Читать книгу Бархатный диктатор (сборник) - Леонид Гроссман - Страница 8

Ровно через месяц после смерти императрицы царь неожиданно сказал Долгорукой:

– Петровский пост кончается в воскресенье, на этот день я назначаю наше венчание.

Необычайный роман вступал наконец в свою завершающую фазу. Беспримерный адюльтер, в течение двух десятилетий привлекавший острое любопытство русских гостиных и европейских политических канцелярий, вместе с напряженной бдительностью Третьего отделения и всех иностранных послов, должен был вызвать теперь взрыв возмущения в царской фамилии и ряд иронических заметок в зарубежной печати: бракосочетание шестидесятилетнего коронованного вдовца с его молодой любовницей через месяц после похорон старой царицы признавалось повсеместно небывалым династическим скандалом.

Но старый император, напуганный покушениями, торопился узаконить своих трех внебрачных детей, возводя в сан царской супруги бронзоволосую фаворитку, самодержавно владычествующую над его поздними страстями.

Александр Второй принадлежал к поколению русских людей, открывших культ осенней, закатной, старческой любви. Горчаков, Вяземский, Тургенев, Тютчев – все они в разной степени и в несхожих тонах переживали жгучие и осторожные влечения догорающей чувственности. Царь возглавлял эту плеяду влюбчивых старцев.

Быть может, ему были знакомы прозрачные и томительные строки его гениального камергера о «любви последней, заре вечерней…»

Впрочем, это началось давно, на полпути его земного бытия. И началось необычайно, почти сказочно. Царю шел сороковой год, княжне Долгорукой – всего девятый. Новый император, лишь за год перед тем вступивший на престол, мчался на маневры в Волынь. По пути он остановился в имении своего флигель-адъютанта Михаила Долгорукова. Когда вечером, окруженный свитой, царь докуривал сигару на веранде, внезапно перед самым домом у цветущих куртин появилась прелестная маленькая девочка, шаловливо разглядывавшая гостей, видимо, в нарушение полученного запрета. Александр обратил на нее внимание и задал ей шутливый вопрос. «Я хочу видеть государя», – отвечала девочка. Царь, продолжая забавляться, просил «даму» показать ему сад и долго прогуливался с нею под шелестящими тополями юго-западного парка. Наивные глаза и легкие движения девочки полоснули по нервам опытного сердцееда. Это было почти невероятно, но самодержец всея Руси, вступавший в пятый десяток, безнадежно влюбился в резвящегося ребенка.

Когда через два года разорившийся Долгорукий умер от нервного потрясения, царь взял полтавское имение под императорскую опеку и отдал дочерей покойного в Смольный.

Сюда приезжал он следить за развитием красоты своей питомицы. В залах огромного и стройного здания, воздвигнутого на самой окраине столицы великим итальянским зодчим, продолжались сдержанные, наэлектризованные и уже подспудно романические встречи царя с подрастающей девушкой.

И вот – конец обучению. Выход из классных зал стройного здания Кваренги. Прогулки с царем в Летнем саду, по аллеям Елагина острова, в лесистых окрестностях Петергофа. И, наконец, свидания в далеком бельведере – и на прощание рыцарский обет и державное слово: «При первой возможности я женюсь на тебе…»

Долгие годы непризнанной страсти на виду у всего мира. Собственный ключ от потайной лестницы в холостую квартиру царя – интимные комнаты Николая Первого. Совместные путешествия в летние резиденции. В Царском, в Петергофе, в Ливадии, в Биюк-Сарае, на курортах, в европейских столицах – всюду в соседних отелях и виллах рядом с царем поселяется княжна «с газельими глазами» (так запомнил ее внешность посол Франции при Николае Втором Морис Палеолог, представлявший в 1881 году Французскую республику на похоронах Александра Второго).

Но после тяжелой и бессмысленной турецкой кампании, когда она, фаворитка под вуалью, сопровождает царя в Бессарабию, делит с ним трудности похода, утешает в неудачах и утирает его слишком обильные слезы, спутница императора считает себя вправе уточнить свое двусмысленное положение царской любовницы. Если венчание пока неосуществимо, то уже теперь вполне возможна открытая общая жизнь в Зимнем дворце. Подлинная супруга царя должна быть всегда и перед всеми рядом с ним.

Осенью 1878 года над апартаментами Александра Второго поселяется в Зимнем дворце Долгорукая. Больная императрица уходит глубже в свои покои догорать и умирать в одиночестве.

