Читать книгу Лесными тропами к истоку - Леонид Васильев - Страница 9

Лесными тропами к истоку
Часть первая
Глава 7

Оглавление

Дядя Коля музицирует на скамеечке, односельчане не проходят мимо или слушают, притопывая ногой, или подпевают.

Жизнь одинокого старика у всех на виду. Он, как переспелый гриб на лесной поляне. Этого горемыку никто не смеет обвинять в черствости души. Не потому ли в его доме, особенно по вечерам, собираются такие же бедолаги пожаловаться о боли в душе.

В нем есть что-то такое к себе привлекающее, чего нет в других. Голос у него сильный, уверенный, как у кормчева парусного судна, попавшего в бурю, в борьбе за спасение жизней. Эту уверенность, конечно, дают прожитые годы испытаний. Недаром говорят: «Мать дает жизнь, а жизнь дает опыт». И если испытание человека не сломило, он становится ее победителем.

Николай на фронте был пехотинцем, отведавшим всю тяжесть и трагедию первых лет войны. Но, получив тяжелое ранение в завершение сталинской битвы и полгода провалявшись в госпиталях, был отправлен домой. Его вытащила санитарка из воронки после взрыва мины и притащила волоком в медсанбат.

После возвращения домой, женой его стала очень хорошая девушка, похожая обликом на ту санитарку. Девушка работала на сплаве леса, и, однажды весной она случайно сорвалась в ледяную воду, заболела и умерла.

С тех пор он остался одиноким. Старик часто поглядывает на вершину горы, откуда берет свое начало Исток, где ночуют орлы и тучи, где нередко хлещут в гору молнии и гремит, как канонада орудий, гром.

В такие часы и людям, и всему животному миру страшно. Даже сова прячется в своем дупле старой ели, закрыв глаза.

Но все меняется: тучи уплывают, ветер утихает, и опять синеют небеса. Жизнь, как тельняшка – полоса белая, полоса черная.

…Егеря Соколова вызвал участковый капитан милиции Князев Иван Федорович. Андрей подумал: «Это вероятно по вопросу организации рейда по борьбе с браконьерством».

Но, встретив строгий взгляд участкового, понял – его ждет серьезный разговор.

– Я пригласил тебя, Андрей Спиридонович, по важному делу, преступному делу. Говорят, ты в делянке с трактора солярку украл.

– Слил солярку… я? – в глубочайшей растерянности переспросил Соколов. – это чушь какая-то?

– Вот заявление начальника Крикунова, он просит возбудить на тебя уголовное дело за кражу солярки из трактора. Бригада по твоей вине простояла день без работы, сорван план по заготовке древесины. Этот Крикунов до прокурора дойдет, а своего добьется. Он утверждает, что свидетели есть.

Дядя Коля сварил овсяную кашу на молоке. Молоко ему приносит после дойки коровы сучкоруб Нина из бригады вальщика Чуракова.

Этой вкусной кашей старик накормил и пса Августа. По привычке после еды следовало бы покурить, да курево закончилось.

Сев у окна, он открыл книгу о царе Петре 1 на месте помеченной страницы – о судьбе русского леса и стал читать вслух, чтобы слышал Август. А пес, подняв голову, удивлялся странности хозяина увлеченно разговаривать с книгой:

– Изначально лес для человека был истоком, средой обитания, как океан для рыбы. И все это использовали по потребности, как для заготовки древесины, так и для расширения пашни путем выжигания леса. Никто этот процесс не регулировал. И это привело к значительному сокращению площади лесов. Поэтому в 1703 году Петр Великий – первый лесовод России – ввел жесткое государственное регулирование лесными пользованиями: по берегам рек запретил рубку наиболее ценных пород корабельных деревьев. Ширина таких полос составляла 50 верст (1 верста равняется 1066,8 метра) вдоль каждого берега больших рек и 20 верст – вдоль малых. Описание лесных ресурсов стало первым шагом к их рациональному использованию. Для защиты корабельных рощ от бессистемных рубок Петр 1 создал лесную стражу и специальную государственную службу.

