Читать книгу Мелкий лавочник, или Что нам стоит дом построить. Роман-биография - Лео Шульман - Страница 4

После поездки за город ум Хорошокина так возбудился желанием поселиться в коттеджном поселке, что он, Хорошокин, предложил своему агенту поменять вторую купленную квартиру на участок и недостроенный коттедж. Но оказалось, что коттеджному поселку квартиры в городе не нужны, а от денег они не отказались бы, и порекомендовали продать квартиру через свое агентство недвижимости. Покупка загородного дома превращалась в очередную погоню за счастьем.

Настигать мираж-счастье и превращать его в скучную действительность Хорошокину было не впервой.

Первый его настигнутый мираж-счастье – институт превратился во что-то совсем неожиданное.

3 сентября студент Вилен Хорошокин вместе с другими однокурсниками был на месяц сослан в совхоз на перевоспитание.

В Серебрянске Вилена тоже пытались перевоспитывать колхозами. Но то были теплые солнечные украинские плантации огурцов и помидоров. И выезжали они туда на один день.

Здесь же из хорошей веселой украинской деревни с папой и мамой бедный Виля попал в гнусную деревенскую картофельную дыру с дождями, холодами и утренними туманами. Потому что вокруг были только гнус, картофель, дожди, холода и туман. Еще, правда, был сарай с нарами, солома в наматрасниках и Виля в ватнике и резиновых сапогах. Это была первая плата за желание жить в большом необыкновенном городе.

Оказалось, что в группе Вилена уже были назначены староста и комсорг. Старосту звали Толя Ефрейторов, а комсорга Света Рюрикова.

Толя Ефрейторов был кудрявым очкастым ботаником, а Света Рюрикова – девушкой с русыми волосами и фигурой оперной дивы. Они были жителями культурной столицы. И как все, ну не все, но интеллигентные жители точно, были в общении с провинциалами просты, незаносчивы и обходительны, если не сказать, предупредительны.

На следующий день после первого выхода в поле для уборки картофеля с бескрайних полей Света организовала комсомольское собрание.

Купить водку было поручено Сереге Шевчуку и Володе Степаночкину, они хоть и не были жителями культурной столицы, но в водке разбирались. Хотя чего там было разбираться, водки было два вида – «Московская» и «Столичная», и надо было просто понимать, сколько ее купить, чтобы опять за ней не бежать. С этой задачей они справились. Виля водку уже пробовал и даже опохмелялся, но она ему не понравилась и пить ее он бросил, поэтому он, насупившись, сидел в уголке и пытался быть незаметным.

Света предложила познакомиться и попросила старосту, у которого был список, произносить имена и фамилии. Вызванный должен был представиться и чуть-чуть рассказать о себе.

– Хорошокин, кто у нас Хорошокин? – услышал Виля свою фамилию. – Это он в школе был Хорошокин, а теперь должен стать Улучшокин, – пошутила Рюрикова.

– Я Улуч…, то есть Хорошокин, – запутался Виля.

– А когда он институт окончит, какая у него будет фамилия? – спросил студент Шевчук.

Еще одну фамилию для Вилена придумать не смогли и решили выпить. Пили из больших алюминиевых кружек и заедали хлебом с чесноком. Пришлось Вилену опять начать пить. Уж очень дружно его уговаривали одногруппницы Уткина Марина и Полозова Нина. После третьего тоста за студенческую дружбу Вилену все стало нравиться, понравились ему и Уткина Марина, и Полозова Нина, и он даже предложил девчонкам вместе убирать картофель. Как ни странно, они согласились.

На следующий день Уткина Марина, Полозова Нина и Вилен поползли с ведрами по соседним бороздам. Когда ведра становились полными, Вилен галантно пересыпал картофель из ведер девчонок и своего в деревянные ящики и возвращался с ненавистными пустыми ведрами обратно.

– Будь ты проклят, Хорошокин, – говорили девчонки, вырывали ведра у Хорошокина и ползли по борозде дальше.

На третий день, а может, на четвертый, в общем, когда бог отделил грязь от хляби, а в деревне прекратился дождь, на середине борозды Вилен натянутой на голову вязаной кепкой врезался в ведро полное картошки, поднял голову и увидел счастливое, улыбающееся, светящееся чудо в вязаной шапке.

– Привет космическим медикам, а меня к вам на помощь послали, – сказало чудо. – Я твою борозду с той стороны уже добил. Я Дементьев, но все зовут меня Пека. Я вам белые перчатки принес.

– Привет гироскопам, – обрадовался неожиданному чуду и неожиданной помощи Вилен.

– Я не гироскопы, я приборы, – поправил Пека.

Пека был из Мурманска, белые нитяные перчатки были из мурманской мореходки, их выдавали только на парады. Пека выдал всем по две пары, и оказалось, что они сшиты не только для парадов, но и для уборки картофеля. С появлением Пеки уборка пошла весело, потому что Пека был веселым. Вилен тоже был веселым, но его веселости никто не замечал, потому что она была внутренней. Снаружи была одна мрачная доброта и желание справедливости.