Но тут глухо восстают и объявляют тайную войну фаворитке великие князья. Им-то ясна игра дворцовой интриганки! Она мечтает о царской короне для себя и для своего сына… Она – хочет отстранить от престола законного наследника. А от слабеющего старика, помраченного последней похотью, можно ждать величайшего безрассудства!

Завязывается скрытая, глухая, отчаянная борьба сторонников цесаревича с партией Долгорукой.

Каждый придворный обязан выбрать и решить, на чьей он стороне. Граф Шувалов, грозный шеф Третьего отделения, не пожелал променять Романовых на «эту девчонку». – «Поздравляю тебя, Петр Андреевич», – сказал ему на ближайшей аудиенции царь. – «Могу ли узнать, чем вызвано поздравление вашего величества?» – «Ты назначаешься моим послом в Лондон». Глава государственной полиции целой империи дрогнувшим голосом благодарит за эту замаскированную опалу.

Из всех царедворцев самый верный и ответственный путь, грозящий полным разрывом с наследником, царской семьей и всей могучей романовской партией, выбирает первый советник императора.

* * *

– «…При сем, объемля мыслию различные случаи, которые могут встретиться при брачных союзах членов императорской фамилии и которых последствия, если не предусмотрены и не определены общим законом, сопряжены быть могут с затруднительными недоумениями, мы признаем за благо для непоколебимого сохранения достоинства и спокойствия империи нашей присовокупить к прежним постановлениям следующее дополнительное правило…»

Лорис-Меликов, читавший государю текст старинного манифеста, взглянул на царя сквозь свои золотые очки. Тот слушал с напряженным вниманием.

– «Если какое лицо из императорской фамилии, – продолжал свое чтение министр, – вступит в брачный союз с лицом, не принадлежащим ни к какому царствующему или владетельному дому, в таком случае лицо императорской фамилии не может сообщить другому прав, принадлежащих членам императорской фамилии, и рождаемые от такого союза дети не имеют права на наследование престола…»

– Когда был издан этот манифест?

– Ровно шестьдесят лет тому назад, ваше величество, в момент бракосочетания его высочества Константина Павловича с княгиней Лович.

Всплыли далекие образы ранних лет. Царь помнил в детстве своего дядю – страшного, обезьяноподобного, с тяжелой звериной челюстью и длинными висячими руками, почти безносого, покрытого жесткой рыжей шерстью, урода и распутника, замешанного в какие-то кровавые романические истории, о которых только осторожно перешептывались по углам. Вспоминал его дикие юродства: устроил для любимой гориллы Машки из лиц своей свиты особый двор, целый штат обезьяньих гофмаршалов, шталмейстеров, обершенков. Бдительно наблюдал за исполнительностью их шутовской службы и приходил в ярость от малейшего недовольства своей лохматой любимицы. И этот страшный человек, влюбленный в обезьяну, был мужем юной польки, по нежности и очарованию превосходившей всех знаменитых красавиц Зимнего дворца. Жанетта Грудзинская, получившая при венчании титул княгини Лович, обожала своего звероподобного супруга.

– Ты не помнишь подробностей бракосочетания дяди Константина?

Лорис ждал этого вопроса и был подготовлен к нему.

– Синод разрешил развод Константина Павловича с великой княгиней по силе десятого пункта духовного регламента. Манифест о даровании графине Иоанне Грудзинской титула княгини Лович был распубликован только в Царстве Польском. Так совершился лучший из браков, государь, – брак в честь феи Морганы.

– А кто венчал?

– Сначала православный священник в церкви королевского дворца, а затем католический патер в каплице замка. Но случай, непосредственно интересующий ваше величество, – любезно улыбнулся Лорис, – несравненно проще…

– О да, ведь она русская, из рода Рюриковичей! Благодарю тебя, Лорис, за твои разыскания, благодарю от имени княжны и от моего собственного.

Великий визирь отвешивает низкий поклон своему повелителю. Он чувствует, как крепнет под ним пьедестал власти и растет его влияние над личностью монарха. Неожиданной матримониальной диверсией он посрамляет соперников и утверждает свое господство.

О, недаром еще четверть века назад хитрый наместник Кавказа «полумилорд» Воронцов любил поручать молодому ротмистру Лорис-Меликову самые сложные дипломатические дела. Писал о нем военному министру Чернышеву, как о «достойном и очень умном офицере, к которому сам головорез Хаджи-Мурат питает любовь и уважение».

