Читать книгу Двери открываются - Ксения Никольская - Страница 6

По приглушенному жужжанию за окном Борис понял, что прилетели дроны, доставляющие продуктовые наборы. Перед их получением нужно было пройти проверку личности: встать перед окном с поднятыми руками ладонями наружу и дать аппаратам просканировать сетчатку глаз. После завершения процедуры окошко самообеспечения открылось, и в него один за другим просунулись три пакета коричневого цвета, на каждом из которых синими чернилами были напечатаны три палочки, обозначавшие номер набора. Борис в первый раз за много лет увидел печатный шрифт, напомнивший ему о старой детской книге, лежавшей в его комнате в рюкзаке. Он решил, что книгу надо бы спрятать подальше, например, под подушку. После того, как дверца захлопнулась, процедура проверки повторилась, и дроны, зависнув напоследок перед замаскированными окнами, улетели, деловито жужжа моторами. Борис вдруг подумал, что раз уж дроны могут снимать биометрические данные через обои, то почему бы вражеским аппаратам не делать то же самое. “От кого мы маскируемся?” – пронеслось у него в голове, но он быстро отогнал эту мысль как не имеющую к нему никакого отношения.

Юлиана Павловна сразу же включила плиту, чтобы не упускать драгоценные минуты, и по-хозяйски стала греметь старыми, плохо вымытыми кастрюлями. В наборе оказалось точно то, что было в описании на экране: хлеб, пакетик с перловкой, пластмассовая бутылочка с бледно-коричневым и мутноватым чайным напитком, завёрнутое в прозрачную плёнку серо-розовое месиво, из которого кое-где торчали острые остюги перьев, и небольшая упаковка сушёных фруктов, рассматривать которую Борис не стал, боясь увидеть там червей. Последним предметом на самом дне пакета была коробочка с желтоватым жиром. “Так вот ты какой, масляный продукт!” – догадался Борис и подумал, что из всего набора он выглядит наиболее прилично. Он неуверенно взял одну из кастрюль, предложенных ему Юлианой Павловной, и стал задумчиво крутить её в руках. Соседка рассмеялась и бросилась объяснять ему технологию приготовления всех этих кажущихся несъедобными продуктов. Через час еда была готова, и Борис отметил, что с помощью старушки у него получился вполне сносный ужин.

На запах готовой еды из комнаты вышел Егор Семёныч, сменивший свою торжественную белую рубашку на более скромную, клетчатую, с разноцветными заплатками на локтях. Юлиана Павловна суетилась, резала постоянно крошащийся хлеб третьего сорта и раскладывала погнутые алюминиевые ложки возле глубоких тарелок со сколами по краям и нарисованными на бортиках цветочками и петушками.

Ели молча, каждый сосредоточившись на своих мыслях. Юлиана Павловна то и дело поглядывала на Бориса, тщательно пережёвывая мясной продукт механической обвалки, и наконец решилась заговорить.

– Как на Васеньку-то нашего похож, – всхлипнула она, аккуратно отложив ложку на бортик тарелки, – Полгода уж скоро будет…

Борис насторожился.

– Васеньку?

– Сынок наш, умер осенью ещё. Сорок лет только исполнилось, – пояснила Юлиана Павловна, сгребая со стола сморщенными пальцами крошки хлеба третьего сорта.

– Проклятые террористы, – тихо, но с надрывом проговорил Егор Семёныч.

– Как… как же это произошло? Убили?

– Хуже. Отравили. Капсулой с ядом, – доверительно сообщила Юлиана Павловна. – Заходим мы к нему в комнату, ну в ту, где ты сейчас живёшь, а он лежит, еле дышит, на кровати своей ("Где я сплю", – мрачно подумал Борис).

– Мы искусственное дыхание стали делать, – продолжил за жену Егор Семёнович, – Да какое там, он уж посинел весь. Бабка сразу к транслятору, самопомощь вызывать, но они так и сказали: "Это яд террористов. По такому не вылетаем. Тело через три дня заберём, как заявку на открытие двери зарегистрируем".

