Читать книгу Колыбель для Ангела - Лев Алексеевич Липовский - Страница 5

Отец Алексей, настоятель храма Святой Троицы в станице Новотроицкой, ранним утром, привычным маршрутом – центральной улицей – следовал на службу. Пожилые станичники и люди среднего возраста, встречая священника, учтиво кланялись и приветствии его словами: «Будь здрав, батюшка». Отец Алексей кланялся в ответ, и благословляя, осенял их крестным знамением. Молодежь здоровалась редко, по большей части только соседская. Остальные либо проходили безразлично, не обращая на него никакого внимания, либо снисходительно улыбались вслед. Этот ежедневный путь был привычен для священника и для станичников и воспринимался всеми, как само собой разумеющееся и неизменное. Но так было не всегда.

Отец Алексей, в миру Алексей Першиков, сан свой носил довольно давно. Хотя это был уже второй этап в его жизни.

На первом ее этапе Алексей жил мирской жизнью и строил в ней дальновидные планы. Человеком он был настойчивым, упорным и благодаря этому добивался многого. Окончив среднюю школу с золотой медалью, он без особого труда поступил на восточный факультет Ленинградского университета. Изучение восточных языков не прошло даром, и по окончании университета, он уехал военным переводчиком в Афганистан, чем был тогда безумно горд. Но два года сплошного кошмара оставили огненный след в душе Алексея и очистили сознание от иллюзий, привитых с детства, казалось навсегда. Однако он смог победить в себе зародившуюся ожесточенность, избежав падения в пропасть цинизма и разочарования. По возвращении в Союз, прежняя жизнь, наполненная мирскими хлопотами и обывательской гонкой за «жизненно необходимым», показалась ему пустой и скучной, лишенной чего-то важного. Без излишних сомнений он поступил в духовную семинарию, что тогда представлялось ему единственно верным и спасительным выходом.

И сейчас, по прошествии многих лет, он нисколько не сомневался в правильности своего выбора. Обращение к духовности не только дало ему силы помочь своей мятущейся душе, но и возможность помогать людским душам, попавшим под неумолимые жернова жизни. Эта забота о других давала ему колоссальный духовный заряд.

У ворот церкви отец Алексей, к своему удивлению, увидел старенький полицейский «уазик» и скучающего за его баранкой участкового – капитана Фролова. Это обеспокоило его – с чего бы участковому в такую рань находиться у церкви? Не иначе, как что-то случилось.

– День добрый, батюшка, – Фролов, заприметив священника, бодро выскочил из машины.

– Дай бог нам всем хорошего дня, – перекрестился отец Алексей. – Что привело тебя к божьему храму в столь ранний час, Юрий Степанович?

– Час для нас с вами, батюшка, не такой уж и ранний, – Фролов казался озабоченным.

Это насторожило священника еще больше:

– И это верно. Так что ж, по службе дела в храм божий привели, или самому божья помощь потребовалась?

– Пожалуй, по службе батюшка. Не знаю, чья здесь помощь нужна больше. Одно скажу точно – без вашей помощи, батюшка, мне, пожалуй, не обойтись.

Отец Алексей пристально посмотрел на Фролова, произнес:

– Пойдем, Юрий Степанович, в храм Господень. Там и думается легче.

На крыльце их встретил и поприветствовал дьякон.

Перекрестившись перед входом в храм, они вошли. То, как Фролов снял фуражку на входе, спешно перекрестился и неуклюже поклонился, отец Алексей заметил, но виду не подал, лишь подумал: «Пусть с трудом, но возвращаются люди к святой вере. Слишком долго прежде народ от нее отучали, а сейчас люди поворачиваются к Богу лицом и сердцем, значит, есть в том знак доброго начала».

Прошли в ризницу. Отец Алексей облачился в епитрахиль, набедренник, пояс и поручи, надел большой крест, и, обернувшись к образу Иисуса Христа, перекрестился.

