Читать книгу Последний рейс - Лариса Лактионова - Страница 5

– Ты пачэму нэ на мостике? – услышал старпом хриплый голос капитана.

– Александр Романович, мне сегодня нездоровится.

– Когда хочешь дэвачку трахать, которая согласна тэбе дать, доложи капитану. Немедленно на мостик!

Мазепин сорвался со стула и пулей вылетел из каюты.

Виктор Иванович проснулся поздно от жары. Кондишин опять почему-то не работал. Жажда спекла рот, губы пересохли. Открыл холодильник, чтобы достать бутылку минеральной воды, но как назло не нашёл даже кусочка льда. Холодильник оказался чист и пуст. Чтобы хоть чуть-чуть освежиться от нестерпимой жары, Виктор Иванович высунул голову в иллюминатор и сделал глубокий вдох свежего морского воздуха, и вдруг, с громким рыгом, и с запахом вчерашней браги, на его голову полились извержения влаги из иллюминатора старпома, каюта которого была выше. Виктор Иванович, наклонил голову и от отвращения, испытывая на своей голове чужую блевотину, и чтобы не захлебнуться собственной, изверг из своего желудка всё гостеприимство старпома, которое принял накануне. Когда спазмы желудка прошли, бегом побежал в душ и мылся с остервенением, а потом ещё долго стоял под струями морской воды, думая и начиная верить, что не надо, не только людям делать зло, но даже нельзя и думать, что ты хочешь что-то замыслить, так как к тебе это зло, вернётся бумерангом. Вымывшись и подобрев, пошёл на камбуз и в этот день, был со всеми добр и заботлив.

Алиса проснулась от звонкой тишины. Переборки судна не вибрировали, двигатель молчал. Качка полностью отсутствовала. Ну, наконец-то, пришли на промысел в район ЦВА. Слава тебе Господи! Алиса раздвинула шторки иллюминатора и посмотрела за борт. Рядом был пришвартован какой-то пароход. Посмотрела на часы. Без пяти четыре. Пора на объектт. Привела себя в порядок, оделась и вышла на палубу. С правого борта пришвартован БМРТ «Рембрант», с левого «Сказочник Андерсона». Ну и хорошо. Загрузимся и пойдём на заход, а потом и до дома, вскоре, дошлёпаем. Скорее бы кончился этот дурацкий рейс. Замучилась уже. Только придём в родной порт, сразу же спишусь. Возьму выходные и ничего, ничего не буду делать. Только отдыхать. Посмотрела направо – берём рыбий жир, а «Сказачнику» отдаём пресную воду. У себя на судне опять все отключили. Хотя бы предупреждали. Опять кофе не попить. А со «Сказачника», что это к нам перегружают? Рыба какая-то ценная. Ишь, коробки какие красивые. Импортная упаковка. Алиса посмотрела вдаль. Огромный, яркоогненный шар, поднимался из-за горизонта, и в лучах этого, восходящего солнца, сверкает радужно чешуя рыбёшек, которые, как воробьиная стая, выпархивают из волны, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги, и вновь исчезая в следующей волне.

– Ишь, как красиво! – с восхищением сказала Алиса.

Она пошла в кладовку, взяла ведёрко и прогуливаясь по палубе, стала подбирать ещё трепетных рыбёшек, не сумевших перелететь через пароход и упавших на палубу. Днём поджарим рыбку с Сильвией, подумала Алиса и понесла ведро с рыбой поварихе, которая умела делать деликатес из летающих рыбёшек. Закончив уборку, Алиса вошла в каюту. В каюте был дубак. Кондишин гнал такой холодный воздух, что впору было одевать валянки. Регулятор почему-то не работал. Алиса отключила кондишин и открыла иллюминатор. Корма «Рембранта», как раз вровень с иллюминатором Алисы. На корме мужики таскают огромные мешки с рыбной мукой и матерятся на чём свет стоит. Что уж они там не поделили? Бог их знает. Алиса высунулась в иллюминатор.

– Ребята! Прекратите выражаться. Противно слушать.

– Эй, рыжая! Тебя там что, не топчут? Почему такая злая? – спросил бородатый, толстый и пузатый мужик, лет тридцати.

– Не тебе бы говорить, не мне бы слушать. Ты небось забыл, как это и делается. Ишь, пузо распустил! В зеркале только себя и видишь.

– Что Иван, получил? Не задирай красивых женщин.

Мужики заулыбались, Алиса закрыла иллюминатор. По трансляции объявили, что в 21 час, всем членам экипажа, прибыть на общесудовое собрание.

