Читать книгу Волшебники - Лев Гроссман - Страница 5

Остаток ночи Квентину плохо запомнился. Он был слаб, словно его накачали наркотиками, и чувствовал пустоту в груди. Даже есть не хотелось больше, только спать. Это смущало его, но никто как будто не возражал. Совершенно естественно, сказала профессор Ван дер Веге, экзаменовавшая его первой: он только что произнес свое первое малое заклинание, а это кого угодно лишило бы сил. Она же пообещала все уладить с родителями, чтобы они не беспокоились за него. Квентину было уже все равно.

Тяжело опираясь на мисс Ван дер Веге, он поднялся на тысячу примерно ступенек. Она уложила его на мягкую перину, сняла, как с маленького, ботинки, укрыла. Он заснул еще до того, как она вышла из комнаты.

Утром он долго соображал, где находится – лежал и собирал воспоминания в кучку. Сегодня пятница; он по всем статьям должен быть в школе, но вместо этого валяется на кровати прямо в одежде. Неудобно как-то – точно напился на вечеринке в малознакомом доме и его уложили в комнате для гостей. Даже похмелье вроде бы ощущается.

Нет, правда: что он вытворял прошлой ночью? Все как во сне – может, это и был сон? Нет, непохоже, и эта комната ему тоже явно не снится. Ворона громко каркнула за окном и тут же заткнулась. Больше ни один звук не нарушал тишину.

Лежа, он оглядывал комнату. Она имела полукруглую форму. Вдоль внутренней стенки шкафы и шкафчики темного дерева. Письменный стол в викторианском стиле, комод, зеркало. Кровать встроена в обшитую деревом нишу, по всей внешней стене проделаны узкие окна. Недурственная комнатка, надо сказать, – может, все не так уж и страшно. Пора вылезти и посмотреть, что происходит снаружи.

По каменному прохладному полу он прошлепал к окну. Было совсем раннее, туманное утро. Его комната помещалась выше самых высоких деревьев. Он проспал десять часов. Зеленый луг пустовал, давешняя ворона зависла на черных-пречерных крыльях чуть ниже окна.

Записка на столе уведомляла, что завтракать он будет с деканом Фоггом. Этажом ниже обнаружилась общая ванная с душевыми кабинками, фаянсовыми раковинами и стопками жестких белых полотенец. Вода в душе была горячая, напор сильный. Квентин пописал, глядя, как исчезает в стоке желтая струйка. Странно и хорошо оказаться вдруг вместо школы на пороге чего-то нового, даже если оно вызывает сомнения. Мысленный счетчик оценил ситуацию, которая сложится в Бруклине без него – пока она выглядела, в общем, приемлемой. Квентин кое-как привел в порядок помятый костюм и спустился.

В доме не было ни единой души. Он добрых двадцать минут слонялся по коридорам, гостиным и классам, пока вчерашний дворецкий в белых перчатках не препроводил его в кабинет декана, на удивление маленький. Бо́льшую его часть занимал здоровенный, как танк, письменный стол, на стенных полках стояли книги и старинные приборы из меди.

Через минуту пришел декан в светло-зеленом полотняном костюме и желтом галстуке, свежий и бодрый. Ни смущения, ни каких-либо иных эмоций прошлая ночь у него, похоже, не вызывала. Он уже завтракал, объявил Фогг, а Квентин сможет поесть непосредственно во время беседы.

– Начнем вот с чего. – Декан хлопнул себя по коленкам и вздернул брови. – Магия реальна – но это ты, вероятно, и сам уже понял.

Квентин молчал, глядя в пространство за плечом Фогга. Да, этим, пожалуй, проще всего объяснить то, что происходило ночью. Та его часть, которой Квентин доверял меньше всего, норовила умчаться за этой идеей, как щенок за мячом, но ее сдерживал опыт всей прошлой жизни. Слишком долго Квентин искал что-то наподобие этого, слишком долго верил, что существуют и другие миры помимо реального. Сказки все это, говорили ему суровые факты. Оказывается, не такие уж сказки… как будто близкий человек, которого ты схоронил, и не умирал вовсе.

Пусть Фогг говорит дальше, там видно будет.

– Отвечаю на вопросы, которые ты задавал вчера. Ты в Брекбиллсе, колледже магической педагогики. – Явился дворецкий с подносом и начал снимать крышки с блюдец. – Основываясь на результатах твоих экзаменов, мы предлагаем тебе остаться у нас. Рекомендую тебе отведать бекон. Свиней на нашей ферме откармливают сливками и орехами.