Затем позвал участкового.

– Что ж, рассказывай Юрий Степанович, какие дела привели тебя, – отец Алексей огладил окладистую бороду и выжидающе посмотрел на Фролова. Взгляд его выражал сосредоточенность и внимание.

– А дело вот какое, батюшка. Вчера в приемное отделение нашей больницы привезли какого-то бродягу. Нашла его за своим огородом бабка Назариха, соседка ваша, что на окраине, у леса, живет. Назариха мне рассказала, что лежал бродяга тот без сознания – глаза открыты, и туманный взгляд в небо направлен. Ни крови, ни повреждений никаких на нем не было. На «скорой» привезли его в больницу – с тех пор так там и лежит, с открытыми глазами, но без сознания. Меня удивить трудно, не такое видывал, но я его увидел – мурашки по коже побежали. Лежит огромного роста мужик, вроде неживой, а вроде как вот-вот встанет – словно внезапно застыл. Врачи вокруг него суетятся, обещали сделать все возможное. На койку больничную он не вмещался, так они там из двух коек одну соорудили. Страсть какой огромный. И вообще, что-то в нем есть такое необычное, а что – не пойму.

Фролов замолчал и в задумчивости теребил ремешок фуражки, размышляя, чем же его еще так поразил незнакомец.

Отец Алексей, перекрестившись, вслух произнес:

– Спаси его Христос, – пригладил бороду и вопросительно посмотрел на Фролова. – Что ж, благословить болящего и страждущего – мое предназначение.

– Да, конечно, – спохватился Фролов, – и это, само собой, необходимо. Но я, собственно, хотел попросить помощи совсем по другому вопросу. У него вещей-то с собой немного было – так, котомка с парой тряпок, но вот среди них одна вещичка, пожалуй, интересная будет. Вроде, как церковная.

Отец Алексей удивленно взглянул на Фролова.

– На ней знак вроде креста, – пояснил свое предположение Фролов. – Хотя я и ошибаться могу, но очень похоже. Так вот я и подумал, не в церкви ли какой украдена штука эта. Страна наша большая, кто знает – где этого бродягу носило. Прежде, чем докладывать начальству, решил вот для начала проконсультироваться относительно принадлежности ее к церковному инвентарю, авось ценность какую представляет.

– В эксперты насчет ценности я, конечно, вряд ли сгожусь, – отец Алексей слегка нахмурил брови, – однако принадлежность к церковному инвентарю, пожалуй, определить смогу.

– Вот и хорошо, – обрадовался Фролов, – я ее сейчас принесу. Она у меня в машине. Уж не обессудьте, займу у вас немного времени.

Отец Алексей согласно кивнул.

Фролов торопливо вышел, а отец Алексей задумчиво прошелся по ризнице. Впервые к нему обращались с такой просьбой. К тому же услышанное немного взволновало его. Не часто в их тихой и благополучной станице происходят столь необычные события.

Вернулся Фролов. В руках он нес потертую старинную кожаную сумку с длинным наплечным ремнем.

– Вот все его богатство, – Фролов поставил сумку на стол.

Отец Алексей подошел к столу, потрогал сумку и, ощутив под рукой нежную фактуру выделанной кожи, внимательно осмотрел ее. Было в этой сумке что-то древнее, далекое. Толстая мягкая кожа изрядно потерта, особенно наплечный ремень, что свидетельствовало о почтенном возрасте вещи. Вместо ниток, сшита сумка была тонкими кожаными полосками, но самым интересными в ней казались застежки, которыми закрывался клапан сумки. Они представляли собой два цилиндрика, выполненных из отполированного, стеклоподобного, черного камня, с проточенными посередине, вкруговую, канавками, которые охватывали петли, пришитые тонкими кожаными полосками к сумке. «Вот уж поистине, – подумал отец Алексей, – все новое – хорошо забытое старое». Сейчас подобные застежки вместо пуговиц зачастую используют на всяких модных предметах верхней одежды. Какая временная пропасть между этими застежками.

Фролов их расстегнул, откинул клапан и извлек из сумки странный предмет. Он очень бережно положил его на стол. Одного взгляда отцу Алексею было достаточно, чтобы понять, что перед ним очень древняя и необычная вещь. От нее словно хлынула волна времени, но не холодная волна, которая обычно исходит от старинных, но давно умерших вещей, а теплая – волна жизни. Ему даже показалось, что он явственно ощущает это тепло – внутреннее, сокровенное, несущее в себе что-то таинственное, предназначенное именно ему. Такое странное ощущение возникает при созерцании старинных икон и отец Алексей невольно отнес эту вещь к категории духовных реликвий. Сам предмет словно уверял в этом, безмолвно, но бесспорно. Рассматривая нанесенные на нем узоры, отец Алексей провел по ним кончиками пальцев, и ему почудилось, что он слышит какой-то приглушенный шепот. Он мысленно стряхнул с себя это ощущение, но шепот все равно продолжал проникать в его сознание, как только он прикасался к предмету, будто кто-то невидимый шептал ему на ухо молитву. Это можно было понять по интонации, но слов не разобрать. Да и были ли это слова? И был ли вообще этот шепот? Сейчас он поручиться за это не мог.

Он посмотрел на Фролова. Тот непонимающе, но с интересом наблюдал за священником.

– Ты что-нибудь слышишь, Юрий Степанович? – спросил отец Алексей, в надежде получить подтверждение своим ощущениям.

Фролов озадаченно прислушался, покрутив головой, и удивленно обернулся к отцу Алексею:

– Я слышу мотоцикл. Опять Куприянов с утра пораньше без шлема по улицам гоняет. Трактора, слышу, в мехпарке заводятся. А что?

– Нет, ничего, показалось, наверное, – отец Алексей смущенно тряхнул головой. Шепот растворился в доносящихся с улицы звуках. Огонь лампады у образа Иисуса Христа качнулся и выровнялся, засияв ровным белым пламенем. Это было как наваждение. Оно настораживало. Настораживало, как все необычное, но не пугало.

Священник вновь сосредоточил внимание на загадочном предмете. Он был выполнен из странного твердого материала красноватого оттенка, и представлял собой две четырехугольные пирамиды, соединенные между собой основаниями. Никакой вычурности, присущей бесполезным помпезным вещам. Строгость исполнения как бы свидетельствовала о важности и величественности предназначения. На одной их граней размещалось странное изображение, отдаленно напоминающее очертаниями крест, с нанесенным на нем и вокруг него, знаками. На всех гранях предмета также по спиралям были нанесены знаки, часть из которых показались отцу Алексею знакомыми. Сознание его всколыхнулось, извлекая из памяти давно забытые странички жизни.

Во времена учебы в университете Алексей Першиков увлекался древнеегипетской культурой. Часами пропадая в библиотеках, он перечитал уйму литературы по истории одной из древнейших цивилизаций. На толкучке скупил у букинистов по этой теме все, на что был способен его студенческий бюджет. И сейчас, рассматривая знаки на принесенном предмете, он почти не сомневался в их происхождении. Часть из них имели нечто общее с древнеегипетским идеографическим письмом. Отец Алексей, пораженный своей догадкой, поднял взгляд на Фролова, и взгляд этот выражал изумление.

Фролов почувствовал, как по спине пробежал озноб.

– Ну, что я говорил! Вещичка-то, видимо, все-таки не простая, а? – прошептал он, словно боясь спугнуть удачу. Фролов не скрывал радости –милицейское чутье его не подвело.

