Читать книгу Калиго: лицо холода - Ксения Гранд - Страница 7

Ветер взмахнул невидимой рукой, стряхнув снег с крепкого мужского плеча. Владыка повернул голову, подставляя лицо солнцу, лучи которого стали столь редким явлением на мертвых землях Саарге. Раньше оно светило здесь постоянно, но чем дольше он оставался в обличие Калиго, тем пасмурнее и тоскливее становилось на острове. Сирилланд шагнул на границу поселения, которое в былые времена, когда земля еще не была отколовшимся осколком льда, а луна и звезды служили единственным временным ориентиром, было ему домом. Настоящим, уютным, семейным очагом, а не пристанищем, в котором он вынужден уживаться из безвыходности. Кажется, это было настолько давно, что воспоминания практически выцвели из его памяти, подобно балкам бревенчатых хижин его родного городка.

Это место едва держится. Каждая из дюжины хибар раскачивается на ветру, словно трухлявая ветка, грозящая обвалиться в любой момент. Одно ледяное дуновение отделяет деревню от краха, и если бы не сила Калиго, Север бы уже сделал ее частью заснеженного пейзажа. Повелитель опускает руку на вытертое пятно двери, и блеклая клякса под белоснежной ладонью вмиг наливается цветом. Осевшие стены склеиваются, проседающая под гнетом снега крыша выравнивается, трещины на балках сливаются воедино, обнажая идеально ровную древесину, и лачуга вновь наливается жизнью. Такое ощущение, что стоит только закрыть глаза, как из двери выскользнет отец с топором, чтоб наколоть дров для очага. Спина матери прогнется у окна, вывешивая на плетеной веревке рубахи. Силуэты братьев и сестер мелькнут недалеко от пастбища, играя в Кубби. Уголки бесцветных губ Сирилла приподнимаются, когда он представляет, как дети, громко ссорясь, распределяют игроков. Его младшая сестричка, Вольфра, всегда хотела быть наравне со взрослыми, поэтому братья, Асбъёрн и Коэргус, возьмут ее к себе в состав. Средняя сестра, Тацилла, и старшая Ольфелла, всегда вместе, как две капли из одного водоема, будут в одной группе. Каждая команда получает по пять Кубберов – защитников в виде срубленных оснований веток, и одного Кубба – Короля, сбить которого приравнивалось к победе.

Тацилла была смышленнее остальных и нередко выигрывала, но только Сириллу удавалось сшибать по две кегли за один удар камнем, что приводило Асбъёрна в настоящую ярость, ведь это против правил. Коэргусу часто приходилось их разнимать, сцепившихся в драке за собственные убеждения, которые нередко заканчивались вырванными волосами и синяками под глазами. Мать подобное поведение ужасало. Она боялась, что рано или поздно эти двое «варваров» поубивают друг друга. «Старший должен защищать младших», – любила повторять она Асбъёрну, – «а не отравлять их жизнь. Акмелас накажет вас обоих за строптивость и сошлет в Хельхейм9, где ваши душу поглотит вечный хлад». Но старший сын всегда отвечал, что его душа и так уже в аду, ведь она должна уживаться с тремя девчонками, одним бесполезным братом и вторым идиотом, который даже соблюдать правила игры не может. Он всегда видел мир в темнейшем из его окрасов, и матерь, несмотря на все нравоучения, не смогла раскрыть ему глаза. Большинство из ее предупреждений были пустой угрозой, но насчет одного она оказалась права: холод Хельхейма действительно охватил одного из них, въевшись так глубоко, что заполнил собой пустоту, на месте которой должно было быть сердце.

Сирилланд тысячи раз вспоминал их с Асбъёрном ссоры, и чем больше он прокручивал едкие слова в голове, тем бессмысленнее они становились. Он бы пожертвовал всеми богатствами Севера за возможность снова с ним поговорить, сказать, как он был не прав, даже если его вины в случившемся было не больше, чем повинности солнца в приходе луны. Иногда приходится идти на уступки ради тех, кого любишь, и Сирилл готов переступить через себя неисчислимое количество раз, если б это позволило ему хоть немного побыть с ненавистным братцем. Даже, если тот в итоге выбил бы ему оба глаза. Но этому не дано свершится. Дабы избавить Сирилланда от мимолетной радости, Акмелас забрал души его близких к себе в Асгард, запрятав их в самом недоступном месте, лишь для того, чтобы ужесточить броню его и без того сурового наказания, которое Сирилл обязан носить до той поры, пока не погаснут звезды.

Судьба возложила на его плечи священную миссию – заботиться о семье, которую Сирилланд с треском провалил. Он подвел мать, отца и младших сестер. Подвел среднего брата, умершего по его вине и старшего, который отдал жизнь, выполняя свой священный долг перед родными. Сирилл подвел и себя прежнего, мечты которого рухнули вместе с падением священного оленя. Он – одно сплошное разочарование, живое огорчение, вечное напоминание о том, чего может стоить милосердие и предательство собственных убеждений. Он больше не тот парень, который бросал камни за лачугой, сбивая Кубберы. Он – Владыка семи ветров, Повелитель вьюг, лицо самого Холода, поддерживающее тонкое равновесие на земле вечного хлада и стужи. Сам того не понимая, Акмелас нажил заклятого врага, который во что бы то ни стало, через десять, сто или целый миллениум лет, найдет способ отомстить за разбитые мечты.

– Мы ступили на нелегкую стезю, Тува, но игра стоит свеч. – рука Владыки накрывает пушистую спину горностая, которого тут же затягивает туманом. Так всегда происходило, когда внутри Сирилланда затаивалась грусть, словно природа ощущала весь тот непомерный груз, который ему приходилось носить под белоснежным плащом.

– Вскоре мы обретем то, что у нас отняли и покажем Акмеласу, на что способен падший. Очень скоро, благодаря новым гостям, наш план воплотится наконец в реальность. Нужна лишь воля случая и немного терпения, мой маленький друг. Терпения…

****

Две тысячи двадцать второй год – эпоха миди юбок, пайеток, джинсов с низкой талией и электронной музыки, вернувшейся из нулевых. Кэт отлично помнит этот период, ведь именно тогда произошел переворот в ее жизни, подтолкнувший к той заурядной фигуре, от имени которой сейчас кровь стынет в жилах: Акли. В тот день она спешила на встречу с клиентом. Очередной сибарит, решивший потратить папенькины деньжата на красивую барышню с силиконовой грудью. Впрочем, бюст у Фейт (как звали ее до смены имени) был настоящий. Она никогда не гордилась тем, чем занималась, но обслуживание богатых сынков позволяло ей оплачивать счета и покупать себе все, что заслуживала ее израненная травмами прошлого душа. В этот раз ей пришлось потратить немало времени на подготовку: купить белокурый парик, сделать французский маникюр, отточить навыки макияжа с длинными стрелками на египетский манер. Для каждого клиента Кэйтин подбирала новый образ, который чаще всего воровала у одной из далеких и не сильно приятных знакомых. На этот раз выбор пал на Керри Мерингтон – фигуристую маникюршу из салона красоты в Бруклине, у которой Кэт когда-то заказывала японский нейл-арт, а получила не очень качественную роспись в стиле «что-могу-то-и-делаю». За полчаса до назначенной встречи Кэт стояла перед барной стойкой отеля Пенинсула, угощаясь мартини, который, как она заверила бармена, мистер Клэвис с радостью оплатит.

Но все ее планы сорвались в бездну, когда сын известного на всю столицу брокера Фредерика Гудмена подошел к ней со стаканом скотча. Он шепнул ей на ухо всего одно слово, которое скомкало ее сердце, как старый газетный лист: Фейт. Уже очень долго она не встречала человека, который бы знал ее настоящее имя, и это пугало девушку еще больше, чем статус парня. Будь у него желание, он бы мог сдать ее полиции, обрушив те жалкие огрызки, которые она старалась возвести на руинах разрушенных реалий. Всего один анонимный звонок и Кэт обзавелась бы стабильным, но весьма угрюмым жильем с решетчатыми окнами на многие годы. Она так и не раскусила, откуда Акли узнал о ее прошлом, которое она так тщательно скрывала, но поняла одно: Гудмена ее арест не интересовал. Он не стал на нее давить, не начал шантажировать. Вместо этого Ак прибегнул к весьма распространенному в кругах бизнесменов трюку – предложил ей лучшее решение. Исполнение приказов взамен на деньги и защиту. Танец под его дудку в обмен на влияние и светлое будущее. И это было отнюдь не самое плохое предложение в ее жизни.

