Читать книгу Утопия о бессмертии. Книга первая. Знакомство - Лариса Тимофеева - Страница 4

Я проснулась, уткнувшись носом чуть ниже подмышки Сергея, одной рукой пересекая его грудь. Вспомнила, что случилось за последние сутки, и радость запела в моём, чуть постанывающем теле.

– Иди ко мне.

Услышала я его зов и потянулась на звук. Его руки подхватили меня. Я увернулась от поцелуя. Он повторил попытку и опять встретил щёку. Поймал голову руками.

– Что? Что не так?

Стараясь не дышать, я промямлила:

– Пойду умоюсь, зубы почищу.

Он помолчал, удерживая меня. Глаза вопрошающие, брови сдвинуты.

– Тебе неприятно моё дыхание?

Возмутившись, я замотала головой.

– Мне неприятно твоё?

Я закивала. Продолжая удерживать мою голову, он прижался ртом к моим губам, языком стараясь раздвинуть их. Я разжала челюсти, приняла его язык, почувствовала вкус. Внизу живота родилось желание. Он оторвался от меня и зашептал в лицо:

– Глупая, глупая девчонка. Я ждал, когда ты проснёшься! Я с ума схожу от твоего запаха, от вкуса. Не смей, слышишь, никогда не смей даже пытаться забрать у меня себя!

Утренний секс – стремительный, лёгкий – снял мышечную усталость ночи и зарядил бодростью.

Стоя под душем, я мысленно составляла список покупок и невольно усмехнулась. «Духи, по-видимому, мне больше не потребуются! А, и чёрт с ними! Ооо, как же я счастлива! … Интересно, сколько времени мы тут будем? Хотелось бы куда-нибудь сходить. Хотя бы в Айю».

– Серёжа, а турпакет предусмотрен? Или нет времени? – Я вошла в пустую гостиную и огляделась.

В дверь постучали, и я пошла открывать. Широко улыбаясь, за порогом стоял официант. Увидев мою улыбку, он улыбнулся ещё шире:

– Good morning.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте! – обрадовался он. – Доброе утро!

Я шире открыла дверь, пропуская его тележку и его самого.

– Вы русский?

– Да. С Херсона я. Мамка у меня укрАинка. – Не прекращая улыбаться, он занялся сервировкой. – Нас пятеро у ней, я – старший. Все девчата, а я один мужик. Дома работы нету. Вот работаю.

– Скучаете?

– Да нее. Привык уже.

– Давно тут?

– Пять лет. Как из армии пришёл, так и сюда.

Накрыв на стол, он остался стоять, держась за тележку. Хороший русско-украинский парень, которому в его новой, «свободно-демократической» стране не нашлось места.

– Как вас зовут?

– Да шо вы, ей-богу, всё «вы», да «вы»? Серёга я. Сергей, то есть.

Сергей, показавшийся из дверей спальни с телефоном у уха, кивнул на приветствие и направился к парню, тихо произнёс:

– Привет, тёзка! – и протянул руку.

Серёга смутился, провёл ладонью по переднику, будто вытирая, как-то криво, сбоку протянул её Сергею, но одумался, выпрямился и уверенно принял рукопожатие. Сергей одобрительно кивнул.

– Tamam, iyi. – закончил разговор Сергей, убрал от уха телефон и спросил у Серёги: – Домой хотел бы вернуться?

– Да… была бы работа.

– Завтра зайди часов в девять, поговорим.

– Куда?

– Прямо сюда. – Закрыв за парнем дверь, Сергей вернулся в гостиную.

– Маленькая, вечером у нас встреча в ресторане. А после завтрака мы пойдём по магазинам. Потом к моему ювелиру. Это ещё и, как ты выразилась, «турпакет». – Хитро улыбаясь, он выжидающе смотрел на меня.

Я поразмыслила и неуверенно предположила:

– Гранд–Базар? – увидев, что угадала, засмеялась и повисла у него на шее. – Я там не была.

Довольный моей радостью, Сергей подтвердил:

– Пройдемся по улочкам одного из самых больших базаров мира. А потом…

– Потом…

– Потом мы посетим ещё один базар – Египетский – рынок пряностей и сладостей. Он помоложе Гранд-базара на сотню лет, но тоже старец. Накупим лукумов разных видов, пахлаву. Любишь пахлаву?

– Пахлаву нет, лукум да.

Мы сели завтракать. Я намазала маслом тосты, положив на каждый по ломтику сыра, один подала Сергею. Он ел скворчащую яичницу с ветчиной, ел прямо со сковороды, ел вкусно, не спеша.

– Спасибо за мальчика, – поблагодарила я. – Печально будущее страны, которой не нужны те, кто продолжает жизнь.

– Те, кто продолжает жизнь, сейчас нигде не нужны. И потом, твоя благодарность преждевременна, я ещё ничего не сделал. Да и спасибо надо говорить тебе. Он здесь пять лет, я приезжаю два-три раза в год и ни разу не обратил на него внимания.

Я пожала плечами.

– Что из того, что я обратила внимание? Сделать всё равно ничего не могу.

В салоне V я увидела платье насыщенного синего цвета из многослойного шёлка, с прорезями на лифе, по размеру и форме напоминающими вишнёвый лист, на юбке платья боковой разрез, из которого струится пурпурно-зелёный клин. Разрез начинается от самого паха. «Райская птица, да и только! – Я с сомнением пощупала лёгкую ткань клина. – Такое обилие цвета может «съесть», и макияж не поможет». Продолжая сомневаться, я всё же отправилась в примерочную кабинку.

В бутики известных брендов я захаживала не часто, да и то только затем, чтобы поглазеть. И сейчас была приятно удивлена – размер у меня «модельный», а вот рост совсем не таковой, и, тем не менее, платье «село», как влитое. Я задумчиво осмотрела себя в зеркале. «Пожалуй, даже элегантно, несмотря на прорези на лифе. Руки, спина, грудь – всё закрыто, и длина юбки хороша – до щиколотки. И клин хорош, разбивает утомительную монохромность синего».

Девушка, помогающая с примеркой, восхищенно цокала языком. Фигура у меня хороша, несмотря на возраст, а платье выгодно подчеркнуло достоинства. Я указала на ноги. Девушка подала мне ручку и листочек бумаги, я написала размер, и она исчезла.

Вернулась она с двумя коробками. Пара туфель в цветах клина платья у меня не вызвала восторга, и я скорчила гримасу. Девушка торопливо бросила коробку на пол и открыла другую. На свет появился шедевр обувного искусства – туфли цвета газонной травы с отделкой из синей кожи и застёжкой вокруг щиколотки. И каблук самой удобной высоты, примерно восьми-девяти сантиметров. Я примерила туфли и расстроилась – на листочке я указала размер, который и так не часто встречается, а уж меньший… но девушка опять убежала и вернулась с улыбкой от уха до уха и с ещё одной коробкой в руках.

Надев туфли, я оглядела себя в зеркале и, гордясь собой, вышла из примерочной.

Сергей сидел в кресле, опустив глаза в смартфон, на столике перед ним дымилась чашка с кофе. Я почти вплотную подошла к его креслу, прежде чем он поднял взгляд и… восхищённо замер. Я засмеялась, покрутилась перед ним; демонстрируя себя, ровно до того момента, пока не увидела желание в его глазах.

Затем я примерила ещё один туалет – коктейльное платье из разбелённого голубого сатина, решила взять, а к нему подобрала туфли цвета слоновой кости с «золотым» декором на пятке.

