Читать книгу Оскомина - Леонид Бежин - Страница 29

– Вы, стало быть, искали случая объясниться. Я к вашим услугам, – лицом повернувшись к деду, произнес Тухачевский так, словно обстоятельства заставляли его принять не столько приглашение, сколько вызов на дуэль.

– Ну уж так сразу «к вашим услугам». Располагайтесь поудобнее. Вот, извольте, кресло… нет-нет, не это… В этом изволит располагаться мой покойный друг Александр Андреевич Свечин. Вам же более подойдет другое… соседнее… У него и спинка помягче.

Указав гостю на нужное кресло, дед отодвинул в сторону ненужное, чтобы любовь к нему Свечина не создавала для гостя неудобства.

– Что это вы вашего друга в покойники записываете? – неприязненно спросил Тухачевский, явно подозревая, что, нарекая покойником Свечина, дед неким образом метит в него.

– А это уловка такая. Меня сам Александр Андреевич научил. Она помогает обмануть злое лихо. Пусть оно считает, что Александр Андреевич уже покойник, и ему не вредит.

– Ах вот как! Пожалуй, мудро, хотя и немного по-детски. – Тухачевский мельком посмотрел на меня, словно мое присутствие давало ему повод во всем усматривать проявление детской наивности.

– Возможно. В моем друге вообще много ребяческого. Так позвольте для начала вопрос. Если он покажется вам неуместным, можете не отвечать. Все на ваше усмотрение. Но я все же спрошу. В чем же суть ваших разногласий?

– Я охотно отвечу. – Тухачевский сел в предложенное ему кресло и взглянул на часы, явно не намереваясь засиживаться дольше положенного времени. – Изначальная суть наших разногласий в отношении к мировой революции. Для Александра Андреевича мировая революция это… – Тухачевский задумался над выбором слова. – …Абстракция, а для меня реальность.

– Вы, вероятно, намеревались сказать… не абстракция, а фикция…

– Что ж, можно и так. Однажды я побывал у Свечина в служебном кабинете, и мне довелось увидеть его письменный стол. Это – экзотика. Чего там только нет! Всякие статуэтки, бюстики его любимых немцев, разные ножички для разрезания бумаги, фотографии в рамках, карандаши… целое царство карандашей! Ну и, конечно, чернильный прибор, такой же многоуважаемый, как у Чехова шкаф. И всеми этими мелочами он живет, разглядывает их, перебирает в руках, подносит к носу, словно желая понюхать и тем самым приобщиться их плоти. Буржуазная эпоха породила разнообразный предметный мир, но он опасен тем, что слишком привязывает всех к настоящему. Люди, любящие вещи, живут только их поиском, добыванием и обладанием. Они плохо помнят прошлое, и для них закрыто будущее. Их горизонты сужены настоящим. Я убежденный противник всякой религии, но все же отмечу, что истинный подвижник веры не позволяет себе привязываться к вещам, иначе вещи могут заслонить Бога. Бог же – это настоящее, прошлое и будущее, сжатые в одну точку. А если будущего и прошлого нет, то настоящее всецело посвящено суетным, сиюминутным интересам. Оно обезбожено и в конечном итоге мертво. Так у вашего друга Свечина. Так у другого приспособленца к вещам – у генерала Шапошникова, хотя он и носит с собой в тайном кармане фамильную ладанку и крест работы Фаберже.

– Про Фаберже-то вы как узнали?

– Из донесений моих агентов, ха-ха-ха! Шутка.

– У военных свои шутки, весьма специфические и по-своему изысканные.

– Благодарю.

– Я бы сравнил их со знаками различия. Шутки как погоны: есть солдатские, а есть генеральские. Ну а на вашем столе какие вещи? – спросил дед с участливой любезностью, позволяющей гостю высказаться на приятную для него тему.

– На моем же столе ничего нет – это чистая, гладкая поверхность – такая же, как и поверхность вашего стола, под который, между прочим, всячески норовит забраться ваш внук.