Читать книгу В феврале 42-го или в апреле 61-го - Леонид Жуган - Страница 4

Пришёл мужик, молодой, русский, весёлый, открытый, и Иван не выдержал, сразу прямо спросил его, мол, кончилась ли война? Мужик не понял: «Какая война? У вас учения? Или это кино снимаете, раз в зимней форме?» Иван в ответ замотал головой и начал выдавливать из себя слова, которым и сам не верил: «Уж… ты не пугайся… я вижу: ты наш, русский… Но я… только что с фронта, с задания, я с товарищем был. Но на фронте была зима 42-го, а тут весна 61-го… вроде как? – и достаёт найденный журнал из сапога. – Вы тоже в раю? Давно, видать, а я ещё не обвыкся, выходит?» Вытер солдат пот шапкой и уже бойчее продолжил: «И своего товарища я не нашёл. Ваську Борисова, с которым на задание пошли. Паренёк совсем молодой, девятнадцать лет только. Не объявлялся? Фрицы огонь открыли, Вася ответил. И вот я тут, не пойму где, хотя это место нашей обороны от Тешелово до Брыни», – и показал красноармейскую книжку.

Мужик аж присел. Но встал, предложил «Казбек» странному солдату и жадно затянулся. Но тут же представился: «Фёдор. Фёдор Лесонков», – хозяин дома твёрдо протянул руку, но глаза его тонули в море изумления. «Иван. Иван Сергеевич Жу́ган. Гвардии рядовой, 37-й гвардейский стрелковый, 12-я гвардейская 16-й армии», – обрадовался Иван Фёдору и так сжал его руку, будто проверял Фёдора: человек он или ангел небесный?

Фёдор понял, что какой-то необычно помешанный в армейском зимнем обмундировании перед ним. «А из ближайшей больницы в таком виде никак бы до Охотного не добрался, кто ж выпустит? Да ещё с автоматом путешествует! И где он одежду ещё военную достал? У Ивана красноармейская книжка, вооружённый, и ничего о настоящем не знает. На вид, так, добрый, но потерянный какой-то весь, – запрыгали мысли Фёдора, но про рай отшутился, что чем ни рай – не война же! А про войну уже серьёзно ответил: «Иван Сергеич, Иван, солдат дорогой, война пятнадцать лет назад 9 мая 1945-го закончилась, добили мы фашистов в Берлине! И тебе, Иван Сергеевич, мой поклон». И тут получил бомбу по мозгам от солдата: «У вас на памятнике воинам я и свою фамилию с инициалами нашёл. Можешь проверить. И Васькину… Я ни про свой, ни про ваш рай не шучу, но и понять ничего не могу. Но победой ты меня обрадовал, Федя, как никто в жизни».

Опомнился Фёдор, засуетился как хозяин дома, что, мол, давай, усталый солдат, проходи в дом, дорогим гостем будешь. Ведёт Ивана через огород в дом, а мысли белкой по веткам скачут: «Девятнадцать лет где-то быть? Только сейчас узнать про конец войны? Да и слишком запоздалый театр с однофамильцем на памятнике – из лагерей всех ещё осенью в 55-м освободили. Значит, врать солдатику причин нет? Какой-то странный случай, но ничего опасного, разве кроме ППШ. Втираться в доверие под фамилией убитого и с документами убитого да ещё в таком виде – слишком мудрёная уж шпионская операция. И я ж не сумасшедший. А в такой космический день порадовать хоть столом и чаркой странного воина – ничего ни с кем не случится. Да и как на Ивана в доме посмотрят – тоже интересно. Но про рай – если это его подвинутость – разуверять слишком не надо рваться. Это только врачи справятся. А помочь вернуться к врачам или сообщить в милицию – это, наверно, придётся? Пушка у Ивана не игрушечная».

Идёт Иван, а всё кругом на дворе, как в мирное время. И в доме ни следочка войны и немцев. В доме за праздничным столом, накрытым на скорую руку, сидит жена хозяина, Марья, и шебутной сосед Игорь, пришедший в гости с самогоном побазарить по случаю полёта в космос советского человека. Все поздоровались, представились, но коротко, только по имени. Пригласили Ивана за стол. Конечно, на столе невиданные ему консервы, вокруг невиданная домашняя утварь. Репродуктор на стене невиданный, и портрета Сталина нет на стене. И невиданный прибор в углу – домашний холодильник «Саратов». Один самовар – довоенный знакомец. Понятно, пропустили по рюмочке за знакомство. Ивану объяснили стрельбу в деревне и тоже поздравили с полётом Гагарина. Мол, сегодня новый великий день в стране – только день Победы ему равен и День Революции! Человек в космосе!

И начали хрустеть мозги у всех. Иван не врубается в слова хозяев и их соседа, а они не верят его больной голове. Но все ждут новое сообщение ТАСС.

Иван снова рассказал, уже всем, о боевом задании зимой, о памятнике с его фамилией и что ничего не понимает, где он: во сне, в госпитале, в коме, в раю? Марья с Игорем в полной прострации – она за сердце держится, он за рюмку. Мозги об стенку бьются. Слова к языку присохли. А Иван показал ещё свою солдатскую книжку. Потом диск от автомата отсоединил, чтоб никто не волновался, и продолжил: «Верю и понимаю, что для немцев нет причины такой масштаб обманухи перед нашим наступлением устраивать, с людьми, детьми и памятником. И весну пока только солнце умеет делать. И откуда бы они взяли настоящие фамилии для памятника? И машина у магазина чу́дная. Но чему я удивился больше всего – одному только: в раю – и есть захотелось». «Это Гришкина, мужа продавщицы нашей Клавки машина, „Волга“, наша, советская модель, – пытается отвлечь всех от „райских“ тем Фёдор. – И „Победа“ ещё легковушка есть, её до „Волги“ делали». «За Победу! За тебя, Иван! За новую победу! В космосе! За Юрия Гагарина!» – и понеслась душа по тостам в рай советского человека: выжили! победили! а теперь и в космос полетели! Все с радостью подливают и угощают растерянного солдата. Тарелки и чарки летают над столом, сталкиваются, звенят вилки! Кто плачет, кто смеётся от радости! А Иван грибочком закусывает, в ус дует и репу чешет: «Кто ж издевается над мозгами человеческими? Вон, как в раю людям хорошо. А мои глаза и уши верить отказываются, что я не на земле. Но в раю – и памятник погибшим? Я же не помешался. Вон, все едят, пьют за праздничным столом, за Гагарина и за Победу. А все сразу – тоже ж не смогли бы сойти с ума? Хотя с ума сошли все от радости и неслыханного события. И всё же я в раю, как ни верится. Сна про полёт в космос мозги не придумают. И в раю тоже едят?! И горькую пьют?! И в раю, значит, тоже командуют чувства – голода, радости и страха?! Как ни крути, а я ж всё выискиваю за каждым углом фашистскую морду…»