Снимая платье в примерочной, я увидела цифру на ярлыке и ужаснулась: «Боже мой, да за что же такие деньги? За фетиш под названием бренд?.. Как цена тряпки может… стоп! Я стою на пороге незнакомого мне мира. В этом мире живёт человек, которого я люблю. В этом мире цена тряпки сопоставима с годовым доходом простого человека, с моим годовым доходом. Мне не понятна логика устройства этого мира, но и законов этого мира я не знаю. И пока не узнаю, я не буду судить».

Потом мы зашли в меховой магазин и купили упоительно роскошное пальто без воротника из серебряной каракульчи. Потом я покупала разные мелочи, важные в жизни женщины.

Покончив с покупками, мы сели в машину.

– Спасибо, Серёжа, – едва оказавшись в его объятиях, поблагодарила я. – Я и не знала, что могу так радоваться одежде! Красивая обувь всегда имела власть надо мной, но то, что я и тряпочки люблю, я узнала только сегодня. И примерять было в радость! – Я потянулась к его уху и прошептала: – Мне нравится, как ты смотришь на меня. Кажется, я и на подиум взойду под сотни глаз и вспышки камер, когда ты так на меня смотришь. Ты чародей, Серёжка, ты умеешь внушить женщине уверенность в своей привлекательности – силу женскую одним только взглядом рождаешь! Спасибо!

Я скользнула губами по его щеке, но он перехватил мои губы и поцеловал меня сам. Прижал мою голову к груди и, уткнувшись носом в макушку, прошептал:

– Маленькая! Зорюшка моя!

Большой базар в Стамбуле – Гранд-Базар – это километры улиц из торговых лавок, фонтанами на пересечениях этих улиц и кофейнями. Построили его в пятнадцатом веке, и с тех самых пор тут не умолкает жизнь.

Я быстро потерялась в направлениях – откуда пришли, в какую сторону идём? Сергей уверенно двигался среди людей, крепко прижимая меня к себе и тем самым сужая мой обзор.

– Серёжа, лучше за руку возьми, – попросила я.

– Толкнёт кто-нибудь.

– Нет.

Теперь я крутила головой в обе стороны. Лавки сменяли лавки, пестрели товарами. Как только встретишься взглядом с продавцом или зазывалой, у того загорается глаз, он тотчас устремляется наперерез, но, увидев Сергея, останавливается и, выкрикивая преимущества товара, ищет глазами следующего потенциального покупателя. Базар заполнен, как туристами, так и местными жителями. Одни праздношатающиеся, другие, суетливо спешившие по делам, люди напоминали муравьёв.

Мы опять куда-то свернули. И почти сразу Сергей толкнул дверь в какую-то лавку, звякнул колокольчик, и мальчик лет пятнадцати, с ещё не знавшими бритвы усиками, смуглый и большеглазый бросился навстречу, приветствуя Сергея, а потом и меня, не сразу разглядев меня в полутьме заставленного всяким хламом помещения. Лавка напоминала лавку старьевщика. Мальчик повёл нас мимо напольных часов, пыльных и, видимо, незаведённых – стрелки их показывали самое разное время; мимо этажерок с керамической и металлической посудой в национальном стиле; мимо витрин с какими-то мелочами и привёл к прилавку, где было светлее, но так же тесно, и откуда, подслеповато щурясь, настороженно смотрел плешивый и круглый мужчина. Узнав Сергея, мужчина заулыбался и поспешил выйти из-за прилавка. Он несколько раз поклонился, приговаривая:

– Гость. Карашо. Серж. Спасибо.

Пока Сергей и ювелир беседовали, я заскучала, рассматривая витрины – ничего интересного в витринах не было. Наконец, Сергей позвал меня. Хозяин лавки уже был на своём месте за прилавком и вытаскивал из полиэтиленового мешка какую-то коробку; открыв крышку, он поставил коробку передо мной. Губы его улыбались, а глаза оставались настороженными. Может быть, именно такие глаза и должны быть у ювелира, выдающего себя за антиквара?

Внутри коробки лежал резной браслет. Сантиметров пяти-шести шириной, то ли медный, то ли бронзовый, браслет был покрыт голубовато-зелёной патиной. Я протянула руку, взглядом спрашивая разрешения взять браслет, хозяин согласно кивнул. Браслет оказался неожиданно тяжёлым. Только вынув его, я увидела, что браслет это всего лишь оправа для зеленовато-голубого камня, размером овала в ширину браслета.

– Берилл?

– Хозяин говорит, да. Документов нет.

– Черный рынок?

– Да.

– Зачем вещь, которая нелегальна?

– Заплачу, и вещь из нелегальной станет легальной.

Я надела браслет на пальцы одной руки, ладошкой другой накрыла камень. Закрыла глаза, сосредоточилась, стараясь создать контакт. Камень ответил голубым сиянием. Неожиданно перед глазами мелькнуло белокожее лицо с миндалевидными, пронзительно синими глазами. И по верхнему и по нижнему веку глаза женщины были подведены чёрной краской, и подводка уходила на висок. Пухлый рот её кривился капризной усмешкой.

Я открыла глаза.

– Энергетически камень чистый. С бериллом так и должно быть – в древние времена русские верили, что берилл негатив в себя не берёт, а, наоборот, изгоняет злую энергию из человека. Каким временем датирует хозяин браслет?

– Говорит, Древний Египет.

– Похоже, – задумчиво сказала я, рассматривая камень.

– Тебе нравится?

Я кивнула и, вновь испросив разрешения, надела браслет на левую руку, камнем на точку пульса, и опять закрыла глаза. Быстро согреваясь, камень засиял ещё сильнее, тяжесть его была приятной. Я ещё раз кивнула головой.

– Да, нравится, – и открыла глаза.

Из глаз ювелира исчезла настороженность, он улыбался всей физиономией и что-то говорил, обращаясь к Серёже, но поглядывая на меня. Серёжа переводить не спешил.

– Что он говорит? – спросила я.

– Говорит, что ты очень красивая, и камень делает тебя ещё красивее. Говорит, что я должен на тебе жениться.

– Чего не наговоришь, чтобы совершить сделку! – буркнула я и спросила: – Металл будет пачкать кожу?

– Важен камень, Маленькая, металл мы выберем любой.

По жестам и тону Сергея я поняла, что он отдаёт распоряжения ювелиру, ювелир радостно лопотал и вновь часто кланялся. Провожал он нас сам, и проводил не только до дверей, но и вышел за нами на улицу.

– Любишь камни? – спросила я у Серёжи, когда мы завернули за угол.

– Люблю. А ты?

Я засмеялась.

– Не знаю, Серёжа. А старинные вещи любишь?

– Люблю. А ты? – опять повторил он.

Я вновь засмеялась – мне была приятна наша схожесть, и кивнула.

– Люблю.

– Как ты поняла, что это Древний Египет?

– На фоне приветствующего сияния камня мелькнуло лицо женщины.

– Как ты этому научилась?

Я пожала плечами.

– Всё суть энергия. Люди тоже. Энергии взаимодействуют друг с другом, надо только желание и уважение к объекту взаимодействия.

Сергей взглянул на меня с интересом и на секунду прижал к себе, припав губами к макушке. Довольно скоро из-под крыши базара мы вынырнули в серость дня. Сергей осмотрелся.

