Читать книгу Они ведь едят щенков, правда? - Кристофер Бакли - Страница 3

Какой-то неземной звук – трубы, рожки, пронзительный визг – заставил Жука вернуться в мир живых.

С трудом раскрылись слипшиеся веки.

Адские звуки не прекращались.

В раненый мозг Жука отчаянно карабкалось сознание, – и тут вдруг до него дошло: звонит его сотовый. Мелодия – первые такты «Полета валькирий» – сообщала, что это звонит жена.

– М-м-м-м. – И тут молот Тора обрушился на его мозжечок.

– Да, хорош у тебя голосок.

В голосе Минди неутешительным образом слились голоса Джиджет[2] и сержанта-инструктора по строевой подготовке морских пехотинцев. Жук взглянул на часы. Не было и семи утра; она встала еще в половине пятого, а сейчас закончилась тренировка.

– Был… в баре… с Чиком… после… – Эти слова хрипло вылетали из его гортани – буква за буквой, слог за слогом, будто сигналы морзянки из радиорубки тонущего судна. – …голосования. Мы… проиграли.

– Я знаю, – бранчливым тоном ответила она, как будто Жук не старался изо всех сил. А потом добавила: – Наверное, это как-то повлияет на курс акций?

Он мысленно ответил: Да, дорогая. По всей вероятности, это еще как повлияет на курс акций.

– Уолтер, – продолжала Минди (она отказывалась называть его «Жук» – терпеть не могла это прозвище), – нам нужно поговорить.

Можно не сомневаться, это самые злополучные слова для любой супружеской пары: «Нам нужно поговорить».

– Мы уже говорим, – отозвался Жук.

– Лучше выпей сначала кофе, дорогой. Я хочу, чтобы ты как следует переваривал информацию.

Переваривал. Как она любила это слово.

– Я перевариваю. Ну, так что случилось?

– Я перезвоню тебе через десять минут. Или нет, через пятнадцать. Ты успеешь принять славный горячий душ. – И она выключила связь, наверняка сразу же заведя свой секундомер.

Уолтер «Жук» Макинтайр некоторое время моргал, уставившись в потолок. Потолок взирал на него с явным презрением.

Он неуверенно поднялся на ноги – и ему в глаза ударил яркий, ослепительный блеск утреннего солнца. Он отпрянул от стекла, как вампир, застигнутый врасплох после рассвета.

Жук называл свой кондоминиум «военно-промышленным дуплексом». Легкомысленно назвал, ничего не скажешь. Это домовладение находилось в Росслине, штат Вирджиния, на том берегу Потомака, где некогда размещались конфедераты. Немодный почтовый индекс компенсировался воистину захватывающим видом на столицу страны. В это время года солнце вставало прямо из-за большого купола Капитолия, отбрасывая длинную патриотичную тень на Эспланаду – передний двор Америки. Минди, впервые увидев это зрелище, фыркнула: «Очень мило, дорогой, но все-таки – чуть-чуть шаблонно!»

Кофе. Нужно. Выпить.

По крайней мере, подумал Жук с той капелькой самодовольства, какую ему удалось выдавить из себя в нынешнем униженном состоянии, он еще не докатился до той стадии, когда утром приходится глотнуть спиртного, чтобы очухаться.

Экран компьютера светился. Жук содрогнулся, а потом с облегчением вспомнил про так и не отправленный, слава богу, и-мейл, и машинально приступил к ритуалу кофеинизации, служа себе самому и баристой, и фельдшером «скорой помощи».

Снова завизжали валькирии. По-видимому, пятнадцать минут уже истекли. О боже…

Минди не нравилось, что он выбрал для ее звонков такую мелодию. Вагнер? Ну, знаешь, дорогой.

Жук решил – мужественно и мятежно, – что не станет отвечать на звонок. И дерзко усмехнулся. О чем бы она ни собиралась оповестить его сегодня утром, это может подождать, пока его организм не взбодрится от порции обжигающего кенийского стимулятора.

Он лениво подумал: что стряслось в этот раз? Термиты съели очередную колонну? Или смотритель Пекфасс снова напился?

Плевать. Он сам ей потом перезвонит. Да. Му-а-ха-ха-ха! Он… соврет, что был в душе.

Он налил себе кофе, уселся перед ноутбуком и нажал на клавиши, которые выпустили кибер-джиннов с новостями.

