Читать книгу Полное затмение Луны. Песчинки на чашах весов # 4 - Ксения Крутская - Страница 4

***

Нет. Почему-то исчезло не всё.

…Среди серых размытых силуэтов, похожих на колеблющиеся столбы тумана, прозрачной льдинкой блеснуло слово.

Оля?..

Будто звякнула о край пробирки тонкая стеклянная палочка. Будто капелька чистейшей воды покатилась по стенке высокого лабораторного стакана.

Странное слово. Чужеземное. Чужемирное. Имя?..

Единственная нить вместо сотен тысяч разорванных. Прочнее нет ничего ни в мирах, ни за их пределами.

Тот, кто был всего лишь одной из серых бесформенных теней, пока еще не понимал, что означает это слово, звучащее как нежное и мелодичное стеклянное позвякивание. Впрочем, и что такое стекло, и как выглядит лабораторная пробирка, он тоже не знал. И не знал, что он когда-то это знал. Не помнил.

Капельки падали, звенели, вели счет. А где можно вести счет – там появляется и время. А где есть время – там появляется изменение. Ты становишься одновременно старше, чем только что был, и моложе, чем станешь в следующее мгновение. Непрерывное движение, непрерывное перетекание из одного состояния в другое – вот что такое жизнь. В месте, где не было времени, его собственное время пошло отсчитывать себя звонкой хрустальной капелью. И его собственный мир сдвинулся с мертвой точки.

Бессчетное множество мгновений-капелек спустя он вдруг узнал о себе кое-что новое – и очень важное. Еще две нити нащупали свои оборванные концы, завязались прочным узелком.

Я был…

Сразу два важнейших слова, заключающих в себе самые основы существования.

Был. Бытие отделилось от небытия. Еще одно изменение, еще одно противопоставление.

Я. Я – это я. Я – не они. Не вы. Я – отдельное от других.

Я был. Я существовал и был кем-то, кто существовал только как Я. Другого такого не было. Нет. Не будет.

Пока на этом открытия закончились. Но в последующие отрезки времени таких узелков, понятий и взаимосвязей находилось всё больше. Выброшенный из мира, он понемногу строил, восстанавливал мир в себе.

Какие-то воспоминания так и остались в статусе чисто академического знания, например, ощущение прохладных половиц под босыми ступнями или припекающего тепла на щеке, обращенной к топящейся печи. Зато другие – четкие и яркие – позволяли даже тому бесплотному, бесформенному существу, которым он стал, верить в то, что у него есть право называться тем же именем, под каким знал себя тот, кем он был раньше. Орсо.

Что означало быть Орсо? Этот человек, казалось, целиком состоял из неутолимой жажды познания, его кровью и воздухом был бесконечный поиск не просто ответов на вопросы, а все новых и новых вопросов – и чем сложнее, тем лучше. В глубине его сущности таилась боль, а на поверхности, бок о бок со страстью к загадкам, гипотезам и экспериментам, сияющей печатью горело это короткое имя.

Оля.

Ольга.

Женщина из другого мира, которая пришла в тот самый миг, когда он готов был сдаться, протянуть руку своему отчаянию и позволить увести себя в черное безмолвие небытия. А она подарила ему мир заново. Два года ослепительного солнечного света, щемящей нежности, дружеской поддержки. Она вернула ему детей. Она вернула ему его самого.

А он оказался орудием пытки для нее…

Когда память вернулась – постепенно, не в один момент, но все же осознание ударило очень резко и больно – он выяснил о себе две новые немаловажные подробности. Первое: гипотеза о безэмоциональности обитателей мира-по-ту-сторону – полная чушь; и второе – даже у бесплотного существа может раздирать нутро от беззвучного крика, от боли и ужаса.

Он понял, что произошло с ним – и с чем осталась она. Осталась в том домике на берегу Тоота-Казыркана, в окружении детей и друзей, но все же одна – один на один со своей непосильной ношей.

И тогда он поклялся памятью всех, кого он потерял, что выберется отсюда – чем бы ни являлось это «здесь» и чем или кем ни являлся сейчас он сам – и поможет ей, и разделит с ней ее бремя, которое раньше не мог взять на себя. Или мог, но просто боялся?..