– Пойдём. – Пропустив, увешанных фотокамерами и возбуждённо горланивших туристов, потянул меня к машине.

Пока мы ехали к Египетскому базару, я запросила информацию в поисковике и ознакомилась с его историей.

– Что узнала? – спросил Серёжа, молчавший во время моих изысканий.

– Раньше базар носил название «Материнский». Строительство было начато на излёте шестнадцатого века одной валиде, окончено во второй половине века семнадцатого другой валиде. Последняя по имени Турхан-султан русская по национальности.

Едва мы вошли под крышу базара, смесь ароматов ураганом ворвалась в ноздри, я чихнула несколько раз кряду, и Сергей тоже.

– Маленькая, у меня тут друг торгует. Вначале зайдём к нему. Ап-чхи… Ты специи любишь?

Не переставая чихать, я достала из сумочки упаковку салфеток, одну вытащила для Сергея, другую для себя. Отирая слёзы, кивнула.

– Ага. … Особенно сейчас, – и опять разразилась каскадом чихов.

– Серьёзно? Маленькая, а готовить умеешь?

– Ну не бог кулинарии, конечно, но Косте нравилось.

– Эльза не признаёт специй. Добавляем каждый сам себе в тарелку.

При воспоминании о Косте, я неосторожно ахнула: «За полдня я ни разу о Косте не вспомнила!», и опять расчихалась.

Сергей остановился.

– Пришли? – спросила я, плача, и вновь принялась отирать глаза.

Он кивнул. Прилавком прямо на улицу, магазин специй пестрел самыми разными красками – от сочных, цепко захватывающих взгляд, до скромных, сереньких и пожухлых.

Пока я заталкивала использованные салфетки в сумку, дверь лавки стремительно распахнулась, из неё выкатилась и понеслась прямо на нас инвалидная коляска. В коляске сидел могучий человек без ног и, бликуя в свете ламп лысой головой, заливисто смеялся. Смех его был таков, что понуждал если не присоединиться к веселью, то хотя бы улыбнуться.

Сергей так и сделал – засмеялся. Он выставил вперёд ногу, одновременно прижав меня к себе.

– Обижаешь! – по-русски пискляво закричал человек. – Не помну я твою дамочку!

Чуть не коснувшись ноги Сергея колесом, коляска остановилась.

– Чертяка! Серёга! Как я рад!

Оставив меня позади, Сергей наклонился к человеку. Тот огромными ручищами облапил его спину, попеременно молотя кулаками по лопаткам. Думаю, именно такого размера кулаки называются «пудовыми».

– Мы с Машкой уже соскучились! – вопил человек из-за Сергея, – Машка, встречай дорогого гостя!

Встреча была столь шумной и необычной, что прохожие замедляли шаг, некоторые останавливались, тараща глаза, другие выворачивали шею, спеша по своим делам.

Из лавки вышла крупная женщина – и ростом высокая, и с огромной грудью, на которой топорщился клеёнчатый фартук, нижним краем достающий до внушительного размера галош. Махнув рукой на мужчин и смущенно улыбаясь, голосом сочным и глубоким она сказала:

– Здравствуйте. Проходите к нам. Маша я, – и указала на вход в лавку.

– Здравствуйте. Очень приятно, Маша. Меня зовут Лида.

Стараясь обойти ком из коляски и двух человеческих тел, самозабвенно лупивших друг друга, я двинулась к Маше. Мой манёвр не удался – коляска вдруг вынырнула из-за Сергея и встала у меня на пути. Ухмыляясь и склонив голову набок, её хозяин принялся бесцеремонно разглядывать меня. В его глаза свет не попадал – глубокие, надёжно спрятанные под надбровными дугами и занавешенные прямыми и очень густыми ресницами, они сами излучали мягкий свет.

– Ты всё-таки нашёл её?! – Он повернул лицо к Сергею. – А? Маленькая! Да?

Сергей искоса, с нежностью посмотрел на меня и согласно кивнул.

– Девочка маленького роста, с точёной фигуркой и лучистыми глазами, – продолжал мужчина. – Это ведь она?! – Счастливый своей догадкой, мужчина коротко хохотнул и распахнул ручищи. – Иди, я обниму тебя!

Я послушно подалась к нему. Удивительно бережно он прижал меня к груди. Потом чуть отклонился назад, смачно, мокро расцеловал мои обе щеки, а напоследок поцеловал и в губы, и закатился визгливым смехом. Маша замахнулась на него кулаком. Увернувшись от наказания, он первым проехал в дверь лавки, мы с Сергеем прошли за ним, за нами Маша.

В лавке встретил юноша, уважительно пожал протянутую Сергеем руку. Поздоровался густым баритоном. Ростом мальчик был выше Сергея, обладал мощным торсом отца и лицом матери. «И голосом, к счастью, в мать и повадками не в отца!»

Маша сняла с себя свой, вкруговую, фартук и подала сыну. Я тихонько ахнула: «Венера! Древняя Венера!» – тяжёлые груди, крутые бёдра женщины-матери, и в контраст с ними тонкая талия; на спине, достигая ягодиц, лежит коса толщиной в запястье её мужа.

Маша пригласила в комнату за лавкой. Усадила за стол, засуетилась, подавая сухофрукты, сласти, выпечку, сервируя стол и ставя чайник одновременно. Муж её, изредка взглядывая на меня, не умолкал, рассказывая о счастливой жизни, как выяснилось, большого семейства – пятеро сыновей, внуки и недавно рождённая внучка. Эгоистичный в своём счастье он хвастался, какая раскрасавица у него внучка, как он любит её – первую девочку в семье.

– Женщины, они лучше нас мужиков. Совершеннее! – заключил он свой рассказ назидательным подъёмом указательного пальца вверх. Отодвинул от себя недопитый стакан чая, крикнул сыну, чтобы тот приготовил специи в подарок гостям и повернулся ко мне, спрашивая:

– Понимаешь в специях-то?

Я пожала плечами.

– Чуточку.

– Что знаешь?

– Нуу … использую перцы – красный, белый, чёрный. Красный свой. Пользуюсь куркумой, корицей, гвоздикой, кориандром, зирой… что ещё? Эстрагон, мята, мелисса, укроп, орегано, сельдерей, петрушка. Сразу и не вспомню все. Травы свои в основном. Сама ращу, сама сушу.

Я взглянула на Сергея, он улыбался, а в глазах интерес. Хозяин лавки удивлённо спросил:

– Сама растишь?

– Да. Выращиваю для себя. Дача у нас… то есть, у меня.

Он вопросительно взглянул на Сергея, потом опять обратился ко мне:

– Ну пойдём, вместе выбирать будем, – и отъехал от стола.

Я поднялась за ним. Сергей остался с Машей за столом и, провожая меня глазами, напутствуя, беззвучно чмокнул воздух перед собой.

Серёжин друг долго рассказывал о многообразии специй, требовал нюхать и растирать специи в пальцах, объяснял, какие специи не надо соединять вместе, а что с чем будет хорошо. Я честно старалась запомнить всё, что он говорил, но… и названия-то, вряд ли, все повторю.

Подошёл Сергей и прервал друга:

– Пора нам, Витя.

Человек в коляске потух – потерял и энтузиазм, и улыбку, и устало спросил:

– Запомнила? Иди прощаться будем.

Я, как и в первый раз, послушно наклонилась к нему, а он произнёс:

– Подранок ты. Вижу. Чувствую.