– Вот и всё, нету у нас больше сыночка, – скорбно закончила историю Юлиана Павловна. – А тут ты приехал, а я смотрю и думаю, похож-то как! Ну прям вылитый Васенька.

Егор Семёныч сидел, нахмурившись, и сжимал в руке погнутую алюминиевую ложку.

– А ты, сынок, родных-то совсем не помнишь? Мать, отца? – ласково спросила Юлиана Павловна, решив, что грустных разговоров на сегодня хватит.

– Мать, вроде, помню, она готовила вкусно, прям как вы, – вопрос застал Бориса врасплох. – Отца хуже, он работал всё время, ему не до нас было. И сестрёнка маленькая была, она плакала часто. А дед… – тут Борис осёкся и замолчал, но слово уже было не вернуть.

– Дед? – оживился Егор Семёныч, – Кажется, что-то слышал. Он тоже бойцом был? Служил?

– Дед-то? – Борис задумался, – Дед был иноагентом. Распространял запрещённые материалы. Продавал государственные тайны. И ещё он убил всю нашу семью: и мать, и отца, и сестрёнку. А меня оставил, чтобы я тоже стал иноагентом и продолжил его дело. Я знаю, мне это в штабе по надзору и воспитанию сказали. Говорили каждый день, пока били в туалете и на заднем дворе во время прогулок. Дед предал родину, и из-за него сгорели заживо тысячи людей в концлагерях, тысячи мирных жителей были растерзаны врагами Государства. Я каждый день это слышал: "Внук иноагента. Преступное отродье". И каждый день воспитатели стояли рядом, пока дети возили меня по полу и плевали мне в лицо. Стояли рядом и одобрительно кивали. И ещё там была одна нянечка, Людмила Ивановна, она тоже стояла, но не кивала, она чуть-чуть плакала иногда, чтобы никто не видел. А потом она заклеивала мне раны и говорила, что, может быть, всё не так, как им кажется, и дед мой не был преступником, а вышла какая-то ошибка. Но я ей не верил. Я ненавидел деда, я проклинал его, я бил кулаками твёрдую, как камень, подушку и представлял себе, что это его лицо, и если бы его не расстреляли, я бы сам, своими руками, душил его, пока он не перестал бы дёргаться. Как-то раз Людмила Ивановна спросила у меня, чего бы я хотел больше всего, и я ответил, что хотел бы только одного – самому убить деда. Она ничего не сказала, а взяла книгу – единственную вещь, которая у меня осталась из дома – и стала читать. И я постепенно успокоился. Нет, деда я не простил. Просто стал жить с этим, как с бородавкой на носу. Да, я преступное отродье, но я не трус и не предатель, и я был готов сделать всё, чтобы доказать это. А потом Людмила Ивановна стала учить меня читать. Каждую ночь, когда все спали и камеры можно было отключить, мы читали одну и ту же книгу, пока я не смог складывать буквы в слова, слова – в предложения, предложения – в мысли. И у меня в голове тоже стали появляться мысли. И рисунки. А однажды Людмила Ивановна исчезла. Просто не пришла на работу, и воспитатели сделали вид, что её никогда и не было. Новая нянечка не заклеивала мне раны, но я уже сам научился это делать и научился давать сдачи. Бить быстро, сильно, точно и добивать, не давая подняться. Моя ненависть к деду была теперь в моих кулаках. Знаете, Егор Семёныч, я побил их всех, даже старших, и когда они корчились на скользком от крови полу в туалете, я плюнул им в лицо тем, что накопилось у меня за все эти годы. А потом я вырос, и меня забрали на войну…

Конечно, ничего из этого Борис не сказал. У него уже был готовый ответ:

– Не знаю… Я не помню уже, я мелкий был.

Старики понимающе закивали.