Вдруг чтец увидел за окном шедшего мимо мужика по прозвищу – «лесной клоп». «У него наверняка найдется покурить», – подумал дядя Коля и постучал в стекло окна.

Клоп отреагировал незамедлительно, а войдя в дом, улыбаясь, попросил:

– Дядя Коль, дай закурить?… Что сидишь старый хрен, как соловей на ветке, чего позвал-то?

– Да вот соскучился, давно тебя не видел, рассказал бы, как живешь, как работается? – пробурчал инвалид.

– А чего не жить – жить можно. Вот начальник Крикунов меня завскладом назначил: выдаю рабочим спецодежду и запчасти для ремонта техники. Как говорят: «Дай Бог здоровья начальнику, хороший он человек».

У дяди Коли на голове, кажись, шевельнулась седина: «Вот те на-а, Клопа выгнали из лесхоза за воровство древесины, чуть не посадили, а Крикунов взял его складом командовать».

– Так-так, – заинтересовался старик, – а какие еще новости?

– Да какие там новости… Вот, слышал, егеря Соколова судить будут.

– За что? – заерзал на скамейке дядя Коля.

– Дак плохой он человек, людей обижает, ружья отбирает, а на прошлой неделе горючее из трактора слил. Бригада день простояла, – довольно хохотнул Клоп.

– Что-то не похоже это на правду, – выразил сомнение старик. – Не мог Андрюха украсть!

– У него во дворе произвели обыск, да на счастье, ничего не нашли, – продолжал Клоп.

– Обыск-то Крикунов, поди, организовывал?

– Не он, бери выше – власти. Власти, – значительно поднял палец Клоп. – Теперь на душе у егеря неспокойно; он, как уж на костре. Наверно, с работы уволят: это – как пить дать…

Новость растревожила старика не на шутку. Ведь Андрюшку он знает с детства, учил его честности, справедливости, и охоте учил, и природу беречь учил, он как родной сын ему.

Своих-то детей родить не успел, вот и прикипел к Андрею всей душой. Ему хотелось видеть Андрюшку сию минуту, разделить с ним тягость беды пополам. Он даже решился взять преступление на себя: будто приехал в лес на инвалидке и слил горючее. Разные мысли приходили в голову старику, а решиться на какое-то действие в одиночку он не мог.

Васька Фытов трудовой династией похвалиться не может, в его родословной этого не случилось. На ухоженном поле он рос сорняком, упрямо не желая быть добрым колосом.

Свою мать Васька не помнит, а отца – вспышками мгновений: он хорошо помнит его волчий взгляд, недоверчивый прищур черных глаз.

Сын помнит родителя пьяным и скандальным, его основным местом прописки была колония. Он освобождался, а отдохнув на свободе, в скором времени возвращался туда обратно.

Отец сажал пацана перед собой и велел смотреть в глаза, при этом рассказывая, как он в шестилетнем возрасте пас гусей и, если хоть одна птица пропадала, его били плеткой.

В такой момент Васька выслушивал его назидания: «Хочешь жить – умей вертеться. Вырастешь, поймешь, что такое – жить хорошо!»

Так и рос Васька уличным воробушком, не прочь стащить с общественного стола лакомый кусочек.

В детские годы он жил с теткой, а после нее пацана увезли в детдом. Окончив семь классов, его определили в ФЗО (фабрично-заводское обучение).

Достигнув совершеннолетия, Василию Борисовичу Фытову выдали паспорт гражданина великой трудовой державы. Работать бы Ваське да жить по-человечески, но он искал в окружающем его мире свой удобный ему путь.

И путь ему указал Народный суд, определив его на лесоповал по статье «за тунеядство».

Жил он в поселке Береговое. Зимой грел дровами воду для дизельной техники, а с потеплением ему вручали топор и он, как многие другие, рубил сучки.

Время шло. Срок, определенный статьей, закончился. Васька остался жить в поселке, казалось, линия судьбы выровнялась. Его послали учиться на курсы лесников, укреплять Государственную лесную охрану рядовыми сотрудниками.

Жить бы Ваське, да радоваться – государственным человеком стал. Но его преследовал жесткий прищур отцовских глаз и пещерные заветы: «Хочешь жить – умей вертеться!»