Глаза мои тотчас наполнились слезами, я дёрнулась от него. Не отпустил и, успокаивая, стал гладить по спине.

– Береги её, – сказал он печально Сергею, – ранена она. Вижу. Чувствую.

Взяв за плечи, Виктор отстранил меня от себя, темные, такие, что не было видно зрачков, глаза старались проникнуть в мою боль.

Я всхлипнула. Рука Сергея легла на плечи, губы коснулись уха:

– Маленькая. – Прижав к себе, он уже не отпускал меня – одной рукой прощался с другом, ею же помахал Маше, ею же взял коробку – гостинец со специями.

Я тем временем справилась с собой – высушила слёзы и отёрла щёки. Мы дружно сказали: «До свидания» и вышли из лавки. Когда Сергей тревожно заглянул в лицо, я успокоила:

– Я в порядке, Серёжа.

Расспрашивать меня он не стал.

В машине я попросила:

– Расскажи о них.

– Долгий рассказ получится, Маленькая, давно их знаю… подожди-ка… – Сергей помолчал, размышляя, – около тридцати лет уже! О Викторе я услышал, когда с переломом ноги попал в больницу, он уже две недели валялся в хирургии, и весь персонал больницы был занят пересудами о нём и его невесте, чуть не ставки делали.

Чтобы заработать на свадьбу, Виктор решил пошабашить на стройке. После развала Союза технике безопасности не особо следовали, тем более ночью, в отсутствии начальства. В общем, упала на него какая-то плита или блок. Он плиту видел, хотел увернуться, но поскользнулся в грязи, и вся эта махина рухнула ему на ноги. Собрать его ноги не удалось, он и сам чудом выжил – пока скорая приехала, пока довезли, он крови много потерял. Невеста его – в отказ, а он жить не хочет. Врачи её пытались уговорить, чтобы подождала, пока у него шок пройдёт, она ни в какую. В общем, попрощалась.

Во время отлучек нянечки, Виктор сплёл себе удавку из трубок системы. Удавиться решил поздним вечером. Девчонка спасла, она бродила по коридору, ждала отца с операции, звук непонятный услышала, ну и заглянула в палату. Потом Витя из окна вывалиться хотел, на руках добрался до окна, уже и на подоконник взгромоздился. Опять та же девчонка подоспела. Девчонка эта – Маша. Ей тогда лет четырнадцать было, в больницу она к отцу приходила, её отец и латал Виктора. После второго спасения приходить стала к Виктору. Как-то она его и вытащила.

– Судьба она его.

– Перед выпиской я зашёл к нему, как раз после его второй попытки свести счёты с жизнью. Решил поговорить – не по-мужски, мол, так. А когда увидел глаза его, нравоучения свои забыл, понял – боль не с потерей ног связана, предательство он пережить не может – любил он невесту свою. Мы всю ночь проговорили. Я о своей школьной любви рассказал. Так и подружились.

В Машины семнадцать Виктор сделал предложение. Отец её принял всё спокойно, а мать не согласилась – обманом увезла Машу в Германию к бабке. Собрались в психушку дочку-внучку упечь, только бы не замуж за калеку.

Я денег дал, Витя поехал и похитил девочку. Пропали, ни слуху ни духу. Года через два, случайно встретил его в этой вот самой лавке. – Серёжа засмеялся. – На голос вышел! Я по нуждам бизнеса в Стамбуле задержался. Мне нужен был партнёр, а сладить с кандидатом не получалось, чем-то я ему не нравился – он и не отказывался, и не соглашался. При очередной встрече я попросил его помочь с гражданством для ребят. Он порекомендовал нужных людей, и дело сдвинулось. Когда Витя с Машей получили паспорта, я решил подарить им лавку, к этому времени они уже первенца родили. Согласились только на долевое владение с постепенной выплатой своей доли. – Сергей засмеялся. – Так мы стали деловыми партнёрами. А как тебе экспресс-лекция?

– Да я почти ничего не запомнила! Он названиями трав сыплет, я о таких и не слышала, к тому же названия тюркские, я их даже на слух плохо воспринимаю. Увлечён он… хорошо, когда человек делом своим увлечён. Знаешь, неожиданно как-то видеть его в лавке сухих трав, он более органично смотрелся бы на фоне разных видов оружия.

– А он и хотел стать военным, да судьба не согласилась. Виктор срочную службу в Афганистане отслужил. Сколько парней в гробах вернулось, а он год воевал и ни одной царапины. А вернулся, жениться надумал…

Я поднесла к губам руку Сергея и поцеловала.

– Маша – красавица. А голос какой дивный! Она не поёт?

Сергей озадаченно произнёс:

– Не слышал. Виктор как-то упоминал, то ли в шутку, то ли всерьёз, что, когда Маша укачивает детей, соседи сбегаются под окна послушать её пение. Я не придал значения. Не счастлива она.

– Как?! Любимый мужчина, дети, внуки.

– Как-то приехал я, а встретиться с ними времени не нашлось. На удачу, перед отъездом уже заскочил не в лавку, а в квартиру. Маша дома одна была, открыла, глаза красные, лицо опухшее, видать, наболело, потому и не сдержалась, рассказала. Виктор во время секса иногда называет Машу именем той, бросившей его женщины…

Я охнула и зарылась лицом в одежду Сергея.

– …бывает, разговаривает во сне, тоже с той, ещё на своих ногах.

– Любит? До сих пор любит! А Маша? Её судьбе и позавидуешь, и ужаснёшься. Она же… она его ангел-хранитель.

Мы надолго замолчали, думая об одном и том же, не искали слов. Машина остановилась.

– Давай выбираться, Маленькая. Мы уже в который раз вокруг гостиницы крутим.

Перекусив чаем у Виктора и Маши, мы решили не обедать. Я приняла душ и отправилась в салон красоты – уложить волосы и «сделать лицо».

Но перед этим позвонила маме.

Мама всё знала, услышала мой голос, заплакала, причитая: «Как же ты так, Лида, с Костей? Ты с ума сошла? Что за любовь, и какая такая половинка в твои почти шестьдесят? Люди в эти годы старость ждут вместе, берегут друг друга. И потом, разве можно вот так, не подумав, не узнав человека… а вдруг он аферист какой?»

Я слушала непрекращающийся поток слов, поток слёз, изредка делала попытку вставить слово, но понапрасну – меня не слышали. Смотрела на Босфор и тоже плакала.

Сергей стоял за спиной, обнимая за плечи, и слышал каждое слово мамы.

– Лида, возвращайся, возвращайся сегодня же! У тебя даже денег нет! Ты почему деньги у Кости не взяла? Если он хороший, пусть он привезёт тебя, пусть со мной познакомится, а нет, приезжай сама, я вышлю деньги. У меня душа болит, я весь день плачу.

Я сделала ещё одну попытку быть услышанной:

– Мама, мамочка! Со мной всё хорошо, всё в порядке! Мама, я люблю, услышь меня! Первый раз в жизни люблю! Не плачь! Я счастлива, впервые счастлива, мама!

– А если он бросит тебя, а Костя не простит?

– Мамочка, у меня останутся воспоминания! Пусть несколько дней, но счастья!

– Какое счастье? Что ты говоришь? – Она опять заплакала.

– Мама, успокойся, я обещаю, я приеду через три дня. Через три дня. Звонить буду каждый день.

– Деньги куда выслать?

– Не надо ничего высылать. Я позвоню завтра в это же время. Хорошо? Только не плачь!

