Читать книгу Калиго: лицо холода - Ксения Гранд - Страница 3

Oднажды в далеком-далеком прошлом, когда холод еще не смешался с воздухом, а густая растительность покрывала каждый сантиметр острова Саарге, юноша по имени Сирилланд решил бросить вызов Богу равноденствия Акме́ласу – прародителю Истины и руководящей руке Справедливости. Это не было спланированным деянием или злым умыслом, всего лишь случайностью, которая чуть не разрушила весь мировой порядок. Один взгляд, одно решение, одна стрела, угодившая прямо в священного оленя, разрушила природный устой, подвергнув все живое опасности. Спицы Мировой прялки, на которой, по поверьям сааллов, держалась вселенная, лопнули вместе с падением зверя, грани переместились, а колесо сошло с оси в момент, когда его дыхание оборвалось. Столь непростительное нарушение могло погубить и небеса, и землю, отдав их в руки всесветного Хаоса, если бы не вмешалась Троица Истинных Богов Севера. Три силы, три высших Божества, правивших миром, сошли с Асгарда1 на владения смертных, дабы придать суду того, кто осмелился нарушить вселенский порядок: Акмелас – повелитель льдов, Куту́лус – покровитель морей и Орфлаг – владыка земной тверди.

Кутулус хотел отдать грешника на съедение рыбам, а его грешную оболочку обратить в морскую пену. Орфлаг предлагал упокоить негодяя в самых недрах планеты, чтоб под мощью ее тяжести и давления по истечении многих мучительных столетий его тело превратилось в камень. Но Акмелас был умнее и изобретательнее. Его неусыпное око видело то, что ускользало от зрения его собратьев. Виновник самого тяжкого из возможных преступлений не боялся умереть. Разделить участь океана или слиться с природой его не страшило. Лишь одна вещь во вселенной заставляла его грудь трепетать от страха: холод, который лишил его соплеменников всего. Стужа, обратившая родные края в обитель вечных льдов. Нескончаемая зима, отнявшая у его семьи пищу и обрекшая ее на голодную гибель. И именно эту напасть и использовал Верховный Бог. Он вынул из повинного кости, заменив льдом и использовал их для сотворения новых спиц Мировой прялки. Сердце нечестивца послужило осью для уравновешивания колеса, место которого в груди юноши заменил кусок горного хрусталя. Душа же, как вечная и священная субстанция, получила шанс на перерождение в другом смертном, безвинном и не испорченном грехом. Акмелас сумел найти наказание, которое принесло бы провинившемуся больше пыток, чем сама смерть, превратив его в то, что он больше всего ненавидел, что вызывало одновременно боязнь и отвращение, вожделение и ужас, трепет и тревогу. Объединив виновного с метелью и стужей, Акмелас сослал его на родной остров, запретив покидать пределы до тех пор, пока отнятая у него душа сама не отыщет его.

Верховный Бог был уверен, что сила хлада довольно быстро разрушит бренную плоть, поглотив ее без остатка, но Сирилланд оказался гораздо сильнее, чем тот полагал. Он сумел не только выжить, но и примериться с этой способностью, а со временем – и управлять ею. Хотя сдерживать подобное могущество было невыносимо сложно. Одно неверное движение, злость, обида, мимолетное раздражение могло выпустить сокрушительную мощь на волю, поглотив парня без остатка, а вместе с ним и весь мир. Он стал живым воплощением мороза, Владыкой семи нордовых ветров, Правителем вьюг, Повелителем Севера. Тем, кого впоследствии сааллы прозвали «Калиго» или лицом самого Холода.

Никто так и не узнал, почему юный охотник поднял руку на священнейшего из существ. Одни говорили, что им правила жажда переворота. Другие – что он желал выказать неуважение Троице Истинных Богов. Третьи – что таким образом хотел доказать презренность собственного народа и его традиций. Но правда так и осталась погребена под коркой нетронутого снега. На самом деле никого не интересовало, что двигало его поступками, что мотивировало, что подстрекало. Не потому, что истина плавала на поверхности, а оттого, что никому до этого не было дела. Грех совершен. Равновесие нарушено. Зло выбралось на поверхность. Боги узрели результат, а больше им и не было нужно. И по сей день сааллы, передавая из уст в уста легенду рождения Калиго, не ведают истинной причины деяний парня, имя которого стерлось с памяти жителей быстрее, чем снежная пыль, поднятая ввысь северным ветром.

Со временем Калиго осознал, что ждать освобождения так же бессмысленно, как и молить Богов о прощении. Не имея собственной души, он начал выискивать ее у других, пытаясь вернуть то, что у него так несправедливо отняли, но все усилия были напрасными. Его поиски продолжались из года в год, из десятилетия в столетие, и так по бесконечному кругу временной стрелки. Надежда отыскать частичку себя, которую Акмелас отослал на землю, все уменьшалась, постепенно истончаясь до ширины паучьей нити. Ведь в отличие от Калиго, человеческое тело не вечно. Оно быстро истлевает, и часть прежней жизни Владыки отправляется в новый путь.

Постепенно уныние въелось в плоть юноши, изменив ее до неузнаваемости. Когда-то золотистые волосы приобрели холодные оттенок хрусталя, который он так оберегал в горных пещерах. Левый глаз цвета небесной голубизны и правый – окраса древесной коры, потемнели, наполнившись таким же неживым оттенком, как и графитовые залежи, которые он выращивал глубоко в недрах Сапмелас саалла. Кожа стала бледнее тумана, пелену которого Сирилланд напускал на гору, чтоб укрыться от всевидящего ока Акмеласа. Все, что осталось за тысячу лет – это пустая оболочка, хранившая в себе воспоминания об утерянном, но не забытом прошлом. Под гнетом его правления когда-то цветущий и наполненный жизнью Саарге превратился в обитель льда, белую пустыню, в которой не было места для жизни.

В поисках смысла своего бренного существования Калиго стал заведовать пустотами – павшими людьми, души которых отправились в Асгард, а греховные тела, не найдя покоя на земле, застряли на ней навеки. Пустые, брошенные, ненужные, проклятые на бессмысленное существование в мире, где никто и ничто их не ждет. Они стали его новой семьей, его окружением, его верными прислужниками, помогающими скоротать эту одинокую и тоскливую вечность. Но однажды, когда юноша уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души, бережно хранившуюся под слоем хрупкой плоти. Души Сирилланда. Американский турист, приехавший из теплых краев в поисках развлечений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. И Калиго пойдет на все, лишь бы заполучить того, кто обещан ему самой Судьбой.

