Читать книгу Они ведь едят щенков, правда? - Кристофер Бакли - Страница 8

Фа Мэнъяо, президент Китайской Народной Республики и генеральный секретарь Коммунистической партии Китая, сидел в своем кабинете в Чжуннаньхае – зеленом, обнесенном стеной районе к северу от площади Тяньаньмэнь – и изучал взволновавший его доклад, что лежал перед ним на столе. Не было еще и семи часов утра, а он курил уже четвертую сигарету. Он отругал себя. Нужно меньше курить – кроме шуток.

Товарищ президент Фа был одним из «дисидай» – четвертого поколения китайских вождей после Мао Цзэдуна. Ему было 63 года, но на вид вполне можно было дать лет сорок. («Мэнъяо» переводится приблизительно как «превосходная красота» – в школьные годы такая фамилия служила постоянным предметом насмешек.) Пускай внешне Фа, говоря откровенно, мало походил на кинозвезду, тем не менее он был довольно хорош собой: миловидный, с приятными чертами лица мужчина; сложись обстоятельства несколько иначе, он спокойно просидел бы всю жизнь в кабинете, не имея более важных дел, чем чтение докладных записок, и не брал бы в руки ничего тяжелее скрепкосшивателя.

Его уму дивились партийные лидеры и почти все восемь членов Постоянного комитета Политбюро. На вопрос, каков общий объем добычи угля в провинции Гуанси за период с 1996 по 2001 год, Фа зачитывал целые колонки цифр прямо на память. Темперамент у него был уравновешенный. Никто – даже его родные – никогда не слышал, чтобы он повысил голос. Гвардейский полк, который отвечал за безопасность верхушки партийных чиновников, присвоил ему кодовое имя Ку Инчэ: «Прохладная Прозрачность». Фа в шутку говорил жене, что предпочел бы какое-нибудь более внушительное прозвище, например, «Чингиз» или «Грозная Безграничность». Но эти имена мало подошли бы Фа Мэнъяо, который относился к собственному высокому положению со смиренным благоговением.

Он ни на что не жаловался и старался ладить со всеми без исключения. (Хотя не все члены Постоянного комитета отвечали ему взаимностью.) Он чурался фанфар и являл собой образец самоуничижения – качества, высоко ценившегося партией. На официальных торжествах, где требовалось его присутствие, даже оказавшись в центре внимания, он вел себя сдержанно и скромно. Один партийный остряк зашел так далеко, что окрестил его «Человеком-невидимкой». И это не было таким уж преувеличением: в результате тайного опроса, организованного Центральным комитетом, выяснилось, что около 70 % китайского народа не узнает его в лицо на фотографиях. Фа не испытал особого разочарования, когда его проинформировали об этом. Ему достаточно было знать, что он, бесспорно, является одним из самых могущественных людей в мире, номинальным вождем одной пятой части всего населения Земли. Вождем, который, разумеется, постоянно советуется с партией – настоящим, истинным правителем Китайской Народной Республики.

Однако этим утром Фа Мэнъяо не ощущал ни прохлады, ни прозрачности, вчитываясь в документ с грифом «совершенно секретно», что лежал перед ним. Он пришел ночью от главы Гоанбу – министерства государственной безопасности (МГБ).

Фа читал:

Начало. Слух впервые появился в индийской газете Delhi Beast, одиозном издании, распространяющем непроверенные и часто враждебные новости. Шестое и Десятое бюро заняты анализом. Синьхуа выступило с официальным опровержением и осуждением. Посольство в Вашингтоне отслеживает американские СМИ. Посольство в Вашингтоне докладывает: пресс-секретари Госдепартамента США активно глушат слух. Шестое бюро в Вашингтоне докладывает: участие разведслужб США «маловероятно», но продолжает расследование. США и мировые СМИ не прекращают муссировать слух. Бюро пропаганды связывает толки с «Фалун-Гонгом» и подрывными элементами из «Белого Лотоса». Конец.

Дверь открылась. Это вошел Ган – личный помощник Фа, служивший ему уже больше двадцати лет.

– Товарищ президент, явился министр Ло.

– Спасибо, Ган. Пожалуйста, пусть войдет.

