Читать книгу Последний рейс - Лариса Лактионова - Страница 4

Через несколько минут прибежали четыре здоровенных матроса и вытащили Шурочку на борт. Шурочку на неделю закрыли в изоляторе. Главный врач и помполит проводили с ней воспитательную работу и курс психологического лечения. Через неделю Шурочка, пообещав больше не совершать проступков, несовместимых с честью и достоинством советского человека, запрещающих нарушать Устав дисциплины Флота рыбной промышленности, приступила к своей работе.

Принимая вечернюю трапезу, капитан строго посмотрел на третьего механика.

– Ты пачэму нэ памог штурману и послал его?

– Я…, я… – заикаясь сказал механик, – хотел спросить его, а что ему надо, но не сумел выговорить. Я думал он меня передразнивает. Я ведь заикаюсь.

В кают-компании все зашлись от смеха.

Алиса шла по коридору нижней палубы, а горький комок обиды стоял в горле. Столько сил потрачено, чтобы от мазута отдраить переборки и палубу. Не прошло и часа, и вновь, всё загажено. Утерев глаза и проглотив обиду, принесла ведро горячей воды и снова вымыла мат, положенный перед дверью в коридор. Задраила дверь, казалось бы, намертво и снова принялась драить палубу от мазута. Вылила грязную воду, помыла руки и, выйдя из гальюна, услышала скрежет барашек, которые кто-то с остервенением отдраивал. Сердце Алисы тревожно забилось. Она интуитивно почувствовала, что вот они идут, её обидчики, из-за которых у неё всё время неприятности с судовой властью и врачами.

– Ты смотри Витёк, пол-часа назад мы здесь всё измазали. Вот зараза и когда она всё успевает? Может хватит? Пошёл он нафик этот старпом. Нравится ему девку изводить, пусть сам гадости ей делает.

– Ты, что козёл, опупел? А зачем тогда водяру старпома пил? Нет уж, если жрал водку, так отрабатывай! Вот сука! Ну, не хочешь трахаться с комсоставом, так ты хотя- бы работяге дай. Я бы, знаешь Козёл, таких баб, на месте отдела кадров, в море бы не выпускал. Ну, нафик они нужны? Ни себе, ни людям. Как собака на сене, целку из себя строит. Только за это буду ей гадости делать.

Витёк вернулся на палубу, подошёл к бочке с солярой, открыл пробку, наклонил и немного вылил себе на сапоги. Затем, минут пять, ёрзал ногами по железной палубе, растирая сапогами мазут и стараясь его весь собрать на кирзухи. Затем, переступил мат и коминс коридора, пошёл по палубе, скользя сапогами и стараясь, как можно больше втереть мазут в линолиум. Дойдя до лаза трюма и увидев, стоящую у переборки Алису, он достал, демонстративно, из кармана робы пачку Беломора, дал папиросу Козлову и взял для себя. Прикурил и пыхнул Алисе в лицо.

– Ну, что краля стоишь? Меня ждёшь? Таких трахать надо.

– Да пошёл ты! У меня сиська больше, чем у тебя писька. С таким пачкаться, себя не уважать.

Витёк швырнул папиросу на палубу и растоптал сапогом. Вскинул руку для удара, но её перехватил Козлов. Алиса отскочила в рукав коридора.

– Ты, что Витёк, совсем обалдел? Заход скоро. Хочешь чтобы тебя визы лишили? Пошли работать. Перекур кончился.

Витёк от огорчения плюнул и сочно высморкался на палубу.

– А и хрен с ней, – сказал он и полез по трапу вниз в трюм. Козлов двинулся за ним.

Алиса озверела от бешенства. Мало того, что опять изгадили мазутом весь её объект, так эта сволочь ещё и высморкался на её палубу. Она подлетела к лазу трюма, заглянула вниз и увидев, что её обидчики спускаются по вертикальному трапу вниз, почти вежливо попросила их вернуться.

– Ребята! Убедительно прошу подняться наверх и убрать всё, что вы здесь натворили.

– А пошла ты… – услышала она ответ Витька.