Кэт выполняла для него самые разные поручения: воровала акции, подделывала договоры, подбрасывая фальшивые улики людям, которые этого заслуживали или нет, задабривала деловых партнеров. Жесткие методы избавления от конкурентов Гудмена-младшего не были для Кэт секретом. Каждый, кто перешел ему дорогу, перетянул покрывало первенства или внимания, автоматически попадал в его список мести, рискуя лишиться всего, что у него было, включая жизнь. Кэйтин об этом знала, но предпочитала держать язык за зубами, пока очередь не дошла до нее. Иногда она играла роль его девушки, когда нужно было обеспечить алиби в каком-то сомнительном дельце, время от времени прикрывала, когда брокер проводил очередную бурную ночь из разряда «выпивка-красотки-кокаин». В целом все было не так уж плохо. Кэйтин получила стабильный заработок, квартиру на Манхеттене и даже билет в университет «Нового плюща», о котором грезила с двенадцати лет, но уже тогда она улавливала аромат надвигающейся бури, ведь счастье не бывает вечным. Оно аппетитное, теплое, но превратное, как спелое, отполированное до глянцевого блеска яблоко, в котором обязательно рано или поздно появится червоточина.

Гудмен-старший быстро заподозрил неладное, найдя счета за квартиру, о съеме которой не ведал и об оплате учебного заведения, в которое Акли взяли на полную стипендию. Слухи о том, что его младший сынишка ведет разгульную жизнь, накрыли столицу подобно грозовым тучам, угрожающим пролиться проливным дождем расплаты. Поэтому Аку пришлось официально подтвердить их якобы с Кэйтин отношения в прессе. На самом деле между ними не было ничего личного. Их роман был лишь прикрытием, взаимовыгодным союзом, не имеющим ничего общего с настоящими чувствами.

Кэт уже давно перешагнула через свои принципы. В мире осталось довольно мало вещей, которые могли бы повергнуть ее в шок, но Акли сумел ее удивить своими каннибалистскими наклонностями. Когда кажется, что хуже уже некуда, у Дьявола открывается второе дыхание. Жалела ли Кэт о том, что связалась с ним? Да, без сомнений. Хотела бы она избавиться от оков молодого бизнесмена, заполучив свободу? Определенно, но при условии, что часть его денег останется ей. Желала бы что-то изменить? Возможно, вот только прошлое не изменишь, а настоящее не раскрывает тайн несостоявшегося будущего. Будь у нее способ вернуться назад, девушка, скорее всего, сделала бы тот же выбор, ведь пока не наступишь на грабли, не поймешь, что оступилась. Порой нужно повторить ошибку, чтоб полученный урок навечно отпечатался в памяти. Жаль, что иногда эта погрешность может стоить кому-то жизни.

Кэт только сейчас поняла, как устала. Не только от бесконечной борьбы за теплое место под солнцем. От всего. Морально, душевно, физически и Калеб, лежащий без сознания на земляном полу никак не помогает сгладить острые углы ее реальности. Не то, чтоб она за него волновалась. Колдвотер-младший ей никогда не нравился, но все же мысль о том, что он может присоединиться к Силкэ, щекочет нервы. Брюнетка не помнила, как они с Иви добрались до пещеры. Не могла сообразить, куда идти и что делать дальше. Первое время она даже дышать нормально не могла. Стоит вдохнуть, как металлический запах крови заполняет легкие подобно угарному газу, разливаясь по пищеводу привкусом чужой плоти. Желудок предательски выворачивается от одной мысли о том, что ему предстоит переварить. Ивейн не в лучшем состоянии: притихла в углу, дрожит, обхватив себя руками, бурчит что-то по нос, словно до сих пор пытается примириться со случившимся. Ей тяжело. Это понятно, но, по крайней мере, она не успела полакомиться человечиной.

– Ай… что за…

Калеб приходит в себя, хватаясь за макушку, которую невидимой стрелой пронзает боль. Это вполне естественно. С учетом того, как сильно он ударился головой, ему несказанно повезло, что обошлось без сотрясения. Холод в спине, онемение ног, защемление мышц шеи. Судя по всему, он пролежал в одном положении довольно долго. Несколько минут юноша пытается понять, где находится, но сгущающаяся темнота вокруг обрекает эти попытки на провал.

– Калеб, как ты?

Этот негромкий сопрано ему знаком. Ивейн. По всей видимости, она где-то рядом, но где, понять ему так и не удается. Парень пытается связать буквы в слова, но язык не слушается, словно он забыл о своем прямом предназначении.

– Ты меня слышишь? Скажи, хоть что-то.

– Я не глухой… – с трудом откашливается он, – просто сложно говорить.

– Ну слава богу! Я уже думала Акли…

Она не договаривает, но ход ее мыслей и так ясен: «…думала, что Акли и тебя убил». К счастью, это не так, хотя трещащие по швам виски Калеба свидетельствует об обратном.

– Больно?

– Было бы странно, если б она не болела, – Иви тянется к его лбу, но юноша тут же убирает ее руку. – Лучше не нужно.

Он поднимается на локтях, осматриваясь, но вокруг сплошная чернота. Единственное, что он видит – это бледное лицо Ивейнджин и белое пятно на темном фоне, сияющее словно кусочек луны на ночном небе. Должно быть, снег. Значит, они спрятались где-то в скалах. Неожиданно для себя он замечает что-то необычное: выражение лица Ивейн. Что это, радость, облегчение, успокоение? Чем бы это ни было, похоже, причина… в нем. Это его удивляет и трогает одновременно. Удивляет потому, что речь зашла об игре на выживание. Будь Калеб на ее месте, то вздохнул бы с облегчением, если б она не очнулась, ведь тогда ему не пришлось бы тянуть лишний вес до самого подножия, тратя при этом бесценный кислород. Трогает потому, что впервые за много лет кому-то действительно есть до него дело. Хотя, может, причина в чем-то другом?

– Где мы?

– Понятия не имею. Мы бежали, куда глаза глядели. Вот, – протягивает она ему фляжку, – выпей, полегчает.

Калеб садится, оперевшись о что-то холодное и делает пару глотков. Судя по окружающему их мраку, сейчас до сих пор ночь. Значит, убегали они недолго и далеко, скорее всего, уйти на смогли. Он потирает затекшие лодыжки, когда замечает движение слева.

– Кэт?

Брюнетка отвечает протяжным вздохом.

– Не могу сказать, что рада тебя видеть.

– И тебе того же.

Темнота зашевелилась, растягивая уголки рта в кривой полуулыбке, от которой Калебу становится немного легче. По крайней мере, никто больше не пополнил извращенное меню Акли Гудмена. Пока.

– Силкэ мертв, – выдыхает Ивейнджин облачко пара, словно ставит невидимую точку в воздухе. – Он просто… Как же так? Он был единственным, кто знал дорогу в Рильхе.

– Я не понимаю, что случилось. – пожимает плечами Кэт. – Все было хорошо, а потом… Ак, словно с катушек съехал. Что, черт возьми, с ним произошло?

– Я бы сказал, что он сошел с ума, но вряд ли там было с чего сходить.

Брюнетка одаривает Калеба строгим взглядом, от которого боль в его висках вспыхивает с новой силой. Слова Силкэ бесконечным водоворотом крутятся в голове Иви, не давая сосредоточиться. Каждый рассказ, слух, предупреждение подталкивает ее к невероятному выводу: а что, если все это… реально? Что если сказания о Калиго правда? Да, звучит глупо и с первого раза в это сложно поверить, впрочем, как и со второго, но все же. Если откинуть логику, засунуть скептицизм в дубовую коробку и запрятать ее в самые недра объективного мышления, что, если Владыка семи ветров существует и пытается отнять их жизни?

– А, если серьезно, – возвращается к теме Калеб, – я понятия не имею. Вероятно, он хотел убрать конкурентов, избавиться от свидетелей или же просто свихнулся от гипотермии и голода.

– Мы не ели всего два дня!

Юноша пожимает плечами, правда, Иви не поняла, что это: жест озадаченности или безразличия.

– Никто не знает, как много отделяет человека от законченного психопата.

– Главное не почему он это сделал, а как нам теперь быть. Мы же не можем прятаться в этой пещере вечно.

Пещера. Точно! И как Калеб сразу не сообразил! Ведь вокруг не полная темень, иначе, как он мог бы разглядеть их лица? Судя по всему, способность к размышлению возвращается к нему гораздо медленнее, чем хотелось.

– Нужно добраться до поселения. Это наш единственный шанс спастись.

Кэт тянется к альтиметру, прикрепленному на лямке рюкзака и смотрит на показатель: три тысячи шестьсот семьдесят два метра. Высоковато до подножия.

– Если мы пропустим паром, то застрянем здесь надолго.

– Значит, у нас есть пять дней.