На сына эти слова действовали гипнотически, Васька улавливал в них руководство для улучшения жизни, достатка и независимости.

Но привычка бесчестия – клюнуть на халяву с чужого стола, чуть не определила Ваську Фытова на уголовную вторично.

Из лесников его выгнали. С тех пор жители поселка Береговое и нарекли бедолагу – «Лесным Клопом».

Всякий клоп живуч и вонюч. В жизненных ситуациях Фытов увертлив – сказалась школа отца; язык у него дипломатически подвешен, умеет «подъехать», но что особенно ему удается, так сделать кому-нибудь пакость.

В детстве он любил пускать кораблики и не любил, когда его парусную игрушку обгонял чей-то парусник. Васька кричал, топал ногами и сбивал чужие суденышки камнями.

Подросши, любил смотреть фильмы про войну, где строчат пулеметы, бьют пушки и, раздирая сталью гусениц прошнурованную корнями землю, мчатся танки.

Фытову нравятся военная форма фашистов, особенно офицерская: она вызывающе красивая и возвеличивает высокообразованную культуру Германии, и ее передовые технологии.

Васька с интересом наблюдает за поведением мужиков, одетых в черное пальто с белой повязкой на рукаве и немецкой винтовкой на плече. Житуха у них веселая, ни один день у полицаев без самогона не обходится. И полная свобода карательных действий над земляками.

Фашисты без них, как без рук: кто, как не они, лучше знают местных людей. Они указывают на коммунистов, активистов, передовиков социалистической жизни.

Предательство Родины, по нравственному понятию Фытова, грехопадением не считается. Он рассуждает по-своему: «Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше», ведь человек создан для жизни и продления ее в поколениях.

Васька в политику не лезет, для него любая Родина, любая власть приемлема: было бы жранье, водка, курево и свобода действий.

…Андрею, получившему психологический удар, было не весело. Был бы он женщиной, источилась бы его печаль слезами, а добрый вестник – ветер разогнал бы над ним сгустившиеся тучи. Но Соколов не плакал, понимая, что в борьбе за правое дело случаются нервные издержки.

Егерю часто приходят воспоминания о прошедших годах его артистической жизни.

Много раз он задавал себе негласный вопрос: «Правильный ли он сделал шаг, оставив музыкальный театр, поменяв его сценический свет спектаклей и аплодисменты на борьбу с нарушителями и браконьерами, уничтожающими природу».

Еще обучаясь в музыкальных классах, Андрей постигал образование не только по спецкурсу, но и науке человечности. Этой праведной дорогой его вела педагог Софья Михайловна, она как мать формировала в своем ученике отношение к добру и чести, культуре, восхищению духовными ценностями, ответственности за свой труд.

«Ничего, разберемся», – успокаивал себя егерь.

Он решил навестить знакомых лесорубов, самому расспросить о факте кражи.

Андрей шел лесной тропой, привычно глядя на окружающую природу; беспокойно стучало сердце, а в голове возникали знакомые строки поэта:

Куда не обращаю взор

Везде синеет мрачный бор

И день, права свои утратил.

В глухой дали стучит топор,

Вблизи стучит вертлявый дятел.

У ног гниет столетний лом.

Гранит чернеет и за пнем

Прижался заяц серебристый.

А на сосне, поросшей мхом,

Мелькает белки хвост пушистый.


У лесорубов обед. Тракторист Иван заглушил мотор, и над порубочной делянкой воцарилась тишина. Куда ни глянь, всюду пни поверженных деревьев.

Как всегда, бригада собралась на приготовленных для трапезы специально распиленных чурбаках-сидениях.

– Нина, – кричит мадам Люси работнице, находящейся на некотором удалении. – Принеси и мне сумку!

– Все, что ли собрались? – глянув на окружающих, спросил Митрофан.

– Саньки Зубатова нету, – ответил помощник Гурьев.

– Вечно этот баламут куда-то пропадает, – бурчит вальщик Чураков.

Аппетит у всех хороший. Кто-то шмат сала жует: кто-то, держа на коленях в спичечном коробке соль, шелушит скорлупу яиц.