Ослеплённая обидой, Алиса схватила тяжёлую крышку люка и даже не соображая, что она делает, швырнула её в лаз люка. Снизу послышался грохот, крики, стоны. Алиса посмотрела вниз. Витёк и Козлов лежали на палубе трюма, но стонов слышно не было. Осознав, что из-за обиды и злости, убила двух мужиков, тюрьмы всё равно не миновать, берег далеко, за дверью Атлантический океан, а значит смерть. Алиса, со всех ног, бросилась в медсанчасть. Через десять минут Витька и Козлова достали из трюма.

– Алиса иди к себе в каюту. Они живы. У них просто шок от испуга. У Козлова перелом ключицы, а у Сосова перелом ноги. От этого не умирают.

Главный врач, Степан Иванович, скорбно посмотрел на Алису и погладил по плечу.

– Ничего девочка, держись. Бог не выдаст, свинья не съест. Я поговорю с кэпом. Эти скоты виноваты сами. Я уже докладывал капитану о их художествах.

Алиса понурив голову тихо пошла к себе в каюту. Подавленная и сильно расстроенная, вошла в каюту и сгорбившись, присела на диван. Ненавидящим взглядом уставилась в открытый иллюминатор, как-будто там, за кромкой горизонта, могла что-то увидеть, или прочитать из своей прошлой, или будущей жизни.

– Ну, что за непруха, – обижено, спросила она себя.– Никого не трогаю, никому ничего плохого стараюсь не делать, а всё получается, как раз наоборот.

В день отхода судна в рейс, погода была отвратительная. Грязь, слякоть, дождь со снегом. Ну, такая хлябь, ноги из месива не вытащишь. Алиса не любила уходить в море в плохую погоду. Примета плохая. Гадкая погода – тяжёлый рейс. Нет, не физически. Работы она не боялась. Тяжёлый морально. Таможенники в этот раз, долго шмонали судно, а потом до самого КПП, бухали в каюте дублёра капитана. Забодалась тарелки с закусками таскать. Пожрать и выпить на шару, сами не свои. Наконец-то, к двум ночи, убрались на свой катер, пьяные, сытые и со свёртками в портфелях. Вот житуха у этих котов! Живут на берегу, ни штормов, ни качки голова-жопа, а зарплата поболее моей в несколько раз. Да ещё подношения берут. А как не брать, когда дают. По воде ходить и ноги не замочить. Так не бывает. Ну, с самого начала всё не сложилось. Устала, как собака. Носилась, как Найда, целый день: кают-компания, каюта дублёра. От дублёра – к капитану. Им что! Сидят, пьют. Шуточки, анекдоты. Только после отбытия КПП, плюхнулась в койку. Стук в дверь. Вахтенный матрос говорит:

– иди к дублёру. Зовёт.

Ну, что идиоту надо? Чистюля хренов. Не может подождать до утра? Видите ли ему срочно нужно убрать со стола.

Алиса собрала все грязные тарелки в стопочку, и подхватив руками за нижнюю, приподняла их, и уже почти сделав поворот, чтобы унести посуду, почувствовала, что сильные мужские руки, взяли её за талию и оторвали от палубы. Посуда посыпалась во все стороны. Мужчина понёс её в спальню и швырнул на широкую, двухспальную кровать. Огромным, грузным телом, плюхнулся на неё, маленькую, хрупкую, сверху. Зажал её руки за спиной и припал жирными, сальными губами к её тоненькой шейке. Левой рукой, удерживая её руки за спиной, правой старался растегнуть молнию на её узких брючках. Алиса, оглушонная нападением, смотрела на жирного борова, подмявшего её под себя, полными ужаса глазами и узнала в нём дублёра капитана. Превозмагая отвращение и позывы к рвоте, выдернула левую руку и схватив тяжёлую, хрустальную пепельницу, стоявшую на прикроватной тумбочке, со всей силой двинула его по ненавистной голове. Мужчина обмяк и сползая набок, завизжал, как поросёнок.

– Сволочь, шлюха. Ты меня убила.

