Читать книгу Петр Машеров: падение вверх - Леонид Дроздов - Страница 7

Приступая к работе над этой книгой, я полагал, мой эрудированный читатель, что военные страницы жизни Машерова – самые прозрачные и глубоко изученные. Думалось, о человеке, который по результатам войны стал Героем Советского Союза, должно быть известно все или, по крайней мере, почти все. Никаких споров, недоговоренностей или неясностей тут быть не может. Но оказалось, дело обстоит несколько иначе. Темных пятен в биографии Петра Машерова предостаточно. «Какие такие пятна?!» – наверняка воскликнете вы. А вот хотя бы это. Ушел на войну сыном врага народа и сразу попал в плен, а это все равно, что стал предателем. Именно так органы НКВД расценивали плененных немцами красноармейцев. А вернулся с войны… правильно, героем! И не просто героем, а официально признанным, с Золотой Звездой и орденом Ленина. Но обо всем по порядку.

Когда началась война, Петру Машерову было двадцать три года. Он учительствовал (преподавал математику и физику в средней школе) недалеко от Полоцка, в небольшом, ничем не примечательном районном центре Россоны. На самом деле это была всего лишь большая деревня, так говорит родная сестра Машерова42. Неизвестно, чем именно занимался он в более чем месячный промежуток между 22 июня 1941 года, днем, когда Гитлер напал на СССР, и пленением, которое произошло, по разным сведениям, 23, 27 или 28 июля 1941 года.

Как свидетельствуют земляки Машерова, в воскресенье 22 июня 1941 года их радовало яркое солнце, голубизна неба, аромат цветущих трав, щебетание птиц. Лето выдалось в тех краях в тот год необычайно теплое. Ничто не предвещало беды. По традиции после сдачи экзаменов ребята и девчата собирались вместе, чтобы отпраздновать окончание школы. Звучали струны гитары, звенели девичьи голоса. В кругу молодежи слышался смех, прогнозы на ближайший выходной день и планы на далекое будущее. Однако грянула война.

В тот же день, 22 июня 1941 года, был издан указ Президиума Верховного Совета СССР за подписью Михаила Калинина, которым предписывалось приступить с 23 июня 1941 года к мобилизации военнообязанных, родившихся в период с 1905 по 1918 годы включительно. Мобилизации подлежало в том числе мужское население на территории Западного особого военного округа43, который охватывал территорию БССР.

В июльские дни 1941 года в межозерье на подступах к Россонам комсомольцы и непризывная молодежь рыли противотанковые рвы, устанавливали надолбы, устраивали завалы в лесах, чтобы преградить путь фашистским танкам. Работа была каторжной, быстро уставали, долго выбрасывая тяжелые комья земли. С непривычки натирали кровавые мозоли. Работу часто прерывал сигнал воздушной тревоги. Над дорогой проносились самолеты со свастикой. Трудились круглые сутки. А с запада начали доноситься артиллерийские раскаты, слышались глухие взрывы бомб. Оттуда надвигалась опасность.

Оборонительные работы в Россонах и районе организовал первый секретарь Россонского райкома партии Варфоломей Лапенко44. Он, как и положено первому лицу, объезжал свою территорию на служебной «эмке» и мобилизовал народ на защиту родной земли. Впрочем, противотанковые рвы в Россонском районе устраивали не только на пути к райцентру, но и вокруг каждой более или менее значимой деревни. Например, Геннадий Ланевский, участник партизанского отряда имени Щорса, указывает, что вокруг его родной деревни Горбачево, тоже был устроен противотанковый ров45. Она находилась всего в пятнадцати километрах от Россон. Эти противотанковые рвы немного развеселили немцев: танки обошли их стороной, ущерба от них немецких войскам не было никакого. Зато позднее они успешно использовали их как место для казней, насмехаясь, что большевики заранее позаботились о своих могилах.

Источники умалчивают, участвовали ли в этих оборонительных работах братья Машеровы. В самом начале войны старшего Павла, которому на тот момент уже исполнилось двадцать восемь лет, отправили на фронт в действующую армию. Петра при этом зачислили в истребительный батальон для борьбы с немецкими диверсантами, которых забрасывали в белорусские леса. Тогда никто не думал, что менее чем через месяц, уже 15 (17) июля 1941 года, гитлеровские войска оккупируют Россоны. Однако фашисты стремительно продвигались к райцентру.

