Читать книгу «Эта песня в душе моей сызмальства…» - Леонид Терёхин - Страница 59

Когда поэту отмеряет жизнь

последние шаги, сознанье точит

не страх, а мысль,

                                что не успел сложить

каких-то самых главных своих строчек.

Когда он поднимает дулом вверх

свой пистолет, дуэль считая вздором,

он верит, что его короткий век

не оборвется на последнем вздохе.

О Лермонтов,

тот роковой барьер,

как речки горной высохшее русло,

остался навсегда между бровей

глубокой складкой у поэтов русских!

Как одноглазый богатырь, Машук

зеленым оком мутного Провала

повел –

               и убедился, что ношу

и я в своих глазах тот миг кровавый.

Поверил мне,

                         что разговор начну

сегодня неспроста о дне вчерашнем –

и сверху одобрительно качнул,

как шлемом,

                       острым шпилем телебашни.

Поэт, простите эту дерзость –

                                                     встал

я на поляне, чтоб хоть на секунду

почувствовать тот миг, когда хлестал

крупнокалиберно свинец секущий.

Слежу за амбразурой вражьих глаз,

сужается зрачок стального дула…

И в голове не страх,

                                   а только дума:

не растерявшись,

                                встретить смертный час.

От яда пуль, от яда языков

не задохнулась русская поэзия,

и расстоянье

                        в двадцать пять

                                                      шагов

поэты проходили –

                                   как по лезвию.

Любовь и ненависть разъединить

я не могу в самом себе сегодня,

их только вместе я могу носить,

как верующий носит крест господний.

Стою на перекрестке этих чувств –

всего лишь шаг от радости до боли,

и не хочу я принимать любое

похлопыванье мило по плечу.

Кто не протянет мне в ответ руки,

жест каждый рассчитав свой меркантильно,

не так страшны:

                             я все-таки –

                                                    о других

в глазах которых прячется Мартынов.

Я знаю, что и в наш жестокий век

ценою дорогóй за промедленье

порою платим мы, стреляя вверх

и с недругом идя на примиренье.

Последний взгляд на север,

                                                 взгляд тоски

Россия –

                 за Бештау, за полями…

Поэты гибли на лесных полянах

и в каменных коробках городских.

И хлестануло вдруг в лицо огнем,

и тишина мгновенно раскололась,

и по отрогам гор ударил гром –

и сквозь обвал услышал я ваш голос!

Стихи, под этим плачущим навзрыд

расколотым и раскаленным небом,

как нервы оголенные грозы,

жгли изнутри огнем любви и гнева!