Кончив разговор, я повернулась к Сергею и спрятала лицо на его груди. Его ладонь легла на мой затылок, извечным жестом защиты.

– Завтра я отвезу тебя в спа-центр, – стал нашёптывать он, – за тобой там поухаживают, попарят, сделают массаж, какие-нибудь девчоночьи процедуры. Ты любишь баню?

Я кивнула.

– А когда за тобой ухаживают?

Я опять кивнула, уже улыбаясь, хоть и сквозь слёзы.

– Вот и славно! А я займусь делами, за день управлюсь со всеми нуждами, а на следующий день мы сходим в Айю, посетим Голубую Мечеть, а вечером вылетим в Алма-Ату. Ну, взгляни на меня, согласна?

Я потянулась к нему и благодарно прижалась губами к его щеке. Нежность его поцелуев быстро высушили мои слёзы.

Волосы мои и помыли, и напитали, и уложили. Насилу отбилась от закрепляющего все эти труды фиксатора. Мастер настаивал, даже рассердился, но поняв, что вразумить не удастся, отступился. Я и так сомневаюсь, что Серёжке понравится дышать всей этой смесью ароматов, но лак – это слишком даже для меня, я люблю живые волосы.

С визажистом повезло. У девочки рабочий халатик оказался почти того же оттенка синего, что и моё платье. Как могла я объясняла, что макияж мне нужен к туалету цвета её халата. Она поняла, достала ещё один такой же халат и накинула мне на плечи. Я отказалась от помады, она не спорила, внимательно оглядела моё лицо и принялась творить.

Вся божественно прекрасная я вернулась в апартаменты.

Сергей шагал по гостиной, в руке держал мой паспорт и слушал по телефону чью-то длинную речь; увидев меня, не восхитился, наклонился поцеловать и, поморщившись, отпрянул. «Таак, красота моя никого не ослепила», – хохотнула я, налила себе чаю и села в кресло. Мысли бродили от мамы к Маше, от Машиной любви и жертвенности к её неповторимому голосу. «Надо проверить, есть ли у неё слух… ей обязательно надо петь… – Одновременно я следила глазами за тем, как передвигается Сергей по гостиной – ни одного лишнего жеста, негромкий баритон звучит уверенно, коротко отдавая поручения. – Я люблю этого малознакомого мне мужчину. Люблю его голос, люблю руки. Люблю, как он меня целует. Рядом с ним я не боюсь незнакомых людей. Одним только взглядом он дарит мне свободу от моих же зажимов и придуманных страхов. Нет, мама, я не сошла с ума. Это раньше я была сумасшедшей, не знающей любви. А его я узнаю! Я узнаю о нём всё! Только дай мне время, мама».

Кончив разговор, Сергей остановился у моего кресла и подал мне паспорт.

– Извини, достал без спросу. Твоя мама права, у тебя должны быть деньги. Я открыл тебе счёт. Завтра заедем в банк и получим карту, так будет быстрее, чем ждать, пока пришлют. – Он оперся руками в подлокотники кресла и потребовал: – Дай губки.

Начав целовать, не остановился, выхватил меня из кресла и понёс в спальню.

Мастер хорош! Причёска несколько растрепалась, но хватило нескольких движений пальцами, и растрепавшиеся волосы вернулись на место. Поглядывая на себя в зеркало, я надела чулки, дальше изумительной красоты туфли, потом платье.

– Серёжа, помоги, – не отрывая глаз от своего отражения, я встала к нему спиной, прося застегнуть молнию на платье. Платье легло по фигуре, и по лицу моему расползалась довольная улыбка. Дама в зеркале мне очень нравилась. Я хохотнула и заметила остановившийся взгляд Сергея. Глядя на меня, он поправлял в рукавах пиджака манжеты сорочки. Я призывно потянулась к его отражению, он усмехнулся и отвёл глаза. Помогая надеть пальто, посмотрел на мою обувь и проворчал:

– У отеля машину подадут прямо к выходу. А вот до ресторана придётся пройтись. – Махнул рукой. – Пойдёшь на руки.

Я взяла сумочку, и мы вышли из номера.

Серость дня, наконец, разрешилась дождём. Глядя на длинные мокрые следы от первых капель на лобовом стекле машины, я спросила:

– Как мне себя вести?

– Маленькая, будь собой, не надо ничего усложнять.

– Расскажи о своём партнёре.

– Шахин Мехмет. Работаем давно. Немногим старше меня, сдержанный, предпочитает молчать и слушать. Не улыбчив. Человек порядочный. Недоверчив. Даже при расширении дела не согласился подключить кого-то третьего. Я предлагал Николая, познакомил их и получил категоричный, даже возмущенный отказ без объяснений. У меня деньги были, а он предпочёл взять кредит, чем расширить количество соучредителей. Это тот самый человек, который помог Виктору и Маше с оформлением гражданства.

– Он же не соглашался на сотрудничество. Почему передумал?

– Сказал: «Человек, бескорыстно помогающий другим, заслуживает доверия». Доверие есть с обеих сторон, а дружбы нет.

Доехали быстро. Машина ещё не остановилась, а к ней уже бежали два швейцара с раскрытыми огромными зонтами. Сергей вышел под зонт, подошёл к моей дверце и, взяв меня на руки, широким шагом направился к дверям ресторана. Швейцар едва поспевал за ним, бежал, укрывая нас от дождя. Зайдя под козырёк, Сергей отпустил меня и шагнул вперёд, протягивая руку высокому сутулому человеку с густой шапкой волнистых, чуть тронутых сединой волос и строгим эллинским профилем. Тот крепко захватил протянутую руку, встряхнул несколько раз, кивнул и повернулся ко мне. Эталонную красоту его лица нарушала нижняя губа – мягкая, красная, она слегка отвисала, образуя щель между губами – дегенеративная черта на породистом и гордом благородными предками лице.

Я улыбнулась, отвечая на пристальный, изучающий взгляд чёрных глаз.

Сергей представил:

– Маленькая, это Шахин Мехмет, мой партнёр. Мехмет, моя жена Лидия.

При слове «жена» я невольно бросила взгляд на Серёжу.

– Здравствуйте, Мехмет.

Не отвечая на приветствие, Мехмет вяло взял мою руку, тотчас выпустил и простёр длинную длань в приглашающем жесте.

Он привёл нас в отдельный зал, отгороженный от общего зала огромными стеклянными дверям купе, открытыми во всю ширь, но задёрнутыми тяжёлыми шторами. За столом одиноко сидела женщина в мусульманском одеянии. Увидев нас, она встала и поклонилась. Мехмет на очень недурном русском представил:

– Лейла. Моя жена.

Руку мою Лейла пожала несмело, улыбнулась смущённо, на Сергея и не взглянула, и руки не подала. Закончив с формальностями, мы сели за стол. Есть хотелось страшно, а стол был сервирован, но пуст, и за заказом никто не спешил.

Мехмет задумчиво изучал крупные угловатые кисти своих рук, положив их перед собой – его ухоженные ногти с большой, резко очерченной, лункой при каждом движении поблёскивали лаком. Лейла, наоборот, прятала руки под столом и сидела, вперив взгляд в пустую тарелку . «Она что, духов еды вызывает? – досадливо вопрошала я про себя, – сколько мы так будем сидеть? Я – гостья, неловко брать управление на себя». Затянувшееся молчание само по себе угнетало, а уж на голодный желудок было и вовсе невыносимым. Нарочито громким шёпотом, я спросила:

– Серёжа, молчание перед пустым столом – это неизвестный мне ритуал?

