Читать книгу Колыбель для Ангела - Лев Алексеевич Липовский - Страница 6

Азаров едва успел нажать на педаль тормоза. Его «девятка» жалобно взвизгнула тормозными колодками. Горел уже зеленый сигнал светофора, когда на пешеходный переход, не обращая никакого внимания ни на светофор, ни на двигающийся транспорт, вышла старушка. Машина остановилась буквально в считанных сантиметрах от нее. Руслан с облегчением вздохнул, холодная волна медленно прокатилась от макушки до конечностей и застыла колючими льдинками в кончиках пальцев. Но то, что произошло в следующую секунду, повергло его в гораздо более глубокий шок. Старушка, нисколько не испугавшись визга тормозов, обернулась к машине, с размаху грохнула сумкой по капоту, затем зло пнула бампер и в довершение ко всему плюнула в лобовое стекло. После всего этого она разразилась гневной тирадой с таким набором ненормативных эпитетов, что все предыдущие ее действия показались лишь легким упреком. Продолжая выкрикивать ругательства, периодически оборачиваясь и грозя сухеньким кулачком, она деловито продолжила свой путь. Руслан пришел в себя, лишь услышав клаксон остановившейся сзади машины и торопливо нажал на газ.

Набирая скорость, Азаров еще раз взглянул на противоположную часть улицы, куда направилась старушка, но она умудрилась удивительным образом исчезнуть. Он еще раз окинул взглядом пустынную улицу, но старушки нигде не оказалось. Только невесть откуда взявшаяся старая, облезлая черная кошка, потершись о стойку светофора и бросив пристальный изумрудный взгляд в его сторону, засеменила в направлении мусорных баков.

Продолжая свою поездку, Азаров никак не мог отделаться от чувства досады. Он себя не оправдывал. Конечно, за рулем автомобиля нужно быть предельно внимательным и собранным, чтобы не допускать подобных случаев. Но поведение старушки показалось ему более чем странным и, по меньшей мере, возмутительным. И сколько же злобы и неприкрытой ненависти было в ее глазах. Ему даже показалось, что он видел злобные зеленые огоньки в ее глазах. Он посмотрел на капот и присвистнул. В том месте, куда пришелся удар старушкиной сумки, красовалась небольшая, но достаточно глубокая вмятина. «Елки-палки, что ж у нее в сумке-то лежало, кирпич что ли. Не старушка, а кобра, – сокрушаясь подумал Азаров и только теперь обратил внимание на плевок на лобовом стекле. – А вот и яд». Он включил дворник и омыватель стекла смыл этот оскорбительный след нападения. Ему стало обидно, не столько за себя, сколько за невинно пострадавшую машину. Он хоть и эксплуатировал ее нещадно, но относился к ней, как к надежному товарищу.

Ему отчего-то вспомнилось, что это была уже третья машина в его жизни. Первую свою машину, старенькую «копейку», они с женой Светланой получили в качестве свадебного подарка от его отца. Вторую машину, «Фольксваген гольф», они купили «с рук» пять лет спустя, когда Азаров уже работал репортером в многотиражке. Эту машину он вспоминал с болью. Именно на ней три года назад Светлана погибла в автокатастрофе. Нелепо, как обычно и происходит в таких случаях. Рядом с дорогой мальчишки играли в футбол, мяч выкатился на дорогу, один из мальчишек в азарте игры выбежал за ним. Чтобы не сбить ребенка, Светлана направила машину на обочину. Машина упала в свежевырытый котлован. Скорая помощь прибыла слишком поздно.

Тяжелые воспоминания черным пауком вылезли из глубины памяти, тоска навалилась на него гнетущей тяжестью. После гибели Светланы в его душе образовалась огромная область пустоты, которую он ничем не мог заполнить. Был период, когда он искал утешение на дне стакана. Не найдя в этом проку, он пытался много, до изнеможения, работать, но это не спасало. Это было его незаживающей раной, и излечить ее было невозможно. Светлана навсегда унесла с собой часть его души.