«Вашингтон пост»: СЕНАТ УБИВАЕТ ДАМБО.

«Таймс»: СУПЕР-БЕСПИЛОТНИК ПОГИБ В СЕНАТСКОМ КОМИТЕТЕ.

Жук задумался: а как там Чик справляется с похмельем? И вообще – добрался ли он до своей гостиницы? Или, может быть, лежит ничком в Зеркальном пруду напротив Мемориала Линкольна – мертвым: очередная жертва нынешнего ассигнационного процесса? Такой исход вполне вероятен. После часа ночи Чик внезапно перешел на текилу. Нечего сказать, разумный шаг после долгого вечера с обильным возлиянием.

Жук навел курсор на папку с названием РЕП.АРМ. Кликнул файл «Гл.17» и прочел несколько абзацев, но тут вновь завизжали валькирии.

«Готовьтесь к удару!» – прокричал Турок, перекрывая пронзительное гудение отказывающих двигателей.

Жук задумался. Затем после слова «прокричал» он вставил «сквозь стиснутые зубы». Да. Так лучше. Но потом задумался: а можно ли действительно кричать сквозь стиснутые зубы? Он стиснул зубы и попытался прокричать: «Готовьтесь к удару», но у него вышли странные звуки, слегка похожие на те, что издает аутист.

Папка РЕП.АРМ. содержала последнее из сочинений Макинтайра – роман «Репарация ‘Армагеддон’», над которым он работал в настоящее время. Третий из его трилогии «Армагеддон». Первые два (для которых, увы, пока так и не нашелся издатель) назывались «Операция ‘Армагеддон’» и «Трепанация ‘Армагеддон’».

Это был плод многолетних трудов на литературной ниве. Жук начал писать почти десять лет назад, когда сразу после колледжа устроился на работу в вашингтонскую рекламную фирму, выполнявшую заказы для оборонной промышленности. Днем он сочинял рекламные тексты и пресс-релизы, побуждавшие Конгресс раскошеливаться на отполированные до блеска последние новинки военного оборудования. Зато ночи безраздельно принадлежали ему. Он корпел над романами, где действовали мужественные герои по имени Турок или Руфус, где гремело ужасное, холодное-прехолодное оружие и где появлялись красивые, но смертельно опасные героини, которых звали Татьяна или Джейд и которым нельзя было ни доверять, ни противиться.

Жук почитывал эти романы своим подругам за стаканом вина.

Над вашингтонской Эспланадой зловещей струйкой микологического дыма поднялось грибовидное облако. Президентский вертолет, «Мэрайн-1», начал отчаянный рыск, а его пилот, майор Бак «Турок» Макмастер, яростно боролся с рычагом управления…

– Отчаянный рыск? – прерывала его подруга. – Это еще что такое?

Жук снисходительно улыбался. Девушки просто не врубаются в технику, правда? Правда, Жук сознавался, что сам не врубается в женскую прозу. Например, в Дэниел Стил и Джейн Остин.

– Это когда самолет делает вот так, – показывал Жук, вращая плоскую ладонь вокруг воображаемой вертикальной оси.

– А разве там был не вертолет?

– Принцип тот же самый.

– «Отчаянный рыск». Ну ладно – хотя странно как-то звучит.

– Клэр, это технический термин.

– А что такое «микологический дым»?

– Грибовидное облако. Ты не слышала слово «микологический»? Микология – наука о грибах.

Клэр пожимала плечами.

– Ну, раз ты уверен.

– А что тебе не нравится?

– Да нет, все хорошо. Правда. Очень мило.

Жук откладывал в сторону рукопись.

– Клэр, что именно показалось тебе «очень милым»? Разве может быть что-то «милое» в двадцатипятикилотонном термоядерном устройстве, которое только что взорвалось возле Мемориала Джефферсона?

– Пожалуй, что нет.

– Им необходимо доставить президента в воздушный центр управления. И каждая секунда…

Клэр зевала, отчаянно рыская глазами по сторонам.

– Ты есть не хочешь? Я бы от суши не отказалась.

Снова завизжали валькирии.

– Да, Мин.

– Уолтер! Я уже звонила.

– Извини. Кровавая рвота мучила.

– Что?

– Я был в душе. Ты сама сказала, что тебе нужны мои мозги в рабочем состоянии. Ладно. Сейчас приведем в действие нейроны. Три, два, один. Запускаем нейроны. О чем речь?

