Читать книгу Когда люди лают – собаки улыбаются - Лара Март - Страница 12

А мы с Жанной собирались во Флоренцию. Я чувствовала, что даже это небольшое путешествие отвлечет меня от тяжелых мыслей, картин, которые изматывали меня, когда представляла огонь и Полю… Воображение, несомненное благо для творческого человека, стало моим проклятием. Антидепрессанты и транквилизаторы не помогали. Да и способны ли лекарства помочь разбитому сердцу? Фармацевтика, уверилась я, в большом горе бессильна.

Жанна готовилась к поездке основательно. Проштудировала «Божественную комедию» Данте Алигьери, который жил во Флоренции, где и встретил прекрасную Беатриче. Если я нашла у Данте точно описывающие мою нынешнюю жизнь строки: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…», то моя подруга прониклась его религиозной философией. У Данте атеистку Жанну впечатлило описание ада с его девятью кругами, а особенно самого страшного, девятого – за предательство. Даже убийство, по Данте, меньшее зло. В девятом круге вмерзшие в ледяное озеро, обреченные на вечные голод и муки, – Иуда, предавший Христа, Брут, отрекшийся от Юлия Цезаря и миллионы знаменитых и малоизвестных подлецов. В тот же страшный круг, верила Жанна, непременно попадут некоторые наши общие знакомые, совершившие подлости: и та, и тот, и этот. Беспощадна была моя подруга к тем, кто совершил малейшую оплошность, особенно по отношению к ней. Помню, как она рассказывала, что начальник, назначая ее на новую, скажем прямо, «собачью» должность, в шутку напутствовал: «Ты должна так построить всех, чтобы о тебе говорили: “Жанка – гестапо”». Сомнительной ценности повышение, унизительная привилегия, гадкое напутствие. Но Жанна не испугалась, ибо не из слабонервных. Она, я полагаю, доблестно выполнила наказ начальника.

Флоренция была прекрасна. Мы любовались роскошными палаццо и площадями, углублялись в нетуристические районы, пили кофе и вино в маленьких кафешках на тихих улицах. Многолюдья мы намеренно избегали, решив гулять по знаменитым местам ночью – благо наша гостиница находилась в самом центре.

Я отстояла очередь в Уффици, а Жанна пошла по магазинам. Она не любила музеев.

Конечно, я не надеялась прилежно обойти все залы, а выбрала для детального осмотра лишь несколько картин, которые особенно хотелось увидеть. Например, знаменитую «Рождение Венеры» Боттичелли. Долго вглядывалась в прекрасные черты небесного лица, любуясь роскошным телом Венеры, отдавая дань волшебному дару художника.

Отыскала и другую знаменитую Венеру – «Венеру Урбинскую» Тициана, откровенно эротичную, о которой много читала. Венера Тициана – это невеста герцога, по заказу которого художник писал картину. Любопытно, а как же позировала обнаженной непорочная юная невеста герцога? Вернее, как он позволил? Но чтобы греховные мысли не бродили в головах зрителей, а может, и самого живописца, Тициан изобразил на кровати маленькую собачонку, которая, по мнению искусствоведов, символизировала верность в браке. Правда, эротичный пафос картины снижают две служанки на заднем плане, неэстетично роющиеся в сундуке красавицы Венеры, чтобы найти, чем прикрыть ее вызывающую наготу.

Рядом со мной остановилась парочка юных итальянцев. Они лишь мельком взглянули на шедевр и принялись целоваться, никого не стесняясь. Такое, наверное, возможно только в Италии, пропитанной чувственностью, хоть сотни лет назад, хоть сейчас. Это был не просто обычный поцелуй, а демонстративное утверждение… ну пусть не любви, а желания – самонадеянное и очаровательное в своей дерзости.

Посетители обходили парочку. Одни хихикали, другие, вероятно, сдержанные северные европейцы, может быть, немцы, осуждающе поднимали брови.

Нацеловавшись, парочка взялась за руки и, улыбаясь, пошла по залу, совершенно игнорируя публику. Вот захотелось им прийти в Уффици, чтобы нацеловаться, и все тут!

А я отправилась к «Мадонне Дони» Микеланджело, любуясь совершенно земной женщиной, принимающей маленького Иисуса из рук удивленного Иосифа. Эту картину художник писал во Флоренции, когда работал над своим шедевром – скульптурным Давидом. Своей изысканностью это была очень флорентийская картина.

