Читать книгу Бывшая Москва - Лара Вагнер - Страница 1

Когда Маша приходила с работы усталая и сонная, со слипающимися глазами, вся пропитанная пластиковой пылью, смотреть на свое отражение не очень-то хотелось. Просто сразу отправлялась спать. Зато сейчас в тусклом зеркале на стене прихожей отражалась вполне симпатичная девушка в полинявшем, но все-таки нарядном голубом платье… Маша достала из тумбочки помаду, раскрыла, осторожно провела по губам. Помады оставалось совсем чуть-чуть, приходилось экономить. Потом потянулась к дверце шкафа, в котором висела слишком короткая, но любимая куртка. Мать неодобрительно бросила:

– Куда это ты собралась в таком виде? Надень платок и старый плащ.

– Можно подумать, что у меня есть новый, – проворчала дочка, однако послушалась.

Теперь, в бесформенном белесом плаще и с повязанной платочком головой, она казалась старше.

По коридору, цокая копытцами, шел крошечный поросенок. Точнее, не поросенок, а вполне взрослый трехлетний кабанчик, только размером с крысу. Новая порода, сама собой появившаяся в пригородном районе, где до Атаки находился ядерный реактор так называемой нулевой мощности. Мощность оказалась не совсем нулевой, во всяком случае, в этом убедились сотрудники, которые обслуживали реактор. Окрестным жителям тоже пришлось сделать много неприятных открытий. Поблизости от комплекса с разрушенным реактором была ферма… Обычно организмы под воздействием радиации уродливо разрастались, но тут почему-то получился обратный эффект. Смышленые и ласковые атомные свинки ели очень мало и не доставляли никаких хлопот. Поэтому их так охотно заводили люди, которые были не в состоянии содержать собаку или кошку.

Маша присела на корточки:

– Сенечка, иди ко мне!

Поспешно приблизился к хозяйке, забрался к ней на колени и довольно захрюкал. Иногда Маше казалось, что Сеня – самое близкое ей существо. Она могла часами с ним разговаривать, жаловаться на обиды и неудачи, а в блестящих глазках ее любимца светилась безграничная преданность, перемешанная с обожанием.

Мать прошлась по всему дому, закрыла створки буфета, в гостиной придвинула стул к стене. Вздохнув, перестелила покрывало на кровати в Машиной комнате.

Раньше обстановка в просторной квартире Скворцовых была намного презентабельней. Ценные и редкие вещи, сохранившиеся с давних времен, исчезли пять лет назад. В гостиной на паркете до сих пор проступал более яркий прямоугольник – след от исчезнувшего ковра. Еще по одному узкому прямоугольнику можно было догадаться, где именно стояло пианино. Стеклянные полки шкафа опустели, там уже не было тарелок с узорными ободками и хрустальной вазочки, которая, как и пианино, некогда принадлежала Машиной бабушке. На память о бабушке Лере осталась только фотография в рамке – тонкое большеглазое лицо, окруженное седыми кудряшками.

Когда в семье случилась беда, стало уже не до сохранения дорогих, но неодушевленных предметов. Все усилия были направлены на спасение старшего брата Маши, арестованного однажды ночью вместе с четырьмя друзьями. Они где-то доставали старинные книги и читали. Просто читали книги и обсуждали их, собираясь у кого-нибудь из пятерки дома или в подвале. Однако это подпадало под одну из самых суровых статей Всеобщего Милосердного Закона, по которой смерть была почти неизбежна.

К счастью, Скворцовы сумели выйти на нужных людей. Сергея судили отдельно, по относительно легкой статье за недонесение, осудили всего на пять лет. Меньше дать было просто невозможно. Практически все, что было ценного в доме, перекочевало посредникам, ушло на взятки важным начальникам. Семье удалось спасти единственного сына. Его друзей через неделю после суда сбросили в овраг исполнения наказаний, откуда никто, разумеется, не возвращался.

Конечно, не обошлось без последствий для остальных Скворцовых, ведь пребывание близкого родственника в исправительном учреждении неизбежно понижало статус семьи. Только к Маше никаких мер не применяли, ей тогда едва исполнилось тринадцать. Все свелось к банальной осуждающей речи, которую директор школы произнес перед всеми учениками и преподавателями. Это была такая мелочь, что не стоило даже расстраиваться, тем более учиться в школе оставалось меньше года.

Известный многим в Городе инженер Скворцов теперь работал простым ремонтником в бригаде, восстанавливавшей разрушенные дороги и мосты. Матери из заведующей больницей пришлось пойти в уборщицы. Скворцов-старший не унывал и говорил, что его новая работа на относительно свежем пригородном воздухе гораздо полезнее просиживания в душном кабинете. Мать угрюмо молчала, правда, это было ее обычное состояние в последние пять лет. Она теперь разжимала губы только в крайнем случае, когда считала, что без слов нельзя обойтись.

