Читать книгу Измена племени - Лариса Розена - Страница 10

Не смея ничего сказать

Ни в оправданье, ни в поддержку.

Мы родились на свет страдать-

И смех и слёзы – вперемешку.

Но надо жить, гореть чуть- чуть

И согревать сердца терпеньем.

Пусть на душе лихая муть-

Идти по жизни со смиреньем…6

А уж мужа ей придётся поневоле терпеть. Хотя он казался ей – очень неприятным. Но, несмотря на такой её вывод, его бывшие наложницы, пытались вновь возобновить с ним отношения.

Как-то одна из них повторила то, что пыталась сделать Зара. Появилась обнажённая, и повисла на нём. Царь оттолкнул её и крикнул слуг. В юрту вбежали воины, оттащили её от царя. Ариапиф приказал её скормить голодным псам и рассказать в гареме, как с ней поступили, чтоб знали – царя надо оставить в покое. Тем более, без вызова к нему – не сметь являться!

Тем временем Зара обстирывала воинов царя. Она очень уставала. Впервые ей пришлось заниматься такой работой. Хоть и не обреталась она царской дочерью, но семья её была богатой и знатной. Исполнять черновую работу никогда не приходилось. Ночами она плакала и обдумывала, как отомстить неверному царю. Мало того, что разлюбил, удалил из гарема, лишил всех привилегий, приказал избить нежное тело женщины, но прогнал на тяжёлую работу. Думала: «Ничего, скоро я разыщу нож и зарежу обоих, когда будут лежать в постели и ласкать друг друга. А если не найду нож, подкараулю Елену и задушу, или исковеркаю так, что Ариапифу будет противно смотреть на неё! Ну а если меня убьют за это? Не страшно! Чем так жить и каждую ночь плакать с горя, пусть казнят, но их союз разрушу, коварному царю досажу!». Эти думы, изо дня в день, из ночи в ночь, терзали её сердце, высушивали мозг. Но она жила только мыслью о мести.

К ней за чистым, выстиранным бельём всегда присылали воина из царской охраны. Но вскоре царь отбыл на восток, усмирять непокорное, бунтующее племя. К ней явился пятнадцатилетний сын Ариапифа, Октамасад. Взял белье, решил вдруг пересмотреть, хорошо ли оно выстирано. Он знал, отец очень требователен, ослушаться или плохо выполнить его поручение нельзя. Зашёл к ней в кибитку, стал пересматривать бельё. Что-то ему не понравилось, он поднял глаза на Зару и задрожал. Озноб пробил подростка. «Срамница, что ж она делает? Однако, как соблазнительна!», – полезли в голову смущающие мысли. Перед ним стояла обнажённая Зара и манила к себе маленькой ручкой.

– О, – только смог он простонать.

– Ну, иди же, глупенький, иди, пока никого нет в округе, ну же! – она как-то странно, завораживающе улыбалась и звала, звала.

– О! – вновь воскликнул мальчик.

– Да быстрее, я сгораю от любви! Тебе понравится! Ну, иди же скорее, милый! Не бойся, никто не узнает!

Через некоторое время он, озираясь, крадучись, стараясь поддаться назад и спрятаться за дальними кибитками, побежал в степь. Долго бродил по степи. Потом упал на траву и заплакал. Плакал долго, руками царапая землю. Мысли проносились в голове: «Ах, что она сделала со мной, негодная! Ведь она жена моего отца! Меня накажет богиня Табити. Я – подлец, не устоял перед чарами распутницы! Да и что в ней хорошего? Орала, будто её резали, извивалась, как змея! Разве можно её сравнить с Еленой? Отец понимает толк в женщинах! Правильно сделал, что её бросил. Похотлива и навязчива! Никак ещё не отпускала от себя!».