Свой участок ставшая веселой благодаря Пеке четверка закончила раньше других и уже собиралась ехать домой, но их поставили спасать отстающих. Виля тогда еще не знал, что так бывает довольно часто.

Пека стал его первым другом в большом и необыкновенном городе.

Из-за желания справедливости и отсутствия любви к пиву и другим горячительным напиткам отношения Вили с мужской частью группы на первом курсе носили официальный характер. Приходилось бороться с одиночеством.

Весь первый курс Вилен ходил на лекции, читал книги, взятые в институтской библиотеке, там знали не только Надсона, но и других хороших писателей и поэтов и рекомендовали их Вилену. И летал домой к родителям на Украину. С девчонками из группы отношения у Вилена сложились, потому что они любили ходить в кино и театры и были равнодушны к пиву и водке. И иногда с некоторыми из них он ходил в кино и театр.

Так пролетел первый курс, и Вилена забрали в стройотряд. Забрали в стройотряд и Уткину Маринку, и Полозову Нину, и еще одного одногруппника, Женю Кирпичкина. Вилена и Женю назначили бригадирами, и Женя объяснил Вилену, что настоящий бригадир должен уметь пить и курить и научил его этим нехитрым занятиям. Благодаря полученным навыкам сразу после стройотряда Вилен подружился с мужской частью группы, и, как оказалось, навсегда.

А еще к концу первого курса Вилен подружился с большим и необыкновенным городом, что для него оказалось непросто.

Ранее ему неизвестные, порой загадочные и странные явления удивляли и обескураживали Вилена.

В своем Серебрянске Виля общественным транспортом не пользовался, в очередях не стоял и был поражен необузданным желанием справедливости пользующихся общественным транспортом и очередями жителей великого города.

Жителей в большом городе было слишком много, и они все время никуда не помещались. И им всего не хватало. Кому продукта в продуктовом магазине, кому места в общественном транспорте, а кому и билета в театр или цирк. И без наведения справедливости и порядка было просто никуда. Тем более тут еще Вилен добавился.

– Как вам не стыдно? Вы житель великого города. Уступите немедленно женщине место, – набрасывались на зачитавшегося Вилю в метро.

– Немедленно возьмите билет, – требовали у замешкавшегося Вилена в трамвае.

– Куда ты прешь? – говорили лезущему в переполненный автобус через передние двери Виле и били по голове.

В Серебрянске не было очередей. В большом и красивом городе в них проходило полжизни. Но и тут все было по справедливости. Без очереди не пускали никого – ни ветеранов, ни инвалидов, ни даже матерей-одиночек, и товара отпускали не больше двух штук в одни руки.

Всего остального в Серебрянске тоже не было.

Ели клопы, причем ели везде, где бы Вилен ни жил. Поражало обилие ненормальных, увечных и убогих, особенно много их было на Кошкином острове. Такой их концентрации в одном месте не было даже на знаменитом острове Манхэттен, который Вилену удалось посетить в далеком будущем.

Пили в Серебрянске в вишневых садочках около хат. Те, у кого были только хаты без вишневых садочков, ходили в заброшенный парк у речки Серебрянки, в ресторан «Пенек». Там они вставали в кружок у пенька, к ним подходила старушка с кошелкой, вручала каждому по соленому огурцу, кусочку черного хлеба, отходила в сторонку и тихо ждала, когда бутылки станут пустыми.

В большом и красивом городе все это заменял «ресторан-подъезд», или, по-местному, «ресторан-парадная», в лучшем случае «ресторан-пивной ларек», рядом с которым обязательно была парадная. Если в ресторане «Пенек» было достаточно отдаленных деревьев, за которыми можно было избавиться от излишков выпитого, то в парадной, какая бы она ни была большая, дальше лифта или лестницы деться было некуда. Запахи в парадных стояли более чем неприятные. Причем выпивали и избавлялись от излишков выпитого в парадных все слои общества – от пролетариев и студентов до творческой и технической интеллигенции. А что было делать? Не дома же с друзьями пить.

Иногда, конечно, правда, очень редко жители Серебрянска и великого города ходили в настоящие рестораны и городские туалеты. Конечно, ресторанное и туалетное дело в великом городе было поставлено неизмеримо лучше, чем в Серебрянске. Туалетное дело превосходило семикратно, потому что в Великом городе было аж семь общественных туалетов – два на Главном проспекте и пять на пяти вокзалах, а в Серебрянске ни одного. Превосходство в ресторанах было многократное. В Серебрянске был всего один ресторан.

По коммуналкам большой и красивый город тоже превосходил Серебрянск многократно. В Серебрянске коммуналок не было. В коммуналках большого прекрасного города Вилен бывал, но не жил, иначе сказка о большом прекрасном городе была бы похоронена навсегда.

Еще у города была очень справедливая пролетарская кухня, точнее, еда. После гоголевского украинского изобилия, которому Вилю подвергала его мама, домашняя еда горожан была скудной, полуфабрикатной и невкусной.

Чтобы ее как-то улучшить, горожане в массовом порядке ходили по грибы.

Массовое хождение в леса по грибы было Вилену тоже непривычно, он каждый раз боялся заблудиться и изводил рискнувших взять его с собой горожан криками «Ау» и вопросами о каждом увиденном грибе. Большинство увиденных Виленом грибов оказывались поганками. Так и не смогла пристать к Вилену прелесть грибной охоты.

Правда, соленые, маринованные, а уж тем более жареные грибы с жареной картошечкой, не говоря о грибных супах, приготовленных друзьями грибниками, Вилен уплетал за обе щеки.

Было еще много других мелких неудобств и непривычностей.

Например, собаки. В Серебрянске собаки жили в собственных домиках, называемых будками, бегали по двору на цепи по проволоке и злобно облаивали всех неизвестных входящих во двор и даже пытались на них наброситься. Зачем нужны были собаки в красивом необыкновенном городе, Вилен не понимал. И так народу было кругом невпроворот, а тут еще собаки. Жили в городе собаки вместе с людьми в их отдельных и коммунальных квартирах, много ели, много гадили и ничего не охраняли. На улицах им разрешалось носиться где попало, гадить где попало и облаивать кого попало. Пришлось Виле привыкать ко всему новому и непривычному.

И со временем Вилен тоже начал делать замечания в общественном транспорте, бороться за чистоту рядов очереди, пить в парадных, полюбил селедку в горчичном соусе, сельдь рубленую и даже стал закусывать водку бутербродами с балтийской килькой. Стал обедать пельменями и котлетами фабричными и ужинать колбасой любительской разваливающейся в руках еще до того, как ее начинали резать. Воспитательные замечания и другие попытки призвать Вилена к порядку стали отскакивать от него, как мяч от плохого футболиста. И к окончанию первого курса он стал хоть и временным, но примерным горожанином. Только избавляться от излишне выпитого в парадных было выше его сил, он и около речки Серебрянки никогда этого не делал.

И еще целый год привыкал Вилен к явлению, которое называлось погодой великого города. Начальник военной кафедры полковник Токсов называл это климатическими условиями.

– Есть разные климатические зоны, – говорил он, – и наши изделия должны быть к этим зонам приспособлены. В нашей климатической зоне среднегодовая температура +4 градуса, что соответствует климатической зоне Лондона. Поэтому у нас не Сахара и не Оймякон, но тоже не сахар. Ветра и влажность, резкие перепады температур и атмосферных давлений сильно воздействуют на наши изделия.

Изделиями в военной терминологии обозначались любые изделия, способные нанести непоправимый урон вражеской живой силе и технике.

В случае Вилена это были ракеты «земля-воздух».

Если бы полковник Токсов знал, как сильно климатические условия великого города воздействовали на изделие под названием Вилен, не собирающееся никого уничтожать!

вспоминал Виля свою родную, любимую богом и Вилей Полтавщину, сидя в 10-метровой келье на девятом этаже панельного дома на Улан-Баторской улице, и слезы наворачивались на его карие в зеленую крапинку глаза.

Были, конечно, и в Городе прекрасные ночи, назывались они белыми, но их Виля, во-первых, практически не видел, потому что в это время сдавал сессию, а во-вторых, были они совсем нетихими. Под окнами орали пьяные и дерущиеся, причем иногда одновременно, хохотали женщины и плакали маленькие дети.

С уходом белых ночей уходили крики, но вечера все равно тихими не становились, потому что воздух превозмогал свою дремоту и начинал выть зверем, плакать дитем, колотить дождем и снегом в окна и, вообще, нагонять тоску и желание сбежать обратно в Серебрянск.

Вылезать из кельи очень не хотелось, но институт требовал лабораторных жертв и записывания лекций в конспекты. Хотелось спать, душила грусть, и не было сил даже руку поднять в минуты ужасной погоды. На автобусной остановке люди, как овцы, жались друг к другу, а 114-й автобус все не шел и не шел.

Потом все-таки медленно, уходя и опять приходя, наступала весна, точнее, то, что в большом красивом городе так называли, потом шел валаамский лед, в магазинах появлялась единственная местная рыба, пахнущая огурцом, и переодевшимся в весеннее горожанам приходилось опять переодеваться в зимнее. Потом ударяла жара, наступали белые ночи и сессия. Круг замыкался. После первого годового цикла Вилену стало легче. Он пережил климатические условия осени, зимы, весны и лета в большом и красивом городе, а значит, если верить Монтеню, кто пережил такие климатические условия времен года один раз, переживет их и во второй, и в третий, а потом или привыкнет, как к жене, склонной к сильным чувствам с перепадами настроения, или сбежит.

Вилен не сбежал ни от жены, ни от погоды. Точнее, от жены пытался сбежать, но вернулся.