Читать книгу Искажение - Кристина Двойных - Страница 5

Закончив рассказ, Ласло испытывающе смотрел на меня. От его взгляда хотелось сжаться – но я уже сжалась от сырости, просочившейся через слои ткани к моей коже.

– Я так понимаю, ты больше не работаешь на госпожу Боттичелли.

«Не работаешь». Насколько представления Ласло были далеки от реальности? Мы же, по сути, находились у Анджелы в рабстве: стертые, потерянные и не имеющие ничего на свете, кроме быта, тесно связанного с доставками и Особняком.

– Нет. Не работаю.

– А другие курьеры?

– Тоже пришли к решению прекратить сотрудничество. – Я даже не попыталась замаскировать сарказм. – А что?

– Это значит, что вскоре у нас будет еще пополнение, – сказал Ласло Саге поверх моего плеча. – Передашь Мирославе, чтобы подготовила комнаты? – И снова ко мне: – Здесь все похоронено под таким слоем пыли, что начать стоит заблаговременно.

Вот так ловко он спровадил Сагу наверх. Напоследок она ободряюще мне улыбнулась, но я не сумела выдавить ответной улыбки: перспектива остаться в подземной библиотеке с Ласло наедине меня не радовала. Я только понадеялась, что еще увижу солнечный свет, согревающий наземные этажи Дозорного Дома, и почувствую его тепло на своей коже.

Ласло раскрутил крышку одного из термосов, и оттуда повалил густой пар.

– Чаю?

Здесь было слишком холодно для моего «нет, спасибо». Я с благодарностью обхватила ладонями металлический стакан, концентрируясь на тепле. Вряд ли его хватит надолго.

– Видишь, Клара? – Ласло обвел библиотеку печальным взглядом. – Нам достались лишь руины и книги, которые сочли недостаточно важными, чтобы сжечь. Не удивительно ведь, что нам нужна вся помощь, которую мы можем получить?

– Я хочу сразу прояснить. – Если не сейчас, то когда? – Ласло, я не собираюсь оставаться здесь надолго.

– Но тебе же некуда больше идти, – прищурился он.

– С чего ты взял? – холодно поинтересовалась я, отхлебнув немного чаю. Он оказался чудовищно горьким.

Ласло вздохнул.

– Я не хотел, чтобы это прозвучало так, будто я планирую удерживать тебя здесь против твоей воли. Уверяю, этого не будет. Начнем сначала, ладно? – Дождавшись моего неуверенного кивка, он продолжил: – Как ты уже поняла, Дозорные были созданы, чтобы следить за аномалиями и прятать их от мира. Основатели считали, что всему человечеству несдобровать, если такие знания окажутся не в тех руках… и это именно то, что происходит сейчас. Анджела Боттичелли вышла замуж за Соболева и с его помощью выкупила пражский особняк Тинкерфельдера. Используя знания Дозорных, они отыскали тебя и других одаренных, и организовали эту службу доставки. Какое-то время ситуация была под контролем. В конце концов, Соболев не допустил бы утечки тайн. Но потом между ними начался какой-то разлад. Анджела перетянула весь бизнес на себя, спуталась с настоящими преступниками. И когда тебя продали на аукционе…

– Стоп, – перебила я. – Откуда ты знаешь об аукционе?

– Я был там.

Он был там. На странном балу в зале рококо, где я боролась со своей неуместностью, пряча руки в складках прекрасного розового платья. Возможно, я его даже видела. Просто не запомнила такое незапоминающееся лицо.

– Я сопровождал доктора Вальда, – сказал Ласло, – но клянусь, до последнего не знал, для чего будет эта встреча. И когда тебя фактически продали этому голландцу, мне стало ясно, что Дозорные не могут дальше оставаться в таком виде. Что пора действовать.

– Совершить переворот?

Тени в уголках его тонких губ углубились.

– Именно. Нельзя, чтобы тайны Дозорных выходили за пределы нашего круга. Нельзя, чтобы ими пользовались те, кого мы не можем контролировать. И только сосредоточив на этом все силы, мы сможем защитить реальность. Не дать хаосу поглотить мир, как говорил Бенедикт Балог.

– И какой план?

– Сделать Дозорных великими снова, – пошутил Ласло, но тут же посерьезнел. – После этого семестра я уйду из университета. И каждый из Дозорных должен будет сделать свой выбор. Они находятся под обманчивым впечатлением, что могут безболезненно совмещать две свои жизни. Заниматься аномалиями и водить ребенка в садик. Отлавливать пространственных преступников и не пропускать ужины с семьей.

