Читать книгу Король Волшебников - Лев Гроссман - Страница 10

На обратном пути король вменил себе в обязанность совершать ежедневный обход корабля. Первым его шагом после отплытия с Дальнего стал Бенедикт. «Мунтжак» мчался вдаль под тропическим солнцем, и Квентин чувствовал себя глуповато: стоило снаряжать такой корабль для столь банальной поездки. Бенедикт у себя в каюте скрючился над складным письменным столиком. На разостланной перед ним морской карте виднелось несколько маленьких островков и стояли циферки, обозначавшие, видимо, глубину океана. Мели кто-то позаботился окрасить в бледно-голубой цвет.

Во время путешествия их отношения не стали теплее, но Квентину чем-то нравился этот юнец: может быть, стойкой непочтительностью к своему королю, для чего ему требовался недюжинный внутренний стержень. Кроме того, Бенедикт был величайшим на все Филлори ботаником и притом относился к виду, который в реальном мире уже не встречается: ботаник-географ.

– Ну, что поделываешь? – спросил Квентин.

– Травлю в основном, – пожал плечами юный ученый.

Все это время Квентин не часто с ним виделся, хотя пару уроков математики дать успел. Невзирая на то, что в Филлори эта наука пребывала на зачаточном уровне, парень очень быстро считал в уме; удивительно, как далеко он сумел продвинуться собственными усилиями.

– А это что у тебя?

– Старая карта, – пробурчал, не подымая глаз, юноша. – По-настоящему старая. Ей лет двести.

Квентин, сцепив руки за спиной, взглянул через его плечо.

– Из посольства взял?

– Скажете тоже. Она там на стенке висит.

– Я вижу здесь печать Дальнего.

– Я ее скопировал.

– И печать тоже?

– Все, что было на карте.

У Бенедикта, если он только не врал, был настоящий талант. Копия получилась точная и четкая, без единой помарки.

– Удивительно. У тебя просто дар к этому делу.

Бенедикт покраснел до ушей. Хвалу и хулу со стороны Квентина он сносил одинаково плохо.

– А как тебе геодезия? Ты, наверно, к другой привык?

– Терпеть этого не могу. Чертова путаница. Все не так, как должно быть. Не подчиняется математике. – С досады он даже вылез на время из своей раковины. – Неправильно все. Прямых линий попросту не бывает! Я всегда знал, что карты – вещь приблизительная, но только теперь понял, насколько. Нет уж, хватит с меня.

– Как это? Не хочешь больше быть картографом?

– Смысла нет. Гляньте вон туда, – Бенедикт махнул на стенку, за которой катились волны, – а теперь сюда посмотрите, – он ткнул пальцем в карту. – Здесь совершенство, там хаос.

– Но ведь карта – просто условность. Почему бы ей не быть совершенством?

– Карты морской болезни не вызывают.

От Квентина не укрылась ирония – это ведь он велел плыть обратно, к Белому Шпилю. Он присмотрелся к карте. Ну да, конечно: под одним из островков, расположенном чуть ли не на полях, значилось Крайний.

– Ага. – Квентин дотронулся до него, втайне опасаясь получить электрический шок. – Он ведь не по пути нам?

– Он в противоположной стороне. На востоке.

– Далеко до него?

– Два-три дня. Я ж говорю: карта старая, а острова эти движутся.

Красноречиво показывая мимикой, как ужасает его невежество Квентина, Бенедикт объяснил, что далекие острова Восточного океана никогда не остаются на том месте, где их нанесли на карту. Гласность им не по нраву, вот они и блуждают по морю с помощью некой тектонической магии, внося еще больше хаоса в географию.

Потом он шепотом сделал в уме какие-то вычисления и с высочайшей точностью – кто бы поверил, что это возможно с нависающей на глаза челкой? – от руки нарисовал карандашом вокруг Крайнего правильный круг.

– Должен быть где-то в этих пределах.