– Нет, – качает головой Ивейн, – мы не можем просто так уйти. Мы должны что-то сделать.

– Что?

– Что угодно! Ведь так нельзя. Бездействуя, мы поступаем не лучше него. Это неправильно… нет…Что, если Акли навредит еще кому-то? Из местных или… может…

Калеб только сейчас замечает, какие красные у нее глаза. Должно быть она плакала не один час, так как капельки на ресницах уже успели кристаллизироваться. Сбитое дыхание, надтреснутый голос, дрожащие пальцы… да она на пороге срыва. Еще чего доброго истерику закатит.

– Я следующая? – всхлипывает Иви, опускаясь на землю. – Теперь, когда с Силкэ покончено, он возьмется за меня… потому что ненавидит… Прятаться, бежать… бесполезно…

Нервы Калеба натягиваются стальной проволокой вокруг шеи. Он знает четыре языка, занимается лыжным спортом и верховой ездой, искусно владеет рапирой, умеет танцевать венский вальс и толкать публичные речи, но усмирение рыдающих барышень не входит в список его достоинств. Парень испуганно поворачивается к Кэт в поисках спасения, но та лишь прячет лицо в ладонях. Отличная поддержка. Как хорошо, что у него есть друзья.

– Успокойся, он тебя не тронет… – пытается обуздать поднимающийся ураган Калеб, но девушка его даже не слышит. – Ивейн, пожалуй…

– Посмотри на меня. Ты – спортсмен. Кэт – стратег. Вы двое сможете спуститься. У меня же нет никаких шансов против двух помешанных громил! Если не они меня убьют, так природа. Я… не хочу умирать… вот так… не здесь… не…

– Послушай же меня! – крик Калеба заставляет ее притихнуть. – Ты умная, начитанная, много знаешь о выживании. Ты смогла отфильтровать воду, разжечь костер. Да, я силен, а Кэйтин – хитра, но сила без мозгов ничего не стоит. Мы – команда. Понимаешь? Чтоб выжить нам нужно держаться вместе.

Глубокий вдох и кивок. Наконец-то хоть отблеск понимания. Калеб осознает, что в словах блондинки есть оттенок правды. Акли не отпустит их просто так и дело не только в помутнении сознания. Если он принял какое-то решение, то предпримет все возможное и немыслимое, чтоб добиться цели. Он глупый, бездарный, безнравственный, неряшливый и нечестный, но целеустремленности ему не занимать. Кто же мог подумать, что одна из немногих его положительных черт окажется разрушительной для всех них. Однако, истерикой и самобичеванием тут ничем не помочь.

– Думаешь, он будет нас искать?

– Кто ведает, какой ураган развивается в воспаленном мозгу у Акли Гудмена. Господи… – выдыхает Калеб, подбирая с земли камень, – и повезло же ему с фамилией. Ирония самой судьбы. Нужно как можно скорее убраться с этого проклятого острова. Пока мы здесь, жизнь каждого из нас подвергается опасности.

– Но не моя, – качает головой брюнетка. – Меня он не тронет. Я все-таки его вторая половинка. Я нужна ему.

Подобное заявление выдавливает из груди Калеба сдавленный смешок, который тут же отдается болью в макушке.

– Разве то, что он тебя отпустил, не наталкивает на определенные выводы?

– Какие?

– То, что Акли самодостаточен и не нуждается в запасных частях.

Заточенное лезвие врезается в стену пещеры, оставляя на ней ровные отметины. Сначала Кэт кажется, что у Колдвотера-младшего от удара поехала крыша, но вскоре хаотичные царапины обретают форму, сливаясь в буквы, а те – во вполне различимую надпись: «Если вы это читаете, значит, Акли Гудмен нас всех убил. Найдите этого засранца».

Кэт вопросительно выгибает бровь.

– Это так, – оправдывается парень, – на всякий случай.

Ивейнджин, которая все это время пыталась собрать все части своего разлетевшегося вдребезги самообладания, подтягивает к груди колени. Она мало знает о судьбе, еще меньше об иронии, но несмотря на это, девушка лучше всех присутствующих понимает, что действия Ака не имеют прочной основы. Вне сомнений, он полный психопат, у которого сорвало пломбы. Как только появится возможность, Иви первая выдаст его полиции, но, несмотря на весь пережитый ужас, что-то во всей этой истории кажется ей странным. Даже самый последний мерзавец в мире не может вот так хладнокровно разделываться с ни в чем не повинными людьми. Одно дело избавиться от конкурентов в лице Джаззи или Калеба, совсем другое – убить безвредного саалла, который не только никак не навредил Аку, но и был их верным проводником в Рильхе. Нет, это определенно не имеет смысла. Что-то повлияло на него, подтолкнуло к столь ужасному поступку. Вот только что Иви никак не может осознать.

– Пять дней, – подводит итог Калеб, – чтоб преодолеть три с половиной тысячи километров вниз, не утонув в бесконечных снегах и не наткнувшись на нож старого приятеля-каннибала. Пан или пропал. Делайте ваши ставки, господа.

Два дня назад

Акли перепрыгивает через камень, нырнув ногами в сугроб. Миллионы крошечных кристалликов треснули под тяжестью его тела, распавшись на еще большее количество ассиметричных льдинок. Этот звук раздражает Ака, как и холод, спуск и необходимость делать над собой усилие для каждого последующего шага. Он не привык принуждать себя. Его самообладание и выносливость развиты также слабо, как и его словарный запас. Выдержка предполагает силу духа, а ее у будущего бизнесмена меньше, чем пигмента в роговице глаза.

С раннего детства Акли привык быть особенным. Его бледная, лишенная малейшего намека на румянец кожа впитывала в себя восхищенные взгляды, как губка, требуя все больше внимания, которое близкие ему предоставить не могли. Фредерик и Одет Гудмен не были ни плохими, ни хорошими родителями. Они просто были. Из двух их сыновей младшему и последнему во всех смыслах Аку приходилось довольствоваться малым. Отца и мать не радовали его успехи, не расстраивали неудачи, не восхищали идеи. Сказать по правде, их вообще мало что интересовало из жизни парня, кроме репутации благородного рода Гудменов, которую тот неуклонно обязался поддерживать.

В своей семье Ак занимал второстепенное место, за которое не предполагалось ни медали, ни кубка, разве что утешительный приз за участие. Но сам Акли считал подобное отношение, скорее, благодатью, чем наказанием, ведь предки предоставили ему то, о чем ни один мальчишка и мечтать не мог: полную свободу. С раннего детства он мог делать все, о чем пожелает: есть мороженое на завтрак, обед и ужин, стричь усы уснувшему в домике для прислуги садовнику, заказывать ножи в интернете, обзывать горничную, ездить по особняку на карте и даже стрелять по тарелкам из настоящего ружья. Разгульная жизнь настолько вошла в привычку, что Ак стал неподвластен контролю. Малейшие ограничения приводили его в бешенство, а тот, кто их устанавливал, рисковал поплатиться не только карьерой, но и головой. За свои двадцать лет Акли привык всегда и во всем быть лучшим, несмотря на запрашиваемую цену. Он бил без предупреждения, обнажал клыки, первым бросался в атаку, даже, когда опасности не было, потому что так учил его отец.

«Зверь, который не нападает первым, в конечном итоге становится жертвой. Ты ведь не хочешь, чтоб конкуренты разорвали тебя на кусочки?»

Это была одна из немногих истин, которой руководствовался Фредерик Гудмен как в бизнесе, так и в жизни, и которой Акли строго придерживался по сей день. Пока не повстречал Калеба. Едва появившись на пороге бизнес-школы, этот самовлюбленный выскочка привлек к себе больше взглядов, чем Ак за весь год учебы. Парень старался затмить новенького скабрезными шуточками и пожертвованиями, но с харизмой и тонким интеллектом Колдвотера-младшего ему было не сравниться. Калеб получал высшие оценки, похвалу учителей, а в конце года удостоился грамоты за выдающиеся успехи, превратившись с вшивого салаги всеобщим любимцем. Он стремительно вскочил по карьерной лестнице с первой ступени до верхней площадки, перешагнув через все социальные сложности, с которыми вынужден был бороться Акли.

Даже сейчас, умудрившись застрять на высоте четырех тысяч метров, Калеб выставлял его настоящим идиотом в глазах группы, заступаясь за местного. Силкэ даже не часть команды. Твою мать, да он никто! Обычный неотесанный селянин, который даже разговаривать нормально не может. Как остальные могли прислушаться к нему, а не к Аку? Да они рассудком все двинулись! Злость просто распирает Гудмена-младшего изнутри, заставляя то и дело пинать ногой снег, хотя тот не повинен ни в одном смертном грехе, помимо излишней белизны.

– Вижу, тебя что-то гложет.

