Читать книгу Любовь по обмену. Разрешите влюбиться - Лена Сокол - Страница 5

Зоя

Джастин не переоделся. И его бицепсы все так же плавно перекатываются под рукавами футболки, пока он моет руки. А, может, и переоделся. Кто его знает? Мама сказала, что парень додумался приехать в холодную Россию без теплой одежды, зато зачем-то притащил с собой скейтборд. Где он собирается здесь на нем кататься? На первой же выбоине упадет и сломает свой надменный, высоко задранный от наглости нос.

Одинаковые футболки, одинаковые пары джинсов – ну, это, вообще-то, многое объясняет. Я недоумевала, отчего Челси в каждом видео-чате предстает передо мной в одной и той же одежде. Вроде, не из бедной семьи. Но, оказывается, все гораздо прозаичнее: американцы просто берут понравившиеся вещи оптом.

Вообще, им в этом смысле больше повезло, чем нам. Особенно южанам. Пока мы закупаемся одеждой весенней, летней, зимней, обувью на каждый сезон и на любые капризы погоды, они имеют возможность тратить эти же деньги на что-то более полезное. Еще и на отдых остается. Интересно, а как этот умник запоет, когда у нас похолодает? Или когда выпадет первый снег?

Хотя… он же собирается быстрее свалить. Вот и пусть валит. Скатертью дорожка!

– Джастин, – мама опять подскакивает. Ей не терпится увидеть его реакцию, когда он попробует угощения, над которыми она колдовала все утро. – Рашн фуд. Я старалась.

Мне ее, правда, жаль. Разве этот хлыщ способен оценить ее труды?

– Садись, сынок. – Улыбается папа. После разговора с руководством университета он так и сияет. А уже мне ли не знать, с каким бы удовольствием он свернул в бараний рог это любителя подымить. Степе частенько попадало солдатским ремнем в детстве и даже в юности. – Угощайся.

Кстати, странно… Челси вроде говорила мне, что в Америке редко можно встретить курильщиков. Это занятие считается пагубным, и «только идиоты добровольно портят свое здоровье». М-да. А еще она упоминала, что ее брат – спортсмен. Какой же он спортсмен, если дымит, как паровоз?

– Челси сама выбрала блюда для своего первого русского ужина. – Сообщаю я, когда Джастин, сев за стол, начинает сканировать недоверчивым взглядом содержимое тарелок и салатниц. Он испуганно сглатывает и даже слегка морщится, увидев «сельдь под шубой». – Жаль, что она так и не попробует. Для нас, русских, собираться за столом всей семьей – хорошая традиция. Мы празднуем, общаемся и делимся новостями. Это называется «за-сто-лье».

Папа довольно кивает и выжидающе оглядывает гостя. Всем своим видом он говорит «только попробуй, не попробуй».

Мама снова подскакивает:

– Начнем с горячих блюд? – Наливает из пузатой кастрюльки половником в глубокую тарелку борща с зеленью и кладет сверху щедрую ложку сметаны. Ставит перед Джастином. – БорЩ. – Улыбается она.

На лице мамы застывает почти детский восторг. На лице парня – настоящий ужас. Папа подвигает к нему ложку и тарелку с хлебом.

– Bortsch… – Лепечет американец.

Я даже вижу, как перед его глазами проносится вся его жизнь. Пара секунд сомнений, и три пары глаз, уставившихся на него, делают выбор неизбежным. Видимо, парень все-таки знаком с хорошими манерами, потому что, не смея отказаться, он берет ложку и зачерпывает немного супа.

– Горячий, жидкий салат… из свеклы? – Спрашивает Джастин, косясь в мою сторону.

Но все ждут, когда он попробует.

– Суп, – ехидно улыбаюсь я.

– Ты с хлебом, с хлебом, – подсказывает ему отец и подает здоровенный кусок.

Джастин в это время совершает подвиг – берет в рот ложку борща и с трудом проглатывает.

– Вкусно? Вкусно? – Нетерпеливо спрашивает у него мама, наливая и нам с папой супа.

– Вкусно? – Перевожу я, победно вздергивая бровь. – Или уже хочется бежать в МакДональдс? Ты только не рыдай. – Приступаю к еде. – У моих родителей все строго – не съел, из-за стола не выпустят.

Джастин растерянно кивает и честно пытается съесть, а папа собственным примером показывает ему, как нужно прикусывать хлебом. Мне, конечно, жалко парня, но внутри все торжествует.

– Челси говорила, что у вас в основном едят крем-суп или куриный с лапшой. – Замечаю я. – Но попробовать борщ было ее мечтой.

– Глупая мечта. – Не глядя на меня, ворчит американец.