Фа затушил сигарету в пепельнице. Зачем, выбранил он себя, он прокурил весь кабинет прямо перед встречей с министром государственной безопасности? Конечно, министру Ло Говэю совершенно наплевать на то, курит Фа или нет. Дело в другом: совсем недавно президент Фа объявил – причем весьма торжественно – кампанию, которая называлась «Четыре Усовершенствования». И четвертое Усовершенствование, которое следовало за первыми тремя (борьба с загрязнением окружающей среды, поочередное использование личных автомобилей и информирование о неплательщиках налогов), гласило: «Окажи уважение своему телу и партии – брось курить!» И Фа понимал, что Ло Говэй получит особое злорадное удовольствие, доложив своим коллегам в министерстве о том, что президент относится к четвертому Усовершенствованию без надлежащего рвения.

Ло Говэй, чье имя означало «да сохранится страна», был человеком, которого в Китае боялись больше всех остальных, – а это немалое достижение в стране с населением численностью в 1,3 миллиарда. В этом качестве он являлся главным полицейским, тюремщиком, следователем и хранителем государственных тайн. Фа соблюдал некоторую осторожность в отношениях с ним, прежде всего – по одной причине: именно Ло организовал отставку предыдущего министра государственной безопасности, адмирала Чжана. А когда-то Чжан выказал интерес к подававшему надежды молодому депутату Фа Мэнъяо, и потом, когда Фа продвигался по партийной службе, оставался его наставником. Фа до сих пор сохранил привязанность к старику и, несмотря на его увольнение и опалу, поддерживал с ним связь – чего, разумеется, не афишировал. Чжан, человек, обладавший тихой мудростью и неистребимым чувством юмора, в частных беседах называл восхождение Ло «Великим скачком назад».

Была еще и другая причина: Ло вступил в тесное взаимодействие с генералом Ханем, министром национальной обороны, главнокомандующим Китая. Грубый и необразованный Хань ни в чем не стеснял себя – и даже не пытался замаскировать свое презрение к Фа, которого считал мягкотелым. (По правде говоря, генерал считал «мягкотелыми» всех, кто ни разу не сражался в бою.) Когда Фа сделался президентом и генеральным секретарем, именно Хань позаботился о том, чтобы Фа не позволили стать председателем Центрального военного комитета, в придачу к остальным званиям. «Пусть товарищ Фа вначале продемонстрирует нам свою отвагу – прежде чем получить в управление наше военное ведомство». Поговаривали, будто Хань дошел даже до того, что в беседе с другим членом Постоянного комитета Политбюро сказал, что Фа продемонстрировал «больше олова, чем стали» в недавних сношениях с преступным режимом Тайваня и с бунтарскими элементами в Тибетском автономном районе, где сам Фа некогда провел три года в должности секретаря областного комитета, и кому же, как не ему, разбираться в тамошних делах.

Итак, Фа считал благоразумным сохранять хорошие, пускай и несколько официальные, отношения с министрами государственной безопасности и национальной обороны.

Вошел министр Ло Говэй. Фа поднялся – так он поступал всегда, приветствуя любого, независимо от его ранга и положения, вышел из-за стола и, улыбнувшись, протянул руку.

– Товарищ министр, – сказал он, – добро пожаловать.

– Товарищ президент.

– Что это с вами? Вы как будто похудели? У вас совсем другой вид. Даже слишком похудели!

Ло Говэй, будучи мужчиной крупного телосложения, не был равнодушен к такого рода лести, даже если факты говорили об обратном. Он славился своим непомерным аппетитом.

Ло самодовольно погладил себя по животу.

– Жена кормит меня слишком сытно и слишком вкусно. – Тут он взглянул на пепельницу и усмехнулся. – Я тоже никак не примусь за четвертое Усовершенствование.

Фа, изобразив шутливую капитуляцию, поднял руки.

– Я уговаривал себя утром: «Воздержись от курения, болван ты этакий, до визита министра Ло!» Ну, а теперь вы меня застукали. Садитесь, пожалуйста, товарищ.

Ло уселся в кресло с чересчур мягкой набивкой – декоративный реликт, оставшийся со времен советско-китайской дружбы.

– Вы ознакомились с донесением?

– Да. – Фа нахмурился. – Очень неприятная история. Кто за ней стоит? – И прибавил: – Американцы?

Ло пожал плечами.

– Мы не знаем – пока не знаем. Обычно американцы более искусны с агитпропом такого рода. Но не беспокойтесь. Скоро мы докопаемся до истоков. Уверяю вас, на это сейчас брошены все силы.

– В этом я нисколько не сомневаюсь, – кивнул Фа. – Если бы все наши министерства трудились так же усердно, как ваше, я мог бы хоть каждый день брать выходной и отправляться на рыбалку.