Ак подпрыгивает от неожиданности. Он хочет сказать Элиоту, чтоб перестал его преследовать, как хренов извращенец, но фигура за спиной принадлежит не боксеру, а парню, которого тот видит впервые в жизни.

– Ты еще что за червь?

Грубость Ака не пошатывает умиротворенность незнакомца. Опустившись на заснеженный валун, он закидывает ногу на ногу так легко и небрежно, будто находится в собственной гостиной, а не на вершине горы в покинутом богом месте. Его бледная кожа так и серебрится в лучах предзакатного солнца, а струящиеся до плеч волосы будто впитывают в себя весь холод дымчатых скал.

– По-моему, есть вещи, которые волнуют тебя больше моей скромной персоны.

– Да ну? И какие ж это?

– Твои друзья и то, как несправедливо они себя с тобой ведут.

Облаченный в серебряную рубаху и длинную белоснежную накидку с мехом, юноша выглядит, как не из мира сего. Еще бы. Кто надевает суконный костюм для горного похода? На нем даже шапки нет, а ведь холод стоит зверский. Его вид наталкивает Ака на мысль, о которой стоило задуматься с момента его появления.

– Я че, брежу из-за голода? Или недостатка воздуха?

– Ммм… – неизвестный поднимает темные глаза в небо, – ни то, ни другое. Это не дефект и не болезнь. Скорее, излечение.

– От чего?

– От недооцененности.

Ак не успевает и моргнуть, как юноша вдруг оказывается прямо перед ним.

– Кто ты?

– Я тот, кого местные прозвали «лицом Холода». Но ты можешь звать меня Сирилланд.

Упоминание сказочки, в которую так верят местные, заставляет Акли прыснуть со смеху.

– Всемогущий горный дух? Ты че, издеваешься? Я может и тупой, но не настолько.

– Я пришел сюда из-за тебя.

– Да? А как насчет того, чтоб пойти еще дальше? – сжав кулаки, он порывается вперед, но не успевает его рука коснуться мантии чужака, как та развеивается клубнями тумана. Акли оглядывается по сторонам и обнаруживает юношу в паре метров от него. – Это еще че за фокусы?

Недолго думая, бизнесмен снова бросается к Сирилланду, но тот испаряется с морозным порывом ветра.

– Знаешь, – звучит его голос с вершины опушки, – я ведь могу так делать целый день, но вряд ли это то, чего тебе действительно хочется. Тогда, может, наконец побеседуем?

– Что происходит? Че те от меня надо?!

– Разве это не ты меня позвал, произнеся мое имя?

Лишенное цвета лицо Ака становится еще светлее при воспоминании своих слов у костра. Издеваясь над аборигеном, он даже на секунду не мог представить, что все сказанное им может оказаться правдой.

– Обычно, – откидывает прядь серебристых волос юноша, – тот, кто вызывает меня, приносят дары. Негоже встречать Владыку семи ветров с пустыми руками. Но я не в обиде, ведь ты можешь дать мне нечто большее скромных крестьянских подношений.

– Слушай, я это не специально. Если б я знал, то не стал бы…

– Расскажи мне, – перебивает его Сирилланд. Ак поворачивается на голос и вдруг обнаруживает его сидящим в сугробе возле его плеча, – как так получилось, что ты потерял среди приятелей авторитет?

– Это из-за этого долбанного местного. Все слушают его, потому что он как бы единственный знает дорогу.

– И ты боишься, что этот самый Силкэ отнимет твое место?

– Я боюсь, – поправляет Ак, – что он заведет нас в гребаную глухомань и киданет, но… про место ты четко подметил.

Имя гида, слетевшее с уст незнакомца, врезается в уши Акли проржавелым гвоздем, но он упускает это из виду.

– Старые-добрые друзья… Они все поступают несправедливо по отношению к тебе. – склоняет он голову набок. – Силкэ притягивает к себе внимание, которое должно принадлежать тебе. Джаззи присваивает себе твои заслуги. Элиот требует постоянных капиталовложений в свои бои, которые тебе лично ничего не приносят. Калеб перетягивает одеяло славы на свою сторону. А Кэйтин… – он смолкает, склонив голову, словно прислушивается к собственным ощущением, – просто пользуется тобой. Какая же она только корыстная.

– Вот говно, в яблочко! Но… как ты это разнюхал?

– Я часть этого мира, а он хранит сокровенные мысли и тайны всех на свете.

– Если ты все знаешь, тогда к чему эта трепотня?

Сирилланд похлопывает серыми, как и вся его одежда ресницами. Он кажется таким юным, не старше самого Ака, но в то же время в его поведении проскальзывает отблеск старины. Его осанка, речь, манеры, будто драгоценный смарагд, добытый в другом столетии и вставленный в современную рамку.

– Я хочу задать тебе один важный вопрос, Акли Гудмен, и ты, уж будь добр, ответь на него честно. – он складывает руки за спиной и отмеряет шагами расстояние между ними. – Чего ты хочешь добиться?

– Че? Это как?

– Твоя жизнь, какой ты ее себе представляешь? К чему стремишься? Чего жаждешь?

Ак задумчиво потирает лоб. Кончики пальцев давно онемели от холода, как и ноги. Но Сирилланду, похоже, здешняя погода по вкусу. За все время их разговора, он ни разу не поежился, а ведь на нем лишь одна накидка с меховым воротником. На его плечах скопился тоненький слой снега, но он даже не удосуживается его смахнуть.

– Власти, бабок, славы. Хочу стать директором самой крутой фирмы не только в Нью-Йорке, во всех штатах. Чтоб мое имя знал каждый человек, ребенок, каждая собака и…

– Но ведь это все у тебя уже есть.

Владыка останавливается напротив парня, и он только сейчас замечает, насколько темны его глаза. Как два графита, добытые из недр горных пещер. Несколько секунд, минута, две эти дымчатые минералы смотрят на него, не моргая, будто пытаются узреть все его сокровенные тайны. Тишина разрастается паутинками инея между ними, пока наконец не тает под влиянием бархатного баритона.

– Скажи, кто твой отец?

– Фредерик Элвин Гудмен, владелец кр…

– … крупнейшей сети инвестиционных компаний столицы, – заканчивает за него Сирилл. – Ты воспитанник Нью-Йоркского университета – одного из лучших учебных заведений Америки, возглавляешь лигу студентов «Нового плюща». А теперь скажи мне, какова вероятность, что в будущем ты станешь кем-то иным, кроме как владетелем отцовского достояния? Зачем же тогда желать того, что ты и так получишь?

Ак растерянно моргает.

– А чего еще мне хотеть?

– Вот именно. Ничего, – приобнимает он бизнесмена за плечо. На фоне его иссиня-бледной, покрытой изморозью кожи, лицо Акли просто сияет румянцем. – Человеческий мир – скучное, ограниченное, монотонное место, в котором такие как ты теряются в потоке обыденности. Их будущее блекнет, возможности растворяются в рутине. Но я могу предложить тебе нечто большее. Царство, в котором ты можешь стать, кем пожелаешь, получить все, о чем подумаешь, подчинить себе всех, кто этого заслуживает: Карригард.

Внезапно под ногами Акли мелькает отблеск, блики которого сливаются в образы. Размытые контуры, полупрозрачные формы… мерцают подобно пламени свечи, сливаясь в призрачные силуэты, в одном из которых бизнесмен узнает себя. Десятки кусочков, сотни историй складываются в единое полотно, образуя граничащую с умопомешательством, но такую притягательную реальность. В один миг перед Аком проносится наполненная возможностью жизнь. Миллионы дней, непохожих ни на один предыдущий. Тысячи событий, пропитанных властью, господством и уважением. Он видит все, что может получить, став частью мира Владыки семи ветров и на мгновение эти видения затмевают его сознание.

– Это реально?

– Может стать, если ты этого захочешь.

– Да, но… что, если мне и этого будет мало?

Скулы Сирилла заостряются.

– Все, что я могу – лишь предложить тебе лучшее будущее, – оборачивается он, – но, если тебе это не интересно, я не стану обременять тебя своей компанией.

– Стой!

Уголки губ Повелителя поднимаются кверху, но тут же опускаются, когда он оборачивается.

– Я согласен. Забери меня к себе.

– Не так быстро, Акли. Для начала ты должен доказать, что достоин этого.

– И как это сделать?

– Очень легко. Ты должен лишь привести ко мне девушку, одну из твоей группы.

– Кэт что ли?

– Нет, не Кэйтин. Ту, у которой волосы цвета утреннего тумана.

Бизнесмен презрительно фыркает, понимая, о ком идет речь.

– Ты о серой мышке? На кой хрен она тебе сдалась? Она же бесполезная.