Сегодня должно было произойти важное для всех них событие. Срок наказания истек, и Сергея выпускали из тюрьмы. Он словно возвращался из небытия, пусть тюрьма и находилась в полутора часах пути. Хотя статья считалась не тяжелой, свиданий и писем не полагалось.

– Мы не опоздаем? – спросила Маша.

– Если метро нормально работает, то успеем.

– Все-таки надо было пораньше…

– Кто тебе мешал?

Маша хотела напомнить, что она встала на рассвете, а вот мать, хоть и проснулась рано, долго собиралась, суетилась на кухне, зачем-то перебирала старые фотографии, в десятый раз вытирала несуществующую пыль в комнате Сергея. Случайно заглянула в глаза матери и осеклась, потому что уже давным-давно не видела на них слезы.

– Успеем, конечно, – примирительно сказала Маша. – Еще ведь два с лишним часа в запасе. А метро сейчас вообще отлично работает, уже давно не закрывалось.

Мать надела примерно такой же, как у дочери плащ, повязала волосы темной косынкой, влезла в тесные резиновые сапоги. У Маши сапожки были старые, еще детские, зато с яркими цветочками. Хотя наступил июнь, передвигаться по улицам в открытой обуви никто не рисковал – запросто можно было напороться на осколки стекла, колючую проволоку, угодить в ядовитую химическую лужу, вода из которой разъедала кожу, оставляя долго не заживавшие язвы.

В метро на перроне собралась небольшая толпа, до прибытия состава оставалось десять минут. Или пятнадцать, или полчаса… Точнее никто не мог бы сказать, ведь расписание, нацарапанное мелом на черной доске, считалось довольно приблизительным. Наконец в туннеле послышался шум, и появился состав из пяти вагонов.

Внутри вагона сквозняки гоняли пыль от стенки к стенке, в окна сильно дуло, зато горел свет, что бывало далеко не всегда. Порой пассажирам приходилось доставать свои карманные фонарики и тратить драгоценную энергию, чтобы не ехать в кромешной темноте.

Маша устроилась на узком сиденье рядом с матерью. Разговаривать им было, в общем, не о чем. Да и все вокруг молчали. Она любила наблюдать за лицами людей в метро или на улице. Нравилось отмечать про себя и запоминать какие-то необычные черты. Иногда у девушек и молодых женщин из-под платков выбивались волосы, и Маша представляла, как эти пассажирки выглядят с распущенными волосами, как укладывают их дома или на работе. У кого-то поблескивал металлический браслет на запястье или выскальзывала из-под застежки плаща плетеная цепочка с амулетом. Некоторые женщины слегка подкрашивали губы и глаза. Это тоже было необычно. Мужчины не так выделялись, словно их сделали по единому образцу. Среднего роста, сутулые, мрачные, с низко надвинутыми кепками. Вот разве что мелькнет вызывающий взгляд, след от ожога, обозначатся высокие скулы или ямка на подбородке… Однако сегодня все лица казались Маше одинаково блеклыми.

Поднимались наружу долго. Эта станция находилась особенно глубоко под землей, и шагать вверх по лестнице, которая, вроде, когда-то сама двигалась (Маша не верила подобным легендам, хотя отец утверждал то же самое) было не слишком приятно. Всегда существовал риск, что кто-то оступится в полумраке и полетит вниз, увлекая за собой соседей по людскому потоку. Маша хорошо помнила один такой случай, хотя была тогда совсем маленькой. В тот раз повезло, они с матерью находились уже близко к выходу и лишь слышали крики и шум далеко внизу.

Подъем обошелся благополучно, они выбрались на улицу, местами обрамленную скелетами деревьев. «Это самый счастливый день в моей жизни», – подумала Маша. – Несправедливо, что все вокруг такое угрюмое. Должен же еще хоть кто-то быть счастлив?». И, словно в ответ, поблизости раздалось веселое чириканье. Вездесущие птахи, не уничтоженные ни химическими дождями, ни бескормицей, скакали под деревом, на котором виднелись шишки и зеленоватые мягкие иголки, что-то подбирали на земле, вспархивали и шустрили среди веток чудом выжившей лиственницы.