Клаксон вырвал его из раздумий. Зеленый сигнал светофора уже горел, а он все стоял на перекрестке. «Так, что-то я сегодня чересчур рассеянный, – спохватился Азаров, включая передачу и нажимая педаль газа. – Похоже, сегодня не мой день. Нужно встряхнуться». Он потряс головой, действительно ощутив себя чуть бодрее. Проехав еще квартал, он свернул в знакомый широкий переулок и остановился возле дома Савельева.

Небольшой одноэтажный дом с зеленой черепичной крышей и свежевыкрашенным белым забором не имел никакой вывески, но многие в городе его знали и посещали. Савельев уже давно был известен в Ростове-на-Дону, как специалист по нетрадиционной медицине и имел в этой области определенный авторитет. А в свое время был он отменным хирургом, спас многих от неминуемой смерти. Все внезапно изменилось после его поездки в Тибет, куда он отправился с этнографической экспедицией. Вернулся он через пять лет совершенно другим человеком.

Азаров знал его с детства – учились вместе с первого класса. Сколько он его помнил, Сергей всегда был непоседой – взбалмошным, лихим и безрассудным. Его постоянно посещали несусветные идеи, а поскольку он был заводилой во всем, то всегда подбивал на их воплощение свое окружение. Остановить его было немыслимо.

Он и в пору работы хирургом, напористый и исключительно уверенный в собственных силах, брался за операции, на которые не решались более опытные, но осторожные специалисты, и проводил их безукоризненно.

Из Тибета он вернулся другим – сосредоточенным, спокойным, каким-то одухотворенным. На расспросы знакомых о его пребывании в Тибете отвечал уклончиво. Азарову сказал коротко – как-нибудь расскажу. Но пока так и не рассказал.

По приезду он не вернулся в больницу, где его ждало блестящее будущее. На расспросы знакомых о причинах ухода отвечал просто: «Потерял интерес к хирургии». Только Азарову, как лучшему другу, сказал: «Руслан, я познал одну истину: совершая порой сложнейшие манипуляции, добиваясь в них совершенства, мы даже не догадываемся, что эта сложность и есть примитивность. Мы читали в институте слова Авиценны – «Устрани причину – пройдет и болезнь» и думали, что понимаем их смысл. А на самом деле не доходили до причин. Современная медицина устранить причину болезни не способна, поскольку принимает за причину ее последствия. Лечить людей прежними методами я уже не смогу. А нынешние мои методы в больнице пока неприемлемы».

Эти неясные суждения и вообще поведение Савельева по возвращении из Тибета, Азаров поначалу воспринял как очередную его несусветную идею. Но когда Сергей открыл на дому что-то вроде центра нетрадиционной медицины, принимая своих пациентов, и по городу, а затем и за его пределами, разлетелась молва о его феноменальных способностях целителя, экстрасенса, и всякого такого прочего, Азаров понял, что это серьезно и в личности Савельева действительно произошли какие-то кардинальные перемены.

Во всяком случае, и это особенно радовало Азарова, на их дружбу это никак не повлияло. И он благодарил Бога за то, что Савельев не остался со своими идеями в Тибете. Хотя и считал его нынешнее увлечение, мягко говоря, несерьезным. Азаров рассматривал это именно как увлечение, не более того, тем более, что за свои эксперименты Савельев денег с пациентов не брал.

Азарову как-то не приходила в голову идея проанализировать, почему посетители Савельева, которых тот отказывался называть пациентами, после «исцеления» коренным образом меняли свой образ жизни. Многие из них превращались из прежних прожженных обывателей, аморальных или асоциальных элементов в одухотворенные личности – одни обращались в веру, другие становились всевозможными меценатами или волонтерами. По крайней мере, прежним никто из них не остался.

Зарабатывал же на. жизнь Савельев тем, что писал странные, опять-таки по мнению самого Азарова, книги по самоисцелению духа и тела, которые все-таки, к его удивлению, пользовались спросом. Азаров даже, предприняв неслыханные усилия, попытался прочитать одну из его книг и ничего в ней не понял. Решил больше не пробовать повторить подобное самоистязание.