По его лбу, красным потоком, полилась кровь. Лицо от страха посинело. Растопыренной лапищей, он дотрагивался до рассечённого места на голове. Дублёр сполз с кровати на колени, шатаясь, со стонами и охами, не застёгивая штаны, стал подниматься на ноги. Хватаясь, перепачкаными в крови руками, за переборку, двинулся к двери. Вскоре дверь хлопнула и стало тихо. Алиса встала с кровати, застегнула ширинку, в сердцах пнула злосчастную пепельницу и тихо пошла к себе в каюту. В шесть утра вахтенный помощник объявил по судовой трансляции подъём. Через несколько минут рявкнул голос капитана и приказал Алисе, срочно явиться к нему на ковёр. У Алисы ноги подкосились и от волнения кружилась голова, когда она поднималась по трапу в каюту капитана, но открыв дверь и увидев наглые морды всего цвета судовой власти, волнение мгновенно оставило её тело, кровь как-будто перестала струиться по венам. Лицо Алисы побледнело, полные губки поджались, а упрямый, раздвоенный подбородок, выдвенулся вперёд. Со своего небольшого росточка, сверкая пронзительной зеленью глаз, она свысока окинула мужиков взглядом, которые вальяжно развалились на мягких подушках большого, закруглённого дивана, сидели закинув ноги, нога на ногу. В сборе были все- помполит, председатель профкома, парторг, старпом, дублёр капитана и даже вожак комсомолии. Кэп сидел за своим рабочим столом. Дублёр напротив капитана, с перевязанной головой, а помполит, величественно, как оратор, стоял посреди огромного кабинета на толстом, пушистом ковре с поднятой рукой. Видно до появления Алисы, изрекал умные речи, да так и застыл с её появлением. Капитан поднялся с кресла во весь свой огромный рост, окинул всё сборище сердитым взлядом сверху вниз, уничтожающе оглядел Алису и с презрением спросил дублёра:

– ты, взрослый мужик, нэ сумел справиться с такой пигалицей? Ты – нэ мужчина! Мне за тэбя стыдно. Это она тэбя чуть не убила?

Все затаились открыв рты. Капитан повернулся к Алисе лицом и уставясь, своими большими, чёрными, навыкате глазами, в её застывшие глазки, сердито сказал:

– Мы сейчас же, нэмедленно, свяжемся с любым судном, идущим в порт и ты хулиганка отправишься в кадры с волчьим атесстатом. Тэбе ясно?

– Что Вы сказали? – спросила Алиса, и спокойно, и холодно посмотрела в лицо капитана. – Попробуйте только. Я Вам этого так не оставлю. На этого негодяя, – Алиса указала пальцем на дублёра, который в это время отвернул от неё лицо и преданным, собачьим взглядом уставился на кэпа. – Я по приходу в порт, подам в суд за попытку изнасиловать меня при исполнении мною служебных обязаностей. А Вам господа офицеры, скажу одно, до Москвы дойду, но все ваши золотые сопли с погон посрываю. Меня швабры никто лишить не сможет, а вашу карьеру – я сумею поломать.

Услышав смелые и наглые рассуждения Алисы, кэп одобрительно посмотрел на неё и сказал:

– Хорошо красавица. Ты остаёшься на судне. Списан будет дублёр. Опозорился – иди в порт. Но ты дорогая будешь работать уборщицей, а то ещё и меня сделаешь инвалидом. Слышишь старпом? В самый низ, в самый нос! А то там грязно очень. Всё. Свободна.

Алиса повернулась и молча вышла из каюты, громко хлопнув дверью.