Квентин смотрел на точку острова, запутавшуюся в паутине меридианов и параллелей. В их сеть лучше не попадаться: это уже не Филлори, но где-то там сияет волшебный ключ, и он, Квентин, мог бы вернуться во дворец вместе с ним.

В памяти всплыла альбомная обложка семидесятых годов: парусник на краю бездны, в которую рушатся зеленые воды моря. Он уже кренится, и течение увлекает его туда, но умный галс при хорошем ветре еще может его спасти. Одна команда капитана, и корабль избежит губительной участи.

Куда же он пойдет в таком разе? Домой? Э, нет. Рановато.

– Можно мне позаимствовать эту карту? – спросил Квентин. – Хочу показать ее капитану.

При смене курса теплый синий океан остался позади. Впереди вздыбился черный, и температура упала сразу на тридцать градусов. Холодный дождь шквалами поливал палубу. Квентин не заметил, в какой именно точке вода преобразилась в совершенно иную стихию: она не распадалась покорно под килем, а оказывала активное сопротивление, но «Мунтжак» не терялся и резал ее почем зря.

Корабль преподнес им сюрприз, отрастив себе ниже ватерлинии – насколько было видно сквозь пену – два деревянных плавника. Квентин, не зная, магия это или часть механизма, был бесконечно благодарен старому «оленю», с лихвой вознаградившему короля за свое возрождение.

Ленивец, не вылезавший из трюма, должен был кое-что знать об этом, но когда Квентин пришел к нему, он крепко спал в обычном висячем состоянии, покачиваясь вместе с «Мунтжаком»: непогода ничуть не нарушила его безмятежности. В трюме стояла теплая, влажная, ленивая атмосфера, под ногами хлюпало ассорти из гнилых фруктовых кожурок.

Джулия тоже могла обладать какими-то сведениями; кроме того, Квентин хотел поговорить с ней о волшебном ключе. Больше на «Мунтжаке» волшебников не было, к тому же она владела недоступной Квентину магией. И он беспокоился за нее.

В плохую погоду она совсем затворилась в своей каюте: ледяная изморось даже Джулию, при всем ее духовном родстве с Филлори, пронимала. Квентина, идущего по проходу, швыряло от одной переборки к другой.

На миг, когда «Мунтжак» замер на гребне волны, в Квентине проснулся романтик. Неутоленная страсть захлопала кожистыми крыльями, но что фантазировать зря? Джулия так самодостаточна, так поглощена Филлори – трудно представить, что она вдруг захочет Квентина или кого-то еще из представителей гомо сапиенс. Если ей и недостает чего-то, то это скорее всего не бойфренд.

Но они, опять-таки, здесь вдвоем… затеряны на утлой скорлупке посреди бурного океана. Вдали от хищных глаз Элиота и Дженет. Не настолько же далеко зашла Джулия, чтобы не понимать прелести корабельных романов. Сценарий пишется сам собой, а она пока не перестала быть человеком. Квентин постучался в ее каюту.

Подсознательно он всегда помнил, что Джулия относится к времени «до того». До Брекбиллса, до того, как он убедился в реальности магии, до всего. И Элис она не знала. Влюбиться в Джулию снова – все равно что обратить время вспять, начать все сначала. Иногда Квентин не понимал, в самом деле он влюблен или только хочет влюбиться, чтобы обрести утешение. Даже если и так? Мысль-то хорошая, так какая, собственно, разница.

Джулия, открывшая ему дверь, была голая. Нет, вообще-то в платье, но со спущенным верхом. Бледные конические груди, не слишком большие и не слишком маленькие, были само совершенство. В семнадцать Квентин месяцами воображал их себе, основываясь на визуальных данных, собранных с одетой модели, – и был довольно близок к правде, как выяснилось. Только соски бледнее и почти сливаются с кожей.

Он снова закрыл дверь – не захлопнул, просто закрыл.

– Господи боже, Джулия! – Это было сказано больше себе, чем ей.