****

– Кажись, утихло, – прорезается в темноте голос Элиота. – Нехило так трясонуло.

Калеб подается вперед, чувствуя, как внутри просыпается тревога. Перед глазами мелькают картинки из прошлого, которые он отгоняет взмахом руки: металлические стеллажи, злобное шипение где-то в середине мрака, бетонные стены подвала, в котором его запирали, как надоедливого кота. Темнота всегда вызывала у него неприятные ощущения, поднимая из затворок памяти болезненные детские воспоминания. Благо, он умеет держать их в узде.

– Все живы? Отзовитесь.

Эхо голосов сливается в какофонию звуков, которая дает понять, что никто из группы не пострадал. Не то, чтоб Калеб предполагал о возможных потерях, но недавняя буря напугала всех не на шутку. Им пришлось несколько часов торчать на входе бревенчатой хижины, удерживая дверь, чтоб ту не оторвало. Дом сотрясало так сильно, что друзья не раз прощались с жизнью, думая, что он вот-вот взлетит в воздух вместе с очередным порывом ветра. Такой страшной вьюги Силкэ не видел уже много лет, а ведь он в своей жизни повидал побольше снежных штормов, чем жители солнечного Нью-Йорка.

– О май гад! – подпрыгивает Джаззи. – Я че-то нащупала. Че-то твердое и шершавое. Омг, оно еще и мягкое!

– Это моя голова, дура, – судя по звуку, Акли пробирается вперед, расталкивая все окружающие предметы.

– Предупреждать надо! Меня чуть криз не хватил от крипоты! Кто-нибудь щелкните же свет!

– Сомневаюсь, что здесь есть электричество.

Это Кэт. Она судорожно толкает дверь, но та не поддается. Очевидно, лавина была не маленькой. Остается лишь надеется, что она не засыпала эту хибару по крышу.

– НЕТ ЭЛЕКТРИЧЕСТВА?! Эт тип, джоук такой? Как же мне тогда зарядить свой смарт? У меня всего пятьдесят два процента!

«Смартфон»! – тут же соображает Калеб. Слава богу, что Джаззи везде таскает с собой этот кусок пластика.

– Дай мне свой телефон.

– Ауф, эт еще зачем?

– На нем должен быть фонарик.

– Эт айфон, а не шахтерская каска. Последней версии, дэм!

– Просто дай мне его!

Поведение новоиспеченной подружки Кэйтин раздражает юношу с первой минуты знакомства. По правде сказать, он в жизни не видел девушки глупее и противнее. Калеб готов поспорить, она даже не подозревает о возможности совершения звонков со своей «волшебной пластинки с камерой». Единственное, для чего рыжевласка использует мобильный – это видео для блога и фото, в которых достопримечательности выступают лишь фоном для бесчисленных селфи.

– Оки, лови, кунчик.

Мягкий силикон опускается в руку Калеба. Вспышка света озаряет грудь парня, и он тут же чертыхается.

– Че там? Ящерица, паук, монстр?

– Ты поранился? – выдвигает свою версию Кэйтин.

– Хуже. Я испачкал куртку.

Кэт толкает его локтем, и он разворачивает телефон, освещая небольшое помещение, заставленное всяческим барахлом. В центре полутемной комнаты выплывает силуэт старого каменного очага, выложенного полукругом. Конструкция больше напоминает огромную груду булыжников, но судя по темной копоти и недогоревшим поленьям в чаше, ее не раз использовали по назначению. Слева от камина виднеются несколько стопок древесины. Это уже неплохо. Можно погреться и дом как следует осмотреть, но возникает другая проблема: чем зажечь огонь?

– У кого-нибудь есть спички?

Вопрос Калеба относится ко всем присутствующим, но первым отвечает Эл, так, словно он предназначался ему лично.

– Сорян, я такими делишками не практикуюсь. Ты ж в курсах, я спортсмен.

Грузный боксер вроде Элиота может позволить себе любое пристрастие. Один вид на его квадратное лицо и скулы, заостренные настолько, что о них можно порезать палец, заставляет проникнуться к нему если не страхом, то как минимум осторожностью. Вряд ли он вправду ведет здоровый образ жизни. Скорее всего, это лишь очередное напоминание о том, что перед ними будущая звезда американского бокса.

Калеб вопросительно смотрит на Аллестера, но тот лишь машет головой из стороны в сторону.

– Сожалею, но я никогда не предавался подобным излишествам.

– Излишествам! – прыскает со смеху Акли. – Ну ты гонишь! Кто тебя вообще так говорить научил?

Никто из присутствующих не курит, а значит, и пламя развести нечем. Калеб лишь изредка балует себя сигареткой, но с собой их, естественно, не носит. Если бы только отец пронюхал об этом, юноша лишился бы обеда и ужина на несколько суток, а то и на неделю. Он уже собирается признать свою беспомощность, когда Ивейн его опережает.

– Думаю… я… могу с этим помочь.

Тоненькие девичьи пальцы ныряют под ворот парки и достают кристальный кулон в металлической огранке. Сначала Калебу кажется, что это просто подвеска, но девушка делает один легкий жест, и из-под лилово-пурпурного минерала показывается острие, вытянутое, как ручка. В другой части заключается стальная пластина.

– У этой фитюльки рилли странный лук, – комментирует Джаззи. – Ауф, я знаю! Это свисток!

Ее предположение заставляет Ивейнджин нахмуриться.

– Нет. Это…

– Огни́во, – заканчивает за нее Калеб. Кэт озадаченно потирает лоб.

– Позволь уточнить, ты носишь на шее приспособление для разжигания огня? Извини, но даже для меня это странно.

И не только для Кэт. Увидев в руках хрупкой блондинки огниво, Калеб всерьез засомневался в ее адекватности, хотя и раньше не сильно был в этом уверен. Конечно, парня приятно удивляет, что такая недалекая с виду барышня не только знает, как и чем разводить костер, но еще и взяла эту вещицу с собой в горы. По крайней мере, хоть у кого-то из этих шестерых, кроме него, мозги работают как надо. Но все же, носить его с собой на шее…

– Это мамин подарок… – теребит светло-русую косичку Иви. – Я… я никогда его не снимаю…

– А мне маман обычно дарит брюлики от Тиффани энд Коу и прочий дрип.

Щеки Иви краснеют от неловкости.

