Читать книгу Мера любви. Избранное - Лариса Захарова - Страница 22

Отмечаю печальную дату —

Мой день рождения и юбилей.

Вспоминаю, что было когда-то,

Принимаю любимых друзей.

Мои гости хмельны и сыты,

Веселится и шутит народ,

А с экрана певец знаменитый

Гурилевскую песню поет…

Ямщику одиноко и скучно,

Мучат бедность, обиды, тоска…

«Колокольчик гремит однозвучно,

И дорога пылится слегка…»

Строки те я твержу до рассвета,

От волненья почти не дыша,

И на песню старинную эту

Отзывается болью душа.

И опять растревоженной ночью

Я кричу и куда-то бегу,

Снова песня мне беды пророчит,

И набатом звенит и грохочет

Колокольчик в бессонном мозгу.

Хорошо, что родные уснули,

Что не все им поведала я:

Словно пчел растревоженный улей —

Беспощадная память моя.

Мы в теплушке. Весь мир словно вымер.

В духоте, в тесноте, как в гробу,

По этапу везли во Владимир

Мы тюремную кашу – судьбу.

И в бомбежках военного года

Мы о страхе забыли давно:

Если отняты честь и свобода,

Если кличка дана – «враг народа», —

То теперь уж не все ли равно…

Вновь сирена пронзительно воет,

Открывается с лязгом вагон,

Слышны вопли и брань…

Под конвоем

Нас выводят на грязный перрон.

На расстрел? Вновь в тюрьму?

Или – роздых?

Нет, о будущем думать невмочь.

Как пьянит неожиданный воздух!

Как шатает морозная ночь!

На вокзале привычно и ловко

Изможденных, стоявших едва,

Словно вещи, заткнув в упаковку,

Как нас втиснули в эту кладовку

Общей площадью метр или два?!

Что ей наша тоска и усталость!

Насмерть сдвинула наши тела,

Безразмерной кладовка казалась,

Девять женщин в себя приняла…

Нерушимое воспоминанье —

Как стоим уплотненной гурьбой:

Падать некуда в общестоянье…

И невольно, теряя сознанье,

Подпираем друг дружку собой.

Старушка-профессор, страдая падучей,

Почти умирала, лишаясь сил,

Стоять среди нас – было самое лучшее:

Падением обморок ей не грозил.

Как жаждали хлеба пустые желудки,

Иссохшие губы молили: «Воды!»

Вот так простояли мы

чуть ли не сутки

В немом ожидании новой беды.

Формально же – не было истязанья,

Противозаконных его примет;

А если пытка была без названья,

Считалось, ее действительно нет.

Контрастом к бывшим словам привета

«Доброе утро!» – звучало для нас:

«Вы не в санатории!»

Фразу эту

Нам повторяли тысячи раз.

Чикаться, что ли, с «врагами народа»?

Изменников Родины – расстрелять!

У них отобрали только свободу,

А надо было и жизнь отнять!

Вдруг чашкой разбитой печаль раскололась,

И средь несчастных измученных тел

Девушки юной вырвался голос

И гурилевскую песню запел.

Вот в Таганке нам петь запрещали,

Но сейчас за массивной стеной

Надзиратели враз замолчали,

Не бранились уже, не кричали,

Не стучал сапогами конвой…

Пела девушка – ангел Господень,

Арестантка – такая ж, как мы.

А была незаметною вроде,

Но, стесняясь слегка при народе,

Поняла вдруг, что голос – свободен,

Неподвластен режиму тюрьмы.

Словно выйдя из адова круга,

Мы старались тоску превозмочь

И, с трудом обнимая друг друга,

Уже верили: кончится ночь!

Молодели душою и телом

И шептали:

«Мужайся! Держись!»

Улыбались…

А девушка пела,

И волшебные звуки неслись…

Ну а время текло своим ходом,

И маячили где-то вдали

Воля, солнце и синь небосвода,

Но, как символ былой несвободы,

Те минувшие тяжкие годы

Эту песню для нас сберегли.

Они молодость нашу промчали,

Ну а старость – совсем не легка.

И бессмертный ямщик, как вначале,

Все поет и поет о печали,

И дорога пылится слегка…

В его пенье мне чудится снова

Звон далекий в бессонном мозгу,

Но спадают былые оковы…

«Колокольчик» люблю Гурилева,

Только слышать без слез не могу…