«Ты не готов», – говорил ему Савельев.

А он и не спорил.

Прежде он никогда не обращался к Савельеву за помощью ни по его прежней, ни, тем более, по его нынешней медицинской специализации. В общем-то, он и от сегодняшнего своего посещения не ожидал каких-либо серьезных результатов. Просто хотелось дружеского участия.

Азаров выбрался из машины и подошел к капоту, чтобы ближе осмотреть вмятину от пережитой атаки агрессивной старушки. К его удивлению, ни единого признака повреждений на капоте не оказалось. Не обнаружил он не только вмятины, но даже царапины. Это было странным, поскольку на том злополучном перекрестке он отчетливо видел приличную вмятину. Будучи реалистом, он все же решил, что вмятина была его психологическим миражом. Этот вывод показался ему вполне убедительным.

Азаров открыл калитку и ступил на узорную цементную плитку двора. Весь двор и дом были отделаны просто, без изысков, но очень аккуратно, по-хозяйски добросовестно, учитывая при этом, что в большинстве своем все было сделано исключительно руками Савельева. Слева перед домом располагалась уютная беседка с плетеными из лозы шезлонгами, опутанная диким виноградом, справа разбита круглая клумба с набором разнообразных цветов. Эта беседка предназначалась для посетителей. Дом из красного кирпича имел два входа. Центральный также был предназначен для посетителей и вел в переднюю, рабочую часть дома, где находился так называемый рабочий кабинет Савельева. С тыльной стороны находился вход в жилую половину дома. В жилой половине Азаров бывал часто, в отличие от рабочей.

В кабинете Савельева он побывал лишь раз, когда Сергей пригласил его перед началом своей новой деятельности посмотреть свежим взглядом на свое произведение. Азаров тогда отметил, что обстановка в кабинете располагала к общению и расслабляла, что, по-видимому, и требовалось от таких помещений.

За домом находился небольшой садик из полутора десятков деревьев и уютный дворик с беседкой. В этой беседке Азаров не однажды сиживал с Савельевым по разным поводам. Азаров порой сам мечтал жить вот так же, ближе к земле, но, по крайней мере, пока, такой возможности не имел. По воле судьбы и в силу сложившихся обстоятельств он жил, чуть ли не в самой высокой точке города и это нисколько его не огорчало, особенно когда он видел из окна своей квартиры дивную панораму. Открывающийся при этом вид задвигал на задний план его мечты о жизни в частном доме.

Еще на подъезде к дому Савельева, Азаров обратил внимание, что не видит около него ни одной машины. Это было довольно странно, поскольку у Савельева в это время дня обычно было достаточно посетителей. Пока Азаров осматривал двор, из-за угла дома появился Савельев.

– Наконец-то ты до меня добрался, – радушно раскинув руки и широко улыбаясь, он направился к Азарову. – Что-то, старик, мы с тобой совсем заработались в последнее время – слишком редко стали видеться. Так не годится. Если б ты в ближайшее время не выбрался ко мне, я стал бы отлавливать тебя.

Они обнялись.

– Да, – согласился Азаров, – нужно чаще встречаться. Наша ссылка на занятость имеет некий привкус лени. Ее-то, в первую очередь, и нужно гнать поганой метлой.

– Вот-вот, – поддержал Савельев. – Ну, пойдем в дом?

– Лучше в беседку, – возразил Азаров. – Устал я от помещений, духоты. У тебя здесь, как в раю – тишина, свежий воздух, птички поют. Красота. Да и народу у тебя сегодня, на редкость – нет.

– А я сегодня всем отбой дал. Чтобы никто не отвлекал от общения с тобой. Проходи, располагайся.

– Видать и впрямь соскучился, – поерничал Азаров.

– А то.

Они прошли в беседку, сели около столика. Савельев открыл холодильник, заглянул в него.

– Чем тебя угостить, Руслан?

– Я бы выпил холодного сока.

Савельев достал клубничный сок в графине, разлил его в два стакана. Рядом поставил пиалу с кубиками льда.

– Крепче напитков не предлагаю. Знаю твой принцип – за рулем ни грамма.

– Да, пока стоически его выдерживаю, хотя, порой, иногда так требуется. Но за руль, выпивши, не сяду, а без машины обходиться уже не могу.

– И правильно, здоровее будешь. Ну да ладно. Рассказывай, как идут твои дела.

– Ты, в принципе, в курсе всех моих дел – я тебе по телефону регулярно докладываюсь, – усмехнулся Азаров. – Вот открыли в прошлом месяце в журнале новую рубрику: «Аспект. Человек в обществе». Я веду. Несмотря на сухость и банальность названия, между прочим, очень читаемая рубрика. Потому, что в комплексе освещаем широкий круг вопросов, с которыми сталкивается обычный человек в современной жизни – политика, социология, экономика, религия. Пытаемся давать советы людям, как выжить в наше время.

– Да, брат, скажу тебе, непростая задача – советовать в таких вопросах. Тут, порой, сам теряешься – не знаешь, какой шаг сделал правильно, а где оступился. Хотя, я согласен – дело нужное.

– Конечно, ведь мы пытаемся доказать людям, что можно выжить и в современном обществе, не съедая друг друга, как пауки в банке. Но, мне кажется, наши усилия пока не больно успешны. Огорчает, что мы не первые пытаемся это сделать, но есть надежда, что не последние.

– Как говорится, под лежачий камень вода не течет. Кто-то же должен попытаться сдвинуть эту глыбу – общественное сознание. – Савельев поставил стакан с недопитым соком на стол и задумчиво откинулся в кресле. – Знаешь, Руслан, в чем парадокс человеческой сущности? Человек рождается младенцем с чистой душой, а потом в течение жизни собирает в себя всякую грязь, как шарик-липучка, а когда грязи в нем набирается слишком много, он начинает ее рассеивать вокруг себя и пачкать все окружающее.

Азаров, зная человеколюбивое жизненное кредо Савельева, удивился этому высказыванию, хотя был отчасти согласен с ним.

– Да, но это ведь относится не ко всем, – возразил, улыбнувшись, Азаров. – Мы-то с тобой, к примеру, не такие плохие ребята. А есть же люди и лучше нас.

– Безусловно, – согласился Савельев, подняв руки в знак капитуляции, – это относится далеко не ко всему человечеству. Если бы было наоборот, этот мир был бы обречен.

– У меня сложилось впечатление, что он обречен изначально. Библейские Адам и Ева, созданные Богом чистыми и безгрешными, первыми поддались искушению. Слаб человек по сути своей, но любопытен и влечет его все неведомое, пусть даже и мерзкое. Вот скажи мне, Серега, почему же Господь, создатель мира, позволил дьяволу искушать людей?

– Да, Адам и Ева были первыми из людей и первыми искушенными. Но сам дьявол, именуемый прежде Люцифером, был искушен гордыней раньше их, за что жестоко поплатился. Теперь же искушает сам. А ты не думал над тем, что люди были созданы несовершенными умышленно? В самом слове «совершенный» подразумевается определенное действие – совершенствование. Как же можно совершенствовать что-то, не подвергая его испытанию. Ребенок, родившись, не умеет ходить. Учась этому, набивает шишки и синяки, но приобретает способность ходить, а затем – бегать. Кто настойчиво развивает эту приобретенную способность – становится чемпионом по бегу. А кто довольствуется достигнутым – умением ходить – просто ходит, со временем, порой, все реже. Пока не заработает себе кучу болячек, сопутствующих малой подвижности, озлобляясь на весь мир за сотворенное с собой, между прочим, им же самим. Бог дал человеку право выбора – от малого до самого главного – жить вечно в раю или сгинуть навек. Можно пройти простым путем. Так живут многие – по принципу: зачем мне неосязаемые райские кущи, когда есть вполне реальные земные блага, к которым можно просто дотянуться, пусть при этом, иногда, приходится задавить пару-тройку сородичей. И в борьбе за земные блага обретают свойства животных. Но многие выбирают и более трудный путь – в этом непростом мире сохранить в себе и приумножить человеческое, то есть то, что заложено в человека Богом, и тем самым проложить себе путь к вечной жизни. Это право выбора каждого. Господь ведь дал человеку практически все свои способности, в том числе и создавать себе подобных – рожать детей. Но самое главное – он дал ему право выбирать свое будущее и будущее своих детей. Ребенок – как оттиск от печати – копирует приложенное к нему усилие. Совершая в течение жизни гадости, человек программирует своего ребенка на продление собственной деятельности – сеяние гадости, и, следовательно, обрекает его на собственную участь – лишает вечной жизни. Ведь жить по законам совести сложнее, чем врать, воровать и отбирать, как это делают более примитивные создания – животные.