– Если хотите мой тейк… – продолжает блогерша, но Калеб вмиг ее затыкает. Была б его воля, эта девчонка открывала бы рот только, чтоб поесть. Но, увы, это было бы слишком идеально. Ивейнджин протягивает ему кулон, но он передает честь поджечь первое бревно ей. В конце концов, откуда Калебу знать, как это делается? Он ведь не в подворотнях Нью-Джерси вырос. В пентхаусе Колдвотеров эту работу выполняют слуги. Но когда стены постепенно озаряет блеклый свет, юноша вздыхает с облегчением. Теперь картина перед глазами становится ярче, и даже можно рассмотреть близстоящие предметы, вот только легче от этого не становится.

– И че это за халупа? – чешет белесый затылок Акли. – Такое ощущение, что здесь никто не был лет сто.

Его предположение недалеко от правды. Домик, в котором они очутились, оказывается нежилой лачугой, использующейся местными шахтерами в рабочий сезон: пара запущенных комнат, две двери, пять оконных рам и весьма бедный интерьер. Из предметов мебели в ней есть только письменный стол, несколько стульев, череп рыси на стене и куча коробок с неизвестным содержимым. Как позже им объясняет Силкэ, в этом здании хранится рабочий инвентарь и продовольственные запасы для экстренного случая. На деревянных стенах развешаны всевозможные инструменты: огромные молотки, проржавелые кирки, лопаты, ручные сверла. Некоторые выглядят так, словно предназначены для средневековых пыток, а не добычи полезных ископаемых. К примеру, вот это странное приспособление в виде толстого стального стержня, изогнутого в виде буквы «G». Калеб обращает внимание на два небольших окна, за которыми виднеется белоснежная стена. Отлично. Похоже, лавина завалила хижину по самую кровлю. Значит, им еще долго придется здесь торчать. Если они только не придумают план спасения.

Джаззи проходит вперед, окидывая взглядом помещение. Ее узкая оранжевая куртка обтягивает стройную талию, едва закрываясь на груди. Элиот подозревает, что она специально надела верхнюю одежду на размер меньше, чтобы продемонстрировать фигуру. Правда, подобная вещь, как и ее розовые угги со стразами, в условиях высокогорья выглядят так же уместно, как и бальное платье на овце. Она напоминает Калебу конфету, завернутую в пеструю обертку, которая так и просится в рот. Девушка подмигивает парню, поймав на себе его взгляд. Хоть Калеб и не может терпеть блогершу, глупо отрицать ее привлекательность. Пышная копна кудрей цвета охры, россыпь хаотичных веснушек, игривое колечко пирсинга в носу и большие глаза оттенка морской пены: все это в полной мере сглаживает ее невыносимые манеры и краткость ума, вернее, его полное отсутствие. Добавить еще лебединую шею и пышный бюст, – и получаем весьма располагающую к себе внешность. Это, пожалуй, единственная причина, по которой Калеб ее терпит. Если бы только она была на несколько килограмм тяжелее, а грудь на пару размеров меньше, он вряд ли бы позволил ей ошиваться вокруг него, будь она хоть сестрой-двойняшкой Кэт.

– Есть идеи, как отсюда выбраться? – спрашивает Кэт, кивая на прикиданную снегом оконную раму.

– Втф, мы че здесь застряли?!

– Не прошло и трех часов, – хмыкает Калеб. – С такими успехами скоро освоишь искусство своевременного ответа.

Голубые глаза Джаззи удивленно округляются.

– Дэм! Эт че джоук? Я не собираюсь затухать в этой дыре. Я звоню девять-один-один.

Рыжевласка выхватывает у юноши из рук телефон цвета переспевшего мандарина и набирает номер, но стоит ей нажать на кнопку вызова, как звонок тут же обрывается. Блогерша с ужасом обнаруживает надпись в верхнем углу экрана, о существовании которой знала только по фильмам ужасов: «Нет сигнала».

– Это же остров.

Судя по виду Джаззи, уточнение Кэт ни о чем не говорит. Калеб картинно закатывает глаза.

– Мы на кусочке земли посреди Норвежского моря, народ которого до сих пор общается посредством рунического письма. Ты действительно думаешь, что здесь есть связь?

– Пофигу. Главное, чтоб был вай-фай.

Наманикюренная рука тянется к потолку, пытаясь поймать хоть одну палочку сети.

– Насколько я знаю – переводит тему Кэйтин, – сааллы – горный народ. Они работают в высокогорных выработках. Должны же у них быть хоть какие-то средства связи.

– Сомневаюсь, что у них есть хотя бы радио, – осматривается вокруг Калеб. – Техника на Саарге дает сбой. Именно поэтому в этих местах нередко исчезают авиалайнеры, а корабли разбиваются о прибрежные рифы. Я слышал десять лет назад здесь потерялся грузовой самолет. Он доставлял продовольствие работающим в те времена в хрустальных шахтах норвежцам, но в один день просто пропал с радаров. Больше никто ничего не слышал ни о нем, ни о пилотах.

– Вы… вы понимаете, что у нас есть проблема посерьезнее коммуникации? – дрожащими то ли от холода, то ли от паники губами шепчет Аллестер. – Если мы не ввыбберемся из этого жиллища, у нас ппопросту закончится ввоздух. О Господи… мммы задохнемся. Мы… все уммрем в тысячи… километрах… от дддома… где никто ннас… ннне найдет…

Он судорожно втягивает воздух и хватается за грудь, словно его легкие уже сжались от неминуемой гипоксии. Кэт даже показалось, что он побледнел. Хотя, это может быть последствием панической атаки. Неожиданно слова Калеба наталкивают Ивейн на разумную мысль.

– А как насчет рации?

– Ратзии? – переспрашивает Силкэ, который все это время не сильно вникал в разговор незнакомцев. Вполне возможно, что он не понял и половины сказанного.

– Телефон, сотовый, связная аппаратура, – вмешивается Кэйтин, поправляя воротник своей алой куртки, – что-то, чтоб подать сигнал жителям внизу.

Местный все еще не улавливает суть вопроса, пока Ивейнджин не говорит ему что-то на непонятном языке.

– Хольсан, яаре! Да, я знать. Сюда.

Кэт удивленно косится на блондинку.

– С каких пор ты знаешь сааллский?

– Немного подучила перед путешествием.

– И что ты ему сказала?

– Что нам нужно то, с помощью чего чужаки разговорили друг с другом на расстоянии.

– Думаешь, сааллы такое хранят?

Ивейнджин неловко опускает глаза, как ребенок, которого подловили на подглядывании за взрослыми.

– Оглянись. Мы в месте, возле которого чаще всего исчезают корабли. Наверняка местные собирают их обломки или… то, что от них осталось.