Сергей засмеялся. Лейла вздрогнула и беспомощно заметалась глазами. Мехмет выпал из забытья, что-то крикнул, повернув голову к двери и (о, чудо!) позволил себе улыбнуться. Почти тотчас из-за шторы материализовался наш гостиничный Серёга.

– Серёга! – всплеснула я руками, удивляясь его вездесущности и радуясь ему. – Серёга, выручай! Последний раз ели, когда ты нас завтраком кормил! Принимай скоренько заказ и шефу скажи, пожалуйста, пусть поторопится.

Растеряв улыбку, Серёга озадаченно захлопал глазами.

– Как когда завтраком кормил?

– Забудь! – махнула я рукой. – Я буду рыбу. Рассказывай, какая есть.

Недолго разбираясь в нюансах кулинарии, я заказала жареного угря и соус гуакамоле с помидорами. Сергей справился с заказом, тоже не заглядывая в меню – заказал национальное турецкое блюдо из мяса ягнёнка. Взмахом руки Мехмет отправил Серёгу на кухню, добавив что-то по-турецки, и через пять минут на столе появилась закуска – вычурно разложенное на тарелке холодное мясо, какие-то лепёшки, начинённые мясным фаршем, хлеб в плетёной корзинке, на большом блюде – фрукты. «Ну теперь можно и дальше дружно помолчать», – удовлетворённо подумала я, беря из корзинки мягкую, ещё тёплую булочку и надкусывая грушу.

В течение ужина мужчины вполголоса переговаривались о делах, разговор вели по-русски, и бедняжке Лейле было совсем неуютно. Оставленная без внимания мужа, она время от времени вскидывала на него глаза, и не найдя в его лице интереса к себе, вновь опускала взор в тарелку. Её маленький, пухлый, как розовый бутончик, ротик всё больше выпячивался, набухая обидой.

«Совсем ещё девочка. Нежная, красивая, робкая. Жена, но не подруга. А муж… – и я взглянула на Мехмета. Он ответил продолжительным взглядом. У него были широкие красивые брови и длинные ресницы, такие длинные, что, когда он чуть опускал глаза, ресницы отбрасывали тень на верхнюю часть его щёк, – муж слишком уж безучастный к жене. Но к нам проявил приятное гостеприимство – привёз на ужин жену, встретил на входе в ресторан, пригласил русского официанта». Медленно склоняя голову, я выразила Мехмету благодарность.

Вдруг Сергей поднялся и предложил:

– Маленькая, пойдём потанцуем.

Я послушно протянула руку и, вставая, прислушалась: в обеденном зале звучал вальс. «Потанцуем?! – дошло, наконец, до меня. – Я танцевала много… господи! даже не вспомню, сколько лет тому назад! И верх моего мастерства – топтание на месте, руки партнёра на моей талии, мои – у него на плечах».

– Серёжа, подожди! – шёпотом воскликнула я, делая попытку остановиться, – Серёжа! Я не умею!

Увлекая меня вперёд, он произнёс:

– Не бойся, я не уроню тебя! Чуточку отдохни от взглядов нашего визави.

«При чём здесь?.. Я танцевать не умею!»

Мы вышли на середину зала. Сергей обнял меня. Я оперлась спиной на его руку и вновь запаниковала: «Дальше-то что?!» – и разместила свои руки – одну положила на его плечо, другую вложила в его ладонь. Подняла подбородок, вытянула шею. Поднялась на носки и… раз, два, три… и сбилась – в следующем такте я двинулась на Серёжу, а должна была отступить назад. Он словно и не заметил, увлекая за собой. Смущённая оплошностью, я робко взглянула в его лицо и забыла о ногах своих, о руках… тёплый взгляд захватил, унося в другую реальность. И только в этот момент я услышала музыку, звучал «Осенний сон», я силилась вспомнить имя композитора и не смогла – звуки мелодии проникли в меня, подчиняя себе, своей гармонии. Я засмеялась, отдаваясь восхитительному ощущению этого слияния. «Танцую! Я танцую!» Глаза Сергея мерцали золотом. «Люблю тебя!» – хотела я крикнуть, но музыка оборвалась.

– Всё?! – разочарованно выдохнула я.

Сергей рассмеялся и наклонился к моей руке. Неожиданно раздались хлопки. Я вздрогнула, оглянулась и увидела улыбающиеся лица посетителей ресторана. Я сделала попытку спрятаться за Сергея, но он удержал меня и, слегка кивнув «зрителям», повёл к спасительным шторам.

– Маленькая, ты восхитительно податлива! Танцевать с тобой сплошное удовольствие!

– Правда?! – Чуть заступив вперёд, я заглянула в его лицо. – Тебе, правда, понравилось?

Улыбаясь, он кивнул.

– О, Серёжа, я так благодарна! Такое завораживающее, такое… – я повторила за ним его эпитет, – восхитительное кружение! – и засмеялась. – Я перестала бояться, когда утонула в твоих глазах.

Не имея больше слов, я прижалась щекой к его плечу. Голова моя чуть-чуть кружилась, а спиной я до сих пор ощущала тепло и надёжность его ладони. «Я танцую! – ликовала я про себя. – Танцую!»

Беззвучно аплодируя пальцами, перед шторами нас встретил Мехмет.

– Лидия, позвольте выразить вам своё восхищение, – проговорил он и склонился к моей руке.

Серёга предложил отведать лучший кофе в Стамбуле. Я равнодушно покачала головой, и он обиженно заметил:

– Здесь работает самый знаменитый бариста Турции. Он делает кофе по древним рецептам.

– Да ладно! – подразнила я. – Все рецепты давно известны. Гугл-всезнайка, что хошь разболтает. Что твой бариста использует в качестве специй? – я подняла к потолку глаза, вспоминая: – Гвоздику, шафран, апельсиновую корку или кардамон?

Серёга вновь широко разулыбался. Подозреваю, что у парня в наличии только два варианта выражения лица – растерянное хлопанье глазами и улыбка на всю возможную ширину рта.

Я добавила:

– Читала про цветки померанца.

Серёга хмыкнул.

– Что? Попала?

Но, получая удовольствие от угадайки, Серёга партизански молчал. Я подумала ещё, в голову ничего путного не приходило, и я сдалась:

– Ну ладушки, не будем обижать лучшего бариста Турции. Неси! Будем дегустировать!

Минут через десять Серёга принёс кофе. Каждому отдельную джезву, большой запотевший стакан холодной воды и крохотную кофейную пару с ложечкой.

Я перенесла пенку из джезвы в чашку, аккуратно по стеночке чашки налила кофе и поднесла чашку ко рту. Вдохнула аромат и сразу узнала:

– Карамель! Серёга, я узнала, это плавленый сахар! Ещё… подожди…

Я ещё раз вдохнула аромат и пригубила кофе. Кофе, и в самом деле, был отменным.

– Всё-таки цедра? Нет-нет, погоди… запах немного другой… Не угадала, сдаюсь! – провозгласила я и подняла свободную руку вверх. – Мой «крайний» ответ – померанец и карамель! – И я откинулась на спинку стула, наслаждаясь вкусом кофе.