– Вы хотите, чтобы я учился у вас в школе. В колледже.

– Да, вместо университета, который ты для себя наметил. Если комната, где ты ночевал, тебе нравится, можешь оставить ее за собой.

– Но не могу же я просто так… – Квентин не мог выразить одной фразой всю смехотворность этого замысла. – Простите, я несколько растерялся. Значит, Принстон откладывается?

– Не откладывается, Квентин, а отменяется. Ты будешь учиться здесь. – Декан, должно быть, привык к подобным беседам. – Не в Лиге Плюща[5]. Не с другими ребятами твоего выпуска. Ты не вступишь в Фи-Бета-Каппу, и ни в хедж-фонд, ни в менеджеры тебя потом не возьмут. Тут тебе не летняя школа, Квентин, – тут контора серьезная.

– Это значит, четыре года…

– Пять лет.

– И кем я стану в итоге? Бакалавром магии? Смешно, честное слово.

– В итоге, Квентин, ты станешь магом. Карьера не блестящая, знаю. Твой консультант не одобрил бы такой выбор. Никто не будет знать, чем ты здесь занимаешься. Друзей и планы на будущее придется оставить в прошлом. Ты отказываешься от одного мира, но взамен приобретаешь другой – решение не из легких.

Да уж, мягко говоря. Квентин отодвинул тарелку.

– А как вы меня нашли?

– У нас на то есть специальный глобус. – Их на полке стояла целая коллекция: обычные, экологические, небесные, лунные и какие-то странные, с неверными контурами материков. – Он отыскивает потенциальных магов вроде тебя – тех, кто в официальных списках не значится. Думаю, он среагировал на твой фокус с блуждающим никелем. Есть также разведчики, – продолжал Фогг. – Например, твой приятель Рики с бачками.

– А та женщина из «Скорой помощи», с косами – она тоже ваша?

– С косами? – нахмурился Фогг. – Ты ее видел?

– Ну да. Прямо перед тем, как здесь оказался. Так это не вы послали ее?

– Это особый случай, – осторожно произнес Фогг. – Она работает независимо – вольный стрелок, так сказать.

Может, буклет у него попросить? О плате за обучение пока речи не было. Дареному коню и так далее, но хотелось бы все-таки знать побольше. Если система магического образования действительно существует, то вдруг этот колледж не из элитных? Стоит ли соглашаться на него, если где-то есть магический Гарвард?

– Не хотите посмотреть мои тесты?

– Я уже видел их, – терпеливо ответил Фогг, – и не только их. Все решает экзамен. У нас, видишь ли, очень большой конкурс – вряд ли на всем континенте найдется более эксклюзивная школа. Этим летом мы провели целых шесть туров, чтобы заполнить двадцать учебных мест. Вчера прошли только двое, ты и еще один мальчик, с татуировкой, Пенни… это определенно ненастоящее его имя. В Северной Америке всего одна школа магии, – сообщил он, прямо-таки наслаждаясь замешательством Квентина. – Одна в Великобритании, две в Европе, четыре в Азии, одна почему-то в Новой Зеландии. Об американской магии говорят разное, но мы, могу тебя заверить, вполне соответствуем международным стандартам. В Цюрихе, если хочешь знать, до сих пор преподают френологию[6].

На стол декана брякнулась отлитая из серебра птичка.

– Бедняжка. – Фогг бережно взял ее в свои большие ладони. – Кто-то пытался ее оживить, а она застряла посередине. Считает себя живой, но летать не может – слишком тяжелая. – Птичка слабо чирикнула, и Фогг, вздохнув, убрал ее в ящик. – Вылетит из окна и камнем в кусты. Ну-с, так. Если ты решишь учиться у нас, мы внушим твоим родителям небольшую иллюзию. О Брекбиллсе им, конечно, знать не положено; пусть думают, что тебя приняли в страшно престижный частный колледж – это, кстати, не так уж расходится с истиной. Это безболезненно, вполне эффективно и способствует родительской гордости. Смотри только сам не проговорись. Семестр начинается через две недели, так что выпускной класс в школе ты не закончишь. Впрочем, я слишком забегаю вперед: сначала ты должен поставить подпись.

Фогг выложил на стол рукописный документ внушительной толщины – прямо договор между двумя державами века так восемнадцатого.

– Пенни подписал еще вчера – для него экзамен закончился очень быстро. Что скажешь ты?