Виктор Степанович Мазепин расстроен был страшно. Буфетчица кают-компании старпома, опять отказалась ночевать в его каюте. И чего ей ещё не хватает? Ну, сколько она может воевать с Алисой? Ссорятся бабы, а я здесь причём? Одно дело, если бы я Алисе оказывал знаки внимания, но ведь к ней и на сивой кобыле не подъедешь. А вчера зверюга, что сделала? И какой чёрт заставляет её вставать в четыре утра? Судовое требование к уборщице выходить на объект в пять часов утра, и уж тут, я чётко слежу. Пусть только попробуют встать позже. Наказание неотвратимо. На то я и старпом, чтобы за дисциплиной следить. Но эта зараза встаёт в четыре, когда я иду на вахту. Наверное поняла, что я ей мщу по просьбе Анжелики. Да и кэп её невзлюбил. Как её кинули – со старшей буфетчицы, в уборщицу. В самый низ, в самый нос. Так ей и надо. Ишь шмакодявка! Ведёт себя, как королева красоты. Такое впечатление, будто идёт не по самой грязной палубе, а по подиуму. Но что же они с Анжеликой не поделили? Стук в дверь прервал мысли старпома. Не успев ответить на стук, старпом увидел, как дверь открылась и в каюту, тихонечко, вошёл начпрод Виктор Иванович Сосюра, человек обходительный, ласковый, небольшого росточка, лысоватый, ещё довольно молодой мужчина, но тем не менее, какой-то помятый и как бы пожамканый. Если бы я был женщиной, подумал старпом, никогда не посмотрел бы в его сторону. Но у этого хорька любовниц не сосчитать. И что они в нём находят? И главное, делится ими, и с кэпами, и с главмехами, и даже помпалитам перепадает. Наверное это всё в специфике его работы. Командует бабами. Опять же, все продукты в его руках. Что они, сволочи, голодные что ли? Жратва ведь на пароходе хорошая.

– Ну, чего тебе? – сердито спросил старпом.

– Виктор Степанович, Вы извините меня за беспокойство. Я не посмел Вас потревожить третьего дня. Вы, как мне показалось, были заняты, но дело в том, что у нас на судне, как мне кажется, может быть ЧП.

– Что ещё за ЧП?

– Три дня назад, в 22 часа вечера, я вышел на корму подышать воздухом.

– А, что ты там делал? – спросил старпом.

– Да, знаете, что-то душно было в каюте. Тропики скоро. А кондишин почему-то не работал. Вот я и пошёл подышать, а заодно и звёздами полюбоваться. Из иллюминатора такой красоты не увидишь. Здесь звёзды не такие, как на севере. В тропиках ночью смотришь на небо, и кажется, что до каждой звезды, можно рукой достать, такие они яркие, крупные и вообще какие-то голубые и сияют. Смотришь и дух захватывает.

– Ишь ты, философ! Что ты мне здесь лирику разводишь, как поэт.

– Да нет, я просто объясняю, что стою, любуюсь звёздами и, вдруг, вижу, как по верхней палубе, возле трубы, крадутся двое.

– Кто?

– Не знаю. Я спрятался за канаты, чтобы они меня не заметили, но видел, что они тащили бидон и спрятали его в трубу. Ну, там знаете, дверка есть, где пожарный щит и инвентарь хранится. Они там оставили бидон и ушли. Что в нём я не знаю. Может самогон, а может брага, но ведь скоро у нас заход. А, если нажрутся? И кэпу, и Вам неприятности. Вот я и решил доложить.

– Это ты правильно сделал, что пришёл ко мне. Помпе и кэпу не докладывал?

– Что Вы, Виктор Степанович! Как можно? О всех ЧП старпом первым должен знать. Зачем начальство обременять лишними заботами?

– Молодец. Пошли посмотрим, что они там притащили в этом бидоне.

Старпом и начпрод поднялись на верхнюю палубу кормы. Старпом ключом вездехода открыл дверку трубы и увидел двадцатилитровый бидон. Со злостью ударил по зажимам крышки. Крышка открылась с хлопком, как лёгкий выстрел. В лицо старпома ударил приятный хмель. В бидоне была брага, но не просто брага, поставленная на воде и дрожжах, а уже даже по запаху было понятно, что бидон зарядили хорошим виноградным соком и заправили его мёдом. Запах был одуряющим. Месяц перехода. Запасы уже давно все были выпиты. И ни одного транспорта. Ни встречного, ни попутного им не повстречалось.

– Слышь начпрод, брага классная. Кэпу ни слова! Тащим бидон ко мне. А ты дуй за путёвой закусью. По запаху понятно – классная вещь. Сегодня на траверсе судов не предвидится. Четвёртый без меня постоит. Гулять будем. Нервы сдают.