– О Лаки Страйк.

О господи…

И Минди приступила к подробному рассказу, длившемуся, как прикинул Жук, три-четыре минуты. Ему совсем не хотелось выслушивать этот монолог, но он понимал, что прервать его, не узнав медицинского диагноза больной лошади, – значит навлечь на себя обвинение в величайшем равнодушии. Он резко запрокинул голову, причинив себе сильную боль.

– Поэтому доктор Дикерсон сказал, что мне категорически нельзя на ней ездить, пока сухожилие окончательно не заживет. Уолтер? Уолтер, ты вообще меня слушаешь?

Сухожилие. О, это слово! Как Жук ненавидел это слово! В последние годы оно уже стоило ему десятков – или, может быть, даже сотен – тысяч долларов. Были и другие слова и выражения, имевшие отношение к лошадиной анатомии, которые заставляли его вздрогнуть: лопаточно-плечевой сустав, путовый сустав, копытная кость, – но особенное отвращение он испытывал именно к сухожилию.

– Понимаешь, тут уже речь идет о моральных соображениях.

Жук унесся мыслями к фабрикам по производству собачьего корма, к их превосходной работе.

– Тпру, Мин! Как ты сказала – «о моральных соображениях»?

– Да. Если я буду по-прежнему ездить на ней, не давая сухожилию зажить… Уолтер, до тебя все еще не доходит? Если с сухожилием… – Что это с ней? Она как будто тяжело дышит. – …Нет, я даже думать об этом не хочу.

– Мин, – вздохнул Жук. – Сейчас не самое удачное время.

– Хочешь, я перезвоню тебе попозже?

– Нет, милая. Я не о том… Ты видела сегодняшние утренние новости?

– Уолтер. До соревнований остается всего шесть недель. – Пауза. – Ну, хорошо. А, по-твоему, как мне быть?

Жук помассировал левый висок.

– Насколько я понимаю, ты уже выбрала… замену… больному животному?

– Это лошадь, Уолтер. Сэм… – Вот еще одно слово, от которого у Жука пробегали мурашки: так звали ее тренера, а вернее сказать – злого гения. – Сэм говорит, что в Долларсмите продается отличная трехлетняя кобылица.

– М-м. А она тоже родственница Галеты?

– Если бы она и была ею, то уж никак не предлагалась по такой сходной цене. Но родословная очень хорошая. У представителей дома Виндзоров – и у тех нет такой родословной!

Родословная. Сущ., ж. р.; прил.: 1) чреватая банкротством; 2) чудовищно дорогая.

– Мин.

– Да, дорогой?

– Во что обойдется мне эта кляча?

– Ну, понимаешь, я же говорю – у нее отличная родословная…

– Мин!

– Двести двадцать пять!

Где-то за глазными яблоками Жука обозначился – как сказали бы врачи – новый болевой сигнал.

– Но нам нужно действовать быстро, – добавила Мин. – Сэм говорит, что вчера там шнырял и что-то вынюхивал посол Кувейта.

Несмотря на то, что Жука мучила боль, его очень рассмешила эта мрачная картина – как посол Кувейта шныряет и вынюхивает что-то около конюшен.

– Ну, детка. Пожалуйста. Пожалей меня.

– Уолтер, – сурово раздалось в ответ, – уверяю тебя, меня это радует ничуть не больше, чем тебя.

– Пожалуй, ты неправа: я все же обрадован этим еще меньше, чем ты.

– Что? Ох, да брось ты. Послушай – ведь когда я решилась пробиваться в команду, мы с тобой договорились, будем идти к победе вместе.

Вот как ей виделось это «вместе», подумалось вдруг Жуку: она будет состязаться за место в конноспортивной команде США, а он – подписывать чеки.

– Я помню, дорогая. Но чего мы не знали, когда мы с тобой приступали к этому, когда мы вместе вступали на путь, ведущий к победе в конном спорте, – так это того, что курс акций пойдет на снижение, как подводная лодка, и потянет за собой всю экономику, а вместе с нею расходы на оборону. Ты слышишь – я говорю о расходах на оборону? Ты еще помнишь, что именно они дают нам материальный достаток? А я гляжу сейчас в окно – и вижу, как по всему городу лоббисты оборонного ведомства выпрыгивают из окошек. Мин? Алло, Минди?

Молчание. Надвигающаяся гроза.

– Так, значит, твой ответ – нет?