Добрый знак! Значит, все сложится удачно…

Свернули на боковую улицу, миновали несколько заброшенных многоэтажек. В этом секторе прохожие встречались редко. Мало кто стремился поселиться здесь, несмотря на то что свободных квартир в избытке и до метро добираться не сложно. Да и без особой необходимости заглядывать сюда тоже никто не горел желанием. Бесконечные болезни, выпадающие волосы, – плата за возможность без проблем выбрать жилье на свой вкус. Когда больше семидесяти лет назад разразилась Атака, пострадала вся территория Города, но разным секторам достались разные дозы. В секторе, где проживали Скворцовы, обстановка была вполне сносной. Здесь – считалась довольно опасной. Впрочем, ответственные лица сообщали, что ситуация по всему Городу давно нормализовалась и не дает никаких поводов для опасений. Населению Околотюремного сектора оставалось верить на слово или просто засунуть свои сомнения куда подальше.

Вот перед глазами появился колоссальный корпус тюрьмы. Бывший торговый центр на окраине… Маше его история представлялась совершенно темной и запутанной. Откуда бралось столько вещей, чтобы заполнить здание из нескольких корпусов, раскинувшееся даже не на сотни, а на тысячи квадратных метров? И зачем нужно раскладывать одежду и продукты в подобном хранилище, ведь люди бы все мгновенно расхватали, оставив абсолютную пустоту? Так или иначе, теперь стеклянные стены скрылись за несколькими слоями кирпича. В Городе были и другие подобные здания, и все в основном использовались в качестве тюрем.

Издали тюрьма казалась крепким, даже величественным строением, но вблизи становилось заметно, что кирпич старый, разного цвета и качества, и положен крайне небрежно. Кое-где целые кирпичные блоки уже выпали, а изнутри проглядывало битое или целое стекло.

Скворцовы показали свои удостоверения охране, прошли внутрь здания. После тщательной проверки документов, поисков в списках и досмотра, получили пропуска и двинулись по проведенной белой краской полосе. Идти пришлось совсем недолго, ведь им нужно было лишь добраться до главного входа в тюремный лабиринт. Сам лабиринт, как поговаривали в Городе, был настолько запутанным, что даже бывалые охранники иногда терялись в бесконечных коридорах среди кирпичных и фанерных перегородок. В комнате ожидания оказалось на удивление чисто. Выкрашенные в коричневый цвет стены, деревянная скамья, на которую никто не садился, слегка потрескавшийся цементный пол… Возле барьера, делившего помещение на две части, уже стояло несколько человек, ожидавших своих родных. За барьером разместились тюремные чиновники, лениво рылись в бумагах, сложенных стопками на столах, листали канцелярские журналы, перебирали картотеки. За спинами чиновников, в глубине комнаты виднелась еще одна дверь, из которой должны были выводить освободившихся заключенных.

Скворцовы присоединились к группке родственников. Оставалось еще двадцать минут до назначенного времени. Маша была бы не прочь присесть на пустую скамью, но не решилась. Минутная стрелка круглых настенных часов двигалась как будто нарочно медленно. Ожидавшие стояли молча, почти не двигаясь. Лишь иногда кто-нибудь переступал с ноги на ногу, да низенькая пожилая женщина тихо покашливала. Наконец брякнул засов с той стороны двери, и она распахнулась. Появился охранник в темно-синей форме, встал у притолоки. Потом один за другим вышли шестеро. Сергей был первым из них. Очень худой, в заляпанных цементом штанах, широком балахоне из мешковины, тюремной шапочке с номером…

Охранник щелкнул щеколдой, открыл одну секцию в невысоком, по пояс барьере.

Освобожденные подошли к своим. Тишину даже сейчас никто не нарушал. Разговаривать здесь было не принято, да и не хотелось, слова откладывались на потом. Какое-то время в комнате висело молчание, практически неизбежное, когда близкие люди встречаются через много лет, да вдобавок при таких обстоятельствах. Мать уткнулась в грудь Сергея, прижалась щекой к шершавой мешковине. Потом оторвалась от него, раскрыла сумку.

– Переоденься.

Достала плотно свернутую куртку, которую сын носил до ареста. Сергей быстро сбросил с себя тюремный балахон, под ним оказалась черная майка. Балахон вместе с шапочкой небрежно бросил на скамью. Надел на коротко стриженную темноволосую голову кепку, что протянула ему мать. Чиновник за барьером между тем оформлял документы, доставал бумаги из сейфа, внимательно сверял цифры и подписи. Потом следующий чиновник, видимо, рангом повыше, еще раз все проверил и перепроверил.

Сергей получил справку об освобождении, характеристику и, самое главное, удостоверение гражданина – карточку из толстого картона, на которой была оттиснута печать.

Размашисто расписался в толстой тетрадке.

– Ну, все, теперь я снова полноценный гражданин, – Сергей улыбнулся как-то странно. Насмешливо, что ли.