Читать книгу Красные озера - Лев Алексеевич Протасов - Страница 9

– Инна, открывай! Лизавета потерялась!

Лука кричал и долбился то в оконную раму, то прямо в стекло, но никакого ответа не последовало. Правда, в доме через некоторое время загорелся свет, а по шторам скользнула скрюченная тень, словно хозяйке захотелось подглядеть, кто к ней ломится. Проводив эту смазанную тень взглядом и немного выждав, Лука снова постучал. И опять на плотную ткань шторы лег темный силуэт, замельтешил, заметался, но по-прежнему никто не откликнулся. Незваные гости дважды обошли дом, не зная, каким еще способом привлечь к себе внимание, потоптались у крыльца и собрались было уйти ни с чем, но позади послышался наконец скрип чуть приоткрывшейся двери, а в спины им глухой дрожью врезался старческий голос:

– Лука, ты?

– Я, я, открывай.

Звякнула цепочка, дверь с уже знакомым скрипом подалась вперед, и на пороге появилась сгорбленная Инна, с лицом сухим, землистым да в морщинах, которые особенно глубоко пролегали по лбу, как бы стекая кожаными складками к переносице, и по углам плотно сжатого рта. Руки у пожилой женщины были от нелегкой жизни жилистые, а глаза – от той же жизни – тусклыми и колючими, с навечно засевшим в них подозрением чего-нибудь непременно дурного, отвратного в любом, на кого они смотрели.

– Так поздно, – промямлила старуха, при каждом слове поджимая рот, как бы разваливающийся от усилия на две беззубые половинки. – Я ж грешным делом подумала, Тамару черти несут. А ты проходи, проходи… погодь-ка… кто там с тобой?

Колючие глазки неодобрительно уставились на Илью, топтавшегося позади отца.

– Сын мой, – пояснил Лука, перешагивая порог. – Неужто не помнишь?

– Отчего же, помню. Поди, из ума еще не выжила, – крякнула Инна, хотя по тому, с каким недоверием глядела на юношу, стало ясно, что на самом деле нисколько она не помнит ни его, ни даже того факта, что у соседа имеется сын.

Впрочем, когда Илья входил в дом вслед за родителем, от робости цепляясь спиной за дверной косяк, хозяйка вдруг развеселилась и громко произнесла:

– Чего жмешься-то, дурень? Никто не кусается тут, – потом взгляд ее умаслился каким-то теплым чувством, и она добавила с непонятной гордостью в голосе:

– Лизонька так же вот пришла – жмется чего-то, на меня не глядит. Ой, разбери, чего нонче этим молодым надобно!

Комната, куда прошли гости, была вся захламленная, неубранная, у стены громоздился старый расшатанный диван, в углу огромной грудой навалены подгнивающие доски. Промелькнула у Луки мимолетная мысль, зачем здесь эти доски, но спрашивать про них он не стал, дабы не отвлекаться:

– Говоришь, Лизавета приходила? Давно?

– Положим, приходила, тебе до нее какое дело?

– Так ведь нет ее нигде! Ни у нас, ни у родителей. Боюсь, мало ли, пропадет совсем…

– Она девочка хорошая, – строго перебила Инна. – А что у родителей нет, то и славно. Знаю я про них всё! Негоже!

Что означало туманное «негоже», старуха пояснить не удосужилась да начала о другом:

– У меня вон крыша протекает, намаялась прямо. Кто мне залатает-то? Аль, думаешь, дочь озаботилась? Ни черта не озаботилась! Нет, гиблые они люди теперь, нечего Лизоньке с ними! Уж поехала девочка учиться, так пусть уж… оно… с миром.

Лука с Ильей нетерпеливо переглянулись, затем первый уточнил осторожно:

– Учиться? В Город?

– Куда ж еще, Лука? Чего-то не видала я университетов в мелких деревнях, хоть и живу долго, – Инна хрипло усмехнулась.

– Когда уехала хоть? А то даже меня не предупредила.

– Да, почитай, час назад и уехала. Или больше? Часа полтора, так вернее будет. Оно и правильно, нечего ей там с этим боровом делать. Я смотрю, хиленький совсем сыночек-то у тебя. Чаю, может, будешь?