– А это уже мне решать. Я лишь делаю тебе предложение. Принять его или отклонить, решение за тобой.

Акли сжимает кулаки в карманах, не отрывая глаз от ледяного пятна под ногами. То, что предлагает ему Сирилланд, не помещается в его голове. Он не раз задумывался о своих грядущих перспективах, но о таких возможностях даже мечтать не мог. Откуда этот чудик только знает, чего он на самом деле хочет?

– Ну, так что? – не выдерживает Сирилланд. – Мы договорились?

– Почему именно я?

– Потому что ты особенный, Акли-Агли. И дело здесь не только во внешности, хотя и она прекрасна, – он обводит бизнесмена взглядом от макушки до пяток, словно любуется куском резного хрусталя. – Твой характер, нрав, мировоззрение, эмоции: все в тебе так и пропитано лидерством и жаждой признания. Я никогда не встречал таких волевых людей и хочу, чтоб ты использовал этот потенциал, стал сильнее, опытнее. Ты заслуживаешь большего, Агли и готов бороться за это, ведь правда?

– Да.

– Значит, мы договорились? – Владыка протягивает ему бледную ладонь и Ак не задумываясь отвечает на рукопожатие. Если дух, дьявол или кем бы он ни был на самом деле, может наделить его властью и всесилием, он готов пойти на что угодно, чтоб это получить.

– Я даю тебе слово, что выполню часть сделки и надеюсь, что ты так же беспрекословно исполнишь и свою, невзирая на любые препятствия. А до тех пор ты останешься пленником среднего мира. Я найду тебя, когда придет время.

Сирилланд оборачивается, но Ак хватает его за плечо.

– А что, если я облажаюсь?

– Тогда ты не получишь желаемого и снова станешь рабом обыденности, приговоренным к жалкому существованию в пучине серой массы. Но ведь этого не произойдет, не так ли?

Парень не успевает ответить, как стоящая перед ним фигура рассыпается на сотни снежинок. Некоторые опадают на сугробы. Другие – тают в воздухе, даже не коснувшись земли. Остальные, подхваченные внезапно налетевшим ветром, уносятся вдаль, сливаясь с заледенелыми верхушками скал. Тогда Ак еще не знал, что одним необдуманным словом изменил всю свою жизнь. Теперь у него уже нет сомнений: он получил дар свыше. Дар, требующий жертв и, в отличие от мягкотелого Калеба, неспособного и пальцем ударить ради собственного спасения, Акли готов пойти на все, чтоб добиться своего. Он не застрянет в этой дыре. Здесь, на этой треклятой горе он единственный человек, готовый бороться за свое будущее.

****

Мотылек может просидеть у огня минуту, прежде, чем его крылья сгорят дотла. Стремясь к свету в поисках спасения, он находит свою погибель. Крошечное создание, незадачливый странник, всего лишь слабый намек на бабочку, но в конце концов между мотыльками и людьми не так уж много отличий. Когда опасность дышит в спину, а все вокруг упорно пытается тебя сожрать, ты стараешься приложить все мыслимые и невообразимые усилия, чтоб остаться в живых. Даже, если это будет в ущерб другому.

Раньше Ивейн не задумывалась, как много требует жизнь, но сейчас, когда сугробы поглощают ноги подобно голодному зверю, а метель сгибает спины друзей под углом в сорок пять градусов, девушка как никогда ранее осознает, что ничего в этом мире не дается даром. Преодолев несколько склонов и один сплошной спуск, длинной в небесный свод, Иви ощущает, как силы покидают ее тело в тщетных попытках бороться со стужей. Временами блондинке кажется, что ее голова становится ватной, а мозг растекается, как яйцо, скорлупу которого случайно ударили о край стола. Это сказывается гипоксия, лишающая органы жизненно-важного источника питания. Но тяжелее всего дается не спадающий мороз. Выросшая в климате влажного Мэна, Ивейн привыкла к умеренному морозу, но зима ни в одном из штатов США не сравнится с тем вечным хладом, который правит на землях Саарге.

Ноги проваливаются в белое месиво по щиколотку. Иногда глубина доходит и до колена. Тогда девушке приходится просить помощи у Калеба. Поддерживать разговор с Кэт становится все сложнее, в особенности из-за разряженного воздуха, который упрямо не хочет задерживаться в легких. Ветер словно выдувает из него весь кислород, оставляя соединение азота, гелия и углекислого газа – ценные для атмосферы, но губительное для человеческого организма.

Подав знак остальным, Ивейн устало усаживается на камень. Перед глазами проплывает светлое пятно, и она беспокойно моргает, полагая, что у нее начались галлюцинации, но это всего лишь воспоминание, плывшее из далекого, позабытого детства. «Папа и мама», – вдруг понимает она, распознав в белой кляксе знакомые черты. Это их кожа, веснушки, морщинки у уголков рта, их лица, искаженные необузданным гневом. В тот вечер их ссору можно было услышать даже с домика на дереве. Девочка никогда не слышала, чтоб они так сердились. Это был день, когда Эвэлэнс подарила Иви огниво, а после измазала все зеркала в доме раскаленным маслом и разрисовала стены ее комнаты колдовскими рунами, остаточно доказав наличие проблемы, которую глава семьи, Кристофер Мёрси, искусно игнорировал. Пока не настало время применить меры. Правда, у отца Ивейн был свой подход.

Убедившись в невменяемости супруги, он не отправил ее в психиатрическую лечебницу, как поступил бы каждый уважающий себя и жену человек, а запер ее в спальне, предварительно заколотив все окна. Кровать, комод, шкаф и пара дюжин книг на висящей над письменным столом полке: вот все, что было в распоряжении мамы до конца ее дней. Он также притащил в комнату телевизор с гостиной, но в порыве гнева Эвэлэнс разбила экран вдребезги. Папа проделал в дверном полотне небольшое отверстие, напоминающее отверстие для почты, в которое тот просовывал тарелки с едой, а поздно вечером забирал то, что скопилось за день.

Со временем Кристофер выработал свои привычки и распорядок дня. Подъем – пять тридцать. Душ, готовка еды, пробежка – до семи утра. Завтрак мамы – восемь тридцать. Обед и ужин соответственно в двенадцать тридцать и восемнадцать ноль-ноль. Дверь запиралась на семь замков, ключи от которых мужчина всегда носил на шее, а Иви строго настрого запрещалось подходить к дверному проему ближе, чем на метр. Отец всегда говорил, что это не заключение, а лечение. Мол, это гуманнее, чем привязывать пациента к кровати и фаршировать таблетками. Что вскоре все изменится к лучшему и Эвэлэнс поправится. Но лучше не становилось.

Женщина кричала круглыми сутками, билась о стену, выламывала створки. По вечерам до ушей Иви доносились звуки бьющейся посуды и разлетающейся в щепку мебели. Однажды девочка не смогла побороть искушение и подняла крышку щели, увидев маму, сидящую на полу в ореоле лунного света, который лишь добавлял увиденному обреченности. Она казалась такой грустной и одинокой, брошенной, как и сама комната, которую отгородили от семейного очага толстым слоем металлических крючков и скважин. Книги валялись на паркете, платья и блузки разбросаны по кровати, расческа и флакончики с духами – притаились по углам. Ивейн разглядела красные пятна на руках матери и испугалась, подумав, что это кровь. Но это была всего лишь губная помада. Девочка подняла глаза и с ужасом заметила запятнавшие обои надписи. Она напрягла зрение, но не поняла их значения. Казалось, это были просто какие-то каракули, придуманные матерью, чтоб не потерять связь с реальностью. Среди них был силуэт горы, который издали напоминал большую букву «А». Лишь одно слово было написано достаточно четко, чтобы прочесть: «сиеты». Но даже оно казалось непонятным набором букв, случайно затерявшихся в сетях маминого безумства.

– Они живут без жизни… – послышался шепот со стороны кровати. – Там, где ничто не выживает. Люди без души, пустые тела, пополняющие чужую коллекцию… От них не скрыться… Против них нет спасения…

– Мам? – девочка опускается на колени. – Ты как?

Глупо спрашивать, но глядя в эти потускневшие глаза, которые когда-то сияли жизнью, Ивейнджин не знала, что еще сказать.

– Все в порядке. Здесь ты в безопасности. Можешь расслабиться и отдохнуть.

– Ах, девочка моя, – Эвэлэнс обхватила ноги руками. – Я не заслуживаю ни успокоения, ни прощения. Я совершила ужасное, чудовищное… пускай уже придут за мной. Пускай увезут, лишь бы не тронули тебя. Я так боюсь, что однажды они заберут мою тыковку для этой ужасной коллекции…

На вопрос, кто ее должен забрать, женщина лишь выдавила тихое, напористое «он», словно вкладывала в него какой-то тайный смысл.