Он встал, вновь побрёл по степи. «Как красивы наши края!» – думалось ему. Солнце подмигивало, мол, парень, понятно всё с тобой! Ковыль что-то задумчиво шептал лошадям. Те, понимающе ржали в ответ, соглашаясь и потряхивая гривой. Прохладный ветерок ласкался к земле, будто благодарил за дружбу. Октамасад вдруг ощутил сильное желание жить. Кровь запульсировала в нём с новой силой. Подошёл к табуну лошадей, что пасся рядом, попросил свежего кумыса, напился, вытер губы, и вдруг запел, о любви к своей степи и сочным пастбищам для табунов кобылиц и скота, о прекрасной женщине, как она желанна в объятиях мужчины. Конечно, в этот миг он думал только о Елене. Она не прошеной змейкой прокралась к нему в душу и поселилась там навечно. Ему хотелось обнимать Елену, но не эту беспутную Зару. И всё-таки он благодарен своим богам за благосклонность к нему, забытому отцом, что он молод, полон сил и надежд. Но к Заре он больше не вернётся!

Однако ночью Октамасад вновь был у соблазнительницы. Может, стоит повторить всё снова? Он уже – мужчина и может спать с женщинами!

Теперь он среди ночи всегда бывал у неё. Он и ласкал её, и бил иногда от злости, что она не Елена, стал постепенно доверять ей юношеские тайны. Исподволь они сблизились. Она же не знала – как ему угодить, чем его накормить, что подарить. Вся исстаралась, но его это не особенно трогало. Он не любил, привязался, она дарила ему тепло. А он отвлекал её от горьких мыслей. Их связь долго сохранялась в тайне. На них никто не обращал внимания, царь был поглощён заботой о Елене, прыгал перед новой женой – красавицей, резвым козлёнком. Октамасад завидовал отцу, ненавидел, что тот обладает таким сокровищем, но заставлял себя благодарить богиню Табити, хотя бы за Зару. А та – играла на его чувственности, дабы не мог её оставить. Внушала, что такой, как она – ему не найти. Он уже начал замечать, – реже думает о Елене, находясь в жгучих объятиях Зары. Вскоре Зара объявила – она в тяжести от него и произнесла, прижимаясь к нему:

– Дорогой, я боюсь твоего отца. Наверное, надо прекратить наши свидания и найти мне бабку, чтоб дала зелье избавиться от опасности.

– Какой опасности? – недоуменно переспросил подросток.

– Твой отец может жестоко расправиться со мной. Ведь я его бывшая жена!

– Но после того как он прогнал тебя из своей кибитки, он больше не посещал тебя? – встревожился царевич.

– Если б он посетил меня, то застал бы здесь тебя! Он любит свою Елену! С ума сходит по ней!

– Тогда ты уже не его, а моя жена. Я попрошу у него разрешить мне жениться на тебе и привести в свою кибитку!

– Боюсь я, любимый! Лучше бы сделать, как я прошу тебя, – пролепетала она, содрогаясь.

– Выходит, я не царский сын, что не могу взять ту, которую желаю, в свою кибитку? Он мне не откажет. Не бойся!

Но вышло всё по-другому. Когда Октамасад спросил у царственного отца разрешения взять Зару в жёны, царь ничего не ответил. Устроил дознание о поведении Зары. Приближённые подтвердили, что она в положении. Ариапиф приказал неверную жену и соблазнительницу его сына зашить в мешок, наложить в него камней, отвезти к реке Дунай и бросить на глубину. Более о Заре никто не слышал.

Но Октамасад затаил обиду на отца. Может, он совсем не любил Зару, но то, что отец так обидел его, не давало ему покоя! «Утопил мою любовницу, даже можно сказать – жену. По нашим законам, если мужчина спит с женщиной, она его жена. Он убил не только её, но и моего ребёнка. Моего будущего джигита! Я отомщу за их кровь и мою обиду! Она была первой моей женщиной, и он так надругался надо мной! Если она была ему дорога, не надо было отказываться от неё. А когда я вошёл к ней, она была ничьей, и стала моей! Нет, отец, ты не справедлив! Зара мне была не очень нужна. Я хотел познать плотскую любовь, да и жалко стало её, покинутую. А люблю я твою жену Елену. И когда-нибудь она станет моей любовницей! Тогда и сочтёмся!».