И еще по программе у меня был «Вакх» Караваджо, написанный по заказу покровителя живописца – кардинала – в подарок великому герцогу Тосканы. Вакх, бог виноделия, словом, наш человек, совсем не выглядел божеством, каким его изображали живописцы того времени. Это был простецкий парень, каких Караваджо встречал в местных таверне или даже в борделе, куда, говаривали, частенько заглядывал. Я пыталась рассмотреть изображение автопортрета Караваджо на графине с вином (эту деталь совсем недавно обнаружили реставраторы), но меня беззастенчиво оттеснили шумные китайцы.

Как жаль, что нельзя стоять у шедевров в полном одиночестве и тишине. В шуме-гаме-топоте, разноязыких выкриках экскурсоводов, в этой суматошной какофонии звуков, не откроются тайны великих творений, не проникнешь внутрь замысла и мало что поймешь. Разве галочку поставишь: «Была, видела».

Мне не хотелось уходить из галереи, этого пантеона великих, давно покойных людей, художников и их моделей. Здесь было спокойно, потому что легко представлялось, как тленно все живое. Такое ощущение я испытывала разве что в церкви.

Но надо было спешить – в кафе у галереи в назначенное время меня должна ждать Жанна. Ее еще не было, я заказала кофе. По соседству, за сдвинутыми столиками расположилось большое итальянское семейство. Кажется, четыре поколения. Такого не увидеть в наших кафе, да и в других европейских странах, наверное, тоже. Это была Италия с ее культом семьи.

Седовласый, усатый, красивый старик, наверное, дедушка или даже прадедушка. Его супруга с великолепной укладкой и жемчужной ниткой на изрытой морщинами шее, невероятно элегантная. Красивая пара, хотя обоим явно за 70. Еще одна супружеская пара, лет 50, ухоженная и моложавая. И молодежь с детьми. Точно, четыре поколения. Дети чувствовали себя совершенно вольготно, взбираясь на руки то к одним, то к другим представителям старшего поколения, что-то лепеча на своем певучем языке. Старики с любовью отвечали им, не прерывая при этом разговора с другими членами большого семейства. Над столом плыла плавно-переливчатая речь.

Как же я, потерявшая единственную дочь и обоих родителей, завидовала этому семейству, полноценному, дружному, над которым парила аура радости! Воплощенная непрерывность жизни! Как тяжело видеть чужое полнокровное счастье. Это плохо – так реагировать, я понимала, но если больно? Я не могла больше находиться здесь. Встала и направилась к выходу.

К счастью, подошла Жанна и, увидев многолюдье, чего не переносила, кивнула на выход. У нее был пакет модного бренда. Шопинг явно удался. Она не похвалилась трофеями, а я не спрашивала.

До темноты у нас еще было много дел во Флоренции. Зная, что Жанна не любит фотографировать, я все же попросила ее снять меня на фоне Уффици и копии микеланджеловского Давида. «Ладно, давай телефон», – нехотя сказала Жанна и сделала несколько щелчков.

Мы решили прогуляться по мосту Понте-Веккьо через реку Арно на другой берег, к дворцу Медичи. В одной из лавчонок, облепивших, как ласточкины гнезда, знаменитый мост, я купила на память о Флоренции изящную брошку и красивый галстук Антону.

Мы шли по извилистым улочкам, рассматривая уютные дома, увитые плющом и виноградом, и говорили о том, как, должно быть, приятно жить здесь и какие счастливые эти флорентийцы, существующие в абсолютной, совершенной красоте, сказочно нарядной и вечно праздничной. Попадая в новые города, всегда ведь невольно примеряешь их на себя: а что если поселиться здесь? Как бы жилось вот в этом милом домике с витиеватым фонарем под окном? Мне казалось, что в прекрасной Флоренции с ее великой, страшной и притягательной историей, жить было бы замечательно. А если здесь родился – то просто счастливчик.