Прошла минута. Он ждал, прислонившись спиной к переборке, и его сердце колотилось о твердое дерево. Он не хотел, чтобы это произошло вот так. С чего ей вздумалось обнажаться – пошутить охота пришла? Слыша, как она движется там, за дверью, Квентин постучался опять, и на этот раз она открыла одетая.

– Какого черта?

– Извини, – проронила она и села на табуретку лицом к окнам каюты, не приглашая его войти. Он осторожно переступил порог.

Каюта, такая же, как у Квентина, была чуть больше благодаря причудливой планировке «Мунтжака». Здесь и двое могли поместиться, если одному сесть на койку. Под потолком плавал светящийся голубой шар вроде болотного огонька.

– Извини, – повторила Джулия. – Я забыла.

– Что забыла? – выпалил он более гневно, чем собирался. – Руки продеть в рукава? Не то чтобы я… – Закончить эту фразу не представлялось возможным. – Ладно, проехали.

Впервые за долгое время он видел ее в настоящем свете. Красива по-прежнему, но уж очень худа. И глаза все так же залиты чернотой – неужели навсегда такими останутся? Больше никаких перемен он не замечал, но это еще ничего не значило.

– Что я забыла? – Она смотрела на бушующие за окнами волны. – Не знаю. Забыла что.

– Ладно, но теперь-то ты вспомнила?

– Я забыла, как все иногда происходит. Даже не «как», а «для чего». Для чего люди здороваются, принимают ванну, одеваются, читают, улыбаются, едят, говорят. Все эти человеческие привычки.

– Не понимаю. – Его гнев прошел. Он пытался прикинуть, насколько ей тяжко живется, и показатели каждый раз были выше прежних. – Ты ведь тоже человек – как это можно забыть?

– Не знаю. – Глаза, сплошь черные, уставились на него. – Я теряю это, и оно тоже теряет меня. Уходит.

– Что уходит? Что с тобой, Джулия? Может, тебе на Землю вернуться?

– Нет! – отрезала она, даже испугавшись как будто. – Ни за что.

– Но Бруклин-то наш ты помнишь? Джеймса, школу и все такое?

– Иногда вспоминаю. – Ее губы дернулись, и она заговорила почти по-старому. – В этом моя проблема и состоит. Брекбиллс я тоже вспоминала, никак не могла забыть.

Квентин помнил, как она вспоминала. После провала на экзамене ей полагалось напрочь забыть о школе волшебников. Но чары, стирающие память, почему-то сработали плохо, и Джулия не забыла.

Потому и оказалась здесь, на волшебном корабле, бороздящем воды волшебного океана. Потому и стала королевой потаенного мира. Пришла через все тернии к счастливой развязке, правильно? Как посмотреть. Это для Квентина Филлори счастливая развязка, а для Джулии, может, и нет. Ей нужно что-то другое. Она все еще идет по своему извилистому пути, и ночь все ближе.

– Ты жалеешь, что не забыла про Брекбиллс? Жалеешь о Бруклине?

– Бывает. – Сложив руки, она прислонилась к стенке в позе, неудобной даже на посторонний взгляд. – Почему ты мне не помог? Почему не спас, когда я пришла к тебе в Честертоне?

Честный вопрос. Он сам себе его не раз задавал, но так и не нашел удовлетворительного ответа.

– Я не мог, Джулия, ты же знаешь. Ничего себе задача – устроить тебя в Брекбиллс, когда я сам насилу прошел.

– Ты мог бы видеться со мной. Учить меня тому, чему сам научился.

– Меня бы за это выгнали.

– Ну так потом, после выпуска…

– Что толку это теперь пережевывать? – Квентин, чувствуя под собой зыбкую почву, перешел в контратаку. – Ты просила напомнить о себе в Брекбиллсе – я это сделал. Думал, что теперь-то тебя найдут и сотрут тебе память на совесть, как у них водится.

– Напрасно думал. Когда меня начали искать, я уже растворилась в воздухе. – Джулия щелкнула пальцами. – Как по волшебству.