– Ну, ладно, воровать и отбирать – понятно, но вот уж чего никогда не слышал, так это как животные врут, – усмехнулся Азаров.

– Тогда обрати внимание, как охотится хищник. Он прячется от своей жертвы, чтобы подкрасться поближе. Этим он обманывает жертву, что его рядом нет, чтобы внезапно напасть. Жертва же в свою очередь тоже обманывает хищника, чтобы спастись от него – прячется или маскируется под окружающую обстановку или под более опасных для хищника представителей животного мира. В животном мире выживает сильнейший и хитрейший. Даже внутри стаи единоплеменников действуют законы доминирующей особи, которая пользуется всеми благами только потому, что ее боятся. Люди, выбирающие легкий путь, действуют так же. Жить по инстинктам легче. Но куда ведет этот путь, мы с тобой только что обсудили.

– Да, но многие верующие в Бога тоже боятся сильнейшего в этом мире – самого Бога. Они боятся его гнева, боятся лишиться его милости – вечной жизни в раю.

– Вот, как раз тем, кто боится Бога, нечего делать в раю. Рай – это близость к Богу. Бог – абсолютное Совершенство – не приблизит к себе несовершенство, подобно тому, как источник света не подпускает к себе тьму. Совершенству чуждо состояние страха, потому что страх – это сомнение в своем совершенстве, то есть своей неуязвимости. Тот, кто боится Бога, чувствует, что весьма далек от совершенства, даже от самого пути к совершенству, потому, что не готов к нему. Ему есть чего бояться – самого себя, слабого духом, не умеющего победить свою слабость. Страх перед совершенством не приближает к нему, а заставляет отдаляться. Кто действительно верит в Бога, стремится к нему, то есть, стремится к Совершенству, не боится Бога, потому, что он на пути к нему. Кто искренне верит в Бога и следует его заветам, перестает походить на зверя. К этому его вынуждает процесс продвижения по пути совершенствования. Он становится на одну ступеньку выше над животным миром, а не ассимилируется в нем, тем самым он становится на одну ступеньку ближе к Богу, а значит и к собственному совершенству – к цели, которая ведет в вечную жизнь.

– Совсем в недавнем прошлом нас учили, что цель у человека другая – коммунизм. А религию называли инструментом для манипулирования сознанием и волей масс, – резонно заметил Азаров.

– Да, или опиумом для народа, говоря словами Ленина, ну и Остапа Бендера тоже, – улыбнулся Савельев. – Но коммунизм в идеале – это ведь своеобразная модель земного рая. Может быть, эта модель и была бы реализована, если бы ее воплощали в жизнь другие люди и не содержала она в процессе своего воплощения те же звериные методы. Невозможно построить всеобщее благо на чьем-то горе – слезы обиженных разъедают его фундамент.

– А как же крестоносцы? Они на своих мечах несли по миру веру во Христа. Как ты оцениваешь их методы достижения цели?