– Никто меня не заберет. Папа не даст. Он запрет все двери на двенадцать, нет, двадцать защелок! И тогда никакие призраки не смогут к нам пробраться!

Эвэлэнс выдавила грустную улыбку. Иногда она казалась Ивейн абсолютно нормальной, просто очень слабой и сломленной, и в такие моменты желание сбить замки краем литой статуэтки вспыхивало в ней как никогда ярко.

– Ты не понимаешь… – опустила она голову на колени. – Ему не нужны двери, чтоб войти. Он чувствует тебя, прямо здесь, сейчас.

Иви просунула руки в отверстие, словно хотела стать тарелкой, тоненькой фарфоровой пластиной, способной проскользнуть сквозь крохотную щелочку в форме шрама. Шрама, отделяющего ее от матери.

– Так объясни! Кто они, эти сиеты? Чего им всем нужно от тебя?!

– Не меня, а тебя… – от того, как Эвэлэнс выделила последнее слово, по спине Иви побежали мурашки. – Ты их королева, их оружие, надежда. Твои мысли тебе не принадлежат. Не верь им, не верь ему и даже мне. Когда-то они отыщут тебя и тогда… мир, он… и ты… когда-то… все рухнет…

– А если я отыщу их и скажу, чтоб не трогали те…

Не успела Ивейн закончить, как мать подскочила к ней и впилась ногтями в ладони.

– Не вздумай этого делать, ты глупое дитя! Он заберет твою душу, высосет из тебя жизнь! Сделает послушным роботом, исполняющим его приказы! Он заставит тебя творить ужасные вещи! Ты не знаешь, на что он способен! Не знаешь! НЕ ЗНАЕШЬ!

Ужас в глазах матери просочился под кожу Ивейн. Она попыталась вырваться, но ногти так глубоко вошли в пальцы, что, казалось, царапали кость. Неожиданно кто-то оттянул ее назад, вырвав из холодной материнской хватки.

– Хрустальное сердце, ледяные кости… Хрустальное сердце, ледяные кос…

Женщина повторяла это, не останавливаясь, как какую-то неведомую мантру, пока руки отца обхватывали маленькие детские плечи, унося ее подальше от этого кошмара. С тех пор прошло много лет. Папа думал, что время стерло воспоминания из ее памяти, но Иви помнила все: каждый крик, вопль, стон, каждую мольбу о помощи матери, которую ей не предоставили, и мимолетный взгляд в узкую дверную прорезь, один из которых стал последним.

Ивейнджин снимает шерстяную перчатку и проводит пальцем по четырем грубым пятнышкам на тыльной стороне ладони. Она так долго не доставала эти частички прошлого из сейфа своего расшатанного сознания, что надеялась, что они давно исчезли. Сгнили, растворились, сгорели, развеявшись по ветру крупицами седого пепла. Но вот, они снова всплыли, напоминая о том, что она может пойти по стопам матери. Эвэлэнс стала такой после поездки на этот проклятый и забытый богами всех народов остров. Ивейн до сих пор не понимает, почему женщина так сильно изменилась после поездки, но нутром ощущает: это не простое совпадение. Что-то произошло с ней на этих овладевших вечным холодом землях, что-то, изменившее ее жизнь навсегда. Друзья считали, что Иви поехала в это путешествие ради фото для своей выставки. Это была не вся правда, но и не полная ложь, лишь ширма, прикрывающая настоящую причину ее приезда. Безжизненные пейзажи, заснеженные вершины и изгибы горных хребтов имеют свой шарм, но не могут дать девушке того, чего она так отчаянно жаждала многие годы: ответов. Что произошло с мамой девять лет назад? Почему она так сильно изменилась после геологической экспедиции на Саарге? Что заставило ее предать научные убеждения и податься в оккультизм? О чем она грезила, что пыталась доказать и был ли в ее словах хоть слабый отблеск смысла? Иви просто обязана это выяснить, и она не уедет, пока этого не сделает.

– А, к ччерту, – ворчит Кэт, стуча зубами от холода. – Давайте устраиваться на ночлег, иначе я ппросто умру.

Полумрак быстро густеет, опускаясь на плечи махровым одеялом, поэтому, откладывать ночевку больше нельзя. Лучше продолжить путь на рассвете, чтоб дать себе передохнуть, в особенности, Калебу, чья раскалывающаяся на части голова нуждается в особом отдыхе. Хорошо хоть Кэйтин додумалась сложить их вещи, пока они с Гудменом-младшим кувыркались в снегу. Правда, рюкзаков удалось взять лишь два, (Кэт все же не настолько сильна, чтоб тащить на себе снаряжение каждого). Зато брюнетке удалось запихнуть в них три спальных мешка, фляжку и свой походный нож, который им уж точно пригодится. Пока Иви пытается развести костер с помощью кулона-огнива, Кэт вжимается в свою куртку с логотипом Нью-Йорк Янкиз, но из-за дрожи высечь искру никак не получается. Собранные наспех ветки отсырели и не желали поддаваться.

– Попробуй ты, – обращается она к Калебу после очередного провала. – У меня пальцы совсем окоченели.

– Развести огонь? Серьезно?

Блондинка игнорирует презрительную интонацию парня и обхватывает его ладони, всовывая в них огниво.

– Этто не сложно. Просто поднеси кресало к кремнию и ккак следует наддави.

Ее руки манипулируют его, передвигая части амулета, но как только девушка подходит ближе, Калеб, словно испугавшись отступает назад.

– Прости, – неловко улыбается он, – я плох в ручном труде. Может, я просто принесу еще хвороста?

Не успевает она кивнуть, как юноша тут же отправляется к упавшим елям неподалеку, провожаемый оценивающим взглядом Кэт. Брюнетка подмечает внезапно залившиеся алым щеки подруги и прочищает горло.

– Не ведись.

– Ччто? – неожиданно поворачивается Ивейн.

– Говорю, не ведись ты на эту обаятельную улыбку и непринужденные манеры. Если ты рассчитывала, что путешествие поможет вам с Калебом найти общий язык, тебя ждут разочарования. Поверь, если кто-то и стоит усилий, то уж точно не законченный эгоист Колдвотер.

Румянец на лице блондинки вспыхивает с новой силой.

– Это я так, на всякий случай. Считай это предупреждением утопающему.

Ивейн кивает, хотя на самом деле не понимает наставлений подруги. О Калебе, конечно, ходят разные слухи, но девушка сомневается, что он настолько плох. В каждом человеке есть частичка добра, так или иначе. К тому же, она вовсе не намеревалась ни с кем сближаться. Она просто пытается выжить.

Когда Калеб возвращается с хворостом, Ивейнджин уже ног не чувствует, но все равно берется за огниво. Благодаря временному затишью задача упрощается, ведь ветер не задувает зародыши костра и вскоре мало-помалу он распускает свои искристые щупальца. Хоть на холоде жажда проявляется куда сдержаннее, длительное движение вытягивает из организма не только силы, но и бесценную влагу, которую необходимо восполнять. Ивейн узнала об этом еще в лагере бойскаутов. Раньше она нечасто применяла подобные знания на практике, но любезная судьба-распорядительница решила подкинуть ей такую возможность.

– Кэт, дай свою фляжку. Попробую отфильтровать воду.

– А она разве у нас есть?

– Нет, – улыбается блондинка, – но будет.

Кэйтин достает металлическую посудину и передает подруге, которая тут же наполняет ее снегом. Закупоренную флягу Иви укладывает на несколько минут к костру, после чего, используя прутик, перекатывает ее в снег, чтоб та остыла.

– И это все?

– Не совсем, – она собирает несколько угольков и бросает их в воду, затем достает литровую бутылку из-под сока. Оторвав кусок от своего шарфа, девушка помещает один край в наполненную металлическую бутыль, а второй – в пластиковую. Наблюдая за странным приспособлением Калеб озадаченно вскидывает брови.

– Не хочу показаться грубым, но эта конструкция не внушает доверия. Там же плавает клочок ткани.

– Уголь – природный фильтр, – объясняет Иви. – Он убьет вредные микробы, а материя поможет испарившейся жидкости перейти в чистую емкость, в то время как осадок останется в другой. Через пару часов сможем напиться. Правда, много пить талой жидкости нельзя.

– Почему? – удивляется Кэт. – В горах ведь благоприятный климат и снег должен быть чистым.

– В том-то и проблема. Он слишком чистый. В воде, которую мы пьем, содержатся важные компоненты, минералы, соли, а в этой – ничего. Поэтому и энергию она не восполнит. Просто не даст умереть от жажды.