Будущий диктатор уже в пору его адъютантства славился изощренной гибкостью и лукавой остротою мысли. В напряженной боевой атмосфере, среди фанатической ненависти горцев, он блестяще выполнял труднейшие политические поручения, несмотря на природную склонность своих восточных контрагентов к тончайшему дипломатическому искусству.

Этот счастливый дар кавказскому генералу пришлось развернуть полностью в бурный и кровавый год его диктатуры. Облеченный властью, какую знали в России только Бирон и Аракчеев, Лорис-Меликов был окружен ненавистью революционеров и завистью высших сановников империи. В подпольи его называли волком с лисьим хвостом, в верхах – «армянским шарлатаном». Все эти Валуевы, Маковы, Победоносцевы не могли простить ему его первенствующей роли. Всю тайну завоевания сердец и вкрадчивого подчинения людей своему невидимому влиянию Лорис должен был сосредоточить на самом императоре. Всю изощренность своего тактического дара он приложил к запутанному роману старого царя, возбуждавшему сложнейшую игру вражды и подпольных интриг в царской семье и в придворных кругах. Эту напряженную партию диктатору необходимо было разыграть с изощренной политической виртуозностью, – от исхода игры зависело его пребывание у власти.

Он наметил точную линию поведения и уверенно вел ее. Пусть в придворных кругах тревожно перешептываются, а парижские хроникеры оповещают Сен-Жерменское предместье и мир о том, что царь позабыл в объятьях Долгорукой всю величественность своего сана. Лорис-Меликов осторожно и тонко играет на царской страсти, уверенно ведя события к намеченной и неизбежной развязке.

* * *

АКТ

Тысяча восемьсот восьмидесятого года, шестого июля, в три часа пополудни, в часовне Царскосельского дворца его величество император всероссийский Александр Николаевич изволил вторично вступить в законный брак с фрейлиной княжной Екатериной Михайловной Долгорукой.

Мы, нижеподписавшиеся, бывшие свидетелями их бракосочетания, составили настоящий акт и подтверждаем его нашими личными подписями.

Царское село. 17 июля 1880 года.

* * *

Брак в честь феи Морганы был обставлен глубокой тайной. Был выбран момент, когда все царское семейство находилось в разъезде. Обряд происходил в большом Царскосельском дворце тайком от караульных офицеров, от камер-лакеев, даже от Дворцового коменданта.

В уединенном маленьком зале на столике красного дерева был устроен алтарь: свечи, кольца, чаши. Царь в черном сюртуке. Долгорукая в суконном цветном платье.

Согласно ритуалу, генерал-адъютанты Баранов и Рылеев держат венцы над их головами.

По распоряжению царя протоиерей большой церкви Зимнего дворца исключает из обряда обращение к брачующимся: «облобызайтесь».

Слово, данное в Петергофском бельведере, наконец выполнено. «Не император женится, – сказал он приближенным, указывая на свой черный сюртук, – а частный человек, исправляющий старинную ошибку и восстанавливающий репутацию девушки…»

Екатерина Михайловна Долгорукая получает титул светлейшей княгини Юрьевской.

Но этот титул и это имя, сочетающее имена представителей двух родов – Романовых и Долгоруких, – кажутся царю недостаточными.

Ему ведомы честолюбивые вожделения своей подруги, и втайне он сочувствует им: он должен увенчать свою последнюю любовь императорской короной.

* * *

Мечты Екатерины Долгорукой о власти возникли и крепли постепенно.

С первых же лет роман фаворитки тесно переплетается с текущей международной политикой. Она становится поверенной и советчицей одного из крупнейших суверенов мира. Ей открываются сокровенные источники государственных тайн и правительственных интриг, от разрешения которых зависят судьбы империи и миллионы человеческих жизней. Она первая узнает коварные и убийственные планы коронованных распорядителей человечества.

В 1867 году в Париже Александр, приехавший на приглашение Наполеона III любоваться Всемирной выставкой, освистан в Судебной палате французскими адвокатами, встретившими его негодующими возгласами: «Да здравствует Польша!» Когда в одной карете с Наполеоном он возвращается с Лоншанского смотра, в него, на всем ходу экипажа, стреляет поляк Березовский. Царь вне себя от возмущения. И когда вечером в Елисейский дворец через укромную калитку с угла аллеи Мариньи и улицы Габриэль является взволнованная фаворитка утешить оскорбленного венценосца, он сообщает ей, грозя бесцветными очами, что даст в свое время урок Наполеону и отплатит сразу этому проходимцу и за Крымскую кампанию, и за неумение охранить в Париже его священную особу.