Жук мысленно увидел жену: на ней джодпуры, и она вышагивает взад-вперед по помещению, где хранятся седла и упряжь, а вокруг в ужасе разбегаются мыши и взлетают опилки. Вдали раздается тихое ржание несчастной Лаки Страйк, страдающей от болей, вызванных дистрофией сухожилия. «Лаки» – «Удачливой»? Да, вот повезло так повезло. Минди, наверное, распустила свои медовые волосы, и они рассыпались у нее по плечам. Она красавица. У нее фигура, не обезображенная родами. Не хотела заводить детей – «не сейчас, не так сразу, дорогой»: довод, который он слышит вот уже который? – восьмой год подряд. Беременность означала бы отлучение от седла на долгие месяцы. Жук не возражал против такого решения. Ему приходилось признать: секс с ней был поистине великолепен. Однажды, сидя в приемной зубного врача и листая последние никому не нужные журналы со светскими сплетнями о принце Чарльзе и Камилле Паркер-Боулз, Жук прочел, что герцогиня Корнуольская – «как многие женщины, увлекающиеся верховой ездой», – отменна в постели. Интересно, это правда?

Есть ли смысл бороться?

– Пускай Сэм позвонит мне, – сказал Жук. Левая половина его мозга немедленно послала ему сигнал: Чувак! Ты и так разорен, а только что ты подписался на новые копыта ценой в четверть миллиона долларов? Ты совсем рехнулся? Тряпка! Подкаблучник! Дурак!

– Спасибо, – ответила Мин несколько официальным тоном, как показалось Жуку.

Быть может, ей не хотелось слишком горячо благодарить его, ведь он всего лишь выполняет свою часть уговора. Разве не так?

Жуку уже поздновато было собирать остатки своего мужества, поэтому он сказал:

– Не знаю, выдаст ли банк такую сумму. Будь я на месте банка, – не выдал бы.

– Все еще изменится к лучшему, дорогой, – сказала Минди. – Так ведь всегда бывает. А ты – блестящий специалист своего дела.

– Хорошо. Но ты отдашь мне Лаки Страйк.

– Зачем это тебе понадобилась Лаки Страйк? – с подозрением поинтересовалась Минди.

– Для барбекю на выходных.

– Что?

– Разве мы не приглашали на субботу Блейка и Энн Лу – на барбекю? Говядина мне теперь не по карману. Говорят, что конина очень вкусна, только готовить ее нужно на медленном огне.

– Ну, знаешь, Уолтер. Твои шутки – просто чудовищная безвкусица.

Но произнесла она это игривым, шаловливым тоном. Еще бы – она ведь только что заполучила новую лошадь!

– Позвони Сэму, дорогой, – сказала она. – Мне нужно пойти разобраться с Пекфассом. Из леса доносятся какие-то ужасные запахи. А еще тебе нужно что-то сделать с его зубами. Я просто не могу больше на него смотреть. Это отвратительно.

– Тпру! Выбирай: новая лошадь или новые зубы для Пекфасса. И то, и другое сразу мне не по карману.

– Увидимся в пятницу. Ах да – не забудь про водоотливной насос. Его отложили для меня в «Строснайдерс».

Итак, теперь у Жука появился список неотложных дел на эту неделю: 1) Одолжить $ 225,000. 2) Забрать водоотливной насос для подвала, который постоянно заливает аж с 1845 года. 3) Заняться зубами Пекфасса. Вот и все, что требуется для потрясающего уикенда.

Мин всегда мечтала о доме за городом. Агент по недвижимости, который продавал им этот дом, сообщил (быть может, даже не солгав), что в 1864 году его разграбили и попытались поджечь отряды Шеридана.

«И знаете, кто спас дом от пожара? Рабы!»

Жук подумал: Ну, конечно. Это был уже третий из предложенных для осмотра домов, о котором рассказывали, что его в свое время спасли преданные чернокожие. Следовало бы задать логичный вопрос: и зачем было рабам рисковать жизнью, спасая дом белого хозяина? Ну да ладно. А еще местным агентам по недвижимости очень нравилось показывать клиентам следы копоти – якобы от неудавшихся поджогов, замышлявшихся солдатами генерала Шеридана.

Впрочем, это был очень милый старый дом, стоявший на 110 акрах земли, к которому вела извилистая, обсаженная дубами подъездная дорога. Конюшни, амбар, ивы, речушка с форелью – она-то и вызывала многократные затопления подвала.