В моей джезве ещё оставался кофе, когда в помещение вошёл пухлый человек, одетый во всё белое, в смешной шапочке, сползшей блином с головы на шею. Приблизившись к столу, толстяк обеими руками протянул мне бумажный пакет и заговорил, обращаясь ко мне, но кося глазом на Мехмета. Сергей переводил:

– Маленькая, это комплемент от шеф-повара. Это сласти, которые он делает лучше всех в Стамбуле.

– О! Благодарю, эфенди, я тронута. – Я приняла пакет и заглянула в него. – Гранатовый лукум! Ещё раз благодарю, эфенди! Вы очень вкусно накормили нас, спасибо за ужин и за подарок.

Хорошая традиция в этом ресторане – шеф выходит на поклон, да ещё с подарком для гостя! И работают в ресторане исключительно лучшие мастера в Стамбуле и Турции! Подарок дополнил коллекцию сластей, купленных на Египетском базаре. А вот угадала я рецепт кофе или нет, мне так никто и не сказал.

На улице ждал ещё один сюрприз.

– Снег! – Засмеялась я, увидев круговерть снежинок в свете фонаря. Снег, вероятно, пошёл только что и ещё не успел прикрыть землю.

Прощаясь, я рассыпалась обилием улыбок, жестов и слов благодарности за приятно проведённое время и ужин. Подчёркнуто заглядывая в глаза, Мехмет вновь поцеловал мои пальцы. Лейла же без смущения продемонстрировала неприязнь, прощаясь, всего лишь холодно кивнула головой и, не дожидаясь мужа, ушла в машину.

Я вновь оказалась на руках Серёжи. И над нашими головами вновь плыл зонт. Я протянула руку к снежинкам, но зонт был слишком велик, и за его пределы рука не достала. Внезапно зонт качнулся, на несколько мгновений отклонился набок, и несколько снежинок упало мне на ладонь. Я выглянула из-за плеча Сергея и поблагодарила:

– Спасибо!

Швейцар улыбнулся, но тотчас отвёл взгляд, вновь сделавшись невозмутимым.

– Лейла много моложе мужа. Он женат повторно?

– Не знаю. Мы не обсуждаем личную жизнь друг друга. Знаю только, что Мехмет бездетен. Он считает сыном сына своей сестры. Паренёк в Штатах учится.

«Такая юная Лейла, а ни матерью не суждено стать, ни подругой. А я? – я взглянула на Сергея. – Кем могу стать я?»

– Ты ревнуешь?

Сергей помолчал, поцеловал запрокинутое к нему лицо и кивнул.

– У тебя удивительная способность привлекать людей. Я забыл об этом. Сколько парней в школе мечтали о тебе, да и девочки были рады, когда ты обращала на них внимание.

– Бывало, что я на кого-то не обращала внимания?

Он усмехнулся и отвернулся. Протянув руку, я кончиками пальцев погладила его по щеке, отросшие за вечер волоски кололи кожу.

– Серёжа, я люблю тебя.

Вздохнув, он прижался щекой к моему лбу, и мы замолчали.

Я перебирала в памяти прошедший день, думая о том, как много нового пришло в мою жизнь – люди, события, впечатления. И танец!!! Я вновь наполнилась ликованием, а, припомнив свою панику, рассмеялась.

– Пока ты вёл меня к центру зала, я была в такой панике, что ничего не слышала и не видела. Если бы я увидела людей за столиками, ты бы меня с места не сдвинул! Ну, или таскал бы за собой, словно куклу. – Я чмокнула его в щёку и поинтересовалась: – Ты танго тоже танцуешь?

– Танцую. Но… – он сделал паузу и, усмехнувшись, кончил: – боюсь, на танго с тобой мне не хватит моего прославленного самообладания.

Я вновь испытала разочарование; глядя на его профиль, ждала пояснения, но он своих слов не пояснил.

В холле отеля к нам навстречу кинулся портье, частя словами и указывая рукой на ресепшен – Сергея ждала посылка. В номере он содрал упаковку с посылки, открыл коробку и подал мне телефон.

– Завтра заедем к оператору связи и зарегистрируем номер.

Я взяла телефон, не глядя, положила на тумбу и потянулась к нему. Будто раздумывая, принять меня или оттолкнуть, Сергей секунду медлил, но потом рывком привлёк к себе. Молния на платье жалобно пропела. Сергей за ворот стянул платье с моих плеч…

В халате, с отмытыми от всех запахов волосами, я ходила из спальни в гостиную и обратно, собирая с пола вещи – уцелевшие развешивала на плечики и убирала в шкаф, испорченные относила в мусорную корзину. Сергей работал за планшетом, управившись, я присела к нему на диван и прижалась к его плечу. Он поцеловал меня в лоб и вновь обратился к экрану.

Вдруг я вспомнила про его запонки. Вскочила, побежала к корзине для мусора и достала выброшенную сорочку. Запонка была только одна. «Где же другая?» Сорочка с вырванными «с мясом» пуговицами, вновь попала в корзину. Внимательно глядя себе под ноги, я побродила по гостиной – запонки нигде не было. Тогда я попыталась вспомнить, в какой момент Сергей сорвал с себя сорочку: «Это было в гостиной или уже в спальне? Сорочку я подняла с пола в дверях спальни. Но он мог и отбросить её от себя». Я направилась в спальню.

– Маленькая, ложись спать, не жди меня, – сказал вслед Сергей. – Я ещё поработаю.

Я заглянула под кровать, запонка лежала там. Обе запонки я положила на туалетный столик и легла поперёк кровати.

Я где-то читала, что одновременный оргазм – это миф, недостижимая мечта даже при наличии чувств у партнёров. В наш первый секс я подумала, что совпадение начала наших конвульсий произошло случайно. Но каждый наш секс заканчивается так же, как первый. И всегда при переходе из наивысшей точки напряжения к первому сокращению, рождается поток огненной энергии, который устремляется из таза вверх, ввергая сознание в состояние не-жизни, в состояние безмыслия. Спустя мгновения, сознание возвращается, исполненное благодарностью – к партнёру, вселенной, к Богу, ко всему, чего коснётся мысль. Поток, по-видимому, трансформирует низкочастотные энергии – тело становится легким, ухо не слышит, но, кажется, каждая клеточка звучит победным ликованием. «Что служит тем необходимым условием, чтобы одновременный оргазм стал реальностью? Любовь партнёров друг к другу? Думаю, это необходимое условие, но недостаточное. Тогда что? Партнёры находятся на одном энергетическом уровне развития? Они две половинки единого целого? Партнёры уже много жизней провели в качестве любовников?»

Я обсуждала вопрос с Сергеем. Он сказал, что технически в одновременной разрядке ничего сложного нет. Женщине чаще всего требуется больше времени для достижения оргазма и умеющий контролировать себя мужчина может просто дождаться нужного момента. Ну, а когда партнёры давно вместе, они, так или иначе, сонастраиваются.

– Ты хочешь сказать, что для тебя одновременный оргазм – это постоянная составляющая секса?

– Нет, но если я поставлю себе такую цель, это вполне достижимо.

Я испытала глубокое разочарование от его слов.

– Значит, наш одновременный оргазм – это просто исполнение твоей воли?

– Нет, не значит. Я не ставил такой цели. Во-первых, с тобой я пока не контролирую себя. Мне это попросту не удаётся. Во-вторых, я не вполне уверен, но у меня стойкое ощущение, что у нас совпадает сам момент взрыва, если бы я ждал тебя, я всё равно бы опаздывал, хотя бы на секунду. В-третьих, я очень хочу совпадать с тобой. Это как данность, как единственная возможность завершения секса. Не знаю, откуда возникла такая необходимость, раньше такой потребности я не имел.