– Привыкай. – Ухмыляюсь. – Здесь не будет никаких бургеров и картошки фри. Разве что только… арахисовая паста. Но только за хорошее поведение.

– Твоя мама… сама все это приготовила? – После минутной паузы спрашивает он.

– А ты видишь здесь прислугу? – Откладываю ложку в сторону. – Конечно, сама.

Челси говорила, что ее мать давно не готовит сама. Все делает приходящая повариха. Кстати, у них в Америке принято добавлять сахар почти во все блюда, даже в супы и в салаты. Ох, и нелегко придется Джастину, если ему придется здесь задержаться. Кулинарный пыл моей матери не под силу унять никому.

– Оливье. – Мама бухает на плоскую фарфоровую тарелку здоровенную ложку салата. На свободный край кладет «шубу». – Селедка под шубой.

– У вас это называется Russian salad. – Усмехаюсь я, видя смятение в пронзительных синих глазах американца. – А вот это красное, это «шуба».

– Выглядит странно, а пахнет просто ужасно. – Признается он вполголоса.

Ему еще крупно повезло, что мои родители его не понимают.

– Ты ешь, ешь. – Подбадриваю я. – Тебе понадобятся силы, чтобы пережить русскую зиму.

– Нет уж, спасибо. – Его вилка зависает над салатом в нерешительности.

– И не забывай хвалить, маме это важно. Иначе, я не скажу тебе, где у нас находятся фастфуд-рестораны.

Бросив на меня злой взгляд, Джастин кладет салат на кончике вилки в рот. Жует медленно, осторожно, будто липкую ириску вот рту перекатывает.

– Вкусно? – Спрашивает мама. Она в приятном предвкушении: если парню понравится, она в самое ближайшее время познакомит его с винегретом, салом и гречкой. Последнюю и вовсе многие из американцев и в глаза-то не видывали.

– Йес. – Неуверенно кивает Джастин, но после того, как во рту у него оказывается «селедка под шубой», выражение лица парня заметно меняется.

– Только попробуй, выплюнь. – Предупреждаю я. – Глотай, если хочешь жить. Папа такого не простит.

– Может, надо было пельменей сварить? – Переживает мама, глядя, как парень силится проглотить непривычный для него продукт.

– Завтра. – Улыбаюсь я.

А сегодня пусть сполна вкусит безвыходность своего положения.

– А какие у вас национальные блюда, Джастин? – Спрашивает отец.

Парень беспомощно устремляет взгляд на меня. Так уж и быть, переведу ему вопрос.

– Какие национальные блюда в Штатах?

– Э… хм… – на его лице написаны смущение и тяжелый мыслительный процесс одновременно. – Пицца…?

– Пицца – это еда итальянских бедняков, которые запекают с тестом все, что давно завалялось в холодильнике. – Категорично заявляет папа, услышав ответ.

Разумеется, его не волнует, что пиццу давно едят во всем мире. И даже в нашей семье. И я оставляю его замечание без перевода, чтобы не травмировать неустоявшуюся нежную психику гостя.

– Бедный мальчик. – Качает головой мама. – Он же совсем не знает, как пахнут свежие продукты. Одни сэндвичи там, у себя, лопают с усилителями вкуса да с консервантами! Ну, ничего, мы его выходим. За полгода станет у нас на человека похож!

Ее решительность обычно пугает меня, но сейчас вызывает скорее улыбку. Такой здоровый бугай, а она его выхаживать собралась.

– Что это? – Стонет Джастин, когда мама ставит перед ним тарелку с окрошкой.

И я теряюсь, как назвать это блюдо. Может «о, крошка», это типа «oh, baby» или вроде того. И тут же краснею, заметив, как гость разглядывает меня, ожидая ответа.

– Это такой… холодный суп. – Тщательно подбираю слова. – Салат, который заправляют…

– Содовой? – Парень зачерпывает ложкой окрошку, нюхает и морщится. – Пивом?

– Это… хлебный напиток. – Наконец, говорю я. – Называется «квас».

Он будто размышляет, стоит ли попробовать, или ему все еще хочется жить.

– Ох, уж эти русские… – Бормочет, складывая свои пухлые губы утиным клювиком и осторожно пробуя на вкус окрошку. – Почему ж не водкой сразу?

– Ах, да. – Вспыхиваю я. – Пойду, наверну водки, накормлю своего ручного медведя, потом надену лапти и сяду играть на балалайке. Так вы о нас думаете, да?

– Слушай, Зоуи, – теперь он даже выглядит виноватым. – Я против стереотипов. Честно. – И его лицо внезапно озаряется самодовольной ухмылкой. – Но мне нравится, как ты злишься.

– Тогда попробуй вот это. – Сама уже не зная, на что злюсь, восклицаю я. Ставлю перед ним прозрачную емкость с холодцом. – Тебе понравится!