Ло несколько лет прослужил главой Шестого бюро (контрразведка) в Вашингтоне, округ Колумбия. Там он отличился успешной вербовкой агентов на очень высоком уровне – в том числе в ЦРУ и в Госдепартаменте. Вернувшись в Пекин, он получил повышение, став главой Четвертого бюро – технологического, – области, к которой он проявлял живейший интерес. Именно с его подачи американская интернет-компания ЭПИК подверглась успешным хакерским атакам и была скомпрометирована, в результате чего ее директор Мельников, уроженец России, в приступе раздражения вывел все свои капиталы из Китая. По мнению Ло, избавление от Мельникова и его компании пойдет только на благо Китаю. Ло презирал русских почти так же, как и тайваньцев, тибетцев и американцев.

Несколькими месяцами ранее в лимузине Фа было обнаружено подслушивающее устройство. Величайший конфуз! Последовали срочные совещания, началась суета: на кого-то указали пальцем, кого-то сняли с должности. Но, следуя спокойному и решительному руководству Ло, Четвертое бюро пришло к заключению, что устройство относилось к тому типу, который обычно используют русские, а это почти наверняка означало, что внедрили его американцы, желая скомпрометировать Москву.

Когда Фа сообщили об этом, он спросил Ло:

– Но каким же образом американцам удалось спрятать эту штуковину в моем автомобиле?

Ло, который всегда был начеку, готовый отразить любые нападки и упреки, истолковал его вопрос так: Как случилось, что ваше министерство не сумело оградить мой личный автомобиль от шаловливых американских пальчиков?

Парируя удар, Ло хладнокровно напомнил Фа, что это он сам – а не МГБ – самовольно предложил госсекретарю США, находившейся в Китае с визитом, прокатиться в президентском лимузине от места их встречи в Чжуннаньхае до Дома народных собраний.

Фа принял ответственность на себя, но все-таки спросил:

– Товарищ, вы хотите сказать, что она сама установила там эту штуку? Сама госсекретарь США, лично?

Ло пожал плечами и усмехнулся.

– А какие еще выводы мы можем сделать, товарищ?

Что же, надо быть умней – никогда больше не подвозить голосующих на дороге госсекретарей США.

– Вот что я скажу, – продолжал Ло. – Если все-таки выяснится, что эта история с отравлением Лотоса – действительно дезинформация, запущенная американцами, то это – серьезная провокация. И нам придется как-то ответить на нее.

Ло закурил сигарету. Фа тоже решил выкурить еще одну – уже пятую на сегодня. Ну и дела, ну и дела…

– Разумеется, – согласился Фа. – Конечно же я целиком полагаюсь на вас и ваше министерство.

Некоторое время они курили молча.

Потом Фа сказал:

– Позвольте спросить вас, товарищ: как вы думаете, почему вдруг сейчас могла всплыть такая дезинформация? Именно в данный момент? И если ее запустили американцы, то не связано ли это как-то с моим предстоящим визитом в Вашингтон в следующем месяце?

– Интриганы – они ведь как пауки. Плетут, плетут, плетут свои козни не переставая. Конечно, я не снимаю своих подозрений с американцев, но сейчас мне все-таки кажется, что этот слух пополз из Дарамсалы. Иначе говоря, из города, где живет изгнанный Далай-лама.

Фа кивнул.

– Как-никак, это была индийская газета. А что вы можете мне рассказать об инциденте в Риме?

Фа, говоря с Ло, всегда проявлял осмотрительность и формулировал свои вопросы в виде вежливых просьб, которые Ло мог бы легко отклонить ради соблюдения безопасности.

Ло немного поколебался, желая показать, что он из вежливости снизошел до ответа, делясь с президентом столь конфиденциальной информацией.

– Вы хотите знать всё, товарищ, – или ровно столько, сколько достаточно?

– Расскажите мне то, что сами считаете нужным, – ответил Фа, – и этого будет вполне достаточно.

– Нам повезло. Дело в том, что в этой больнице есть наши люди. – Он выдержал паузу. – Это та самая больница, где лечат Папу.

– Вот как! Но я не стал бы называть это простым везением. Я бы назвал это бдительной работой разведки.

Ло изобразил притворную скромность.

– Когда его госпитализировали, он кашлял, у него было затруднено дыхание. Жар, диарея, хрипы. Врачи проводят множество анализов. Меня информировали, что один из возможных диагнозов – так называемая лихорадка Катаямы.