Кэт сжимает губы, провожая ее взглядом. Они планировали поездку на Саарге несколько недель. Вполне естественно, что Ивейн захотела заучить несколько фраз, чтоб упростить их пребывание. Но как она смогла разучить такой редкий язык народа, численность которого едва доходит до сотни? К тому же, одно дело спросить, который час, а другое – поинтересоваться, где местные прячут пожитки из затонувших пароходов, найденные на берегу моря. Брюнетку охватывает странное чувство, что подруга ей что-то не договаривает.

– Должный быть где-то тут.

Мужчина ведет их к письменному столу в углу комнаты, справа от которого покоится с десяток ящиков. Калеб опирается о бревенчатую стенку, не без интереса наблюдая за сааллом, спина которого изгибается неправильной дугой. На вид ему не дашь и сорока семи, но густая паутинка морщин возле глаз и рта свидетельствует о куда более преклонном возрасте. Силкэ с самого начала привлек внимание парня. Острый, словно выточенный лезвием нос, массивные руки, поджатый торс, слишком широкий, как для таких худых ног. Он словно сложен по неправильной пропорции начинающим художником, который понятия не имеет, как должно выглядеть человеческое тело. Меховая накидка и такая же пушистая шапка с хвостом какого-то дикого зверька придают его внешности особого колорита, не говоря уже о суконной рубахе с кожаным поясом и высоких замшевых сапогах, явно ручной работы. Такое впечатление, что вся его одежда сшита из шкур животных, причем мехом внутрь. Наверное, чтоб удерживать тепло.

– Фалле диир! – наконец кивает саалл, опуская на столешницу странный предмет, больше напоминающий экспонат исторического музея, чем устройство связи. Сплошная деревянная подставка, занимающая добрую половину стола, многочисленные кнопки, большая катушка, подобно той, которая используется для просмотра старых пленочных фильмов, и рычаг, напоминающий дверную ручку. Чем-бы это ни было, Акли крайне сомневается, что оно способно выполнить хоть какую-то функцию.

– И что это за лабудень?

– Эт типа того… ну это… – щелкает пальцем Элиот, – та фигня, че мутит черно-белые видосы. Как ее там?

– Проектор? – приходит на помощь Аллестер.

– Диаскоп? – выдвигает свою версию Кэт.

– Бесполезная хреновина? – предполагает Ак.

– Это радиотелеграф.

Головы всех поворачиваются в сторону Иви. Девушка редко открывает рот, но когда это делает, из него вырываются диковинные вещи, например, информация об оборудовании для передачи данных, настолько древнем, что о технологии его применения известно разве что Линкольну.

– Такой использовался на кораблях вплоть до конца восьмидесятых. Где вы его отыскали?

– Все это, – местный кивает на гору коробок на полу, – мы находить на горе или на берег.

– Так ты у нас, оказывается, специалист по радиосвязи, – складывает руки домиком Калеб. – Есть еще какие-нибудь утаенные таланты?

В голосе парня нет ни грамма сарказма, но от этого румянец блондинки не уменьшается.

– Ты знаешь, как им пользоваться? – интересуется Кэт.

– Все радиотелеграфы работают по одинаковому принципу. Если второй передатчик до сих пор в рабочем состоянии, мы можем обратиться за помощью. Как давно здесь это устройство? – абориген пожимает плечами. Девушка говорит ему что-то на сааллском, и мужчина смыкает указательные и большие пальцы обеих рук, показывая круг.

– Он не знает, сколько точно, но за это время Луна наливалась кровью несколько сотен раз.

– А поточнее нельзя? Ну, там месяц или век.

– Сааллы не используют традиционные единицы измерения времени, – объясняет Иви. – Для них год – это когда Солнце дважды стоит на месте на минимальной высоте или, когда его трижды пожирает темнота, а Луна…

– …наливается кровью, – заканчивает Калеб, пряча под шапку каштановый локон. – Очень поэтично. А теперь вернемся к делам насущным: что делать с этой грудой не сданного металлолома?

Аллестер, который до этого не подавал признаков жизни, наконец-то решает напомнить о себе.

– Вполне вввероятно, что радиоточка до сих пор исссправна, – закусывает он кончик шарфа, чтоб унять клацающие от волнения зубы. – Как правило, пподобное оборудование используется на ппротяжении достаточно долгого периода вввремени. Стоит попробовать пеее… редать послание.

– Куда? В какой-то музей военно-морской техники, выставивший довоенные рации в качестве экспонатов?

– Лейм полнейший, – кивает Джаззи, поднимая смартфон в поисках сигнала. – Если вы надеетесь, что этот дэмн сработает, то вы точно крейзи.

– Разве у нас есть выбор?

Ответ на этот вопрос известен всей группе, поэтому сейчас все надежды падают на хрупкие плечи Ивейн, чьи пальцы уже тянутся к верхней крышке устройства. Она берется за катушку, отматывает ее назад, подобно карандашу в центре пленочной кассеты, затем оттягивает рычаг-ручку, отбивая ломаный ритм из трех долгих, трех коротких и снова долгих звуков. Минута ожидания тянется вечность, спустя которую не происходит ничего нового. Иви повторяет процедуру, но вместо подтверждения слышит лишь удручающую тишину. Кэт нависает над подругой проливной тучей.

– Получилось?

– Не знаю. Обычно получатель должен отправить кодировку, чтоб дать понять, что сообщение получено, но… никто не отвечает…

– Я же говорила, леймовая идея это.

– Быть может, придумаешь что-то получше? – не выдерживает Калеб.

Рыжеволосая отрывается от экрана и небрежно машет в угол.

– Мэйби, в этом трэше есть че-то, чтоб откопать дверь?

Единственная дельная мысль за последние полчаса. Калеб удивляется, что она слетела с губ того, кого кроме интернета вообще мало что в жизни интересует, но решает не заострять на этом внимание, а то блогерша начнет выдавать другие «гениальные» мысли, от которых его голова точно взорвется.

По велению Калеба Элиот подается к груде картонок, крутя напряженной шеей. Боксер не привык так долго находиться без движения. Даже вылазка в метро казалась ему пыткой, что уже говорить о пятнадцатичасовой поездке на автомобиле и двухдневном круизе по океанским просторам. Не упоминая о перелете, который занял добрую половину дня. Его мышцам необходимо движение так же остро, как легким воздух. Поэтому, когда они, наконец, прибыли на злополучный остров, первым делом парень пошел пройтись по окрестностям, пока остальные нежились возле камина, деля дом с семьей сааллов, любезно пустивших их к себе. На участке земли меж хибарами, который, судя по столбу с высеченными лицами богов, играл роль центральной площади, Эл и повстречал Силкэ, который в последствии стал их гидом в мир высокогорья.

Местная деревушка Рильхе насчитывает не больше ста жителей, численность которых стремительно уменьшается. Само поселение состоит из дюжины лачуг, которые и домами-то назвать язык не поворачивается. Построенные из бревен с декором в виде черепов и щитов, они выглядели, как игрушечные кости, небрежно брошенные у подножия горы рукой пьяницы. И в это богом и дьяволом забытое место друзья Эла приехали на каникулы. Боксер до сих пор не понимает, зачем они притащились в такую даль, ведь горнолыжные курорты по всему миру только и ждут, пока к ним приедут такие заядлые любители фрирайда, как Акли с Калебом. Однако Элиот подозревает, что дело вовсе не в любви к лыжам и даже не в адреналине, который растекается по венам, когда перепрыгиваешь очередной заснеженный выступ, а в банальном желании Ака выделиться.

Пока Эл с Силкэ опускает верхние коробки на пол, остальные изучают их содержимое, но ни в первой, ни второй, ни даже десятой нет того, что могло бы им помочь.

– Твою мать!

Акли со всей дури бьет кулаком по ящику, и тот падает прямиком под ноги Аллестера, заставив отскочить в сторону.

– Здесь один хлам!

– Гля, че я надыбал, – Элиот достает из картонки сверток темно-синей ткани. – Спальные мешки. В натуре, полезная вещь!

– В жопу это все! – бушует Гудмен, пиная все, что только попадается под ногу. – Сколько мы еще будем здесь торчать? Пора действовать! Вынесем эту гребаную дверь вместе со створками. Кто со мной?

Боевой клич Элиота дает понять, что он «за» обеими руками. Если уж где-то требуется применением грубой силы, он первый скачет в ряду. В отличие от Калеба, который предпочитает более деликатные методы решения проблем. Сорвав со стены две кирки, Ак метает одну боксеру и впивается инструментом в отсыревшее дверное полотно. Спустя время Силкэ нехотя присоединяется к ним, не желая оставлять всю тяжелую работу «гостям горы». Кэт бросает вопрошающий взгляд на Калеба, но тот лишь беспомощно вскидывает плечи.

– Извини, эти руки не созданы для каторжного труда.

– А для чего тогда? Чтоб считать свои несметные богатства?

– Считать и пересчитывать, коль будет угодно.

– Ой, простите, Ваше Величество. Не соблаг… – Кэт сжимает губы трубочкой, пытаясь выдать нужное слово, – собвлаг…

– Соблаговолите, – выговаривает за нее Калеб, но брюнетка лишь отмахивается и уходит к окну.

«Соблаговолить» – такое поэтичное слово. И почему Кэйтин из-за него так психует? Ничего не скажешь. Простолюдинка.

– Ладно. Раз уж ты настаиваешь, я займусь осмотром имения. Возможно, получится отыскать что-то достойное внимания.

– Я с тобой! – радостно подпрыгивает Джаззи, направившись следом за парнем.

Осмотрев каждый метр этой ветхой лачуги с таким видом, словно она несет прямую угрозу его существованию, Аллестер опасливо присаживается на корточки. Тонкие кисти, костистые плечи, длинная, словно стебель растения, шея и тело, как гриф виолончели – для дел, требующих приложения физических сил, он явно не лучший кандидат. К тому же от медленно прорастающей изнутри паники руки будущего журналиста дрожат так сильно, что он едва может удержать камеру. Лишь съемка помогает немного унять этот судорожный тремор. Пока парни пытаются отворить входную дверь, Аллестер заснимает каждый угол, балку и киянку в хижине. «Такое ощущение, что ему ставят оценки не за смысл видео, а за длительность», – думает Кэт, но не решается поднять эту тему. Аллестер – типичный представитель своей профессии. Что с него взять. Ко всему прочему, он с самого начала не скрывал, что едет с ними только ради сбора информации об острове. Ну и, конечно же, интервью у представителей двух самых влиятельных семей Нью-Йорка: Акли Гудмена и Калеба Колдвотера.

Между тем Ивейнджин успевает изучить содержимое почти десяти ящиков. Как оказывается, большинство из них набито инструментами, причем довольно старыми: ножами, ледоколами, топорами, крюками, масляными лампами, которые в цивилизованном мире давно отошли в категорию антиквариата. Но есть и те, наполнение которых ее удивляет. Например, вот эта небольшая коробочка доверху заполнена круглыми деталями, напоминающими гайки. А эта, возле рабочего стола – веревками, причем настолько длинными, что девушка не смогла найти конец ни одной из них. Вполне возможно это один сплошной трос, конец которого потерялся у самого подножия Сапмелас саалла. Видимо, местные шахтеры работают, пользуясь дедовскими методами. И как они только до сих пор живы?

Тем временем Джаззи, наступавшая на пятки Калебу в соседней комнате, наконец-то решает перейти в наступление.

– Ну так че, – облокачивается она на пирамиду из дров, – мутить будем?

– Прошу прощения?

– А мне показалось, ты просил кое-что другое. Хотя, нет, даже требовал, мистер «похотливые глазки».

Парень вопросительно выгибает бровь.

– Это было не желание, а антипатия. Их часто путают.

– Да ладно тебе, кунчик. Я же вижу, че ты от меня глазенок не отдираешь, – она обхватывает его за шею, прижимаясь к торсу. – Гадаешь, настоящие они или нет. Ле-вуаля, сладкий, можешь чекнуть.

Она обхватывает его ладони и опускает себе на грудь.

– Не думаю, что это…

– Не ломайся. Я знаю, ты этого хочешь.

Ладонь Калеба скользит по ее спине. Пальцы блогерши расстегивают молнию его куртки, кисти прижимаются к тазу, тихий, истомный стон заполняет тишину комнаты. Лицо рыжеволосой придвигается к нему, грудь вздымается от тягостного вздоха, но как только ее пухлые губы приближаются в предвкушении поцелуя, юноша отшатывается от них, как от раскаленного клейма.

– Хей, че за трабл?

Перед глазами проплывают белые пятна, рот заполняет тошнотворно-солоноватый вкус. На секунду Калеб теряет связь с реальностью, возвращаясь в далекое прошлое. Прошлое, от которого всеми фибрами души пытался сбежать. Он отталкивает Джаззи и направляется к выходу, когда в дверном проеме появляется Ивейн. Парень невольно задумывается: как много она видела? Судя по растерянным карим глазам, перебегающим то на него, то на фигуру за его плечом, она ничего не заметила, но была близко к этому. Хотя, откровенно говоря, ему на это плевать. Он двигается к камину и устраивается на коробке возле Аллестера, который тут же отсаживается подальше, словно боится подхватить от него тиф. В голове пробегает мысль присоединиться к команде спасателей, но она тут же тает, не успев закрепить позиции. В делах, требующих грубой силы, от Калеба мало толку. К тому же места возле входа едва хватает для троих. Не зная, чем себя занять, он осматривает помещение, когда замечает в отражении окна свою растрепанную прическу. Под влиянием сырости его вьющиеся каштановые волосы, кажется, зажили своей жизнью, выбиваясь из-под головного убора, подобно бобовым росткам. Как жаль, что в бесчисленном хламе хижины не найдется геля для укладки.

Вернувшись в помещение, Джаззи с гордо задранным подбородком направляется к столу, но по пути спотыкается о коробку, и та падает на пол, вывернув содержимое. Лицо блогерши вмиг озаряется радостью.

– Йоу, тиммейты! Кажись, я нашла еду! Хештег удача, хештег – молодчинка.

Она запускает руку внутрь и достает консерву непрезентабельного вида, которую тут же перехватывает Кэт.

– Выглядит не особо, но все же лучше, чем ничего.

– Да им же лет сто! Дата производства совсем стерлась, – кривится Калеб, бросая брезгливый взгляд на находку. – Ты как знаешь, но я не имею привычки есть то, что не доели другие. Я ведь не какая-то там Кукушка, подбирающая крохи за сливками общества.

Кэйтин поворачивается, театрально окидывая помещение взглядом.

– Где это ты здесь сливки увидел? Лично я вижу лишь обезжиренное молоко, причем сомнительного качества.

Аллестер нервно хихикает, но под тяжестью взора Калеба тут же смолкает, отсаживаясь от него еще дальше. В это время Ивейн молча собирает обратно в ящик разбросанные Кэйтин консервы. Судя по всему, мысль о том, что припасы, хоть и сомнительного качества, пригодятся не только им, но и бедному сааллскому народу, приходит в голову только ей. Девушка уже давно поняла, что альтруизм в Кэт развит слабее, чем практичность, а временами и полностью отсутствует, словно она становится другим человеком. Это все Акли. Ивейнджин не раз замечала, что он плохо влияет на окружающих из-за своей «убежденной уникальности». Виной тому не только его внешность, но и происхождение. Родиться альбиносом – уже редкость, но жить в семье одного из самых богатых и уважаемых людей США – исключительная привилегия, доступная лишь избранным. Ак – не лучший пример для подражания и все же почему-то к нему прислушиваются. Наверное, в этом не последнюю роль играют деньги и влияние. Иначе как еще объяснить, что люди тянутся к тому, чье мнение ни гроша ни стоит?

Протяжный скрип свидетельствует о том, что усилия парней не напрасны: входная дверь потихоньку открывается, лишь на пару сантиметров, но это уже успех. Кэт подходит, чтоб оценить прогресс, но стоит ей только податься вперед, как головка кирки отлетает, а вместе с ней и их надежда на освобождение.

– Ах ты ж чертов… Мать вашу! С этим доисторическим старьем мы до конца недели будем колупаться!

Ак яростно отбрасывает рукоять, пиная дверное полотно ногой, но от этого оно шире не отворяется. Наблюдающий за этой печальной картиной Калеб удрученно качает головой.

– Я так и знал, что что-нибудь случится. Это путешествие изначально было обречено на провал.

– Ах, знал, многознайка хренов?! – отпрыгивает Ак, сужая бледно-голубые глаза. – Может, тогда подскажешь всем нам, тупоголовым дубинам, как отсюда выбраться? Через заваленную дверь?

Иви устало потирает трещащие виски. «Помни», – повторяет она про себя, – «ты здесь только ради мамы. Ты обязана докопаться до правды во что бы то ни стало». Эта мантра помогает ей в трудные времена, когда хочется все бросить, опустить руки, забыть свое имя и больше никогда его не вспоминать. Но она должна помнить, ведь кроме нее никто не сможет выяснить истинную причину маминой гибели. Стараясь не обращать внимания на споры, блондинка шагает к камину и наводит фокус на разрастающееся пламя. С первых минут на вершине Ивейн старается поймать в объектив своего старенького Альтикса 40-годов как можно больше красот, будто это бабочки, а фотоаппарат – сачок, которым она лишает их свободы. И сейчас эти пылающие мотыльки поднимаются вверх, развеиваются облачком дыма, исчезающим в старой кирпичной шахте. Она кажется такой ветхой, словно стоит здесь на полвека дольше самого дома. Каменная кладка выложена грубо, будто кто-то просто сгреб кучу валунов и соединил их с помощью странной клеящей смеси, по цвету напоминающей древесную смолу. Девушка проводит ладонью по выпуклой поверхности, когда замечает одну важную деталь: труба выходит не через проход дымоотвода, а простую брешь в крыше.

– Через щель в полу, – плюется слюной Акли, – засыпанное окно или дыру в твоей заднице?

– Через проем дымохода.

Взгляды всех присутствующих устремляется к Ивейн.

– В месте соединения дымоходного канала с потолком есть прореха. Если убрать камни, мы сможем выбраться через нее наружу.

Калеб подходит к очагу и бьет по нему рукой, отчего камни едва заметно пошатываются. С потолка осыпается снежная пыль.

– Да она едва держится. Пару ударов и от нее не останется ни следа.

Настроение Ака неожиданно улучшается.

– Кто мы мог подумать. Мышка нашла выход из норы. Молодец.

Похлопав Иви по спине, он направляется к столу, но от этого мимолетного касания по всему телу девушки прокатывает волна дрожи. Ей не нравится кличка, придуманная Акли, как и его манера обращения, но будущего бизнесмена не интересует чужое мнение, особенно если оно отличается от его собственного. Акли велит остальным отойти в сторону и заносит молот. Всего несколько ударов, и каменная кладка рассыпается, подобно детской пирамидке, оголив немаленький пролом в потолке, в который тут же проваливается охапка снега. Судя по диаметру, человек в него протиснется без проблем. Соорудив возвышение из коробок, группа по очереди выбирается наружу, радуясь долгожданному освобождению. Опасность миновала. Можно вздохнуть с облегчением и, наконец, спуститься с этой проклятой горы, но мимолетная радость тут же улетучивается, стоит им только подойти к скалистому обрыву.

– Гггдее.... же подъеммник? – едва выговаривает Аллестер при виде белоснежной глади. Ни следов обветшалого механизма, ни стального троса. Будто и не было здесь кабинки, поднявшей их с земли в горную ввысь. – Она ведь выглядела ддостаточно крепкой.

– Как для парка аттракционов тысяча девятисотых годов, да, – поправляет кончик темно-синего шарфа Калеб. – А вот для снежной бури, как видишь, недостаточно.

Джаззи сгибается пополам в приступе паники, жадно втягивая ртом воздух.

– Чизис! Я не хочу здесь застрять! Внизу осталась моя сменная батарея, дэм!

– И что нам делать, гений? – поворачивается к Калебу Ак с таким видом, словно это он оборвал провода, отправив их последнюю надежду на дно ущелья.

– От меня ты чего хочешь? Это не я затащил нас на верхушку дьявольских рогов.

– Откуда мне было знать, что налетит гребаная буря!

– Не нужно было тебя слушать. Ты никогда не думаешь о последствиях!

Гудмен толкает Калеба в грудь так сильно, что тот чуть не поскальзывается.

– Никто тебя за шкирку сюда не тащил, Каб. Раз такой сообразительный, че внизу не остался-то?

– Решил в кои-то веки на тебя положиться. Забыл, что у тебя в мозгу одна извилина, и та прямая.

– Перестаньте байтить друг друга! – вопит и без того напуганная Джаззи.

– Еще раз это скажешь, и я выковыряю тебе все глаза!

– Неужели? – изгибается бровь Калеба. – И много выковыривать собрался? Два или два?

Кэт вмешивается прежде, чем ссора перерастет в драку.

– Хватит вам! Не имеет значения, кто виноват. Важно понять, как быть теперь. Поэтому придержите свое эго при себе и лучше пораскиньте умом!

Калеб массирует пульсирующие виски. Раньше он все гадал, как можно физически устать от общения? Ведь это просто обмен данными, он не требует особых сил. Теперь он понимает, что проблема вовсе не в количестве информации, а в тех, кто ее передает. Некоторые люди утомляют одним своим присутствием, а здесь таких аж целых шесть, не считая аборигена, который, к счастью, крайне молчалив. В отличие от Элиота, который решает вставить свои пять центов.

– Видать, своими двумя колесить придется.

– Склон Сапмелас саалла, – поясняет Калеб, – это дикая неочищенная территория с периодическими вьюгами и углом наклона до сорока пяти градусов. Ты серьезно думаешь, что идти пешком – хорошая идея?

– Ё-моё. Эт че, так сложно?

– Это как пилотировать вертолет без вентиля, со сломанным двигателем, который вот-вот взорвется. Раз плюнуть.

– Простите, что вмешиваться, – неожиданно перебивает Силкэ, – но молодой человек правый. Если сидеть, сложа руку, мы замерзнуть. До начало рабочий сезона никто не подниматься на гора. Со всем уважением, гер Калеб, но мы должен сам подать сигнал бедствий.

– Благодарю за заботу, – склоняется в полупоклоне Калеб, – но у меня есть идея получше. Я спущусь на лыжах в Рильхе и приведу помощь, а вы – пересидите непогоду в хижине. Какая продолжительность спуска? – обращается он к местному, но тот лишь мямлит что-то про тридцать две звезды и высоту солнца. Притихшая до этого Ивейн неожиданно оживает.

– Нет! Это опасно! Ты не можешь ставить свою жизнь под угрозу ради нас!

Да никто, в общем-то, и не собирался. Тем более ради такой недалекой цели. Калеб Колдвотер имеет много достоинств, но самопожертвование не входит в их число. Рисковать собственным благом ради спасения утопающих – гиблое дело, особенно когда они того не стоят.

– У нас есть дилемма посерьезнее, – наконец совладает с дрожью в голосе Аллестер. – Акли заплатил паромщику, чтоб тот приплыл за нами во вторник, а значит, у нас есть ровно неделя, чтоб отыскать путь вниз. Если нас не будет на берегу, когда приплывет корабль…

– …мы застрянем здесь неизвестно на сколько, – заканчивает за него Кэт.

Джаззи, все это время с надеждой сжимающая айфон, словно от силы ее сжатия зависит сигнала сотовой связи, удивленно косится на подругу.

– Ауф, ты типа гонишь? Корабль же не киданет нас здесь? Они должны нас искать, дэм!

– Наверное, – поднимает указательный палец Калеб, – но есть одна малеееенькая сложность: к тому моменту, как они хватятся, некоторые из нас уже могут быть на полпути в Хельхейм2. И да, под «маленькая» я имел в виду катастрофически-убийственная, стоящая жизни проблема.

– Разве городок внизу называется не Рильхе?

Калеб пропускает вопрос Ака мимо ушей, как, в общем-то, все, что так или иначе вылетает из его рта.

– Итак, кто за план с лыжным спуском?

Аллестер, Элиот, Кэт и Джаззи тянут ладонь кверху. Силкэ кивает головой. Ивейнджин неловко вскидывает плечами и лишь Акли скрещивает руки на груди, показательно отвернувшись. Ему не по душе сидеть на лаве запасных, пока Калеб перетягивает на себя покрывало лидерства, но его лыжи погребены под слоем снежных завалов, поэтому выбора у него не остается.

– Отлично. Я за экипировкой.

Калеб возвращается к хижине, затем подзывает к себе Элиота, чтоб тот помог вытащить снаряжение наружу. Увесистый чехол как будто потяжелел еще на несколько килограмм. По крайней мере, так показалось Калебу. Хотя, может сказывается холод, который проедает в мышцах дыры. Но сейчас не время давать осечку. Если у него получится, он уберется подальше от этих людей, которые по какой-то причине называют его другом, быстрее, чем на небе засияет луна. К счастью, лыжи смогли пережить бурю не хуже него самого. Хотя, скорее всего, это заслуга футляра из телячьей кожи, который он выиграл на соревнованиях в Мерибеле. Парень погружается в ботинки, опускает подошву на лыжи, фиксирует стяжку и уже готовится пуститься в путь, когда замечает маленький изъян на крепящей скобе. Небольшая, еле заметная шероховатость, которой здесь быть не должно. Он тянет крепление на себя, и то просто отваливается, словно держалось лишь на одной уверенности Калеба на победу. На краях крепежа видны следы, мелкие, неровные, как от пилочки для ногтей. Подобный предмет есть только у одного члена группы, но вряд ли Джаззи с ее трехсантиметровым маникюром принялась бы портить его снаряжение, даже несмотря на то, что произошло между ними в хижине. Нет, это дело рук человека более алчного и изворотливого, готового ради победы на все.

