Читать книгу Вор с черным языком - Кристофер Бьюлман - Страница 7

– Ты идешь в Аустрим?

Я выследил спантийку в таверне «Чалая лошадь» – прелестной деревянной «огненной ловушке» из тех, что так любят путешественники, желающие опорожнить свои кошели. Вопрос был не по существу, потому что я сидел в кресле напротив ее кровати, а она только что проснулась.

С быстротой летней молнии спантийка схватила меня за ногу и подвесила вниз головой за окном, которое я сам же и открыл. Она не знала, что, перед тем как заговорить с ней, я уже осмотрел ее скудные житейские блага. Ванны в комнате не было, только таз с мутной водой, в котором мокла льняная одежда со свежим пятном крови от моей стрелы. Щит стоял у стены. Обнаженный спадин лежал возле кровати – похожий на ганнский меч, только более изящный. Крепкое клиновидное лезвие, чуть короче двух футов, с утолщением в слабой части, долом и зловещим острием, напоминающим осколок стекла. С какой легкостью она проткнула бы мне сердце, стоило мне неосторожно выдохнуть, склоняясь над ней!

Но в каждой профессии свои острые ощущения.

Заглянуть в ее кошели было плевым делом. Во всяком случае, в те, что висели на ремне. Монет у спантийки оказалось маловато для дальнего странствия. Я не взял ни одной. Она бы наверняка заметила пропажу, а я хотел, чтобы спантийка была на моей стороне. И все равно это далось мне нелегко. У меня болезненная страсть к деньгам, не имеющая ничего общего с наживой. Они мне просто нравятся – на вид, на ощупь, на запах. Надеюсь, наступит день, когда я накоплю столько монет, что смогу просто перебирать их, не испытывая необходимости тратить.

У нее было спантийское серебро – три «лотоса», две «королевские головы» с изображением его длинноволосого усачества короля Калита, а также холтийские шиллинги, несколько медяков и целый галлардийский «лев», равный по достоинству всем прочим, вместе взятым. Я понюхал его, провел ногтем по гурту и даже положил в рот, наслаждаясь привкусом. Это было настоящее золото. Не беспокойтесь, я вытер монету о свою рубаху, перед тем как вернуть на место, но продолжал любоваться ею. Мне нравится, что лев на ней как будто улыбается. И нравятся три меча острием вверх и лежащий плашмя кинжал на реверсе.

Галлардийцы знают толк в деньгах, лучшая чеканка на всем востоке, почти как в Древнем Кеше до Тряса. Моя любимая монета – галлардийский «совенок». Она даже не золотая, обычное серебро. Но тот, кто вырезал штамп, должно быть, очень любил сов. Не отличишь от настоящей, так и кажется, что маленькая негодница сейчас заухает. И дерево с полумесяцем на обратной стороне. Не люблю тратить «совят», но иногда приходится, мне вечно не хватает денег.

Что было в заплечной сумке, так и осталось тайной, спантийка на ней спала.

Сумка не казалась тяжелой, совсем немного монет, если это были монеты. Возможно, банковские векселя, или драгоценности, или еще что-то легкое, но никогда не угадаешь, что лежит в мешке, который охраняют заботливей всего. Мне приходилось срезать кошели с прядью конской гривы, мешочком песка и молочными зубами. Самой странной моей добычей было высушенное сердце, почти наверняка человеческое. Хорошо, что этот урод не поймал меня.

Хотя меня еще никто не поймал.

Так, где я остановился? Ах да, за окном, головой вниз. Не думайте, что спантийка держала меня за щиколотку одной рукой, словно какой-нибудь полукровка с Невольничьих гор. Нет, она едва справлялась двумя руками, упираясь локтями в подоконник. Я не сопротивлялся, просто скрестил руки на груди. Приятно, когда кровь приливает к голове.

– Ты собралась в Аустрим? – снова спросил я. – И куда подевалась твоя птица?

– Попробуй только еще раз вякнуть про птицу!

– Отлично. Тогда как тебя зовут?

– Тебе это ни к чему.

– Хорошо. Но все-таки ты идешь в Аустрим?

– Ты вор из Гильдии. Тебя обучали магии. Если я тебя отпущу, тебе это не сильно навредит?

– А если я скажу «нет», ты придумаешь другой способ навредить мне?

– Может быть.

– Тогда я скажу «да», мне будет очень больно. Прошу тебя, храбрый рыцарь: не бросай меня тыквой о землю.

Она отпустила мою ногу, но я не держу на нее зла.

Это был всего лишь третий этаж.

Притормозив падение, цепляясь за стены, я приземлился на ноги и перекатился через бок. Потом быстро вскарабкался назад. Спантийка уже держала меч наготове, но не возле моего лица. Поняла, что я мог убить ее спящей. Она вовсе не была беспечной и крепко закрыла окно, просто меня очень трудно не впустить. А убить еще трудней. Если вы говорите по-гальтски и помните мое имя, то уже, наверное, догадались об этом.

На нашем черном-перченом языке «кинч» означает петлю или аркан. Еще так можно назвать сложную или неожиданную проблему, какой я, несомненно, и стал для моей матери, появившись на свет всего через три месяца после свадьбы родителей. Подозреваю, что выражение «неожиданная проблема» описывает всех гальтов в целом, – во всяком случае, такими мы оказались для завоевателей из Холта. Понадобилось пятьдесят лет, чтобы покорить нашу страну, а потом еще три столетия холтийцы жалели об этом. Мы, черноязыкие, плохо слушаемся приказов и ни на кого сами не нападаем, но на своей земле устроим ад любому. Гальты – прирожденные лучники и без промаха мечут в гнилые тыквы все, от камней до копий. Мы отличные музыканты и наездниками были тоже неплохими, когда по нашим равнинам еще бегали лошади.

Разумеется, это все было до прихода гоблинов.

Говорят, что гальты с их чуть заостренными ушами и мелкими костями – это все, что осталось от эльфов. У меня медно-коричневые волосы, даже рыжие при ярком свете, а борода, насколько мне удалось ее отрастить, ближе к имбирной. Не скажу, что вопрос с эльфами решен окончательно, – большинство университетских недоумков говорит «нет», некоторые сомневаются, зато в каждой деревне возле торфяных болот рассказывают легенды про то, как один огородник вытащил из воды похожее на человека крохотное существо с болотно-черной кожей, острыми ушами и драгоценностями невиданной красоты. Правда, никто сам этого не видел, да и драгоценности каждый раз либо пропадали, либо их продавали.

Но что я могу знать? Только свое имя.

– Меня зовут Кинч, Кинч На Шаннак, или Драный Кинч, если угодно. Мне не впервой слышать такое.

Она фыркнула.

Я сидел на подоконнике, скрестив ноги, и не сводил с нее убийственных для женщин зеленых глаз. Мне говорили, что они светятся, как нефриты с далекого запада.

– Не пойти ли нам на запад вместе?

Она задумчиво посмотрела на меня:

– И зачем ты мне нужен?

– Скорее, зачем мы нужны друг другу.

– Ну так расскажи.

– Я буду стоять на страже, пока ты спишь. И спать, когда сторожить будешь ты. Я буду лгать тебе, когда от этого ничего не изменится, и лгать ради тебя, когда это необходимо. Я позабочусь о том, чтобы петушки с зудящим гребешком держались от тебя подальше и чтобы тебе доставалась лучшая бочка с вином. Ты никогда больше не встретишь дверь, куда не сможешь войти, и стену, за которую не сумеешь заглянуть. Когда тебе придется сражаться, я позабочусь, чтобы ты заранее знала, откуда появятся враги, и сам разберусь с теми, кто послабее. Не обещаю быть твоим псом, но если ты сама наполовину волчица, как я считаю, то найдешь для себя лиса, бегущего рядом.

– Спроси меня еще раз завтра утром, – сказала она и легла спать, повернувшись ко мне спиной.