Парень хмурится, вглядываясь в содержимое стеклянной мисочки.

– Желе из… мяса? – Его брови ползут вверх. – Ты серьезно, Зоуи?!

– Ну, вы же едите сладкое желе? Это такое же. – Поджимаю губы. – Только соленое.

Парень, кажется, пятнами скоро пойдет. Ест медленно, почти не дыша, видимо, боится, что его вытошнит прямо на заставленный едой стол. Мои родители не отрывают от него глаз, а я кайфую – подобная пытка сбивает спесь даже с самых закоренелых самовлюбленных идиотов.

– А теперь налей Джастину чая, пожалуйста. Да погорячее. – Подсказываю маме, когда испытание «русским гостеприимством» подходит к концу.

Не могу удержаться, очень хочется посмотреть на его ошарашенный фейс. Американцы почти не пьют чай, а тем более горячий. По умолчанию в любом кафе вам подадут чай или кофе со льдом. Если только заранее не попросить «noice».

– А это еще что? – Нижняя челюсть гостя медленно отъезжает вниз.

– Чай. Обычно мы пьем его от двух до пяти раз в день. Тебе понравится. Очень согревает. – Не могу удержаться от довольной улыбки. – Это ты еще кисель не пробовал. Ммм, пальчики оближешь! – Поворачиваюсь к маме. – И молочка ему плесни, мамуль.

Никогда еще наши семейные посиделки не проходили так весело.

Джастин

Это было жестоко.

Даже не знаю, Челси это мне так отомстила своим меню «первого ужина» или сами хозяева, но мне сейчас реально дурно. Не может быть, чтобы эти сумасшедшие русские питались так каждый день.

Горячий суп, холодный суп. Мерзкого вида рыба с вареными овощами под розовым соусом – как вспомню тот запах, так все съеденное моментально подкатывает к горлу. А желе из мяса… бррр… Этой гадостью можно пытать людей. Как они, вообще, это едят? А, главное, зачем?

Хотя, нужно отдать должное: как бы противно не выглядела русская еда, на вкус она вовсе не так плоха. Особенно «борт»…? «Броч»? «Боршщш»? Если есть его с закрытыми глазами и не вспоминать про свеклу. Я видел этот овощ всего три раза в жизни, один из которых был на картинке в каком-то журнале моей сестры.

– О, Боже мой…

Поднимаюсь по лестнице, захожу в свою новую комнату и падаю на кровать лицом вниз. Белье свежее, пахнет цветами и морозной свежестью. Но меня мутит даже от этого запаха. Отважно сражаюсь с самим собой, стараясь думать о чем-то отвлеченном.

Достаю из кармана мобильник и проверяю почту. Челси поставила «лайк» под моим фото: даже через экран чувствую, как сильно ей хочется меня придушить. Если бы не деньги отца и его дикая ярость, никто бы, конечно, не взял меня в программу вместо сестры. Еще и так быстро, даже экстренно. Мне очень жаль, но Челс сама виновата – сдала меня отцу. Вот и осталась теперь без путешествия, подружки Зоуи и «бортчщ»…

О, нет, нет, нет, нет…

От одного воспоминания о застолье меня прошибает пот. Смахиваю холодные капельки со лба, стараюсь дышать глубоко и часто, хватаюсь за живот. Так плохо мне не было даже, когда мы с парнями из команды решили перекусить мексиканскими чимичангами – тогда я провел в туалете почти двое суток.

Оу, Боже мой…

Утыкаюсь лбом в подушку и сглатываю. Во рту столько слюны, что можно затопить ею всю постель. Это, вообще, нормально? Или я уже умираю? В области живота появляется невыносимая тяжесть, а затем неприятная навязчивая резь. Будто кто-то тычет ножичком в солнечное сплетение – наверное, это Зоуи, мстит мне за что-то. Только вот за что?

Снова вытираю пот со лба. В голову стучится запоздалая мысль о том, что пора бы пойти разыскать уборную. Но перед этим я снова в темноте комнаты смотрю на дисплей смартфона: две сотни лайков и дюжина комментариев в духе «Боже, как тебя туда занесло?», «Джастин, это что, шутка?», «Не завидую», «Крепись, бро».

Открываю гугл-переводчик и ввожу английскими буквами слово «zadnitsa» – так сказала Зоуи, показав на меня пальцем. Не проходит и секунды, как в графе «перевод» отображается слово «zadnitsa». Черт.

Ну, а что ты хотел? Нужно писать русскими буквами, а их я не знаю. Попробую спросить завтра у хозяина дома или его жены. Они ведь мне теперь должны: после такого приема еще неизвестно, быстрее сам отсюда свалю, или эти люди меня прикончат своей пищей.