С утра день не задался. В банный день столько работы, что к вечеру, с ног валишься, а тут ещё эта истеричка Анжела, устроила в прачечной такой визг, аж уши заложило, из-за того, что Алиса её не пропустила, без очереди, поменять бельё. С пеной у рта, выскочила из прачечной и понеслась к старпому. Ему пришлось её отпаивать валерьянкой. Потом старпом долго и нудно распекал Алису, доказывая ей, что та только и делает весь рейс, что гробит здоровье членов экипажа. Скоро работать некому будет, так как по милости Алисы, весь лазарет забит больными. Нет, думала Алиса, выходя из каюты старпома, добром это не кончится. Достала меня уже эта старпомовская подстилка. И, что ей надо? Неужели эта дура не понимает, что не сможет она командовать экипажем, даже если будет спать с кэпом. Морду ей что ли набить? Этого мне только не хватало. Никогда у меня ещё столько проблем не было, сколько в этом рейсе. Алиса сменила бельё и заправила постель главмеха. Отжала в ведре половую тряпку и со злостью бросила её, на большой, письменный стол главного механика. Затем, минут пять, возила этой тряпкой по полированой глади стола. Вот только так я могу вам, сытым сволочам, хоть чуть-чуть сделать пакость. Вот у меня сегодня День рождения, а кому я нужна? Кто об этом вспомнил? Алиса в наволочку сгребла грязное бельё и огорчившись уже окончательно, поволокла это бельё в свою каюту. Лень было идти в прачечную и менять эту грязь, на чистое бельё. Да ну, его всё. Сделаю завтра. А сейчас приду, завалюсь в свою кроватку и буду думать, и вспоминать, что-то хорошее, хорошее. Светлое, светлое. Ведь было же в моей жизни, что-то приятное? Было, было. Было, да сплыло. Как быстро годы пролетели. Ведь кажется, ещё вчера ходила в детский садик, а потом первый класс. И я круглая отличница. Все мои тетради с пятёрками на доске почёта. Как же того мальчишку звали, который таскал мой портфель? Ещё, вроде бы не старая, а уже склероз. Постой, постой, сейчас вспомню. Его звали Вася, а я это имя терпеть, почему-то, не могла. Наверное из-за частушки: «Милый Вася я снялася…» Гадость какая! А ещё так называют котов. Ну, наверное, поэтому я его и возненавидела, а ещё, наверное потому, что он отнимал у меня портфель и тащился за мной, аж до моего дома. Все мальчишки нашего класса, бежали по другой стороне улицы и хором кричали нам вслед: «жених и невеста, замесили тесто, тесто засохло, а невеста сдохла.» И я с обидой вырывала у него портфель, и била его этим портфелем по спине, и со слезами убегала домой. А потом мы с мамой получили квартиру и переехали жить в другой район. Мама перевела меня в другую школу. А потом мы, случайно, встретились на танцах уже взрослыми, и этот Вася, вырос красивым парнем, но как ни странно, ни у него, ни у меня, не возникло никаких чувств, хотя и он, и я, узнали друг друга. А ведь в семь лет ходил за мной, как тень и называл меня куколкой. Да я и вправду на куклу была похожа. Все мальчишки за мной бегали. Пирожки, бутерброды дарили. Поэтому девчонки на меня злились. До 16 лет у меня ни одной подруги не было. С мальчишками дружила, а с девчонками нет. Зря меня мама девчонкой родила. Я и форму старалась не одевать. Сколько раз меня из школы выгоняли, когда на мне были брюки. Спасибо директору школы. Вот кто меня любил! Сколько он мне шалостей прощал, за которые другой бы не поздоровилось

Помнишь, спросила сама себя Алиса, как ты притащила на урок французского языка, рыжего котёнка и засунула его в парту, а котёнок возьми да и выпрыгни в середине урока. И выперся, паразит, в центр класса, перед доской. Взял и нагадил. Наш француз был похож на арлекино. Худой, длинный. Бледное, бледное лицо, впалые щёки, редкие серые волосы на голове и почему-то, всегда сальные и прилизанные. Рот, как нитка. Вечно какой-то плаксивый. Руки ниже колен. Спина всегда сгорблена. Круглые, толстенные очки. Он, наверное, ни черта не видел. Ну, как нормальный человек, смотрит перед собой и не видит, что перед ним лужа и кучка, и он умудряется наступить именно туда, подскользнулся и растянулся, перед партами, во весь свой двухметровый рост. Весь класс зашёлся в гомерическом смехе, настолько это было комично. И только мне было не до смеха, так как француз считал, что всё зло в классе исходит только от меня. Где-то, конечно, он был прав. Уроков я ему много сорвала. А, как было не срывать? В кинотеатре премьера нового, модного фильма «Королева Шантеклера». Билетов не достать. А я всё-таки купила десять билетов, себе и своим друзьям мальчишкам. Начало сеанса в пять вечера, а у нас в это время урок французского. Ну, кому он нужен этот французский, когда такой фильм о испанской примадонне? Ну, кто устоит? Конечно я с пацанами выгнала весь класс в коридор, вывернули мы все лампочки, к цоколю приклеили бумажки, а затем ввернули их на место. Во всех классах горит свет и только в нашем темно. Нас и отпустили с уроков. На другой день электрик открыл секрет директору, о странном явлении темноты в нашем классе. Директор вызвал меня на ковёр и исключил из школы, ровно на три дня, в надежде, что за эти три дня, я исправлюсь, и морально, и физически, и перестану огорчать учителей своей родной школы, своими фокусами. Много он мне чего прощал, а разлюбил меня в 10 классе. До 10 класса, он мне прощал ношение брюк в школу и мини юбки, но когда я обрезала свои шикарные косы, они у меня были до пояса и каждая толщиной с кулак, он меня просто возненавидел. Носить косы было уже не модно. Что же мне отставать от других? Боже! Какая получилась причёска! Шапка белокурых волос. Головка, как у принцесы. Я сама себе нравилась. И припёрлась я 1 сентября в школу, в клетчатой ковбойке, в мини юбке и туфельки на каблучках. Супер-пупер. Модель с обложки модного журнала. Построение линейки, то есть все классы школы, строились в линейку в центре школьного двора. Директор со счастливым, праздничным лицом, готовый всех и вся поздравить с началом учебного года. И, вдруг, его взгляд останавливается на мне, и резко глаза становятся такими же, как у кобры перед прыжком. Лицо, из розовощёкого, приобретает цвет недозрелой сливы. Вначале он втягивает в себя воздух, а затем, извергает громкий хрип: – Хорошенькая! (Хорошенькая, это моя фамилия и я безмерно благодарна судьбе, за столь благостную фамилию. Особенно смешно всегда звучит, когда меня раздалбывают.) Помню, старпом орёт, как бешенный:

– Хорошенькая! Ты почему не сделала то-то…

– Ну, да. Конечно хорошенькая.

И у него всю злость, как рукой сняло. Рассмеялся и махнув рукой, ушёл. Конечно, трудно рапекать человека с такой фамилией, если ещё эта фамилия соответсвует внешности. Ну, вот. Орёт директор на весь плац:

– Хорошенькая! Шагом марш на середину!

А я и вправду хорошенькая. Выхожу, как королева. Все улыбаются, ласково на меня смотрят и только директор, как удав на кролика.

– Ты куда пришла, красавица? На подиум? Где твоя комсомольская совесть? Или замуж захотела? Ну, что есть желающие жениться на этой лахудре? Я упала с самосвала, никто замуж не берёт. Я спрашиваю есть?

В тот год готовили два выпуска. Два одинадцатых и два десятых класса. И все мальчишки сделали шаг вперёд. Моё лицо сделалось пунцовым, как румяный бок персика. Директор от такого бестыдства открыл рот. Огорчённо махнул рукой и ушёл. Завуч противным, тягучим голосом. велела мне встать в строй, а желающих на мне жениться, пристыдила и сказала, что им, выпускникам школы, следует думать о хороших оценках и не быть «Митрофанушками». Так мне директор и не простил моих красивых кос. И на меня, стриженную лахудру, не смотрел весь учебный год. И только вручая атестат, сказал с сожалением:

– Ты сама не понимаешь, какой красоты себя лишила.

И пожелал мне поумнеть. Так мы с ним и простились. И больше никогда не встречались. Наверное он меня не простил, а я его всё равно часто вспоминаю и так тепло, так светло становится от этих воспоминаний. Замечательный он человек. Детей очень любил. Раздолбает, раздолбает, а потом простит, по голове погладит и такое тепло исходило от его рук, такая забота, что некоторые нарочно старались чего-нибудь натворить, чтобы попасть к директору на раздалбон. Алиса повернулась на бок и уставилась взглядом в переборку каюты, как-будто там проносились сцены из её прошлой жизни. А помнишь, как училась в эстрадном училище? Голодно, холодно. Зато весело как! Конечно голодно. Стипендия 35 рублей и из них 15 рулей отдай за квартиру, а не отдашь – тётка выгонит. Во ведьма была! А жадная?! Жаднее её я больше и не встречала людей. Жрёт лапшу с жирной курицей у нас на глазах, её пяти квартиранток, тощих, голодных девчонок. Уплетает, зараза, за обе щёки. А щёки жирные, трясутся. Живот огромный и ходит вверх-вниз и весь колышится от наслаждения. И пот ручьями стекает по морде. Она морду даже не вытирала. Меня, от этой сцены, всегда почему-то тошнило, то есть хотелось быстрее сбегать и блевануть. А у моих сожительниц по квартире, всегда возникало обострённое чувство голода. Наверное потому, что жили впроголодь. Но я ведь тоже не мармеладом питалась. Попробуй проживи на 20 рублей целый месяц. Хватало только на хлеб, маргарин и чай с сахаром. А потом, эта жирная стерва, после жорева, устраивала нам, через стенку, сеансы секса со своим ухажором, то есть, такое же жирное порево, со стонами, вскрикиваниями и противным, противным скрипом панцирной кровати. И бесконечные вопросы: