Читать книгу Комикс про то, чего не было… Часть первая - Леонид Владимирович Кузнецов - Страница 9

– Как же он, несчастный, любит свою дочь! —

ответил, наконец, Иосиф на приветствие гостя, который все это время терпеливо дожидался хоть какой-нибудь реакции раввина на свое появление. И вот дождался… То, что он услышал, на кого-то другого, возможно, произвело бы удручающее впечатление. Но таинственный незнакомец даже не подумал:

– А не с идиотом ли мне посчастливилось встретиться в столь поздний час? Хорошенькое дельце… И стоило за этим Бог знает куда тащиться? Как будто в Риме или в Ершалаиме мало своих сумасшедших. Вот спасибо Каифе!…

Напротив, бросилось в глаза, если, конечно, пассажир чудо-колесницы не был великим актером, что такой, мягко скажем, странный ответ его удовлетворил, причем удовлетворил даже больше, чем любой другой, какого нормальный человек в праве был бы ожидать от нормального человека. Что именно за ним, как раз за этими самыми словами раввина он так далеко и ехал. Ну вот, дело сделано. Обо всем договорились. Больше обсуждать нечего. Так что теперь можно со спокойной совестью пускаться в обратный путь. Как бы то ни было человек без черного плаща убийцы с облегчением выдохнул и начал искать глазами, на что бы такое присесть. Нет сомнений в том, что, если бы Иосиф в эту минуту запел похабные куплеты или пустился в пляс, или начал грызть свою метлу, которую словно знамя или меч он зачем-то поднял над головой, его гость по-прежнему продолжал бы смотреть на него с невозмутимой ласковостью психиатра, делающего вид, что все в порядке. Что так и надо. Что это даже хорошо…

Пауза, однако, затянулась. И тогда раввин, если честно, пока ничем не доказавший того, что видит в синагоге кого-нибудь кроме себя, ведь в этом случае его, возможно, волновало бы, как выглядят со стороны все его выкрутасы, страшно завращал зрачками, собрался с силами и голосом, в котором послышались трагические нотки, очень эффектно – как ему показалось – завершил предыдущую фразу:

– А вот я, наверное, никудышный отец. Михаэль уже месяц в рваных сандалиях ходит…

Увы, было слишком очевидно, что Иосиф разговаривает с самим собой. Ситуация портилась. Хотя, куда уж хуже?…

– Да хороший ты отец! Не наговаривай на себя. До осени он в них спокойно проходит. Крепкие еще… – подключился к разговору уставший молчать гость, сообразив, что ситуацию нужно срочно спасать и делать это кроме него некому. — Меня вон, к примеру, до четырнадцати лет обували в сандалии из крокодиловой кожи. Из Египта привозили. И пряжки на них были золотые. С рубинами. Только вот отца у меня никогда не было. Никакого. Ни хорошего, ни плохого. Убили его, когда я еще младенцем был. Кажется, брат его родной. Или собственная мать убила… И знаешь, я предпочел бы всю жизнь босиком ходить, лишь бы у меня в детстве был отец. Хоть какой-нибудь. Разговаривал бы со мной. Игрушки дарил…

Внутренний голос робко откашлялся и должно быть уже не в первый раз за последние минуты напомнил Иосифу о том, что, если он не перестанет валять дурака и прямо сейчас не отправится по мокрой от росы траве в предрассветный черешневый сад, держась за руку умершей много лет назад матери, страх его просто убьет. Или превратит в полное ничтожество. Увы, этот слишком тихий советчик, говоривший абсолютно понятные и легко осуществимые вещи, должно быть, полагал, что имеет дело с разумным человеком. А где его было сейчас взять, разумного человека, когда в голове с жутким эхом все еще цокали лошадиные копыта? И с улицы доносится пронзающий мозг смех Михаэля, который вместо того, чтобы прибежать сюда и увести домой несчастного отца, приглашает кого-то ехать с ним кататься…

– Куда это он собрался? Да еще наверняка в этом своем дурацком наряде! Неужели так трудно?… —

Иосиф начал забывать слова, но, слава Богу, хотя бы перестал говорить вслух. — Будь Принцесса моей дочерью… — сделав особый акцент на слове «моей», обратился он к своему обычному собеседнику, тому самозванцу-недоумку, который, не дослушав его, вдруг обиженно плюнул на пол и выбежал из синагоги. — Вот ведь гад, – бросить меня в такой момент! – огорчился раввин. – Она бы обязательно почувствовала, как мне плохо, а этот оболтус… – продолжил жаловаться раввин, теперь уже пустоте. – И почему она его не научит? Трудно, что ли? Меня ведь он совсем не слушает…

Тяжеленный каменный жернов завертелся в голове еще быстрее, огромный и страшный…

– Постоянный… Вот еще!… Чтоб я ему Сира сдал! Ишь, чего захотел… Интересно, а куда подевался мой пояс?… Вечно он куда-то…

Страх внимательно посмотрел Иосифу в глаза, почесался и решил зайти за спину. Он был голый по пояс, что было просто неприлично. Нельзя появляться в синагоге в таком виде! В руке он держал не то нож, не то надкушенный огурец

– И что это он за имя себе выдумал?… А как, собственно, он себя назвал? Откуда ему вообще известно про Марию?