Ласло потер замерзшие ладони.

– Наши бывшие наставники заставили нас думать, что это возможно. Но лишь затем, чтобы отвлечь нас от тайны, в которую мы посвящены по праву, и использовать ее на свое усмотрение. Чтобы обманывать. Обогащаться. Оставаться безнаказанными. Знала бы ты, Клара, сколько темных делишек было провернуто прямо у нас под носом! Пока у нас есть жизни за пределами Дозорного дома, мы не можем по-настоящему выполнять свой долг. Быть настоящими Дозорными.

Я понимала его, но в то же время всем существом противилась его аргументам. В свое время Анджела заставила каждого из нас подписать контракт с кучей ограничений. Он не имел никакой юридической силы – так, еще один элемент сложной системы манипуляций, державшей нас под контролем. Нам нельзя было иметь смартфон, подолгу гулять, заводить отношения… И теперь Ласло хочет сделать со своими людьми то же самое. Оставалось надеяться, что у него нет лабиринта, вырезающего человека из реальности, и обитатели Дозорного Дома скорее покинут его, чем допустят диктатуру.

– Ты не боишься, что выбор большинства будет не в пользу Дозорных?

– После смены власти мне в управление перешло несколько банковских счетов. Мотивации на них предостаточно, чтобы переубедить хоть кого-то.

Что ж, по крайней мере, Ласло не чудовище, как Анджела. Он капиталист.

– Меня не интересуют деньги.

Несколькими часами ранее я была слишком голодна для таких заявлений, но теперь – в самый раз. Ласло прищурился. Я ожидала, что он скажет, что всем нужны деньги, но вместо этого он заметил:

– Но ведь что-то же тебя интересует.

«Данте».

Ласло не мог знать об этом. Но, вглядевшись в мое окаменевшее лицо, он понял: да, что-то ее интересует. И, возможно, этого будет достаточно, чтобы заставить ее остаться здесь.

– Я не знаю, могу ли вам доверять, – сказала я. Неуверенная, прошлая Клара взяла верх, и уже мягче я добавила: – Ну, пока что.

– Я понимаю. И не тороплю тебя. Можешь гостить в Доме, сколько тебе нужно. Отдыхай. Приходи в себя. Я могу только представлять, что тебе пришлось пережить, Клара. Никто не будет удерживать тебя здесь против твоей воли, но знай, Дозорным нужны такие люди, как ты. Поэтому прошу тебя, все-таки подумай за это время о своей мотивации.

Ласло держался со мной вежливо и отстраненно, шмыгал простуженным носом и предпочитал дипломатию угрозам. Находясь рядом с ним, я не чувствовала явной опасности. Он тактически не настаивал на том, чтобы я сходу рассказала ему, что именно случилось в Особняке, и почему-то я не сомневалась, что он сделает это через пару дней, когда я буду сытой и отдохнувшей, и начну чувствовать себя обязанной.

Дожидаясь лифта, я вспомнила, как алчно сверкали глаза Анджелы, с каким предвкушением Ван Дейк представлял наше с ним «сотрудничество». В их мире – в мире, где идет вечная борьба за власть, – я имела ценность. Если Ласло лучше владеет своими чувствами, это вовсе не значит, что он не хочет использовать меня, как и все остальные. Он человек с принципами. А люди с принципами при определенных обстоятельствах куда страшнее, чем обычные злодеи.

И я ведь так и не спросила, что случилось со старшими Дозорными после переворота.

***

Окна комнаты, которую выделила для меня Мирослава, были обыкновенные. Они не пузырились у меня на глазах и не показывали другой мир, а просто выходили на узенькую, залитую закатной позолотой аллею. Из достопримечательностей там были только граффити с печальным белым медведем на тающей льдине и оранжевый бак, доверху забитый черными пакетами с мусором.

Сама комната тоже была совершенно обычной. Стерильной и обезличенной, как в гостинице. Единственное украшение на стене – безвкусный принт с гранатами. Глядя на него, я не могла не вспоминать с тоской о «Завтраке гребцов» из моей старой спальни. Вторым стоящим внимания объектом было ростовое зеркало в минималистичной раме. Отражение в нем двигалось с небольшим запозданием, и я инстинктивно старалась не смотреться в него дольше, чем несколько секунд. Если останусь здесь, попрошу Мирославу убрать его в одну из пустых комнат.

