Читать книгу Жизнь – это любовь - Кучерявая Елена Игоревна - Страница 3

После тихой избы, Маня никак не могла привыкнуть к шумному бараку. Больше всего ее поразило общее спальное место. Сначала она даже не поняла, что это за полки длинною во всю, казалось бы, бесконечную комнату. Немного чем-то похожи на знакомые ей с детства палати. Когда вечером отец, молча, подсадил ее наверх вместе с матерью, она шепотом спросила: «Здесь спать?» Отец просто кивнул. Спали втроем, на своем специально отведенном месте. А со всех сторон разные люди, целыми семьями. В бараке не было теплой печи, на которой они играли с Настей в куклы, да и Насти больше не было. При этих воспоминаниях больно сжималась сердце. »Только не думать»,– приказывала она себе. Не думать, не вспоминать, не плакать по ночам в подушку, не всхлипывать, чтобы не разбудить родителей и весь этот дрянной барак. Тогда легче. А вот мама наоборот учила помнить и молиться про себя за сестер. За рабу божью Анастасию и Надежду. Но как молиться, если в доме (этот барак и домом – то не привычно называть) нет ни иконы, ни лампады, ни красивых салфеток из детства.

Деревня Малинова Сладсковского района Омской области осталась далеко в детской памяти. Большой, светлый дом, огромная река, мычание коров по утрам, смех сестры, надрывный плач младенца, кашель, мат чужих мужиков, топот сапог… все смешалась в детской голове. Осталось в какой-то далекой, другой жизни. Горечь потери почти вытеснила из этого забытого детства радостные моменты. В памяти остался лишь надрывный звук свистящего кашля, не имеющего конца.

Зима одна тысяча девятьсот тридцатого года выдалась морозная и снежная, в их избе разместили сельсовет (Маня совершенно не понимала значения этого слова), слышала лишь обрывки из разговоров взрослых и Настя потом перед сном, что-то шептала ей в уха, стараясь объяснить, почему теперь они живут оставшейся частью семьи на кухне. Что в двух светлых, таких любимых комнатах, где каждую зиму устанавливали большую пушистую елку, находятся чужие люди. Они громко кричат, курят, смеются, ругаются, спорят. Почему тяти нет дома, а он сидит в подвале у старшей сестры Клаши. Куда увезли дедушку Анисима? Маня до сих пор помнит его прощальный взгляд, тяжелую ладонь на своей голове и как он шепнул маме: «Крепись, Мария, деток береги. Не забывай молиться обо всех нас». Долгие объятия, пока не услышали злого окрика. Дед развернулся и с прямой спиной пошел к телеге. Больше они его никогда не видали.

Скоро отец познакомился с соседями по полке (так про себя Манефа назвала их странное спальное место)– это была семья спецпереселенцев Суворовых. Теперь и они тоже спецпереселенцы. Ей даже нравилось повторять про себя это слово. Теперь она вообще больше разговаривал про себя, нежели вслух. Вслух совсем не хотелось. Наверно, из-за сестры. Маша мысленно одергивала свои мысли, если они возвращались к Насте. Запрещала себе, слишком еще больно. Но вот сны, ночью никуда от них было не деться. Иной раз не помогали и объятия матери. Хотелось закричать, бежать далеко-далеко, как в Малиново к речке, в объятия деда. Когда он встречал их детвору вечером на мельнице. Раскрасневшийся, удалой, довольный. От него вкусно пахло хлебом и чистотой. Мане нравилось, как он командовал своим зычным голосом взрослыми сыновьями…

Вскоре к ним на Урал, на Октябрьский поселок, приехали старшие сестры: Лиза и Маруся. Как они добрались было для Манефы загадкой. Девочек, как и отца, определили работать на торфяник. Мама была прикреплена к столовым работам на кухне. Во время вечерних перешептываний Манефа слышала, как Лиза рассказывала, что когда они сбежали из Сибири, уже на Урале, под Челябинском их поймали и посадили в тюрьму. Пробыли они там месяц, а потом пришел начальник тюрьмы и удивился: «А эти девочки,что здесь делают? Выпустите их немедленно!»

Теперь, когда почти вся семья воссоединилась, жить на полке в бараке стала совсем тесно. К Суворовым тоже прибыли двое детей- подростков. По вечерам отец шептался с Суворовым, Маня слышала обрывки фраз про разрешение и про избу. Разрешат или нет? Дадут или нет? И Маня понимал, что это очень важно, чтобы непременно дали это самое разрешение. Теперь стала даже легче засыпать, потому что Манефа молилась за это самое разрешение. И вот, наконец, ближе к середине лета отец сообщил: «Дали. Будем строить новый дом. Пока общий, один на две семьи с Суворовыми, но все- таки, отдельный, значит почти свой»

Выкопали большую яму и прямо сверху поставили крышу. Окна оказались на полу. Посередине небольшая чугунная печка, от которой веет теплом и уютом. Пол земляной, так что ходит нужно прямо в валенках, предварительно обстучав их от снега.

Две семьи переехали в новый дом и стали понемногу обживаться. Зима следующего года почти не запомнилась Манефе, все слилось в какой-то один длинный день ожидания. Позже, взрослая, она с трудом вспоминала эту далеко оставшуюся позади чужую жизнь. Когда она стояла возле низкого окна и ждала маму с работы. Ждала вечера, чтобы собралась вся семья, и повеяло спокойствием. Марию определили работать на кухне, а отца на заготовку леса. Вскоре появился еще один повод ждать. Потому что она знала, что осенью у нее день рождения и школа. Дата дня рождения никак не укладывалась у Мани в голове, девочка несколько раз уточняла у матери. И теперь перед сном она повторяла про себя: двадцать первое сентября, двадцать первое сентября и так пока не уснет. Грамотных в их семьей никого не было и поэтому все с трепетом ждали нового события. Мать, привыкшая за последние годы экономить и во многом отказывать себе, за дополнительную работу получила кусок холщевой ткани, из которого начала шить Мане сумку для учебников и школьное платье.

Манефа очень беспокоилась, как пройдет ее день рождения? Ведь теперь у них фактически не было своего дома. Раньше мама всегда пекла вкусный именинный пирог с ягодами. Вся большая семья собиралась за обеденным столом с белой скатертью: разговаривали, желали здоровья имениннице, а дед дарил какой-нибудь подарок. В этом году на ее день рождения не произошло ровным счетом ничего. Только мама с утра, перед работой обняла крепче обычного и прошептала: « С твоим днем, дочка. Дай бог тебе здоровья. « После этого про дни рождения забыли на долгие годы и Манефа на всю жизнь, не взлюбила, этот праздник, а особенно, если ей дарили подарки. Никакой подарок ее не радовал, и не возможно было угодить имениннице.