– Звучит как-то по-японски.

– Я не специалист по инфекционным заболеваниям, но мне дали понять, что это один из видов шистосоматоза. Им можно заразиться, если ходить босиком по дну озера. Его вызывают испражнения улиток. В любом случае у нас будет полный доступ к результатам анализов. Вскоре мы получим самую подробную информацию – во всех деталях – о состоянии здоровья Навозного Лотоса. – Ло усмехнулся. – Будет отличная буддистская зарисовка – не правда ли? – если окажется, что Навозный Лотос подцепил эту хворь, наступив на улиточье дерьмо? – И Ло рассмеялся над собственной шуткой.

Это грубое прозвище всегда заставляло Фа внутренне поморщиться, но он старался скрывать свое смущение. Джетсун Джамфел Нгаванг Ловзанг Даньцзин-Джямцо, Его Святейшество четырнадцатый Далай-лама, имел множество разных имен: Присутствие, Абсолютная Мудрость, Океан, Держатель Белого Лотоса. Однако в органах госбезопасности Китая его называли Навозным Лотосом.

Строго говоря, Фа отнюдь не был «мягкотелым» в своем отношении к тибетцам – вопреки мнению о нем генерала Ханя – да и министра Ло. Будучи партийным боссом в Лхасе, Фа руководил подавлением не менее полудюжины мятежей. Он лично подписал смертный приговор 679 тибетцам, треть из которых были женщинами. А потом начались кошмары.

Дело было вот как. Однажды расстреливали ламу – выстрелом в затылок из винтовки калибра 7,62 мм. Стандартная процедура. Но потом Ган рассказал Фа, что лама шел на казнь, выкрикивая проклятья. «Как-то странно – он ведь все-таки лама?» – спросил Фа. Больше того: этот человек проклял лично секретаря областного комитета Фа Мэнъяо, назвав его имя. Точнее, когда солдаты тащили его к глиняной стене, он громко выкрикнул: «Фа Мэнъяо! Фай ша за мкхан!»

Фа знал лишь азы тибетского языка. Гану явно было неловко.

– Ну, Ган? Что значат его слова?

– Похоже, это традиционное тибетское проклятье, товарищ секретарь облкомитета. Мне доложили, что оно означает…

– Ну же, выкладывайте, Ган.

– Он говорил, что вы – пожиратель плоти собственного отца, – проговорил Ган с некоторым смущением. – Что-то в этом роде.

Фа выдавил из себя сухой смешок.

– Не очень-то буддийское выражение, надо сказать.

Но эти слова запали ему глубоко в душу. В ту же ночь ему приснился первый сон. Фа приснилось, будто он жадно поедает пельмени из большой миски. Но у пельменей был какой-то странный – жуткий вкус. Всмотревшись в миску, он с ужасом увидел лицо своего горячо любимого покойного отца, глядевшего на него. Фа проснулся с криком, весь в холодном поту. И почти тот же самый сон стал являться ему ночь за ночью – с тех пор одна только мысль о том, что ему предстоит лечь в постель, вселяла ужас.

– Что тебе приснилось? – спросила жена Фа после четвертого кошмара.

– Пустяки, – дрожа, ответил Фа. – Будто я съел кое-что. – У него язык не поворачивался пересказать свой сон – даже мадам Фа.

Он стал более внимательно, вдумчиво подходить к подписанию смертных приговоров. Некоторые из них он смягчал или даже с ходу отменял. К некоторым людям он проявлял милосердие – если только можно называть «милосердием» приговор к многолетнему заточению в зловонной тюремной камере.

Кошмары не прекращались. Фа начал произносить речи о необходимости «гармоничного сближения». Это вызвало удивление среди некоторых партийцев там, в Пекине. Однако его умеренность в отношении тибетцев все же привнесла известный покой в автономный район. Мятежи утихли. Остаток срока, проведенного Фа в должности партийного босса в Лхасе, оказался в целом лишенным событий, зато плодотворным: под его руководством удалось выполнить главную задачу, которую ставила партия в Тибете, а именно – переселение туда сотен тысяч этнических китайцев-хань. Должно пройти еще лет двадцать – тридцать, и этнические китайцы численно превзойдут коренное тибетское население; таким образом, интеграция Тибета в состав Великого Китая будет завершена. Тибетцы тоже это понимали, и потому появление большого количества ханьцев в то время часто становилось сигналом к бунтам. Но при Фа этого удалось избежать – и потому, вернувшись в столицу, он получил повышение.