Вот и настал ключевой момент. Квентин взял у Фогга авторучку, толстую, как сигара. Неужели он так-таки все и бросит? Джеймса и Джулию, шансы поступить в нормальный колледж, выбрать нормальную профессию? Ради этой бредятины, этой ролевой костюмной игры?

Он посмотрел в окно. Фогг наблюдал за ним с полной невозмутимостью – куда, мол, ты денешься. Если декан как-то и волновался за исход дела, по нему это не было видно. Серебряная птичка, выбравшись из ящика, усердно билась головой о деревянную стенную панель.

И тут вдруг с Квентина свалился огромный груз. Как будто гранитный жернов, невидимый альбатрос, провисевший у него на шее всю жизнь, оторвался и без малейшего плеска ушел в пучину. Квентин чуть не взмыл к потолку на манер воздушного шарика. Его будут учить на мага – только подпись надо поставить. Какого черта он еще думает? Он всегда этого хотел и вот наконец прошел на ту сторону, сквозь зеркало, через кроличью норку. Стоит подписать, и профессия мага ему обеспечена – а кем, блин, он еще собирался стать в этой жизни?

– Хорошо, – спокойно произнес Квентин, – только с одним условием: я займу ту комнату прямо сейчас. Не возвращаясь домой.

Никто его и не заставлял. Из дому прислали кучу сумок и чемоданов: родители, как и обещал Фогг, почему-то не возражали против поступления их единственного ребенка посреди учебного года в некий таинственный колледж, о котором они никогда не слыхивали. Квентин рассовывал одежду и книги по шкафам и шкафчикам своей башенки, с глаз долой. Это была его прежняя жизнь, сброшенная им кожа, а вот нужная вещь – тетрадь, полученная от парамедички – пропала. Когда он наконец добрался до класса, где оставил в день экзамена свой рюкзак, его там не оказалось. Декан и дворецкий клялись, что в глаза не видели ни рюкзака, ни тетради.

Сидя на кровати среди аккуратно сложенных шмоток, он вспоминал Джеймса и Джулию. Один бог знает, что они о нем думают. Скучает ли Джулия без него, сознает ли, что сделала неправильный выбор? Надо бы как-то с ними связаться, вопрос только, что он им скажет. Что было бы, если бы Джеймс тоже взял свой конверт? Может, и ему предложили бы сдать экзамен. Может, так и было задумано.

Квентин немного расслабился. Он уже не ждал каждую минуту удара с небес и даже позволял себе думать, что тот, может быть, вообще никогда не обрушится.

От нечего делать он целыми днями слонялся по дому. Декан и учителя вежливо здоровались с ним при встрече, но у них были свои дела и свои проблемы. Как будто оказался не в сезон на модном курорте и бродишь по большому отелю без постояльцев. Пустые номера, пустые сады, пустые гулкие коридоры. Ел он у себя в комнате, сидел подолгу в библиотеке – где, естественно, имелось полное собрание Кристофера Пловера – и радостно припоминал все задачи и сочинения, которые ему уже не придется решать и дописывать. Однажды он нашел дорогу в башню с часами и следил за огромным заржавленным маятником, за работой шестеренок и рычажков, пока закатное солнце не начало светить прямо сквозь циферблат.

Иногда на него нападал беспричинный смех. Может, это и есть счастье, опасливо думал он, словно пробуя ногой незнакомые воды – сравнивать ему было особенно не с чем. Надо же, он будет учиться магии! Сдохнуть можно. Либо он величайший гений всех времен, либо самый большой идиот. Квентин, давно переставший интересоваться чем бы то ни было, с искренним любопытством ждал, что будет дальше. Бруклинская реальность не имела для него смысла, а брекбиллсская очень даже имела. Все здесь, похоже, было пропитано магией. В том мире он находился на грани серьезной депрессии – хуже того, ему грозила опасность проникнуться отвращением к себе самому. От такого люди никогда не излечиваются. Теперь он чувствовал себя ожившим деревянным Пиноккио – а может, наоборот? Может, он превратился во что-то сказочное из обыкновенного парня? В любом случае он изменился к лучшему. Это, правда, не Филлори, но сойдет.

Временами он замечал издали Элиота. Тот носился по зеленому лугу или сидел, поджав длинные ноги, на каком-нибудь подоконнике. Вид он имел меланхолический и задумчивый, как будто Брекбиллс был недостаточно хорош для него и он терпеливо сносил каприз провидения, забросившего его в это место.