И, действительно, летом 1870 года в Эмсе, где рядом с Отель де-Катр-Тур – местожительством царя, – живет в укромной вилле Долгорукая, готовятся грозные события. Мечутся великие жребии, кидаются на карту судьбы государств, решаются народные кровопролития. Наступает час царской мести.

Четыре дня подряд длительно, неутомимо и в строгом секрете за квадратный стол богатейшего апартамента Отель де-Катр-Тур садятся четыре старика: Александр Второй, Вильгельм Прусский, Бисмарк и Горчаков. Тихий Эмс еле плещет вокруг говором отдыхающих обитателей, напевом фонтанов и отдаленным звоном венских вальсов. А за квадратным столом, наклоняясь над штабными картами Европы и просматривая оперативные планы будущей кампании, где учтены все ситуации, взвешены все шансы и рассчитаны все ответные ходы противника, – четыре старца бесповоротно принимают кровопролитнейшую меру: Пруссия нападет на зарвавшуюся Францию и, при дружественном нейтралитете России, положит конец Наполеонову владычеству.

(Царь Александр ненавидит выскочку, проходимца, авантюриста на троне – Наполеона III. Ведь если бы не Крымская кампания, до сих пор Россия дремала бы под отеческой опекой монарха… Никаких реформ! Никаких освобождений! Чернь во власти просвещенного дворянства – без всяких комитетов и земств. В 1864 году царь даже мечтал устроить всенародные воинские празднества по поводу пятидесятилетия взятия Парижа. Международная демонстрация мощи русского оружия и одновременно вселенская оплеуха французскому правительству. Но Горчаков вовремя отговорил. Все-таки Париж брали пятьдесят лет тому назад, а Севастополь сдали вчера… Дал понять: не следует становиться в смешное положение…)

Через месяц в том же Эмсе прусский король отказывает в приеме французскому послу. Бисмарк редактирует провокационную депешу. На другой же день парижская толпа оглашает город негодующими криками: «В Берлин! в Берлин!..» Движутся армии, падает Седан, и прусские войска вступают в Париж. В кабинете Бисмарка знаменитый парижский адвокат Жюль Фавр, освиставший за три года перед тем Александра Второго, проливает бессильные слезы отчаяния, представляя пред лицом победителя разгромленную Францию.

Царь сообщает Долгорукой свои новые тревоги: его смущает ослепительная победа пруссаков. Нет ли в этом угрозы России? И когда через пять лет императорская Германия снова готовится броситься на Францию, царь мчится в Берлин помешать новой войне, уже грозящей его собственному могуществу. Долгорукая поселяется на Унтер-ден-Линден, в отеле рядом с русским посольством.

Здесь навещает царя в своем белом кирасирском мундире князь Бисмарк.

– Ваше императорское величество, Франция становится опасной для германского народа. Она оправляется слишком быстро. Ее нужно спешно обуздать, прежде чем она восстановит свое военное могущество. Не то где гарантия, что через тридцать-сорок лет она не отторгнет от Германии Эльзас-Лотарингию вместе с Саарским бассейном и не потребует контрибуции в двадцать миллиардов?

Но царь боится участи Эльзаса для своих Прибалтийских губерний. Великая Германия не вызывает сочувствия в правительствах соседних государств. Нужно вовремя остановить эту грозную волю к мощи. Ошибка эмского соглашения на этот раз не повторится. Верховный вождь русской армии откидывается на спинку кресла и с холодной отчетливостью каждого слова сообщает рейхсканцлеру:

– В случае новой войны Германии с Францией, Россия не станет сохранять нейтралитет.

В приемном зале русского посольства на Унтер-ден-Линден протекают безмолвно мгновения. Длится пауза. История застыла и ждет. Два человека в военных мундирах с бесстрастной враждой молча смотрят друг другу в глаза.

И вот снова голос, решаются судьбы народов, течет своим током история.

Строитель Германской империи обворожительно улыбается. С благодушием великого дипломата он любезно подносит царю примирительную реплику:

– Смею уверить, ваше величество, – ласково звучат басовые тембры искуснейшего оратора, – что германский император не имел в виду объявить в данный момент войну Французской республике.

Царь встает и торжественным жестом жмет руку премьеру своего державного дядюшки. Отсрочена новая схватка европейских армий.

В тот же вечер на придворном балу Александр сообщает французскому посланнику при берлинском дворе: «Войны не будет».