– Ну и где они теперь, эти крестоносцы? Крестоносцы – обычные завоеватели, которые под лозунгами распространения веры во Христа, стремились к захвату материальных благ, при этом повсеместно нарушая каноны веры. Поэтому в конечном итоге и потерпели крах. Где бы они ни пытались попутно насадить свою веру, она нигде толком не прижилась. Наивно полагать, что можно насильно заставить человека искренне уверовать во что-то. Можно его уговорить, обмануть, подкупить или хотя бы посулить ему что-то, но искренне верить в насаждаемую веру он не будет. Он будет ждать, надеяться, верить, но, не дождавшись обещанного, отвернется. Ведь кто фактически распространил веру во Христа на Руси? Два тихих брата-проповедника – Кирилл и Мефодий. Они принесли из Византии свою веру, перевели на старославянский язык Библию, ратовали за развитие письменности, образования, положив начало глобальному искоренению всего истинно старославянского, как ныне принято называть, языческого, наследия. Они-то доподлинно знали, что любая религия насаждается постепенно, ее осознание нужно культивировать, а не вдалбливать дубиной.

Азаров, положив ладони рук под голову, задумчиво откинулся в кресле. В очередной раз, слушая Савельева, он удивлялся его перемене после поездки в Тибет. Конечно, каждый человек в течение своей жизни корректирует свои взгляды, убеждения, с учетом прожитых лет и приобретенного опыта, порой значительно. Но не столь же кардинально!

Они вместе с Сергеем воспитывались с детства в духе коммунистической морали, атеизма, социалистической справедливости и законности. Безусловно, в последнее время все эти ценности, так долго и упорно насаждаемые, оказались практически полностью уничтожены.

Хотя, подумалось ему, что, глядя на нынешних «набожных» политиков, еще совсем недавно бывших ярыми атеистами, удивляться, собственно говоря, нечему, поскольку непроизвольно вспоминаются Серегины слова о маскирующихся животных.

Осмысливая их с Савельевым разговор, Азарова вдруг осенила мысль:

«Фактически коммунистическая идеология – та же религия, только роль Бога в ней исполняла партия. Но партия обещала дать человеку все, кроме вечной жизни, потому что, в отличие от Бога, не являлась ее творцом и уверяла, что Бога нет и вечной жизни, соответственно, быть не может. Она поставила цель построить рай, в котором не будет вечной жизни для каждого строителя. А это значит, что нынешние его строители до его воплощения в реальность просто не доживут.

И потерпела крах. Человек не станет создавать рай, в котором лично ему нет места. Поэтому, делая вид, что строит этот самый рай, попутно он будет хватать все, что видит и до чего может дотянуться, стараясь опередить остальных, не обращая внимания ни на какие заповеди и законы. Значит основной стимул для человека в любой религии – его личная вечная жизнь. Мощный стимул, но не все в него верят».

– Я тебя уже совсем достал своей проповедью, – заметив отрешенный вид Азарова, Савельев улыбнулся, отпил сок и тоже откинулся в кресле.

– Как раз напротив, – возразил Азаров, – дал мне обильную пищу для размышлений и, скажу тебе откровенно, весьма полезную.

– Это хорошо. Значит, я не зря старался.

Азаров слегка замялся, но, преодолев сомнения, заговорил:

– Сергей, я тебя никогда не спрашивал, а сам ты особо не стремился рассказывать, но все же. Что такого произошло в Тибете, что, вернувшись оттуда, ты круто изменил не только мировоззрение, но и свою жизнь? Не знай я тебя с детства, решил бы, что ты свихнулся. Но я-то знаю, что это не так и здравомыслие всегда скрывалось за твоими, даже самыми, кажущимися другим несуразными, поступками. Я ведь всегда знал, что ты прав и доведешь любое начатое дело до логического конца.

Савельев нахмурился и Азаров уже было пожалел, что затронул эту тему, посчитав, что она Савельеву неприятна. Однако Савельев внимательно посмотрел на него и уверенно произнес:

– Хорошо, что ты сам завел этот разговор. Я давно собирался тебе рассказать, еще тогда, как только вернулся. Но решил, что ты меня не поймешь и воспримешь мой рассказ как бред, порожденный прежними юношескими фантазиями. Думаю, что пора. Что ж, слушай, а там уж сам решай, как это воспринимать.