– Умерли от обезвоживания посреди снегов, – фыркает Калеб. – Это была бы поистине эпическая смерть.

Ивейн пропускает его комментарий мимо ушей, поудобнее усаживаясь напротив костра. Жар огня оказывает поистине магическое влияние на отсыревший механизм тела: размягчает загрубевшие мышцы, прогревает заржавелые кости, растапливает заледенелые суставы, медленно, но уверенно возвращая их к жизни. Вместе с теплом приходит и сон, словно охотник, выжидающий подходящего момента. Кэйтин отключается с первым лучом лунного света. Ее храп сглаживает шепот ветра, который не прекращается ни на секунду, словно нашептывает им на ухо секреты этого опустелого места. Ивейнджин и не замечает, как начинает дремать. Единственным, кто не может сомкнуть глаз остается Калеб. Из-за боли в макушке парень не может впустить в себя отдых ни на минуту. Несмотря на усталость, впивающуюся в спину и ноющие от долгой ходьбы лодыжки. Юноша устало потирает затылок, пытаясь избавиться от непрошенных мыслей, но они назойливыми мухами слетаются на запах его страха и волнения от перспективы возможного неутешительного будущего.

Калеб до сих пор не понимает, как так получилось. Конечно, Гудмен всегда был жестким. Однажды он сбросил с лестницы новичка из своей группы лишь за то, что тот выступил с докладом по международному маркетингу на ту же тему, что и он. Все было выставлено как несчастный случай, но Калеб знал правду, потому что видел, как это произошло. Ак наверняка бы разделался и с ним, если бы не влияние Колдвотера-старшего. Но проблема вовсе не в Акли с его вкусовыми предпочтениями. Даже, если им удастся каким-то образом избежать расправы Акли, они все-равно стали свидетелями двух убийств, и жертвы на этом, возможно, не закончатся. Отец его распнет, а кусочки разбросает по разным уголкам света, если узнает, что Калеб во всем этом хоть как-то замешан. Парень сжимает виски, но предательский голос старика не перестает звенеть в нем тревожным колокольчиком: «Репутация – это наше все. Если ты до завтрашнего дня не распутаешь этот клубок проблем, распутывать будет нечем».

Между лопаток пробегает холодок, когда Калеб представляет темный, сырой короб подвала, в который его загоняли как скот. «Для воспитательных мер» – говорил всегда отец. На самом же деле это был один из множества способов сломить прямые линии Калеба, заставив их сгибаться под тем углом, под которым хотел старик. Нет, он не позволит этому случиться. Он туда больше не вернется. А значит, ему срочно нужно решить этот вопрос и вернуть все, как было. Вот только, как? Когда все это…

– Нет, нет… Не трогай меня…

Калеб замирает и поворачивается к Иви, которая нервно ворочается в спальнике. Видимо, ей снится кошмар. Не трудно догадаться, о чем.

– Не смей! Уйди!

Девушка резко вскакивает, не переставая что-то стряхивать с себя, словно по ней ползают невидимые жуки. Она видит белую пыль, подкидываемую ветром и заинтересованное лицо Калеба, но смотрит на него с неким недоверием, будто и вовсе сомневается в его реальности. Наконец, окончательно отогнав плохой сон, она опускает лицо в ладони.

– Извини. Приснилось, что Акли нас нашел.

– Если не перестанешь кричать, так и будет.

Ивейнджин выдавливает истерический смешок. Тут плакать нужно, но почему-то именно в этот момент ей хочется засмеяться. Наверное, нервы капитулировали без боя.

– В голове не укладывается. Он ведь ваш друг. Как он может так поступать?

Теперь улыбается Калеб, только ухмылка эта больше напыщенная, чем измученная.

– Сразу видно, что ты его недолго знаешь. У Акли нет друзей. Есть только люди нужные и бесполезные. Причем грань эта очень тонка.

– Но как же Элиот и Кэт? Я думала, они близки.

– Вряд ли можно так выразиться. – хмурится Калеб, лениво откинувшись на спину. – У каждого свои преимущества иметь такого приятеля, как Ак. Кэт нужно его влияние и деньги. Возможно, еще щепотка славы в придачу. Подозреваю, ему известно о чем-то, что Кэйтин стремится уберечь от огласки. Элиоту всегда нужна была опора. Он тянулся к влиятельным людям, но лишь Гудмен предложил ему полное и безоговорочное спонсорство. Теперь старина-боксер пойдет ради него на все. Что касается Джаззи… полагаю, она тоже была не прочь от такого покровительства, ведь кто-то же должен был продвигать ее бездарный видео-блог.

– А ты? – не выдерживает Ивейн. Манера разбора вещей Калеба ее раздражает. – В чем твоя выгода?

– В моем случае все сложнее, – он закидывает руки за голову, будто беседует о сонате Моцарта, а не о своем спятившем от голода и гипоксии друге. – Мы с Акли можно сказать, что росли бок о бок. Наши семьи – богатейшие представители Нью-Йорка, которые вращаются на одной орбите. Мы вместе играли на бирже в старших классах, ходили на вечеринки, выпивали, но дружбой это не назовешь. Скорее взаимовыгодой. Есть такой сорт людей, с которыми ты вынужден общаться и к которым просто привыкаешь. В конечном итоге, они переходят в категорию друзей, хоть ими и не являются. Всего лишь финансовые партнеры. Единственный вопрос, – поворачивается юноша к Иви, – как в этой смутной компании оказалась ты? Ты совершенно не вписываешься в ее туманные грани. Такие личности из другого мира.

Ивейнджин пропускает мимо ушей подкол про неравенство классов, хотя знает, что к этой теме еще вернется.

– Как ты можешь быть таким бессовестным?

– Совесть? – почти с болью в голосе повторяет парень. – Это ты про ту штуку, которой тебя упрекают, когда ты не соответствуешь чьим-то идеалам?

– Я о том, что делает из законченного эгоиста человека. Хотя, откуда тебе знать?

– Все люди эгоисты, просто в разной степени и Кэти – живой тому пример. То, что ты об этом не знаешь, лишь доказывает верность моего утверждения.

Иви хочется кинуть в него снежком, чтоб развеять темный хаос в его голове, но, похоже, он въелся настолько глубоко, что даже лоботомия не поможет.

– Мы познакомились с Кэт на первом курсе. Она моя лучшая подруга и мне противно то, как ты о ней говоришь. Она вовсе не такая.

– Понимаю, – кивает Калеб, хотя на самом деле не улавливает причины ее раздражения, – это неприятно слышать, но факты на лицо. Акли содержит Кэт. Она буквально зависит от него. У нее нет ни семьи, ни статуса, ни истории. Никто вообще не знает, откуда она и как оказалась в Нью-Йорке. Лично мне кажется, что под белесым пушком эта птичка скрывает темные перышки.

– Меня от тебя тошнит.

– Я часто это слышу.

Девушка отворачивается к нему спиной. Больше развивать этот разговор она не намерена и уж тем более слушать мнение двадцатилетнего избалованного циника, считающего, что он знает все и обо всех. Но для Калеба тема еще не закрыта.

– Когда твой мир рушится, это всегда больно, но иногда нужно, чтоб кто-то показал тебе, какой он на самом деле.

– Это не моя реальность, а твоя. – сквозь зубы шипит Иви. – В моем мире друзья не убивают друг друга и не съедают на ужин.

– Славный у тебя тогда мирок. Может, как-нибудь заскочу туда на летние каникулы.

Он надеется, что шутка немного разрядит обстановку, но Ивейнджин, похоже, не настроена веселиться. А может, ей и вовсе чуждо чувство юмора. Этого Калеб пока не выяснил, но отчетливо уловил, каким она его считает: высокомерным, заносчивым, избалованным, наглым. В общем, как и все. Ничего нового. Песня стара, как планета. Хоть бы кто-то придумал что-то оригинальнее. Да, его сострадание пошло трещинами, а отзывчивость и того давно разлетелась в щепки, и это неудивительно. Годы жесткой дисциплины отца оставили немалые пробоины в его душе. Принуждение, издевательство, наказание за любое непослушание – все это терроризировало его сознание изо дня в день. Кто знает, что еще важного оно могло повредить? Спасибо за то, что хоть это смогло уцелеть.