Обо всех этих высших напряжениях международной политики, готовящихся взрывах, трагических усилиях, смертельных опасностях, назревающих катастрофах царь в ту же ночь сообщает Долгорукой. В течение долгих лет молчаливая, малозаметная, скрытая в тени молодая женщина с бронзовыми волосами и газельими глазами посвящается во все важнейшие государственные тайны, наблюдает за возникновением огромных политических течений, следит за мировыми событиями в их таинственных истоках, присутствует при первых скрытых и грозных колебаниях исторических судеб. Она привыкает к дурманящей роли политической наперсницы царя. Она отвечает на его державные заботы, втягивается в эту игру международных столкновений, составляет себе симпатии и мнения, невидимо влияет и неощутимо направляет волю царя.

Она ощущает себя на головокружительной высоте неизмеримого владычества. И в этой разреженной атмосфере самодержавного могущества, в этих ледяных вихрях государственных интриг все чаще и чаще охватывает ее душу гибельная отрава страшного вопроса: не она ли, спутница и советница царя, предмет его обожания и мать его любимейших детей, является подлинной русской царицей?

Вопрос этот, однажды возникнув в сознании, уже никогда не покидает его.

* * *

Свадебное путешествие в Ливадию было обставлено интимно, но не без парадности. Новобрачных сопровождали видные сановники из личных друзей царя. Недавний начальник верховной комиссии, по собственному желанию «разжалованный» в министры внутренних дел, возглавлял царскую свиту.

Августовское солнце Тавриды смягчает сердце и расковывает язык, как сладостный сок южнобережных лоз. Лорис ощущает себя в ласковом охвате родимого зноя: солнечный блеск, аулы и горы, магнолии и каменные чалмы на магометанских кладбищах. Небо словно голубая мечеть в Тебризе. Уж не армянские ли нагорья, синея, уходят вдаль скалистыми отвесами, не виноградники ли Кахетии струят свой душистый сок в его бокал? – «Не порицай, мулла, к вину мое влеченье», – медлительно выпевается любимая газелла, пока с блаженной улыбкой утомленный диктатор отвлекается от жандармских донесений, телеграфных сводок и газетных вырезок.

Кротость воздуха действует на всех. Царственный молодожен расположен к признаниям и задушевным беседам. На террасе дворца, лаская маленького шустрого Гогу, он роняет Лорис-Меликову в припадке старческой откровенности и жестокой обиды на своих гессен-дармштадтских сыновей, возмущенных скандальной женитьбой отца:

– Этот – настоящий русский, хоть в нем, по крайней мере, течет русская кровь!

Старый царедворец мгновенно соображает всю сложную диспозицию: царь тайно замыслил перемену в порядке престолонаследия. Не задумываясь, выученик Воронцова подает свою реплику:

– Когда русский народ узнает этого сына вашего величества, он восторженно скажет: вот этот поистине наш!

Царь самодовольно улыбается в свои надушенные подусники и мечтательно устремляет вдаль стекловидный взгляд. Сквозь темные обелиски кипарисов перед ним феерически серебрится морская скатерть. Кому суждено взойти после него на российский престол?

– У нас только государыня-цесаревна, ваше величество. России нужна императрица.

– Ты думаешь?..

– Ведь Петр Первый, разведясь с царицей Евдокией, короновал Екатерину. Почему бы великому правнуку не последовать примеру великого пращура?

Царь благосклонно принимает намек и ласково глядит в оливковое лицо своего премьера.

– Но только как обставить новую коронацию?

– Необходим манифест с историческими ссылками. Нужно обследовать московские архивы и документы департамента герольдии.

– Ты прав, Лорис. Пора жене моей сидеть на придворных обедах против меня, а не в конце стола между Ольденбургскими и Лейхтенбергскими.

Вице-император склоняет голову. Исход затеянной партии выступает перед ним с ослепительностью южного моря в траурной раме кипарисов. Никаких Александров Третьих, – новая императрица Екатерина Третья, наследник-цесаревич Георгий Александрович. При них бессменный диктатор – светлейший князь Лорис-Меликов.

В аллеях парка и в залах Ливадийского дворца прочно завязываются узлы нового дворцового заговора.

Через неделю генерал-адъютант Лорис-Меликов удостаивается высочайшей милости и награждается императорским орденом апостола Андрея Первозванного. Это равносильно почетнейшему подарку Востока – халату и вазе с розовой водой. Диктатор созрел для высших государственных отличий.