Читать книгу Вежливые журналисты - Кристина Игоревна Безумнова - Страница 5

Интервью с Ильей Захаровичем я отослал Допобедному по электронке в воскресенье. Страшно переживал: одобрит или нет? Собственно, как он и настаивал: повседневный подвиг. На мой взгляд, текст получился душевным, не напрягающим. Я постарался передать все чувства, все чаяния этого благородного старика, без преувеличения – Человека с большой буквы.

Уверен: прочтут с удовольствием люди и верующие, и не очень. Вдобавок фотографии – спасибо Даше – фантастически удачны. Однако реакция шефа, в понедельник вызвавшего меня в кабинет, обескуражила: статья до приторности «правильная», идиллическая, ей не хватает резкости и, главное, трезвого взгляда на ситуацию.

– Что вы хотите этим сказать? – недовольно пробурчал я.

– Нужна критика, – спокойно молвил он, сверля меня глазами.

– Зачем?

– Затем, что настоящий журналист обязан всегда и во всем сомневаться, а ты без всяких колебаний поешь дифирамбы этому пенсионеру. Да что ты о нем знаешь? Может, он запойный пьяница, например? Варит втихую самогон у себя в подвале и барыжит?

– Нет, он точно не пьяница – это видно невооруженным глазом. И насчет самогона сильно сомневаюсь…

– О, вот ты уже и сомневаешься. Для чего дед бесконечно надрывается на стройке? Какие-такие грехи замаливает?

– Считаете, я мог бы задать ему подобный вопрос?

– Спросить можно и обтекаемо, допустим: «Совершали ли вы в жизни поступки, за которые вам до сих пор стыдно?». Читателю нужен не ангел во плоти, а обычный смертный со своими недостатками и скверным характером. А он у тебя прямо идеальным получился. И не раздражается, и руки не опускает, и в людскую доброту свято верит. А эта твоя финальная фразочка про храм Рождества Божией Матери, «который будет таким же светлым и уютным, как тот храм, что уже выстроил в собственной душе Илья Боженов», вообще добила. Сплошное сюсюканье.

– Получается, я не имею права на эмоции?

– Твои эмоции явно перевешивают. Короче, материал необходимо переписать. В таком виде на конкурс в Киев он точно не пойдет, – при этих словах Допобедный достал из ящика стола нечто, завернутое в фольгу, и уже через мгновение накалывал на шпажку маринованные шампиньоны и отправлял их в рот, не обращая на меня внимания.

Я взялся за ручку двери, когда он вдруг спросил:

– А дети у него есть?

– Да, двое сыновей, но один живет в Днепропетровске, другой – в Екатеринбурге.

– Что так? От папеньки сбежали и помочь ему не в состоянии? Вот с кем поговорить бы. По телефону или по скайпу. Глядишь – и прольется свет на истину.

– Какая истина вас интересует, Тихон Сергеевич? – я откровенно начинал терять терпение. – По-моему, главная истина – что этот человек самоотверженно делает великое дело. Таких еще поискать.

– Кстати, поищи. Чем больше человеческих историй в газете – тем лучше. Другие готовые материалы есть? – он протирал салфеткой губы.

– Пока в доработке. Да и некогда было: почти каждый день политические новости отписываю. Плюс еще «Джаз Коктебель».

– Да, репортаж добротным получился, вот здесь хвалю. Все четко, лаконично, без размышлизмов. И заголовок порадовал, не «импотентский», бодрый. Не зря я повторяю вам: журналист должен быть поверхностным…

«Но при этом ты же, старый козел, часто говоришь, что ненавидишь в журналисте его вопиющую некомпетентность», – думаю я.

За «Джаз Коктебель» он хвалит… Да репортаж писался второпях, «на отстань». А в интервью как раз вся душа вложена. Обидно. Эх, не зря я беспокоился. Как чувствовал: ничего хорошего из «протежирования» не выйдет.

Кому это вообще надо?! Хочешь поощрить за удачную работу – просто выпиши премию единоразово и все. Так нет же. Теперь я уверен почти на сто процентов: Допобедный придумал это для того, чтобы, так сказать, «на законных основаниях» издеваться над нами четырьмя. Чем мы так провинились? А это уже другой вопрос.