Последние слова предназначались исключительно Илье. Тот отрицательно замотал головой и пролепетал что-то вроде:

– Нет, спасибо.

– Ишь ты, спасибо! – опять усмехнулась старуха, отчего беззубый рот ее развалился на две половинки особенно сильно. – На кой мне твое «спасибо», ежели ничего не взял. Ты ведь молодой, у тебя кровь кипеть должна! Силы нужны, а ты, вишь, отказываешься, ходишь, ни бе ни ме. Лизонька, кстати, тоже поклевала, поклевала чуток да бежать. Такую, знаешь, тяжесть на себя… чемодан, в придачу сумки две! Я говорю, Лизонька, да как ж ты попрешь, отчего ухажеры не помогут! А она, представляешь, мне, ничего, мол, бабушка, донесу. До станции, мол, отвезут.

– Кто… отвезет? – спросил Илья и весь побагровел от тихой ревности, заподозрив одного из прежних возлюбленных Лизы, того самого, у которого наравне с Радловым машина в селении имелась.

– Да бес проклятый и отвез вроде.

– Бес? – удивился Лука, между прочим подумав, уж не сошла ли с ума собеседница, от старости ведь всякое случается.

– Да Петр же, будь он неладен! Я ж Тому воспитывала, я же все-все для нее, души в ней не чаяла, – принялась причитать старуха, позабыв, однако, упомянуть, как ночью выгоняла дочь на улицу да кидалась на нее с кулаками.

Лука слушал неохотно, но виду не подавал – верно рассчитав, что вечерний поезд в любом случае успел отъехать вместе с беглянкой, он решил не прерывать Инну, дабы та ненароком не обиделась. С возрастом ведь многие делаются вдруг обидчивы. А вот Илья заметно нервничал – переминался в углу с ноги на ногу, хмурился да постоянно дергал руками то ли от нетерпения, то ли от гнева, то ли из-за вскипавшей внутри гремучей смеси того и другого разом.

– Все муженек ее, – продолжала Инна жаловаться, не поздним своим гостям даже, а скорее в воздух, никому, лишь бы при свидетелях. – Настроил против матери, а я еще, дура старая, на их браке настояла. Ой, Лука, лучше б за тебя она вышла! Ты деньги честно зарабатывать умеешь, на хлеб всегда найдешь, а этот… что за беду на нас накликал!

– И что же он такого накликал? – с вызовом спросил Илья и даже вперед шагнул, поскольку старуха начинала его откровенно бесить. Лука шикнул на сына, но без толку – тот продолжал стоять, совершенно неожиданно для всех осклабившись.

– Кто у нас заговорил, поглядите! – съязвила Инна, а взгляд ее вновь сделался неприятным, как у змеи. – Увидишь еще!

Затем опять к Луке, намеренно игнорируя юношу (который, к слову, не нашелся с ответом да мгновенно сник):

– Давеча ж приезжали сюда. Не пустила я их. Чего доброго, в приют сдадут… дом мой на себя перепишут…

Илья, хоть и стоял, от растерянности уставившись под ноги, а невольно хмыкнул – комнатушка загажена, в полу трещины (трещины-то он лучше всего успел разглядеть), кроме того, если верить хозяйке, крыша течет, кому такую рухлядь вздумается переписывать.

– Сказали, приезжай к нам, – из горла Инны стали вырываться плаксивые нотки. Нотки эти постепенно нарастали, заставляли без того дрожащий от дряхлости голос дрожать пуще прежнего, так что к концу речь слилась в неразборчивое клокотание. – А как приезжать-то? Коли они у меня обувь отберут, чтоб я… по холодной земле… босая… со свету сжить меня хотят, вот что.

– Ну, Инна, ты всех нас переживешь, никто тебе зла не желает, – Лука успокоительно погладил старуху по плечу и попытался улыбнуться, да опомнился вовремя – перекошенная его, насильно вздернутая кверху улыбка едва ли может кого-нибудь приободрить.