Однажды Квентин увидел его под дубом, примерно там же, где они встретились в первый раз. Элиот курил и читал книжку в мягкой обложке. Сигарета из-за неправильной челюсти торчала под непривычным углом.

– Закуришь? – вежливо предложил он, протянув Квентину синюю с белым пачку «Мерит ультра-лайт». Со дня прибытия Квентина в Брекбиллс они ни разу не разговаривали. – Контрабандные, – продолжал он, не слишком огорченный отказом. – Чамберс мне покупает. Я как-то поймал его в винном погребе за дегустацией отменного шираза из личной деканской коллекции. «Олений прыжок» девяносто шестого года. После этого мы пришли к соглашению. Он очень приличный малый, надо отдать ему должное. И неплохой художник-любитель, хотя его реалистический стиль, увы, давно устарел. Однажды я ему даже позировал – весь задрапированный, с летающей тарелкой в руке. В виде Гиацинта, я думаю. Чамберс в душе pompiste – импрессионизма он, кажется, не признает совершенно.

Квентин в жизни не видел, чтобы человек так выпендривался. Чтобы поддержать разговор, он воспользовался всей накопленной в Бруклине мудростью и заявил:

– «Мерит» одни телки курят.

– Совершенно верно, – ответил Элиот, – но других сигарет я не выношу в принципе. Отвратительная привычка. Ну же, давай покурим.

Квентин осторожно взял сигарету. Он уже держал их в руках – они часто используются для фокусов, – но по назначению ни разу не применял. Он заставил ее исчезнуть, втерев в ладонь, и вернул, щелкнув пальцами.

– Я предлагал тебе закурить, а не валять дурака. – Элиот, в свою очередь, щелкнул пальцами, пробормотал что-то, и его указательный палец воспламенился. Квентин наклонился и прикурил.

Его легкие тут же подверглись кремации. Битых пять минут он кашлял без передышки и обливался слезами, а Элиота разобрал такой смех, что ему пришлось сесть. Квентин заставил себя затянуться еще раз, и его вырвало прямо в живую изгородь.

Весь день они провели вместе. Элиот то ли чувствовал себя виноватым, то ли решил предпочесть нудное общество Квентина совсем уж тоскливому одиночеству. Возможно также, что он просто нуждался в общении с кем-то понормальней себя. Он водил Квентина по всему кампусу и знакомил с подводными течениями брекбиллсской жизни.

– Свежий глаз невольно должен заметить, что погода здесь совсем не соответствует ноябрю. Это потому, что у нас все еще стоит лето. Территория Брекбиллса ограждена древними чарами; так нужно, чтобы никто не заметил его с реки или не забрел сюда по ошибке. Однако от старости чары немного сбрендили, что и привело к смещению времени где-то в пятидесятых годах. С каждым годом все становится только хуже. Беспокоиться пока не о чем, но на два месяца, двадцать восемь дней и пару часов мы все же отстаем от главного направления.

Не зная, что будет приличнее – ужаснуться или принять это как должное, – Квентин переменил тему и спросил насчет расписания.

– На первом курсе выбора у тебя не будет. Генри, – Элиот называл декана Фогга только по имени, – всем назначает одно и то же. Ты ведь у нас умный мальчик?

Попробуй ответь на это, не роняя достоинства!

– Вроде того.

– Не смущайся, здесь все такие. Одно лишь то, что тебя пригласили сюда на экзамен, означает, что ты самый умный у себя в школе, включая учителей. Каждый здесь – самая смышленая обезьянка на своем личном дереве, но отныне дерево у нас общее, кокосов на всех не хватает. Для новичков это шок. Впервые в жизни ты будешь иметь дело с равными и даже с теми, кто умнее тебя. Тебе это не понравится, будь уверен. Не думай также, что на уроках мы просто машем волшебными палочками и выкрикиваем что-то на кухонной латыни. Есть объективные причины на то, что большинству людей магия недоступна.

– Это какие же?

– Во-первых, – Элиот загнул длинный, тонкий указательный палец, – они недостаточно умны, чтобы справиться с необходимым объемом работы. Во-вторых, недостаточно одержимы и слишком довольны жизнью. В-третьих, им недостает наставничества, которое обеспечивает нам Брекбиллсский колледж Магической Педагогики. В-четвертых, у них отсутствует жилка, поставляющая магическую энергию. Наконец, в-пятых, – он загнул большой палец, – некоторые особи, у которых все это в наличии, тем не менее неспособны стать магами. Никто не знает, почему это так. Они произносят слова, размахивают руками, но ничего не случается. Нам повезло: у нас имеется все, что нужно.