Обмениваясь впечатлениями, завернули на кофе. Уселись на веранде среди красивых растений в расписных горшках. Жанна жеманно протянула руку к меню, как в замедленной съемке, склонив голову и прикрыв глаза. Отрабатывала упражнение «я плавнею». Оценить изысканность позы, кроме меня, было некому. Ан, нет – к нам подбегал верткий, как на шарнирах, худющий и лыбящийся во весь огромный рот официант, являя своей стремительностью разительный контраст с моей размякшей подругой. Принимая заказ, он нагнулся к Жанне и, кивнув в мою сторону, громко проговорил: “Belladonna!”. Жанна окаменела. Переход от плавности к окаменелости был мгновенным. Она возмущенно отпрянула от итальянца и бросила на него такой взгляд, от которого он рисковал превратиться в соляной столб. Он и застыл. Потом скоренько испарился. Она, сузив глаза, прошипела: «Да как он смел мне говорить о тебе комплименты?!». Я хотела расхохотаться от такой простодушной ревности-зависти. Но, увидев ее злое лицо, проглотила зародившийся смех. «Да он просто дурачок», – отмахнулась я и перевела разговор на другую тему. Кофе мы пили молча.

В тот вечер мы долго прогуливались по засыпающим улицам, как вдруг заметили у входа в какой-то дворик-патио длинную очередь нарядных итальянцев. Они покупали билеты и проходили внутрь. Мы тоже встали в очередь, интересно же, куда сами итальянцы так хотят попасть. Когда подошла наша очередь мы, как это делали другие, протянули по 5 евро и получили по большому пузатому пустому бокалу. Оказалось, попали на презентацию – дегустацию вина. В патио вдоль древних стен стояли витрины итальянских вин, белых, розовых, красных, бочки, галлоны, бутылки, к которым следовало подходить со своим бокалом, и его тут же наполняли до краев.

Надо ли говорить, что вскоре мы уже были прилично подшофе.

И все-таки, хотя уже совсем стемнело, решили выполнить план – хотя бы обойти вокруг темную, без единого огонька, виллу Медичи.

Вспомнили, что у нас с собой початая бутылка вина. Устроившись у стен на траве, отхлебывали из нее по очереди. Жанна нашла на айпаде мою любимую песню «Арго», и я что-то в темноте вытанцовывала. Жанна все это тщательно снимала на айпад. Наверное, фотографировать ей нравилось только нетрезвой.

Потом мы решили продолжить праздник в ночном кафе. И услышали за соседним столиком русскую речь. Там сидели две девушки: одна худая, коротко стриженая брюнетка с длинным носом и близко посаженными глазами, вторая – потрясающей красоты нежная голубоглазая блондинка. В конце концов, девушки оказались за нашим столиком, и мы заказали еще вина. Разговорились. Брюнетка Инга оказалась из Воронежа, блондинка Галя – из маленького украинского городка. Обе работали посудомойками в этом кафе. После работы им разрешалось пропустить по стаканчику за счет заведения.

Вскоре к нашему столику подошел хозяин, неприятный дядя с большим животом и маслянистыми глазками. Пока Инга провожала Жанну в туалет, Галя рассказала мне историю, от которой я даже протрезвела. Обе девушки по очереди спали со своим хозяином. И если хваткая, но некрасивая Инга сумела вылежать для себя какие-то привилегии и зарплату повыше, то красавице Гале эта неприятная обязанность не принесла никаких дивидендов. По сути, она отдавалась, чтобы хозяин не выгнал ее с работы. Он знал, что у нее ребенок и деваться ей некуда.

– Итальянцы большие халявщики, им лишь бы переспать, – сообщила мне Галя.

«Да и не только итальянцы», – подумалось мне. Галя призналась, что ей почти не удается сводить концы с концами.

– Я бы уехала домой, – призналась она, – но у меня дочь-школьница, учится здесь и категорически отказывается покидать Италию. У нее друзья. Она считает, что здесь ее дом. А мне даже кроссовки ей не на что купить.

Я вынула из кошелька 100 евро и протянула Гале.

– Нет, ну что вы, мне неудобно, – стала слабо отказываться Галя, не отрывая глаз от вожделенной купюры. В конце концов, взяла деньги.

– Завтра же куплю дочке кроссовки, спасибо огромное!

У нее дочка. Она счастливица.

Жанна вернулась одна. Ингу хозяин зазвал в подсобку. Вскоре мы распрощались с девушками и поплелись в свою гостиницу, обсуждая услышанное.

– Вот тебе и счастливая жизнь во Флоренции, – сказала я.

– Да, там хорошо, где нас нет, – заметила Жанна. – А ты тоже хороша, мать Тереза! Зачем было давать ей такую сумму? Тебе что – лишние 100 евро?

Я промолчала. Мне не хотелось ничего объяснять. Точнее, оправдываться.