Почти безоружные ребята истребительного батальона понимали, что не смогут оказать сопротивление хорошо оснащенному противнику, и вместе с частями Красной армии стали уходить в сторону Невеля. Но под Невелем были окружены и попали в плен. Несколько десятков километров их вели под конвоем по жаре, без еды и воды в город Себеж. Там всех погрузили в товарные вагоны («телятники») и повезли в сторону Пруссии. Вагон, в котором оказался Петр Машеров, был переполнен людьми: они стояли, плотно прижавшись друг к другу, не имея возможности даже шевельнуться.

Глубокой ночью Петр принял дерзкое и очень опасное решение – бежать. Люди, узнав об этом, стали пропускать его к окну, несмотря на ужасную тесноту. Ночью 27 июля 1941 года Петр Машеров на полной скорости поезда совершил побег – «прыгнул в неизвестность, но обрел свободу». С ним собирался бежать еще один парень, но, видимо, струсил, и Петр оказался один в чистом поле. Такова версия пленения и побега Петра Машерова со слов его сестры46.

Но что-то мне подсказывает, что вы, мой вдумчивый читатель, хотите спросить: «Почему Павла забрали в армию, а Петра нет, ведь оба они были верны сталинскому режиму, прошли комсомол и были молодыми людьми мужеского пола и к тому же призывного возраста?»

Этот вопрос, безусловно, небезоснователен. Дело в том, что война застала врасплох не только мирное население, но и государственные органы, и военных. И вопрос «что делать?» повис в воздухе. Ведь совсем недавно нарком иностранных дел СССР подписал с гитлеровской Германией не только договор о ненападении (более известный как пакт Молотова – Риббентропа), который разделил Европу на сферы влияния, но и договор о дружбе и границе. Неудивительно, что все были дезориентированы.

Машеров, видя суету и неразбериху, накрывшую Россоны, решил обратиться в райком комсомола. Но ни там, ни в исполкоме райсовета никакой ясности не внесли. С райвоенкомом тоже случилась осечка. Люди возвращались от него ни с чем, поникшие и угрюмые. От них везде отмахивались. А народ хотел воевать, бить проклятых фашистов47.

Вот тогда, по версии В. Якутова, Петр Машеров проявляет инициативу. У него зародилась идея создать истребительный батальон. Идею эту горячо поддержали комсомольцы и молодежь всего района. В считанные часы в батальон записались несколько сот добровольцев. Но воевать было нечем. Райвоенком со всех своих складов собрал всего несколько десятков винтовок старого образца и по пять патронов к ним, кто-то принес несколько берданок и ружей. Поэтому решили отправить гонца в ближайший военный городок, в Полоцк. Следовало раздобыть оружие, а заодно попросить прислать одного-двух командиров. Однако этим благим намерениям не суждено было осуществиться. Враг находился уже на подступах к Россонам, и слабовооруженному истребительному батальону пришлось отступать на восток. Бойцы батальона быстрым маршем двинулись в сторону Невеля, но танковые части фашистов опередили их. «Отборный натренированный полк гитлеровцев», окружив безоружных россонских добровольцев, повел интенсивный огонь. Десятки были убиты и ранены, остальных захватили в плен. Среди пленных был и Машеров48. Так вкратце повествует об этом времени в первой биографии Петра Машерова В. Якутов.

Как мне кажется, это все излишне романизированная передача событий и местами явный перебор с фактами. Не думаю, что у Гитлера была необходимость выставлять свои лучшие танковые войска именно в направлении Россон. Но тем не менее писатель В. Якутов прибегает к такому приему. При этом не указывает номер этого полка, а стало быть, не оставляет нам никакого шанса удостовериться в его «отборности».

Однако вернемся к истребительному батальону. Если все было действительно так, надо отдать должное инициативности и предприимчивости Машерова.

Похоже, он понял слова Сталина буквально: «Мы должны организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое содействие нашим истребительным батальонам. Нужно иметь в виду, что враг коварен, хитер, опытен в обмане и распространении ложных слухов. Нужно учитывать все это и не поддаваться на провокации. Нужно немедленно предавать суду Военного Трибунала всех тех, кто своим паникерством и трусостью мешают делу обороны, невзирая на лица»49.