Сначала имение называлось «Трезор». Но спустя несколько лет, в течение которых Жуку приходилось оплачивать счета за его ремонт и содержание, он перекрестил его в «Разор». Позже, когда болезнь Альцгеймера, поразившая его мать, дошла до критической стадии, Жук перевез ее в этот дом – к большому неудовольствию Минди. Однажды маман застали ночью бродящей по коридорам в пеньюаре, с зажженным канделябром в руке.

– Вот это сцена! В таком южном, готическом духе, правда? – сказал тогда Жук, пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре. Видя, что Минди не огрызается, он спросил: – Или ты находишь, что это – очередной «шаблон»?

– Уолтер! Да она же спалит дом! И нас вместе с ним. Тебе нужно что-то предпринять.

Смотритель дома, Пекфасс, предложил в помощницы свою дочь, Беллу, чтобы та дежурила возле маман по ночам. Жук жалел Беллу: у нее имелось пятеро детей – зачатых, как нетрудно догадаться, от разных рабочих-мигрантов. Вес Беллы – а в ней было около 140 килограммов – ложился непосильным бременем на старинную лестницу. Жук в шутку предложил Минди завести специальную лебедку, чтобы поднимать толстуху на третий этаж.

Всю ночь Жук и Минди слушали, затаив дыхание, как лестница стонала под тучным телом Беллы. Но милая, добрая, замечательная Белла оказалась идеальной компаньонкой. Она просиживала с маман всю ночь напролет, при этом ела замороженные тортики и смотрела реалити-шоу. Ее любимым шоу, похоже, был показательный образец американского программного идиотизма, который назывался «Тысяча дурацких способов сыграть в ящик». Однажды ночью Жук застал их обеих за просмотром неприглядного эпизода, воспроизводившего кончину человека, который попытался спрятать от полиции баллончик с перцовым газом в собственной толстой кишке. Маман не отрывала глаз от экрана. Жук с грустью подумал: как эта сценка далека от его детских воспоминаний о том, как мама читала ему и его младшему брату Бьюксу «Ветер в ивах»[3].

Когда маман стало еще хуже, в дом переселился бескорыстный Бьюкс, чтобы тоже помогать по мере сил. Всепоглощающей страстью Бьюкса была «живая история» – именно этот термин предпочитали те, кому не нравились такие определения, как «реконструкция» или «переодевание в исторические костюмы эпохи и разыгрывание сцен войны». Жук любил Бьюкса.

Историческим периодом, который выбрал Бьюкс, была Гражданская война. Конкретным образом, который он примерил на себя, был некий полковник кавалерии армии Конфедерации. При всем идиотизме такой картины Жук признавал, что Бьюкс смотрелся очень ладной, лихой фигурой, когда ступал по крыльцу в кавалерийских сапогах, в кителе и с саблей. Волосы он носил длинные, на манер романтично растрепанного Джорджа Армстронга Кастера[4], героя Геттисберга и – гм! – Литтл-Бигхорна.

Как именно мозг маман воспринимал образ Бьюкса – Жук мог лишь гадать. Мин считала, что он «непостижимый чудик». Зато Бьюкс неплохо управлялся с конюшней; он даже умел по-своему ладить с лошадьми – так что с ним Мин могла хотя бы потолковать о сухожилиях. Минди была слишком умна, чтобы позволить высокомерию стать на пути у выгоды.

Летним вечером, сидя на крыльце со стаканом «старомодного»[5], он смотрел, как над Шенандоа заходит солнце, окрашивая поля в пурпур, и размышлял о том, как ему несказанно повезло: жена-подарок, маман, вооруженная канделябром, сиделка, представляющая угрозу для лестницы, брат, вооруженный саблей, смотритель дома со щербатыми зубами и мозгами, ветшающий дом, разорительная ипотека, тающий банковский счет.

В такие безмятежные моменты Жук думал, что, пускай сам он родом и не из этих мест, зато, во всяком случае, являет собой отличный экземпляр «южного джентльмена». Он улыбался, вспомнив, что только на днях получил беспристрастное письмо, уведомлявшее его, что отныне обслуживание закладной на «Разор» передано такому-то банку в Шанхае. Так что, пускай он и не истинный «южный джентльмен», зато – истинный американец, что означает на деле, что он по уши в долгах у китайцев.