Он долго плакал от злости, мучился, страдал, но на людях вида не подавал о своих переживаниях. Вскоре его отец решил его женить. Невесту взяли из дальнего селения, не очень знатную, но богатую. Празднованье длилось всю ночь и ещё несколько дней.

Ночью Октамасад подошёл к кибитке царской жены, доложил охранявшему воину, что отец велел сменить караул и сам встал около кибитки. Когда всё успокоилось в селении, он проскользнул вовнутрь, скинул с себя одежду и, схватив молодую жену отца в объятья, прохрипел:

– Молчи, а то – убью!

Она ни слова в ответ. Тогда он добавил:

– Отец валяется, вдребезги пьян, проснётся не скоро! Может, через несколько суток. Снотворное ему подмешал. Елена, я безумно тебя люблю, мечтал, чтоб ты стала моей! Наконец, настал этот миг! Не прогоняй меня! Не бойся, всё будет хорошо, никто ничего не узнает! Ведь я чувствую, ты тоже любишь!

Вновь молчание. Вдруг она обняла его и, задыхаясь, жарко – жарко задышала, сливаясь с ним. «О – о- о! Люблю, безумно, после такого счастья – и на плаху не страшно!». Но она закрыла его рот поцелуем, прошептав: «Тише».

Если б знать тебе ночью чёрной,7

Если б знать, хоть стыдливым утром:

К деве, вакханке той черноокой,

Не прикасаться рукою жадною.

Дева та, словно кипрское сладкое,

Коль пригубил, то забудешь былое ты,

Вечным рабом её или данником

Будешь пока она косы горячие,

Словно желанья твои ненасытные,

Будет влачить по земле.

Через некоторое время он по-пластунски вылез из кибитки. Сначала не мог пересилить себя и вернуться к жене. Ноги сами повернули в степь. Он распластался на траве, лёжа так некоторое время. Сорвал травинку, стал её жевать. Молча смотрел на темнеющее небо, горящие звёзды, будто гроздья цветов, свешивающиеся с небосвода, на серебристое сияние молодого месяца, сторожившего их. Степь спала. Всё было тихо, мирно, дышало нежностью, уютом. Он успокоился и стал благодарить богиню за везение, дарованное ему: «Я никогда не представлял, что это возможно. Боялся вслед ей взглянуть. Мог не вытерпеть, упасть к её ногам, чтоб молить о любви. А теперь я самый блаженный человек на свете! Без неё мне нет жизни. Но как она хороша и совершенна!». Он встал, шатаясь от счастья, побрёл по степи. Следовало вернуться к своей молодой жене. Ослабел. Стало невмоготу спать с этой женщиной. «Как же быть? Она мне неприятна. Елену не могу забыть! Что за женщина! После неё – прикасаться к другой? Нет, это невыносимо! Но что-то надо делать, чтоб отвести подозрение». Он подошёл к жене, начал шутить, целовать, ласкать, против воли. А самому становилось не в моготу! «О, какая она досадная, даже её запах!» Некоторые воины, проходившие мимо, услышали шутки и громкий смех, доносившиеся из его кибитки, рассмеялись. Царевич выбежал к ним. Остановил со словами:

– Царь лежит на полу, перенесите его к Елене немедленно. Не подобает царю находиться в таком положении! Сам я не мог справиться, – царя перенесли, как велел сын.

Теперь у него было алиби, он никуда не отлучался. Более к Елене он не являлся. Было опасно.

Вскоре две молоденькие женщины, жена царя и жена царевича в одночасье понесли.

После неожиданной встречи, Елена закручинилась. Ни с кем не поделишься, не расскажешь, что на сердце! «Счастье моё, ненаглядный мой, умираю в тоске по тебе, любимый. Как близок ты и как далёк! Я не могу потрогать твои волосы, поцеловать глаза, губы, обнять тебя. Я грущу, от желания увидеть тебя! Тебе всегда не хватало моей любви. Я обделяла тебя ею раньше. Но сейчас, став твоей, хочу затопить тебя своими нежностью и теплом. О, как я соскучилась по тебе, любимый! Как же больно сердцу, мы никогда не сможем быть вместе».