Машеров все правильно рассчитал: война – не только смерть и страдания, а, как бы это цинично ни звучало, еще и возможность сделать блестящую карьеру. Но с другой стороны, он – рядовой комсомолец и учитель средней школы – перехватывает инициативу у партийных, комсомольских и военных властей Россонского района. А властью делиться не любит никто, даже в условиях войны за нее идет жесткая борьба.

Надо полагать, никаких документов о создании Машеровым истребительного батальона не сохранилось. Мы знаем о нем только со слов родной сестры и его биографов.

Другой вопрос: был ли боеспособен батальон? Планы планами, а суровая действительность, увы, диктует свои правила. С начала войны прошло всего с десяток дней; советское руководство впало в панику; немецкие войска наступали практически беспрепятственно, без малейшего, за редким исключением, сопротивления. Вряд ли в этой ситуации в Россонах кто-то всерьез стал бы заниматься батальоном. Например, товарищ по партии и вечный соперник Машерова Михаил Зимянин отметил в одном из своих интервью, что Машеров попал в плен при формировании дивизии, которая даже в бой не вступила50. И ни намека на истребительный батальон.

Некоторые сомнения порождает и поведанная сестрой история с побегом. Когда, с кем, в каком конкретно месте бежал Петр Машеров из фашистского плена? Каким образом ему удалось выбраться из наглухо закрытого вагона темной ночью? Существует немало версий на этот счет. Они здорово расходятся в деталях, и в каждой, безусловно, есть своя крупица правды. Но сколь бы ни было любопытно бродить по тропинкам расцвеченных воспоминаний, все же в определенный момент хочется выбраться на чистую дорогу истины. Так вперед же, мой читатель…

Родная сестра Машерова и все тот же В. Якутов утверждают, что Петр совершил побег в одиночку. Один на один с полной неопределенностью и смертельной опасностью. Однако в этом есть свой плюс. Кто-то наверняка возразит: «С напарником в такой ситуации легче: есть на кого положиться, от кого ждать помощи». В какой-то степени соглашусь, но все же парирую: когда ты один – тебя некому и предать.

Николай Масолов, автор документальной повести «Срока у подвига нет», изданной при жизни Машерова, ни единым словоми слова не говорит ни о сотоварищах Машерова по побегу, ни о травме, полученной им при прыжке с поезда51.

В свою очередь, С. Антонович отмечает, что бежал Машеров с товарищем, от прусской границы и что будто останавливались беглецы у литовской крестьянки, благосклонно предложившей им ночлег и еду52.

В таком случае резонными представляются вопросы, заданные другим исследователем. А где же товарищ, с которым пройдена такая тяжелая и опасная дорога? Почему они не вместе сражались? Когда и где расстались53? Увы, ответа на них нет ни у кого. Так что, возможно, товарищ по побегу не более чем фантазия писателя Антоновича. Тем более что Машеров в автобиографии ни разу не обмолвился о друге-беглеце. В анкетах, заполненных им в военное и послевоенное время, есть две похожие, но различающиеся деталями версии его пребывания в плену и побега из него.

В частности, 25 марта 1943 года в личном листке по учету кадров Машеров написал: «Около Пустошки, пробираясь через фронт, попал в окружение, находясь вместе с 51-м корпусом. Попал в плен 23.7.41. При отправке в Германию 31.7.41 бежал с поезда, не доезжая Вильно».

В послевоенной же анкете, которая находится в личном деле Машерова в Центральном архиве Министерства обороны СССР, написано: «Отходя с последними частями Красной армии вглубь страны, в районе северо-западнее Невеля около шоссе Невель – Ленинград, попал в окружение (22 июля 1941 года) и при попытке перехода линии фронта 24 июля 1941 года попал в плен, откуда через четыре дня, 28 июля 1941 года, бежал»54. Таким образом, в этих двух документах, собственноручно написанных Машеровым, разнятся как даты пленения, так и даты побега.

Причем если между первыми разница в один день, то между последними – три. По первой версии, он находится в плену восемь дней, по второй – пять.