Беря пример с Ивейн, юноша поворачивается набок, не потому, что злится. Просто так удобнее спать. Закрывает глаза, хоть и не чувствует сонливости. Скорее, бурлящее по венам возбуждение и жажду наполнить себя пищей. Этот вечный голод, сопровождающий их, куда бы они ни пошли. Он уже и забыл какое отвратительное это чувство. Логично предположить, что тому, кто растет в состоятельной семье, чуждо само это понятие, но только не Калебу. Ему прекрасно знакомо ощущение, когда живот прилипает к позвоночнику, а желудочная кислота разъедает тебя живьем в отчаянных попытках насытиться. Он ощущал это не раз, но лишь в те редкие моменты, когда выступал против установленных в доме Колдвотеров правил. Подъем в четко обозначенное время, завтрак, занятия с репетитором по испанскому, перерыв на ланч, урок верховой езды, обучение математике, этике, экономике. С детства его день был расписан буквально по часам, поэтому времени на скуку не оставалось. Впрочем, как и на жизнь. Иногда его едва хватало на сон, но характер отца был непоколебим, как эти заснеженные горы. Его сын обязан хорошо обучиться, чтоб поступить в самый престижный университет столицы, а после перенять управление фамильной компанией Ка энд Коу Интерпрайзис. Вот только, чего желал сам Калеб мало кого интересовало. А ему так иногда хотелось побыть обычным мальчиком. Разбрасывать машинки, есть арахисовое масло из банки, играть в прятки и не бояться наказания старика.

Однажды вечером, когда вместо перекуса после лекции по деловому английскому Калеб сбежал на улицу поиграть с местными ребятами, старик прилюдно выпорол его, а на самих детей напустил охрану с собаками. «Нечего Колдвотерам водиться с уличными отбросами. Еще чего доброго вшей подцепишь», – сказал он тогда сыну. Наказанием за непослушание было лишение обеда и ужина на все выходные. Это была одна из тех дорогостоящих ошибок, которая стоила урчащего желудка и унижения. Иногда Калеб задумывался, что было б, если бы отец его не поймал? Узнал бы он о прогуле? Стал бы за ним следить? Может, он смог бы сбегать почаще, вот только после случившегося никто из мальчишек не хотел бы иметь с ним ничего общего. Их не в чем винить. Старину Колдвотера все боялись, как огня.

Вскоре Калеб забросил попытки с кем-то подружиться и стал тем, кем его хотели видеть – примерным воспитанником, вундеркиндом, лучшим гимназистом Манхэттенской бизнес-школы, подающим обманчивые надежды. Все его поведение – результат отцовского воспитания и навязанного с детства мировоззрения, которое со временем переросло в его собственное. Срослось с нутром, опутало жилы, сплелось единой нитью с извилинами, которые теперь невозможно отсоединить от мозга. Единственной, кто видела его настоящего была Триа. Только ей было известно, какие испытания ставил перед ним старик. Лишь она одна знала, через сколько кругов ада ему приходилось проходить, отвоевывая свое право на свободу. Только она, его заботливая старшая сестричка… Его коллега, его кумир, его единственный друг и пример для подражания, который не выдержал тяжести отцовского давления. Калеб хотел бы все изменить. Хотел бы вернуться в прошлое, но юноша не уверен, что смог бы отыскать решение, которое помогло бы сохранить Патрисии жизнь.

Внезапный шорох развеивает его мысли вместе со спокойствием Ивейн.

– Ты это слышал?

Треск, едва слышный. Словно кристаллики снега лопаются под весом чьей-то ноги. Калеб списал бы все на ветер, если б его вой не затих пару часов назад. Он бросается к костру и засыпает его снегом.

– Что ты…

– Тшш! – шикает он, показывая в сторону елей, ветки которых заметно всколыхнулись. Иви стремглав запихивает спальники в рюкзак. Калеб будит Кэт. При виде тени у деревьев, в голове Ивейн тут же возникает образ Акли с окровавленным ножом в руке, но вместо него в поле зрения появляются два сияющих стеклышка и тонкие руки, обхватывающие объектив видеокамеры.

– Аллестер? – воодушевляется Кэт. Вот только тот, похоже, не сильно рад ее видеть.

– Господь Всемогущий! Что вы здесь делаете?

– Мы отдыхали. Хотели переноч…

– Уходите немммедленно! Вы не… Он не должен вас видеть!

Кэйтин ловит взгляд Калеба и хмурится.

– Нам стоит с ним хотя бы поговорить. Может, мы сможем все уладить.

– Разве ты еще не пппоняла? – цепляется он в ее плечи. – Акли… сссам Дьявол! Он не успокоится, пока не перебьет каждого! Всех вас… до единного…

– Успокойся. Думай, что угодно, но Ак не монстр. Он, конечно, много дров наломал, но…

Шорох за спиной прерывает их разговор. Аллестер толкает Кэт в сторону.

– Быстрее, прячьтесь! Под стволы!

Дважды повторять не нужно. Одна секунда и все трое забираются под упавшие ели так далеко, как только могут, но места под ними едва ли хватает для троих. Шум шагов заставляет их задержать дыхание, когда в щелочке между упавшими деревьями показываются светло-коричневые «Тимберленды10».

– Ты их нашел?

– Да, то есть… ннет, – подрагивает голос Аллестера. Наверное, от страха у него сейчас дрожат и пальцы. – Я оттыскал их следы, но онни старые. Должно быть, они уже ддалеко отсюда.

Ак молча подступает к журналисту. Он так близко, всего в нескольких шагах. Если он только решит поправить штанину, завязать шнурки, поднять соскользнувший с шеи шарф, такой же светлый, как и сам его обладатель… они пропали. Но Гудмен не спешит бросаться на поиски. Вместо этого он забирает из рук Аллестера камеру и бьет его ею со всей силы.

Хруст его челюсти застревает в груди Ивейн немым криком, но Калеб вовремя закрывает ей рот. Аллестер падает на землю, прикрывая голову. Пытается кричать, но непрекращающаяся череда ударов не оставляет ему возможности. Звуки заглатывают Иви целиком, лишая возможности думать. Брызги крови окропляют ее щеку. Щелчок объектива, хряск лицевых костей, треск стекла, гул, лязг. Так громко, так четко. Они словно внутри ее головы. В щелочке между бревнами Кэт видит наполненные болью глаза и ладони, которые безвольно падают, переставая защищаться. Лицо Аллестера поворачивается в сторону друзей и застывает вместе с остановившимся от страха сердцем.

– Эй! – выныривает из зарослей Эл. – На кой болт, кент? Он же был с нами!

– Он нас заложил. Отпустил их, а мне наклал, что не видел. Вон, там был костер, еще теплый.

Элиот задумчиво осматривает тело. Кэйтин кажется, что сейчас здоровила наконец-то отплатит приятелю за содеянное той же монетой, но он только вскидывает руки.

– Рылом чуял, что этот очкозавр чет такое вычудит. Нафига ты ток разрешил ему остаться.

– Да уж. Ну ничего. – сверкает белоснежными зубами Ак. – Возможно, это к лучшему. Я проголодался.

Иви едва сдерживает рвотный рефлекс и то только благодаря ладони Калеба. Поверить только! Эл с самого начала был с Акли заодно, несмотря на его очевидное помешательство! Но, как и почему? Зачем подыгрывать этому психопату? Из-за их партнерства? Потому что Ак согласился быть его пожизненным спонсором? Неужели он не понимает, что когда запасы на ужин закончатся, он рискует повторить судьбу Аллестера? Или он думает, что бизнесмен с ним не справится?

– Ну, – меняется в лице Элиот, – так как ты выследишь своих друзяшек?

На лице Ака вдруг появляется улыбка, такая мерзкая, кривая, вытянутая, как старый, уродливый шрам на морщинистой коже.

– Друзья – слишком громкое словечко для тех, от чьей физиономии мне блевать хочется. Думаешь, мне правда на них не наплевать? Ивейн меня всегда бесила. Кэт, – он облизывает пересохшие губы, – сладкая штучка, но всего лишь пустышка. Она со мной только из-за бабок и связей, что мне немало осточертело. Что до Кэба, я давно мечтал избавиться от этого напыщенного урода. На одного бизнес-конкурента станет меньше.

Иви всхлипывает, чувствуя, как крепче сжимаются пальцы Калеба на ее губах.

– Они знают о Силкэ, – Акли надевает на шею камеру, на которой до сих пор мигает индикатор записи, – и не отвалят, пока не упекут меня в тюрьму. Это лишь способ выживания, такой же, как и не подохнуть от холода. Но, хватит об этом трепаться. Пора браться за дело.

Он обхватывает Аллестера за запястья, а Эл – за ноги, утаскивая его бездыханное тело в сторону зарослей. Только, когда их фигуры растворяются в темноте, Ивейн снова начинает дышать, правда лихорадочно, сбивчиво, словно воздух – это испуганные птицы, которые она насильно пытается засунуть в клетку своих истертых легких.

– Так, что ты там говорила насчет монстра? – поворачивается Калеб к Кэт. Вместо ответа она бьет его в плечо и зарывается лицом в снег, пытаясь скрыться от происходящего вокруг хаоса.