Пришел мастер леса Лопатин, сел на свой чурбак, открыл сумку с едой, зашуршал газетными свертками.

– Вон, Санька-то идет с берестой для костра, – указала рукой тетя Нина.

Санька на ногу скорый, подошел и, вытянув руку для доброго пожелания, выкрикнул:

– Всем ж, о, п, а!

На него посмотрели исподлобья с брезгливостью.

– Тебя, баламут, в школе не учили культуре?

– Учили, я и сказал культурно, так в старину говорили купцы и бояре, опоздавшие на праздник. Войдет, бывало, такой в помещение, снимет шапку, шубу, повернется лицом к жрущим и кричит: «Ж,О,П,А!», то есть «желаю обществу приятного аппетита!» Все в пределах культуры, – оправдывался Сашка.

– Мы рабочий класс, а не купцы. Больше так не говори, – предупредил широкоплечий Митрофан.

– Баламут ты, Зубатов. Вот, когда женишься и скажешь так жене, то не получишь от нее самого интересного, – проворчала Люси.

– Холостым быть лучше: «И свобода нас встретит радостно у входа!» – Слышала такое, мадам Люси?

– У входа в магазин, что ли? – хохотнула Люси.

– У тебя только вино на уме, – съязвил Санька, – но в жизни есть моменты поинтереснее.

– Это, какие ж такие? – завелась Люси.

Санька Зубатов вытащил газету и стал листать, не читая.

Митрофан спрашивает:

– Свежая?

– Свежая-свежая, – подтверждает Санек, – и падает свежее.

– Это ты про что… Чего падает свежее? Откуда? – интересуется бригада.

– Откуда-откуда – с самолета падает на деревню!

– Ты это. Не темни, давай толком объясни, – по-командирски требует мастер.


Вокзал


Гостиница


Памятник 1000-летие России


Грановитая палата



Кремль


Кинотеатр


Покровский собор (его называют еще храмом Василия)


Софийский собор


Ресторан «Детинец»


Зал ресторана «Детинец»


Храм Александра Невского


Новгородский театр


Церковь Покрова Пресвятой Богородицы


– Ну, в общем, дело такое: один мужик написал жалобу министру аэрофлота, что каждый день в полдень высоко в небе пролетает над его домом большой самолет белого цвета, номеров не видно, и каждый раз в это время из него сбрасывают бумажки с фекалиями. Одна такая попала Витьке Бобкову на глаза, он красил крышу на сельсовете, чуть не упал вниз. «У меня к вам просьба, – писал мужик, – нельзя ли эти листочки сбрасывать чуть позже, над лесом, там людей нет, одни медведи бродят.»

– Вот те на-а, – всполошилась тетя Нина, – а я на крыше летом грибы сушу, а осенью калину вялю.

– Да не может того быть, чтобы так авиация на голову оправлялась!

– Ну и правильно делают. Им, летчикам, видно все – ты так и знай, – сострил Санька Зубатов, глянув на мастера Лопатина.

Семен Иванович почесал затылок, пустился в рассуждения:

– Я на самолетах не летал, но это на правду похоже. Я на поездах ездил и всякий раз перед станцией туалет закрывали, а на пароходе так там туалет открыт все время, делай, что хочешь, и все падает в реку. А что касаемо самолета, дак почто лишний груз вести до следующего города. Вот и летят одиночные листовки на голову.

– Хоть бы одна такая упала на нос нашему начальнику, – шепнула Люси подруге Нине, – и, обращаясь к Зубатову, попросила, – Санек, дай эту газетку почитать?

– Не могу, мамка еще не читала, – скривился усмешкой Зубатов, – а хотите, я вам анекдот расскажу?

– Валяй, – отвечал сытый тракторист Иван, растянувшись на бревне.

– Дело было на даче, – начал Санька, – сосед соседа спрашивает: «Почему твои жена и теща окрашивают волосы в разные цвета?» «Чтобы знать, чей это волос в супе плавает!» – отвечал сосед.

– Баламут ты, Санька! – возмущался Митрофан, – опять ты во время еды про это!

Санька, обидевшись, уставил взор туда, где над лесом кружило воронье.

Лесными тропами к истоку

Подняться наверх