В голове раввина уже давно разговаривали сразу несколько разных человек. Странно, что раньше он их не замечал. Впрочем, это были не совсем люди.

– Ну точно, я его уже где-то видел! — доверительно сообщил Иосифу кто-то ему совершенно незнакомый. Потом этот незнакомец вскочил на задние лапы и так неудачно нырнул рыбкой в пруд, что брызги долетели до ресниц раввина и начали стекать по щекам.

– Опять все масло сожгли, идиоты, просил же! — раздраженно отчитал кого-то еще один постоялец голосом Иосифа, хотя это никак не мог быть раввин.

– А Михаэль и Ав сегодня опять в пиратов играли. – прошамкала коричневая жаба, которая давно уже потеряла половину верхних зубов и говорила теперь так невнятно, что ее почти нельзя было понять. Почему-то только сейчас Иосифу стало интересно, а должны ли у жабы быть зубы. — Вот сожгут эти разбойники синагогу и попрут тебя отсюда, – мечтательно закатила глаза коричневая жаба, ставшая почему-то зеленой, как будто ей очень хотелось, чтобы с Иосифом случилось что-нибудь ужасное.

– Да ладно тебе! — вступился за раввина кто-то мохнатый. Вроде не заяц и не лисица. В общем, непонятно кто. — Ему Каифа такой сюрприз приготовил, что он и без твоей помощи…

И не договорил, подлец, на самом интересном месте лопнул. Как мыльный пузырь.

– А недопитое вино в погреб убрали? — вдруг спохватился кто-то, у кого никакого голоса да, впрочем, и тела тоже не было.

– А я тебе говорю, дурак, что нехорошо девочке мужское платье надевать! – продолжал спорить с кем-то рот без головы, который Иосиф услышал почему-то только сейчас. Может, он что и раньше говорил.

– И рано еще ей с Михаэлем целоваться! — подпела безголовому рту жаба, вновь ставшая коричневой. — Они в хлеву целуются, я видела.

– Что ты там видела? Ты же слепая! — встрял в разговор тот, кого здесь не было, но кто об этом не знал, кто просто всем снился.

– Совсем уже стыд потеряли! — продолжала кипятиться жаба…

Мысли раввина не просто спутались, они начали меж собой ссориться и завертелись вокруг головы облаком рассерженных ос. Иосиф давно уже забыл, какой сейчас день, что на дворе вечер и нужно хотя бы попытаться выбраться на воздух. Напоследок его гулкий пустой череп, словно это была выеденная муравьями высохшая тыква, бледно изнутри осветился.

– А ведь ты испугался его раньше, чем он сюда вошел.

Последняя трезвая мысль, как потревоженная головешка в гаснущем костре грустно вспыхнула и погасла. Теперь уже насовсем. И тогда зажегся черный свет. Пока еще нестрашный. По опыту Иосиф знал, что по-настоящему черным он станет позже, когда он горлом почувствует Ее приближение и его затошнит.

– Господи, как противно знать наперед, что случится…

Тень неуклюже влезла через окно, отряхнулась, поправила платье и встала рядом, в двух шагах от раввина, прислонившись к колонне. Иосиф мог дотянуться до нее метлой. Правда он Ее не видел. Только слышал, как Она переминается и чешется спиной о деревянную колонну. Ждет. Не Иосиф, – он уже мало, что соображал, – а, кажется, тот рот, что существовал сам по себе, громко повторил, что недавно здесь кто-то чего-то испугался, но раввин уже не понимал, что означают эти слова. Точнее, смысл каждого слова в отдельности был ему понятен, вот только в одно предложение они никак не складывались. И все тот же противный голос, который с когтями, солено пульсируя в глотке, сообщил ему, что метла стала совсем худой и ничего уже не метет. Странно, но про метлу Иосиф понял. И еще он осилил фразу, написанную на огромной ленте, обвившей его лоб, в которой говорилось про то, что давно пора купить Михаэлю новые сандалии. Обещал ведь…

– Неправильное имя! Потому что нет ничего постоянного, – прошептал противно вспотевший Иосиф. – Все меняется. Путь он не говорит глупости! Или есть? А метлу и правда придется выбросить…

Что же в вечернем госте, в этом милейшем, почти застенчивом человеке было страшного? – Загадка. Почему, как только он вошел, раввину захотелось отсюда бежать? Не оборачиваясь и не останавливаясь. Ведь тогда это была еще не Тень, которой нужно бояться. И, если бы левая нога не дрожала так сильно, а правая…

– А кстати, где правая?, — спросила падающая из рук раввина метла.

– Эх, если бы у меня были ноги!…, — царапнули напоследок около самых глаз чьи-то пушистые когти. Невидимый пол отвратительно качнулся и стало тихо.

– Ну наконец-то! Сколько можно ждать?!, — обрадовался страх, тот, что без когтей, и поплыл прямо в широко раскрывшиеся пустые глазницы раввина…

Посланец Каифы не стал дожидаться, когда Иосиф рухнет на пол, подхватил его подмышки и подтащил к лавке. После чего зашел сзади и растер его окаменевшую шею. Затем, насвистывая, вытащил из рукава шелковый платок и обрызгал его какой-то пахучей жидкостью из склянки, добытой из-под складок дорогой тоги, то ли греческого, то ли римского покроя…