– Да, Юрий Степанович, – помедлив, произнес отец Алексей, – предмет этот действительно, похоже, не безделушка, хотя к православной церкви вряд ли имеет отношение. Но само то, что он находится сейчас перед нами, я уже считаю чудом. Конечно если это не подделка под старину, во что я мало верю. Ведь подделывают обычно дорогие вещи, а тут, будто специально, выполнено все скромно, да еще и материал не драгоценный. Похоже на медь.

– Ну не скажите, – возразил Фролов. – В наше-то время любой цветной металл немалых денег стоит. Даже бомжи вшивые вон по помойкам алюминиевые банки из-под напитков собирают и в цветмет сдают. А тут весу килограмм пять будет, не меньше. Для любого бомжа – находка.

– Негоже, Юрий Степанович, так о людях говорить. Все под Богом ходим. А вот то, что вещица эта – ценная находка, я почти уверен. Если вещь подлинная, то для науки и истории – находка. Хотя, поди разбери теперь, откуда она взялась и какую грандиозную историю имеет. Письмена на ней похожи на древнеегипетские. Учитывая это, ей, по меньшей мере, две-три тысячи лет, а то и более.

– Сколько?! – Фролов недоверчиво глянул на священника, потом перевел изумленный взгляд на загадочный предмет.

– Однако, утверждать не берусь, – оговорился отец Алексей. – Это следовало бы проверить.

– Да-а, – протянул Фролов, продолжая находиться в состоянии легкого шока от услышанного. – Как же она в Россию-то попала? До Египта от нас не ближний свет. Хоть бы бродяга этот выжил, авось и правду узнаем.

– А в сумке больше ничего не было? – поинтересовался отец Алексей.

– Было тряпье какое-то грязное. Я его в больнице оставил – не хватало вшей или другой гадости подхватить, – ответил Фролов, брезгливо поморщившись.

Он сосредоточенно потер затылок:

– Батюшка, а сами вы можете определить, что это за штуковина?

– Отчасти, Юрий Степанович. Назначение ее только эксперты могут определить. Мы же с вами можем только кое-что предположить. Есть у меня пару книг по древнеегипетскому письму – с молодых лет остались. Можно попытаться прочесть надписи.

– Было бы неплохо, батюшка. И мне это будет интересно, – воодушевился идеей Фролов.

Рутинная жизнь участкового инспектора не часто озаряется столь яркими эпизодами, поэтому Фролов старался извлечь из данного случая максимум возможной пользы.

– Подъезжай-ка, Юрий Степанович, ко мне вечерком домой с этой вещицей. Найду я свои книжки и постараемся побольше узнать о ней.

– Непременно заеду, непременно, – Фролов не скрывал радости. Он уложил предмет обратно в сумку. – Что ж, спасибо, батюшка, за содействие правоохранительным органам, ну и мне лично, конечно. Пора идти, а то уж больно долго мой участок без присмотра.

– Бог в помощь, – кивнул отец Алексей на прощание, пропуская Фролова в открытую дверь. – А я сегодня посещу горемычного в больнице, благословлю.

Оставшись один, отец Алексей попытался осмыслить все увиденное и услышанное. Все в этой истории показалось ему странным: невесть откуда взявшийся скиталец, найденный без сознания, странный предмет с древними надписями, наконец – сумка, которая, судя по ее стилю и состоянию, в возрасте не намного уступала самому предмету. Как будто странник этот попал в наше время из другого века или даже из другой эпохи. А еще это странное наваждение, овладевшее им при осмотре предмета. Что это было? Где-то в глубоком подсознании заискрились туманные, осколочные воспоминания – что-то в этом показалось ему знакомым.

«Непременно в этом нужно разобраться, – подумал отец Алексей. – И непременно увидеть этого странника. А пока самое время помолиться за него. Жаль имени не знаю». Отец Алексей обернувшись к образу, начал молитву за здравие.

Глаза Иисуса Христа проникновенно и испытующе взирали на него. Отцу Алексею вдруг показалось, что в уголке глаза Господа блеснула прозрачная слеза, а лик озарился едва различимой улыбкой.