– Не знаю, есть ли у меня эта самая жилка.

– Я тоже не знаю, но это не самое главное.

Когда они пошли по прямой, как стрела, аллее обратно к лугу, Элиот опять закурил.

– Ты извини, – сказал Квентин, – но, может, у тебя есть какой-то волшебный прием, чтобы дымить без вреда для здоровья?

– Как это мило. Каждые две недели, незадолго до полнолуния, я приношу в жертву одну школьную девственницу. Для этого мне служит серебряный скальпель, выкованный альбиносом-швейцарцем – тоже девственником, конечно. Замечательно прочищает легкие.

После этого они стали часто встречаться. Однажды Элиот весь день учил Квентина ориентироваться в лабиринте, отделяющем Дом, «как мы его называем», от большого луга. Последний официально именовался Лугом Моргилла в честь декана, который засеял его в восемнадцатом веке, но «все» называли его Морем или Могилой. Каждый из шести фонтанов, раскиданных по Лабиринту (с большой буквы), тоже носил имя одного из покойных деканов плюс кличку, присвоенную ему коллективным студенческим творчеством. Образующие Лабиринт зеленые стенки были выстрижены в форме неповоротливых тяжелых зверей – медведей, слонов и других, не столь легко узнаваемых. Они медленно, почти незаметно перемещались с места на место, как бегемоты в африканской реке.

В последний день перед началом занятий Элиот привел Квентина к выходящему на Гудзон фасаду Дома. Между рекой и передней террасой росли платаны, широкие каменные ступени вели к викторианской лодочной пристани. Приятели тут же решили покататься на лодке, хотя грести не умел ни один. Что такое гребля для двух подающих надежды магов, заметил Элиот.

Пыхтя и переругиваясь, они сняли с подставки длинный четырехвесельный ялик – легкий, как пустой стручок, опутанный паутиной, благоухающий лаком. Они даже умудрились спустить его на воду, ничего себе не повредив и недостаточно обозлившись друг на друга, чтобы бросить все это дело. После нескольких попыток они развернули лодку в нужную сторону и поплыли. Их ничуть не смущало то, что спортивная подготовка Квентина оставляла желать много лучшего, а совсем безнадежный Элиот еще и курил.

Примерно через полмили вверх по течению вокруг сделалось не по-летнему серо и холодно. Шквал, подумал Квентин – но Элиот объяснил, что они попросту вышли из зоны охранных чар и снова попали в ноябрь. Минут двадцать они болтались на веслах вверх-вниз, наблюдая, как небо меняет цвет и температура то падает, то опять поднимается.

Быстро устав, на обратном пути они просто дрейфовали вместе с течением. Элиот лежал на дне лодки, курил и разглагольствовал. Его манеры всегда заставляли Квентина предполагать, что он происходит из манхэттенской знати, но Элиот, как выяснилось теперь, вырос в восточном Орегоне, на ферме.

– Родителям платят за то, чтобы они не сажали сою, – рассказывал он. – У меня трое братьев, все старшие. Великолепные экземпляры – добродушные атлеты с толстенными шеями. Пьют пиво «Шлиц» и жалеют меня. Отец не может понять, в чем дело: думает, что перед моим зачатием перебрал с жевательным табаком, вот я и получился такой. – Элиот сунул окурок в стеклянную пепельницу, висящую на борту, и опять закурил. – Они полагают, что я учусь в специальной школе для компьютерных маньяков и гомиков – потому я и не езжу домой на каникулы. Генри все равно. Я не был дома с тех пор, как сюда поступил. Ты, наверно, тоже жалеешь меня? – Халат, надетый поверх брюк и рубашки, придавал Элиоту томный аристократический вид. – Не надо. Мне здесь хорошо. Некоторым, чтобы осуществить задуманное, требуется семья, и ничего плохого я в этом не вижу – но есть и другие пути.

Как же трудно, должно быть, далась Элиоту эта его беззаботная светскость. Квентин всегда воображал себя региональным чемпионом по несчастливости, но Элиот, пожалуй, и тут его обскакал.

По дороге им встречались парусники, катера и одна женская восьмерка из Вест-Пойнта[7], располагавшегося на несколько миль выше. Спортсменки гребли в теплых серых костюмах – августовская жара, которой наслаждались Элиот с Квентином, их не касалась никаким боком. Чары не нанимались обеспечивать комфорт посторонним.