглись, уставшее лицо прояснилось, и я поняла: он не просто читает лекции по истории в университете – он по уши влюблен в эту работу.