– Желают! Еще как! Тома злющая стала, видать, растила я ее неправильно, баловала слишком. Вслед за своим боровом скупая такая сделалась, ничего не выклянчишь у нее! Последнего лишить меня готовы! Лизонька единственная отрада! Принесла вот…

Тут Инна извлекла откуда-то из-под халата несколько мятых купюр, показала их как неопровержимое доказательство внучкиной заботы да тут же спрятала обратно.

– Это.., – «мои», хотел сказать Лука, но не стал (так же, как не стал рассказывать о воровстве), – … хорошо, что она о тебе беспокоится.

– Много ли нужно в моем возрасте? Мне же не надобно, а сердце вот греет. Вишь, кто-то обо мне старой позаботился, кому-то нужна я, выходит…

Губы старухи дрогнули, разжались, словно она хотела сказать что-то еще, но на улице истошно взвыла собака, сбив с мысли. Вой стоял протяжный и жуткий, будто душу какую заблудшую истязали. А уж от чего был этот вой – неведомо. Так, взбрело что-то в собачью голову.

– Пойдем мы, – проговорил Лука, воспользовавшись заминкой. – Ты уж прости, спешим. Я к тебе на днях загляну еще, крышу заодно посмотрю.

Когда отец с сыном вышли, собака продолжала надрываться – где-то через два двора. Потом обреченно пискнула, пару раз издала негромкий лай и смолкла.

– Мы должны скорее Лизу отыскать, – недовольно заявил Илья. – Зачем столько времени тратить?

– Ты бы помолчал, – спокойно, но грозно отозвался Лука. – Сам знаешь, был бы ты осмотрительней, так вовсе никого бы искать не пришлось. Лиза твоя с полчаса как в поезде, куда гнаться? Если на машине – так десять минут погоды не сделают, успеем до следующей станции аккурат к сроку прибытия. И с Инной впредь будь почтительнее – она, положим, не в себе, так не от хорошей жизни.

Быстрым шагом добрались до Радловых. Там, конечно, случился небольшой переполох. Тамара что-то запричитала, Петр вовсе рассвирепел из-за поступка падчерицы. Впрочем, поумерив злость, он первым делом отыскал в своем шкафчике с документами расписание железнодорожных составов и торжественно сообщил:

– Не поехала она в столицу! Сегодняшний поезд дальше на север идет. Три станции впереди, после ледники начинаются. Не боись, нагоним!

Организовали поиски. Радлов завел машину, Лука и Илья поехали с ним. Тома, помогавшая им собираться, лепетала, не унимаясь:

– Чуяла ведь, не так что-то с девкой, чуяла!

Затем машина тронулась, и сбитая с толку женщина осталась одна. Села в спаленке дожидаться мужчин обратно вместе с беглянкой да ненароком задремала. Снилась Лиза – уплывала вдаль рассыпающимся на куски образом да звала тихо и жалобно: мама, мама…

Мужчины вернулись только на рассвете. Пешком да по уши в грязи. Дорогу из-за растаявшего снега совершенно развезло, и где-то на середине пути до следующей северной станции машина наглухо застряла. Ближе к полудню деревенские по просьбе Петра поехали ее доставать двумя тракторами, так что справились лишь к концу дня.

Были и еще поиски. Поняв, что своим ходом по такой погоде не выехать, на третьи сутки Радлов сел на поезд, следовавший в том же направлении. Во втором по счету поселке девушку опознали – в гостинице, где она провела две ночи. Между прочим, сообщили, что постоялица съехала буквально накануне и раньше срока, поскольку у нее прямо из гостиничного номера какой-то подлец выкрал сумку с деньгами, и, вроде как, наличности у бедняжки сохранилось не больше десяти тысяч (служащие подобного рода крайне внимательны по части подсчета чужих средств, ибо вынуждены заранее оценивать собственные выгоды). Новость, как ни странно, Радлова обнадежила, и по возвращении он победоносно объявил:

– Куда в столицу с десятью тысячами! Покутит недельку да вернется вся такая виноватая.

Однако Лиза не вернулась ни через недельку, ни позже.