Самый конец его пребывания в Тибете был омрачен двумя незначительными происшествиями. Однажды вечером Фа, восприимчивый к суровым условиям тамошнего высокогорного климата, потерял сознание прямо во время своей речи на тему: «Полное беспрекословное подчинение партии – вот истинный путь к свободе». В другой раз, тоже посреди речи, на этот раз на тему: «Дадим достойный и энергичный патриотический отпор тем, кто настаивает на так называемом ‘превосходстве’ японских телевизоров», – тогда на него внезапно нашел приступ высотной болезни, и на кафедре его обильно вытошнило прямо на колени сидевшим напротив высокопоставленным членам делегации Зимбабве – самого верного и преданного союзника Китая в Африке. Нехорошо вышло.

– А в какие сроки, – спросил Фа у Ло, – вы ожидаете результаты медицинских анализов?

– Очень скоро, – ответил Ло. – Некоторые требуют времени. Может быть, выяснится, что это было пищевое отравление. Нам сообщали, что он съел какое-то блюдо из вермишели с моллюсками. – Ло рассмеялся. – Когда-то он был вегетарианцем, а потом начал есть мясо и рыбу – решил, что нуждается в белках. Такой вот ситуативный буддизм! Может быть, эти моллюски оказались неудачно перевоплотившимися иглобрюхами.

Фа всмотрелся в лицо Ло – в нем ясно читалось презрение. Ло испытывал к Далай-ламе не просто профессионально прочувствованную ненависть. Он ненавидел любые религии, но особое отвращение, похоже, вызывал у него тибетский буддизм. Однажды Фа присутствовал вместе с Ло на обеде, где Ло долго разглагольствовал о «теократическом бандитизме», который свирепствовал в Тибете при ламах, пока Китай не «освободил» эту страну в 1950 году – через год после славного успеха Великой революции председателя Мао.

Ло мрачно хохотнул.

– А может, это был гриб – гриб с сомнительной кармой!

Фа поднялся.

– Я очень признателен вам, товарищ, за вашу неизменно превосходную работу. Безопасность Китая – поистине вне опасности, пока находится в ваших надежных руках. Пожалуйста, держите меня в курсе новостей.

Они обменялись рукопожатием.

На полпути к двери Ло сказал:

– Не тратьте времени попусту, не тревожьтесь по поводу тех слухов, товарищ. СМИ еще немного повозятся с ними, как собаки помусолят, а потом набросятся на новую кость. Все это пустяки.

– Возможно, так оно и есть. И все-таки это тревожно.

– Что именно?

– Слышать обвинения в подобных вещах, когда все это ложь.

– Да ну! – сказал Ло. – Он же старик. Он все равно скоро умрет – не от одного, так от другого.

– Ну, вполне возможно, – улыбнулся Фа, положив руку на плечо Ло и показывая в сторону переполненной пепельницы, – что мы с вами умрем раньше!

Ло издал вежливый смешок.

Фа сказал:

– Передайте вашей жене, что она вселяет в меня зависть.

– Зависть? Почему же?

Фа огляделся по сторонам – словно желая убедиться, что их никто не подслушивает. А потом прошептал Ло на ухо:

– Скажу вам по секрету, товарищ: мне кажется, что вас кормят дома лучше, чем меня.

Ло улыбнулся и кивнул.

– Ну, тут кое-что можно придумать. Если вы согласитесь оказать нам честь, приходите с мадам Фа к нам в гости. Я попрошу Дайю приготовить ее фирменное блюдо.

– У меня уже слюнки текут. Что же это за блюдо?

– Пельмени.

Фа ощутил, как у него на затылке проступает холодный пот. Он судорожно сглотнул и заставил себя улыбнуться.

– Превосходно, – произнес он.

– В таком случае, ждем вас. Я все устрою.

Фа вернулся к письменному столу и немедленно закурил сигарету – шестую на сегодня. Пламя зажигалки дрожало у него в руке.

Он снова поднялся и принялся вышагивать по кабинету – подальше от окна, чтобы не видели охранники внизу, во дворе. Мысли его лихорадочно метались.

Пельмени. Неужели Ло знает о его кошмарах? Но откуда он мог узнать? Фа доверил эту тайну одному-единственному человеку, который был ему ближе всех, в чьей верности и преданности он не усомнился бы ни на миг, – Гану.