Еще в одной своей автобиографии Машеров предельно кратко указывает, что «в Отечественную войну был около ст. Пустошки, пробираясь через линию фронта, попал в окружение, находясь с 51 корпусом, попал в плен 27.07.1941 года. При отправке в Германию 31.07.1941 года бежал с поезда, не доезжая Вильно»55. Эта информация содержится в книге Якутова. Здесь говорится о сроке пленения пять дней, но даты пленения и побега тоже не согласуются с ранее приведенными.

Немалую ценность представляют воспоминания Разитдина Инсафутдинова (написаны в 80-х годах прошлого века)56, поскольку принадлежат человеку, который был комиссаром партизанского отряда, действовавшего в составе той самой бригады, что и Машеров. Он, судя по всему, знал об обстоятельствах побега со слов самого Машерова. Инсафутдинов не уточняет дат пленения и побега, но указывает, что Машеров находился в плену четыре дня.

Если проанализировать всю эту информацию, четко прослеживается желание Машерова свести срок пребывания в плену к минимуму.

Я все же склоняюсь к тому, что первоначальная информация, о восьми сутках пребывания в плену, более точная. Во-первых, она максимально приближена по времени к тем событиям, а во-вторых, личный листок по учету кадров от 25 марта 1943 года Машеров заполнял, вступая в должность комиссара партизанской бригады имени К. К. Рокоссовского: это был огромный скачок в его партизанской карьере (комбриг А. В. Романов оказал ему невероятное доверие), поэтому в тот момент, скорее всего, он был предельно честен.

При изучении материалов о Машерове удивляет, что он буквально бравировал своим пленением. Например, в биографическом материале (к слову, откровенно пропагандистском), подготовленном с участием Машерова накануне его избрания в Верховный Совет БССР в 1947 году, без обиняков говорится, что Петр попал в фашистский плен. А, как вы знаете, открыто говорить об этом в те годы было все равно что ходить по лезвию бритвы57.

Следует отметить, что версии сестры и биографов Машерова в целом согласуются, за исключением двух моментов – хронологического и географического. Если верить словам самого Машерова, то побег он совершил в последний календарный день июля 1941-го, а не 27-го числа, как утверждает Ольга, и не на прусской границе, как приукрашивает С. Антонович, а в предместьях нынешнего Вильнюса (примерно триста километров от Россон).

Что касается деталей побега, то наиболее интересно, на мой взгляд, о нем повествует В. Якутов. Ему удалось передать события тех дней настолько подробно, ярко, захватывающе – в красках и лицах, что картинка сама собой вырисовывается перед глазами. Хоть кино снимай. Правда, в повествовании этом есть явные нестыковки. К примеру, и сестра Машерова, и В. Якутов единодушны в том, что товарные вагоны были набиты военнопленными до отказа: «не то что сесть, повернуться было негде». При этом, как рассказывает биограф, Машеров сразу приступил к поискам вариантов побега: осмотрел потолок и стены товарняка, постучал ногой по полу, потрогал рукой двери. Значит, он находился поблизости от дверей. Затем, если рассуждать логически, Петр должен был пробраться к окну, которое располагалось неподалеку, однако, по словам В. Якутова, с трудом пробивается к стене. Получается, его местоположение в вагоне относительно дверей резко меняется, потому как, смею предположить, добираться до стены приходится все же из середины вагона, а не от дверей.

Кроме того, и Ольга, и В. Якутов утверждают, что Машеров прыгал из вагона на полном ходу. Конечно, нет оснований им не доверять, но, сдается мне, все же не стоит излишне драматизировать ситуацию. Во-первых, разумный человек никогда не станет прыгать на полном ходу, поскольку это грозит увечьями. Во-вторых, двадцатитрехлетний молодой человек был физически крепким, подготовленным к такого рода испытаниям. В-третьих, скорость товарного поезда не могла быть большой. В начале 40-х годов прошлого века она составляла около двадцати – тридцати километров в час, максимум сорок. А поскольку, как вспоминает уже названный партизанский комиссар Р. И. Инсафутдинов (причем безотносительно побега Машерова), вражеская авиация основательно бомбила железные дороги Белоруссии, из-за ремонта путей и восстановления мостов скорость эшелона нередко снижалась до пятнадцати – двадцати километров в час58