Подумать только, а ведь эта комната могла бы быть моей. Если бы я не попалась Дмитрию, и он не отвел бы меня к Анджеле, возможно, после моего первого среза меня встретила бы Сага. И привела сюда. И тогда ничего страшного не было бы в безликости этой комнаты: я привнесла бы в нее свою личность. Покрасила бы стены в любимый цвет. Сменила бы белоснежное постельное белье на другое, с геометрическим узором, от которого двоится в глазах. Повесила бы на окна плотные шторы, чтобы заглушить непроизвольное чувство вины, возникающее при виде медведя. Сменила бы принт с гранатами на плакат с улыбающимися участниками какой-нибудь k-pop группы.

Но все сложилось иначе. Я понятия не имела, что представляет из себя моя личность. Поэтому комната в Особняке, обставленная чужими вещами, дышавшая чужим вкусом и хранившая чужую историю, заполняла мою пустоту, и так мне было спокойнее. Здесь же, в этой стерильной спальне, я опустилась на кровать, положила «Последние чудеса» себе на колени и вдруг оказалась на грани истерики.

Меня спас от нее стук в дверь.

– Ты не спишь? – раздался глуховатый голос Саги. Услышав мое сдавленное «нет», она толкнула дверь и вошла с подносом, на котором дымились две чашки и возвышалась целая горка маленьких круглых булочек.

– Ух ты, – только и сказала я, вдруг почувствовав себя чудовищно голодной.

– Решила, что ты проголодаешься. – Сага опустила поднос на застеленную кровать. – У меня после дверей всегда зверский аппетит просыпается.

Булочки были восхитительные – еще теплые, с вишневым вареньем. А чай был имбирный, и я терпеть не могла имбирный чай, но сейчас даже навязчивые пощипывания на языке были к месту.

– Спасибо!

– Не говори с набитым ртом, – ухмыльнулась Сага, устраиваясь поудобнее на кровати. Я не возражала: мне была приятна ее компания.

– Как тебе Ласло? – спросила она через несколько минут, когда с булочками было покончено.

– Очень… сосредоточенный, – уклончиво сказала я.

– Это ты еще мягко сказала. – Сага хохотнула. – Но, кажется, он единственный тут по-настоящему знает, что делает.

Интересно, Сага догадывается, что Ласло собирается потребовать от Дозорных? Готова ли она отказаться от своей жизни в пользу дверей, которые причиняют ей боль, и секретов, которые по воле случая ей предназначено хранить?

Возможно, это мне работа в кофейне или учеба в университете представляются чем-то несбыточным, и оттого таким желанным. Возможно, большинство людей мечтает сбежать от рутины в мир таинственного и необъяснимого. Даже ценой всего, что тебе было дорого. Даже ценой воспоминаний.

– Что это за город? – Я спросила это, хотя интересовало меня совершенно другое.

– Берлин. Мы недалеко от Рейхстага, кстати.

Нет, кажется, я так и не сумею перейти к этой теме плавно.

– Слушай, а Данте здесь часто бывает? – начала я со всей осторожностью, на которую была способна.

– Довольно часто, – ответила Сага, похоже, не найдя в моем вопросе ничего необычного. – Если не ночует где-то у себя, кажется, в Будапеште. Дмитрий начал приводить его сюда еще совсем мелким. Я попала к Дозорным в пятнадцать, так что в сравнении со мной он прямо ветеран.

Выдавив ухмылку, я продолжила:

– А что они с Дмитрием здесь делали?

Сага пожала плечами.

– Я не особо следила, правда. Но, думаю, Дмитрий обучал его. Поиску дыр в реальности, взаимодействию с межпространством… и всему такому.

Зевнув, Сага вытянулась на кровати во весь свой могучий рост и как-то мило потерла глаза. Удивительная вещь – рядом с невысокой хрупкой Женевьевой я обычно чувствовала себя нескладной великаншей, но рядом с Сагой, с ее телосложением валькирии и выразительной линией подбородка, я казалась себе уже нескладным гномом. Это побуждало подумать о моих отношениях с собственным телом, но потом. Когда разберусь со всеми проблемами. Когда узнаю, как мне вернуть Данте из тьмы.

То, что сокрытая от меня часть его жизни протекала здесь, в Дозорном Доме, взволновало меня. Мне было интересно все. Где он сидел в их кухне, в какой комнате спал, когда оставался. Какие отношения у него сложились с другими Дозорными. Спускался ли он в подземную библиотеку, и какие книги там читал. Возможно, это приблизит меня к цели спасти его. Или хотя бы немного компенсирует то, как сильно я по нему скучаю.