– Поэтому ты сердишься, когда я успеваю раньше тебя?

– Я не сержусь, Маленькая, скорее… чувствую разочарование. Но ты набираешь новый потенциал, и мой оргазм всегда совпадает с твоим.

Я лежала, погрузившись в анализ всего своего сексуального опыта, когда пришёл Сергей.

– Не спишь? – спросил он, снимая халат.

Я приподнялась, посмотрела в его глаза, столь спасительные для меня, уже родные, и прошептала, скорее себе, чем ему:

– Я тебя люблю! Люблю! Я люблю тебя!

Он поднял меня на ноги, стянул с меня халат и, откинув одеяло, велел:

– Забирайся.

И когда я устроилась головой у него на плече, он, запнувшись, выговорил:

– Расскажи… расскажи о своей беде.

На мгновение я замерла и в следующее мгновение оттолкнулась от него. Его руки мягко удержали меня. Не поторапливая, он ждал, когда я буду готова, и молча поглаживал меня по голове. Обмякнув и уткнувшись лицом в его шею, я отрешённо думала: «Когда-то… всё равно придётся рассказать… когда-то надо… Настя…», – произнеся имя, я позволила воспоминаниям всплыть на поверхность. Перед глазами возникло её лицо в тот последний день.

– Глаза были прикрыты, она не хотела со мной говорить. А я … а я всё делала попытки её накормить. Я приехала в реанимацию, чтобы покормить её. Они меня пускали к ней один раз в день, покормить, она не хотела есть больничную еду. В тот день она отказалась и от моей еды тоже… я не нашла, что ей сказать… мне было так страшно… если бы я знала, что вижу её в последний раз живой, я бы нашла слова? Я не сказала самых главных слов. Я не сказала ей, как я люблю её. Я не сказала о своей благодарности за то, что она пришла в мою жизнь маленьким комочком и разделяла со мной жизнь двадцать шесть лет. Всего двадцать шесть! Ей, моей девочке, никогда не будет двадцать семь, тридцать… она навсегда осталась в том своём возрасте.

Я не хотела видеть реальность. Я не хотела знать, что она умирает. Я трусливо пряталась от очевидного. Я к тому времени безмерно устала. В больнице она лежала уже месяц и пять дней. Я вместе с ней. Вначале на кушетке, напротив её кровати. В палате, кроме нас, ещё больные. Потом мы были с ней вдвоём. Я вставала в четыре тридцать утра, чтобы всё успеть до того, как она проснётся. Успеть привести себя в порядок. Ложилась около двенадцати – часу ночи. Днём, когда приходил Костя, могла бы поспать, но мне не спалось. В начале нашего больничного месяца я просыпалась ночами, прислушиваясь к её трудному дыханию. Позже, не сразу просыпалась, даже когда она меня звала. Она сердилась, что я так крепко сплю. Я смогла бы не спать, если бы знала, что это последний наш месяц? Её состояние не улучшалось. За этот месяц она три раза прошла через реанимацию. Если бы я знала, что это последний месяц её жизни, я бы нашла в себе силы не устать?

Первый раз я её чуть не потеряла, когда ей было всего полтора года. Она сгорела за сутки. Скорая за скорой. Никто не мог определить, что с ней. Когда привезли в стационар, общая интоксикация организма была такой, что она попала в реанимацию с прогнозом «не выкарабкается». Меня в реанимацию не пустили. Я не спала трое суток, разговаривая с небесами, ругаясь, требуя, чтобы не смели её забирать. Я тогда ещё была сильной, тогда я не позволила страху поселиться в себе.

Потом, я её сама, своими руками почти угробила. Препаратом, которым мы пользовались много раз до этого. Я ввела его ей и вызвала анафилактический шок. Вначале не поняла, что с ней, позвонила знакомому врачу, та дозвонилась в скорую и попросила отправить на мой вызов лучшую педиатрическую бригаду города, хотя Насте было уже шестнадцать. Приехала реанимационная бригада. По часам прошло десять минут. А для меня годы прошли. Я до сих пор помню её глаза – неотрывно, неуступчиво смотревшие на меня.

Диагноз мы узнали, когда Насте четыре с половиной было. О такой генетической мутации казахстанские врачи в то время не знали. Анализы на исследование в Москву отправляли. Когда я нашла информацию, прочла, что это за заболевание, узнала статистику летальности, я решила, что у моей девочки будет всё иначе. Она не умрёт. Я не позволю! Позже выяснилось, что у неё не одна мутация. Две. Наверное, чтобы наверняка. Без вариантов. Одна из двух самая тяжёлая в этой патологии. Сама по себе без вариантов.

Я всё время была сильной и бесстрашной. И Настя была сильной. Никогда не жаловалась. Её друзья и не знали об её каждодневной борьбе за жизнь. Жила, как все. Только дышать ей было трудно. Лёгкие забиты секретом, сердце от перегрузки с каждым годом увеличивалось в размерах. Тяжело подниматься в горы, но она всё равно шла вместе со всеми. Трудно танцевать. Кашель изматывающий, его и слышать было невыносимо! она ухитрялась трансформировать в легкое покашливание, позволяя прорваться приступом только дома, когда рядом не было посторонних.

Я не могла жалеть. Боялась, что она от жалости ослабнет, а слабой ей быть никак нельзя. Надо было просто любить. А я суровой была. Чтобы ни-ни слабости. Любовь за слабость принимала.

Она кончила два ВУЗа. Параллельно, в одно время. Потом магистратуру. Пробовала писать. У неё бы получилось! Ей был присущ природный сарказм, сама себя сдерживала, боялась обидеть людей. Салтыков-Щедрин – любимый писатель.

Сломалась я года за три до её смерти. Бояться стала. Смерти её бояться стала. Один раз позволила себе допустить эту мысль, потом только слабела. А потом отодвинула от себя, как будто спрятала. А человек, живущий в страхе, он – слабый, он не может бороться. Потому и ей уже ничем не могла помочь. И не помогла. Отпустила. Понимаешь? Ей не позволяла быть слабой, а сама из слабости отпустила!

Десять лет Насти нет. У меня остались только её могила и мои воспоминания. И ещё чувство вины.

Я и чувство вины отодвигаю от себя. Прячу. Или прячусь.

Сергей сидел в изголовье кровати, опираясь спиной на подушки, и держал меня, как ребёнка, на руках. Я не знаю, в какой момент я стала говорить вслух. С первых ли образов прошлого, которым дала волю впервые за много лет, или позже? Сергей молча целовал моё мокрое лицо, а когда слова переходили в вой, только крепче прижимал к себе. Наконец, я обессилела. Он начал тихонько баюкать меня, покачиваясь из стороны в сторону. Я ещё раз всхлипнула.

– Давай-ка, Маленькая, спать будем, – прервал он своё молчание и разжал объятия.

Я вытянулась вдоль его тела и положила голову к нему на плечо. Прижавшись щекой к моему лбу, он прошептал:

– Каждый человек может сделать только то, что он может сделать, Лида. Сверх меры никому не посильно. – Помолчал и добавил: – Ты не одна, Маленькая, слышишь, я всегда буду рядом с тобой!

«Без Насти я одна, теперь навсегда одна, Серёжа!»