Он, конечно, и раньше мог завернуть чей-либо текст, потребовать переделки, но такое случалось редко, и только если материал действительно был очень слабым. Здесь – нечто иное. Какая-то непонятная ненависть, или зависть, или все вместе… Но с чего бы?!

Однако бросать интервью на произвол судьбы я не собирался. Потратить столько времени, сил, эмоций – впустую? Ну уж нет. Придется переписывать. На выходных. Потому что в будни – куча других дел. Хотя я этого крайне не хочу – и не улавливаю смысла. А попробуешь бодаться – и уже не увидишь свой материал на полосе ни в каком виде. Безнадега…

********************

– Мишель, не кипишуй! Я вообще проблемы никакой не вижу. Ты сделал все, как он хотел. Вот-вот получишь премию. Чего еще? – мы с Жизелью сидим на скамейке во дворе редакции и пьем чай с эклерами. Мне не нравится такая вариация моего имени (Лермонтову она подходила куда больше) – Жизель лишь озорно хихикает и упрямо продолжает «мишелить».

Впрочем, больше всего не нравится то, что она принимает сторону шефа! Молча проглатываю… Действительно, чего теперь «кипишевать»? Главное – Допобедный доволен. Как он выразился: «В малиновый сироп подмешали ржавчины». Да эта ржавчина отныне разъедает мою душу! Я не могу припомнить, когда последний раз писал столь облагораживающую, искреннюю, обстоятельную работу. И когда напишу вновь…

Интервью обещают поставить в один из ближайших номеров, на конкурс его тоже отправят, но мне как-то все равно. Вот не мой это текст, хоть тресни. Потому вместо своей фамилии указал псевдоним. Больно…

– О, наша Царевна Несмеяна тащится, – отвлекает меня от грустных мыслей ироничный голос Жизели.

– Кто?

– Да эта… Святой письки козырек.

– Жизель! – возмутился я.

– А что я такого сказала?

Навстречу нам идет Анюта (наверное, с какого-то мероприятия): приятный джинсовый костюм, аккуратная сумочка через плечо, длинные волосы заплетены в косу, а взгляд полон отрешенной печали.

Но когда она поравнялась с нами – ее глаза предательски засияли радостным блеском. «С глупым румянцем… Условно жива…». Конечно, это заметила и Жизель. Едва Аня скрылась за дверью, услышал ехидное:

– Ну кто бы мог подумать, Мишель! Царевна-то явно влюблена. И что ты скажешь в свое оправдание?

– Мало ли, кто в кого влюблен. Гораздо важнее – с кем делишь обеденный стол и постель, верно? – ох, совсем не эту примитивщину я хотел сказать.

– Не знаю не знаю. А вдруг она возьмет и отобьет тебя? – Жизель захихикала, намекая на шутливость своего предположения.

– Я не подача, чтоб меня отбивать. И мне не нужны другие женщины.

********************

…Так вот ты какая, хроническая усталость! Делающая настроение – вялым, цвет лица – нездоровым, а житье-бытье в целом – близким к катастрофе.

Работать приходилось чуть ли не круглосуточно. С одной стороны давят частные заказчики, желающие побыстрее получить наперед оплаченный материал, с другой – Допобедный со своим долбаным креативом. Креатин, мать его… Мне кажется или последнее время он с особенным наслаждением придирается именно ко мне?..

При этом мои ежедневные обязанности – отписывание заседаний Совмина и рабочих поездок крымского премьера – никто не отменял. Я частенько ловил себя на мысли, что больше не желаю участвовать в этой безрассудной гонке. Все валилось из рук. Идеи, казавшиеся ранее вполне достойными, теперь не выдерживали никакой критики.

Многочисленные наработки, не колеблясь, отправил в «корзину». Если не цепляет меня – где гарантия, что зацепит читателя? Словом, я исписался. А может, это госпожа Муза так мстит мне за то, что не смог отстоять первоначальный вариант интервью с Боженовым? Хм, я даже представил, как смеется Жизель, услышав такую догадку. Она у меня вообще музам не доверяет: мол, вдохновения ждут одни лентяи и бездари. Дали задание? Садись и пиши.