Команда смотрела фильм в кинозале. Старпом с начпродом, без помех, донесли бидон в спальню старпома. Начпрод рванул в кладовую за хорошей закуской. Виктор Иванович уже давно хотел наладить хорошие, приятельские отношения со старпомом. Капитана знал давно. Не один рейс вместе. И, если что, кэп заступится, но кэп, как ген. сек., соблюдает суббординацию и хоть хорошо относится, но тем не менее, приятельских отношений не допускает. А старпом с изъяном. Первый рейс, а уже зазноба. Да ещё какая! Меня, начпрода, своего непосредственного начальника, чуть ли не посылает на три буквы. Слово ей не скажи. Ишь ты фифа! Да спи ты хоть с министром, но каждый сверчок – знай свой шесток. Надо, чтобы эта дура сейчас к нему пришла. Виктор Иванович зашёл в свою каюту, подошёл к телефону и задумался. Посмотрел на судовые часы, висящие над кроватью. Часы показывали 21 час, 45 минут. Набрал номер буфетчицы старпома. Трубку никто не брал. Интересно, где эта шалава шляется? Или с кем говорит? Надо, аккуратно, подвести старпома так, чтобы он запсиховал и вызвал её к себе накрыть стол. А там придумаем по ходу, как их поссорить. И он, и она взрывные. Я вообще удивляюсь, как они нашли общий язык? На отходе я видел жену старпома. Красивая баба. И говорят у него двое детей. Неужели он променяет их на эту? Да, трудно мужику столько месяцев без женщины. На безрыбье и рак рыба. А, если ещё рожица симпатёвая и фигурка впорядке, то как говорится и сам Бог велел. Я бы тоже от такой не отказался. Вот непруха. Пришлось поневоле связаться с косоглазой шефповарихой. В прошлом рейсе такой перерасход продуктов. Тому дай, этому дай. Один Лас- Пальмос чего стоил! Кэпу захотелось посидеть в ресторане, где гуляют миллионеры. Пол-кладовой пришлось отдать. Сервилат, сыр, консервы. Ладно бы, сволочи, брали только рыбу из трюма. Ну, да что делать? Работать хочешь? Барину перечить не станешь. А кто такой кэп на судне? Советская власть. Как скажет, так и будет. А иначе ищи себе место попроще.

Виктор Степанович вошёл в спальню и открыл шкафчик, в котором у него, как у старшего помощника капитана, всегда хранилось запасное бельё, которое ему положено, как старшему командиру. Виктор Степанович вырос в интелегентной семье. Мама всегда накрывала стол белой, накрахмаленной скатертью. Отсутствие скатерти в запасном белье, повергло его в ужас.

– Ну, это форменое безобразие, – сказал старпом.

Подошёл к телефону и позвонил на мостик. Через минуту вахтенный штурман по судовой трансляции сделал объявление:

– Буфетчице срочно пройти в каюту старпома.

Анжела и Виктор Иванович столкнулись около дверей каюты старпома и несказанно обрадовались встрече. Анжела не знала какой ей найти повод, чтобы помириться с Виктором. Зла была на Алису, не видела причины, но тем не менее, почему-то ревновала её к старпому. Она первой вошла в каюту. Начпрод с сумкой подпирал её в спину. Увидев позеленевшее от злости лицо

старпома, она растерялась и хотела выскочить, но начпрод не позволил Анжеле сделать этого, резко захлопнув дверь. Вскоре недоразумения все уладились. Виктор Иванович умел всегда устранить такие пустяки, так как очень часто, лично сам, как официант, накрывал на стол для заезжих представителей министерства или иностранцев, посещавших судно по приглашению, или по случаю. Короче и в этот раз не ударил в грязь лицом, так как в его сумке, кроме хорошей закуски, всегда имелась накрахмаленная скатерть, на которую водрузилась закуска, а к ней обязательно бутылка коньяка, которую моряки называют фундадёром. Стол был накрыт. Началось застолье. Выпили фундадёра, запивая брагой. Целовались, пели про флибустьеров в дальнем синем море. Раздался звонок телефона.

– Который час? – спросил старпом.

– Пять часов, двадцать минут, – ответил начпрод.