– Да и не вышло бы ничего из этих твоих уроков. Тоже мне Микки-Маус, ученик чародея! А обо мне ты подумала? Всегда с дерьмом меня смешивала, а тут нате, я вся ваша, сэнсэй. Так это не работает.

– Ничего я не смешивала, просто спать с тобой не хотела, господи! – Табурет покачался на двух ножках и снова хлопнулся на четыре. – И спала бы, кстати, если б ты согласился.

– Ну, ты и так выучилась, как я погляжу.

– Само собой. Уж ты-то мог бы не удивляться, бросив меня в реальном мире без всякой помощи. С тебя все и началось. Хочешь знать, как все было? Я расскажу, только заработай сначала.

В каюте повисла тяжелая тишина. Свинцовое море окутывалось мраком, в окна плескала вода.

– Что бы с тобой ни случилось, Джулия, я этого не хотел. Прости.

Он сказал чистую правду, но были и другие правды, не столь привлекательные. В школе он бегал за ней, как собачка, а она спала с его лучшим другом. Потом они поменялись ролями, и Квентин на радостях отказал ей. Не только поэтому, но и поэтому тоже.

– Тогда я снова стала собой, потому что здорово разозлилась. – Джулия нарисовала что-то на запотевшем стекле и стерла. – Теперь это уходит.

Фиг с ним, с ключом, тут вопрос поважнее. Джулии нужна помощь, а не любовь.

– Скажи, что я должен сделать. – Он взял ее холодную руку в свою. – Я очень хочу помочь. Хочу, чтобы ты вспомнила.

Каюту освещал не только голубой шар. Теперь светилась и сама Джулия – вернее, что-то у нее внутри. Ее сердце. Квентин видел его сквозь кожу и даже сквозь платье.

– Я и вспоминаю. Здесь, в море, вдали от Филлори, все понемногу возвращается. – Она заулыбалась, и это было еще хуже прежнего пустого лица. – Навспоминала такое, чего и не видела никогда.

После тяжелого судового обеда Квентин откинул от стены свою койку и лег. Холод, тьма, непогода, разговор с Джулией – все это вместе вызывало у него ощущение, будто он уже неделю не спал. Дело было не столько в позднем времени, сколько в пройденных милях. Масляная лампа качалась, освещая грубо вытесанные бимсы над головой.

Он замерз и весь слипся от соли. Помыться бы – он ведь умеет опреснять соленую воду, – да пальцы отвыкли от колдовства, лучше уж побыть липким. А согреется он очень скоро. Сразу после отплытия он нашел на койке флотское одеяло, щетинистого зверя весом около десяти фунтов, способного выдержать беглый артиллерийский огонь. Не желая находиться в одной постели с тушей дикого вепря, Квентин поменял его на неуставную, постоянно сырую, но куда более уютную пуховую перину.

Убедившись, что по доброй воле сон к нему не придет, он сел и обвел взглядом книжные полки. В прежней жизни бессонница заставила бы его потянуться за книжкой из филлорийской серии, но настоящее лишило его этого удовольствия. Не посмотреть ли, что это за «Семь золотых ключей» ему оставила Илейн.

Семь… на столько он не подписывался. Ему и одного хватит. Это был явно не роман, а детская сказка, набранная крупным шрифтом и с иллюстрациями в виде старинных гравюр. Илейн ее, наверно, конфисковала у Элинор – что за вредная тетка. На задней странице стоял штамп посольской библиотеки. Квентин поудобнее примостил подушку.

Жил-был вдовец, и была у него маленькая дочка, просто красавица. Ведьма, у которой своих детей не было, украла у него девочку, унесла ее со скрипучим хохотом и заперла в серебряном замке на краю света.

Отец отправился искать ключ от замка, чтобы освободить свою дочь. Весь жаркий день шел он без отдыха, а вечером остановился у речки, чтобы напиться. Нагнувшись к воде, он услышал тоненький голосок, говоривший: открой меня! Вдовец посмотрел и видит: к подводному камню прилипла ракушка, а рядом с ней в иле лежит крохотный золотой ключик.