– А ты… ты с Данте типа дружишь?

– Ну, это очень громкое слово, – фыркнула Сага, сонно жмурясь. – В смысле, Данте – не самый душевный человек на свете. Если ты хоть раз в жизни с ним говорила, ты понимаешь, о чем я. С его характером вообще сложно допустить, что Данте способен на глубокую привязанность. Другое дело, что спать с ним можно и без глубокой привязанности.

– А…

Я захлопнула рот, так и не успев задать следующий вопрос. Внутри меня словно вылилась раскаленная лава. Глаза заслезились от невыносимости этого жара. Я разучилась дышать и мозг вскипел от кислородного дефицита. Мое сдавленное молчание, мои попытки замаскировать, что я задыхаюсь, под какую угодно другую эмоцию, встревожили Сагу. Она обеспокоенно поднялась на локтях.

– Я тебя смутила? Прости.

Она правда не понимала?

Я беспомощно посмотрела на Сагу, в ужасе осознавая, что последняя несущая стена моего самоконтроля только что пошла трещинами. Если ничего не предпринять, мы обе погибнем под ее обломками. Я вскочила с кровати бросилась из комнаты прочь.

Я взбежала по лестнице на второй этаж, казавшийся совершенно незаселенным, и дергала каждую дверь на своем пути, пока одна из них не распахнулась, впуская меня в комнатушку, доверху заваленную хламом под посеревшими простынями. Зачем-то я содрала одну из них с кресла, подняв тучу пыли. Сюда не заходили, наверное, со дня падения Берлинской стены. Значит, есть шанс, что мое одиночество еще какое-то время никто не нарушит.

Мерцающие в воздухе пылинки напоминали о межпространстве. Я вытерла выступившие слезы, сделала несколько шагов к окну и вдруг со злостью ударила по подоконнику.

– Какая же я…

Глупая? Наивная? Жалкая? Все вместе?

Рука ужасно болела.

Нет, я, конечно, не предполагала, что Данте был убежденным девственником до встречи со мной. Но одно дело – не предполагать и не чувствовать ничего по этому поводу, а другое – когда свидетельство прошлого Данте лежит рядом, пахнет духами с ладаном и мило улыбается ямочками на щеках. Она говорила: «Спать с ним можно и без глубокой привязанности». И я была растерзана этими словами, потому что вот она, моя глубокая привязанность, ради которой я готова шагнуть за ним во тьму. Ради которой, возможно, я готова в ней остаться.

Глупая. Наивная. Жалкая. Все вместе.

Пытаясь справиться со своей ревностью, я снова начала расчесывать тыльные стороны ладоней. Не рассчитала силу, да и ногти пора было подстричь. На коже взбугрились красноватые полосы. Плевать.

Хотелось забиться в одно из пыльных кресел, свернуться калачиком и полноценно разрыдаться, выплескивая все, что разъедало меня изнутри. Но вместо этого я так и стояла, не шелохнувшись, позволяя мыслям отравлять себя все сильнее.

А что, если только для Саги Данте был случайным развлечением? Может, для него она значит гораздо больше? Я до мельчайших деталей помнила тот вечер в его квартирке в Будапеште, каждый жест, каждое прикосновение, каждую эмоцию, свидетельствовавшую об искренности Данте, но… Сага ведь такая красивая и сильная, и она знает, кто она. Кто в здравом уме сделает выбор в мою пользу?

Возможно, если бы Сага мне не нравилась, пережить эти чувства было бы проще. Но увы – из клетки, с грохотом опустившейся на меня, не было спасения.

И ведь это не последняя клетка из тех, что ждут меня в Дозорном Доме.

Пришедшее понимание меня немного встряхнуло, и я зло стерла слезы рукавом.

Как только я восстановлюсь и снова смогу перемещаться, они найдут способ использовать меня. Слишком наивно предполагать, что меня ждет что-то другое, если я останусь с ними – да с кем угодно, считающим последние чудеса своими по праву.

Я сделала шаг, и пол под ногами вдруг стал тонким и хрупким, как ледяная корка. Еще один – и я не услышала, но почувствовала, как материальность подо мной хрустит, крошится, исчезает, уступая место чему-то иному. Пылинки, летающие по комнате, обрели цель и маршрут, и серебряными потоками устремились ко мне.

А под старыми покрывалами и чехлами для мебели зашевелилась тьма. О, неужели я могла подумать, что она обо мне забудет?

– Как же сложно до тебя достучаться, – сказал Финеас Гавелл у меня за спиной.