– Это ты сделал? – обращается он к Акли, толкая его в грудь. – Ты испортил лыжи, чтоб я не смог спуститься первым?

– Чего? Да как тебе в голову могло такое прийти?

Как для бизнесмена и наследника главы сети крупнейших в мире банковских холдингов, Акли Гудмен врет на уровне ребенка, хотя делает это также часто, как люди пьют кофе. Но это далеко не единственный его недостаток. За годы совместного обучения в Нью-Йоркской бизнес-школе Калеб насчитал у напарника по меньшей мере дюжину изъянов, каждый из которых по степени гнусности вытесняет предыдущий. Но именно подлость раздражает его больше всего.

– Ты псих! Ты хоть понимаешь, как это опасно? Я мог умереть, если б не заметил!

– Каб, – ладони Ака опускаются ему на плечи, – старина, я тебя уверяю. Я к этому не причастен. Наверняка, они повредились во время бури.

– Ну, конечно.

– Да не трогал я твои поганые палки!

– Ладно, проехали, – складывает он снаряжение обратно. – Что ж, придется спускаться в Рильхе на своих двоих. Надеюсь, вы к этому готовы.

Силкэ прижимает большой палец к губам, поднимая глаза к небу.

– Тильги ом аргум. Да помочь нам всем Акмелас.

– Бог не поможет в месте, которое подчиняется правилам ада, – отрезает Калеб, – как и другие мученики и святые. Чтоб выжить, нужен ум и снаряжение, а у большинства из нас нет ни того, ни другого. Мы обречены, друг мой. Все мы.

Группа затягивает лямки рюкзаков и нехотя двигается к спуску, не замечая зыбкую тень, согнутым деревом наблюдающую за ними со склона. Силуэт выпрямляет покатые плечи, заправляет за уши серебристые волосы, отбрасывая в сторону белоснежную накидку. Порывистый ветер обдувает обескровленное лицо прохладой, оседающей застывшими каплями в легких. Сирилланд возвышается на вершине горы, подобно заснеженному пику, ее естественному продолжению, ее лобной кости, срастающейся с холодным бледным телом.

– Так-так. Похоже, к нам пожаловали новые гости. Что думаешь, Тува? – его пальцы поглаживают белесый меховой воротник, который затягивается узлом на шее.

Владыка семи ветров невозмутимо наблюдает за движением восьми расплывчатых точек, ползущих по снегам, подобно муравьям на белой скатерти. Светловолосая девушка поднимает к лицу фотоаппарат, обсуждая что-то с короткостриженой брюнеткой. Бледнолицый парень вместе со своим смуглым товарищем борются за право быть впереди. Силач с короткой копной красновато-золотых волос осматривается вокруг, а рыжеволосая бестия неустанно вытягивает руку вверх, поднимая над головой оранжевую пластинку, которую, как Сирилланд выяснил несколько лет назад, называют «мобильным». Все держатся рядом, но в то же время отдельно друг от друга, словно установив невидимые границы между своими ценностями и окружающим миром. Повелитель представляет, как их мышцы потихоньку коченеют, а кровь превращается в жидкое подобие льда, отдаваясь болезненным жжением на коже. Толстой, чересчур мягкой, отвратительно теплой, чрезмерно загорелой, как для здешних мест коже.

Когда-то Сирилланд был готов отдать все, чтоб спасти жизни тех, кто неотвратимо умирает в снегах: пожертвовать телом, расплатиться душой, принести в жертву собственное благо, лишь бы залечить чужие раны, но эти дары не были приняты. Люди не оценили его жертвы. Они поймали его в ловушку, связав по рукам и ногам. Он пытался противостоять, сражаться за остатки былой жизни, но все, что ему в конечном итоге оставалось – это смотреть. Наблюдать, как бесследно исчезает в снегах фигура его брата в безуспешных поисках зверя. Как младшая сестра иссыхает от голода и хлада. Как последний вздох выходит из груди отца, когда он истекает кровью в сугробах, а огонь охватывает двери его дома, за которыми мать в отчаянии прижимает к себе дочерей. Люди, которым он доверял, которым верил и пытался помочь. Все это сделали они – люди.

Глядя, как жестокий рок вытягивает жизнь из родных, юноша взывал к милосердию Акмеласа, просил его сжалиться, проявить сочувствие, не к нему, провинившемуся за столь неблагочестивый поступок, а к его бедной семье, обреченной на столь ужасную смерть. Но тот так и не удостоил его ответа. Прошло много лет. Постепенно воспоминания Сирилланда поблекли и растаяли, слившись с заледенелыми пиками скал. Просидев более тысячи лет на вершине святилища его народа под руку со своим проклятием, он научился видеть разницу между собственным побуждением и чужим влиянием, осознав, что во всех его бедах виновен лишь Акмелас – Бог Справедливости, такой далекий от праведности и благородства. Он отнял у Сирилланда все, включая мечты, внутренности и бесценные фибры невинной души. Теперь он вечный узник, заключенный в ледяную ловушку, проклятый на извечное скитание по заснеженным землям Саарге в обличии худшего из существ, пока солнце не потухнет, а луна не утратит свой блеск.

Акмелас был идолом его народа, но упал в его глазах ниже Хельхейма. Из объекта поклонения он превратился в предмет ненависти, презрения, мести, мысли о которой грели стынущее тело Сирилланда. На протяжении веков он вынашивал план возмездия, сладкого и горького одновременно, справедливого, но жестокого, которого и заслуживал его обидчик. В его голове зародились триллионы мыслей, мириады идей, сотни тысяч замыслов и бесчисленное множество планов, которые стали смыслом его жизни, но все они изначально обречены на провал, пока он не вернет себе душу.

Теперь, глядя на силуэты тех, в ком еще бьется жизнь, Сирилланд не испытывает былого трепета и непреодолимого желания помочь, а лишь отчужденность и бесконечную печаль от разорванной на куски судьбы.

– Я полностью разделяю твое мнение, мой маленький друг, – он подставляет горностаю руку и опускает его на землю. – Еще несколько солдат, призванных послужить нашей благой цели. Давай же покажем им, для чего они рождены.

Владыка подносит ладонь к губам и дует, поднимая в воздух крупицы белой пыли. Закручиваясь в воздухе, они множатся, разрастаются, завиваясь в водовороте белоснежной вьюги. Ломающей ветви, сдвигающей камни, обдающей щеки невидимыми плетями. Заставляющей бороться за жизнь руками и ногами, молясь всем богам, оберегающим этот бренный мир. Вот только они им в этом не помогут, потому что на Саарге нет божеств. Есть только Калиго.