Взял он ракушку, а в ней замочная скважина. Вдовец вставил туда ключик, повернул и открыл створку своим ножом. Устрица сразу умерла – это случается со всеми устрицами, когда вскрывают их раковины, – но внутри ее вместо жемчужины нашелся еще один золотой ключик, чуть больше первого.

Съел вдовец устрицу и дальше пошел. Скоро он увидел в лесу домик и постучался, чтобы спросить, не приютят ли его хозяева на ночь. Дверь была приоткрыта, он и вошел. Видит, весь дом уставлен кроватями и в каждой кто-нибудь спит – были там и мужчины, и женщины. Над одной кроватью, незанятой, висели часы, но они не шли. Вдовец завел их взятым из ракушки ключиком и лег спать.

Утром часы пробили семь, разбудив и его, и остальных спящих. Каждый из них рассказывал ту же историю: шел по лесу, устал, пришел в этот домик и лег. Выходило так, что они проспали долгие годы, а то и века, пока не прозвонили часы. Стал вдовец собираться в дорогу и нашел под подушкой еще один золотой ключик, чуть больше второго.

В пути ему стало холодно: во всем мире похолодало, когда его дочь заточили в замке. Видит, сидит в беседке красавица и плачет из-за того, что ее арфа расстроилась. Для настройки он дал ей свой золотой ключик, а она ему другой, чуть побольше. В корнях одного дерева нашелся сундук, к которому подошел ключ арфистки, а в нем лежал другой, еще больше. Этим ключом вдовец отпер замок, но не тот, где томилось в неволе его дитя, а другой. В верхней комнате самой высокой башни лежал на столе еще один ключ.

Отец все шел и шел, не зная, сколько месяцев или лет миновало. Придя к морю, он сел в лодку, поднял парус и доплыл до самого края света. Там сидел человек, нарядно одетый. Свесив ноги за край, он охлопывал себя и выворачивал карманы своего фрака.

«Экая досада, – сказал он. – Я потерял ключ от мира и не могу завести механизм. Теперь ни солнце, ни луна со звездами не взойдут больше, и мир погрузится в вечную ночь и холод».

Вдовец, понявший в своих странствиях, что ключи терять не годится, достал тот, что нашел в башне замка.

«Ну надо же, – сказал незнакомец. – Давай-ка его сюда».

Растянулся он на земле, не боясь запачкать нарядный костюм, опустил руку за край и ну заводить. Послышался громкий скрежет, а незнакомец сказал вдовцу, не прерывая своей работы: «Он у меня в заднем кармане, вытащи сам».

Отец девочки достал последний ключ, вернулся на свою лодку и обратно поплыл.

На удивление скоро он приплыл к волшебному замку, где ведьма давным-давно заперла его дочь. Серебряный замок, сверкая на солнце, парил высоко над землей, и идти к нему надо было по узкой серебряной лесенке, которая шаталась от ветра.

Но вдовец дошел и вставил свой ключ в скважину чугунных ворот. Как только он повернул его, врата распахнулись, а за ними, будто только его и ждала, стояла прекрасная молодая женщина. Она была ростом с него и, как видно, научилась у ведьмы многому: волшебная сила так и шла от нее.

Но вдовец сразу узнал свою дочь.

«Красавица, это я, твой отец, – сказал он. – Я пришел, чтобы забрать тебя домой».

«Какой ты мне отец, – ответила женщина. – Мой батюшка молодой, а ты старый». И рассмеялась скрипучим ведьминским смехом.

«Я правда твой отец, – настаивал он. – Просто я искал тебя очень долго».

«Мне все равно, – сказала красавица. – Ты освободил меня, и я благодарна тебе за это».

Она поцеловала его в щеку, вручила ему новый золотой ключ и улетела прочь вместе с ветром.

«Постой!» – закричал отец, но она уже пропала вдали. Посмотрел он ей вслед, сел и заплакал.

Больше он не видел ее, а ключ хранил при себе. Какая дверь и какой спрятанный за ней клад могли ему быть дороже прощального дара дочери?