Читать книгу Король Волшебников - Лев Гроссман - Страница 6

Утром Квентин поехал в гавань в черной карете с бархатными сиденьями и занавесками. Внутри было душновато, как в передвижной гостиной. Королева Джулия покачивалась на рессорах с ним рядом, а напротив, почти соприкасаясь с ними коленями, сидел адмирал филлорийского флота.

Если уж ехать в тьмутаракань, то по всем правилам, решил Квентин. Они предусмотрены специально для таких случаев, и одно из них гласит, что для дальних путешествий требуется надежное судно.

Теоретически корона могла распоряжаться всеми кораблями в стране, но под рукой почти всегда имелись только военные, оставлявшие желать многого в смысле комфорта. Гамаки, жесткие койки, полное отсутствие кают-люкс – разве пристало королю совершать плавание в подобных условиях? Они направлялись в гавань как раз затем, чтобы найти себе подходящий корабль.

Квентин чувствовал себя хорошо. Энергия и решимость переполняли его – он уже и забыл, как это бывает. Какой он все-таки маленький, адмирал Лакер, а лицо его, похоже, лет пятьдесят вытачивалось из сланца ветром и солеными брызгами.

Король в общем-то точно знал, чего ищет, только стеснялся сказать. Он мечтал об одном из кораблей Пловера, предпочтительно «Быстром» из четвертой книги «Тайное море». Джейн и Руперт, преследуемые Часовщицей (Квентин мог бы объяснить это Лакеру, но не стал), уплывают на нем и обнаруживают, что корабль захвачен пиратами. Впрочем, пиратами они только притворяются: это филлорийские аристократы, несправедливо обвиненные и стремящиеся очистить свою репутацию. Моряка вряд ли удовлетворило бы описание этого корабля, но обычному читателю достаточно знать, что это славное суденышко может дать отпор хоть кому, обводы у него плавные, и за иллюминаторами гостеприимно светятся уютные маленькие каюты.

В книге про Филлори нужный корабль уже стоял бы у причала, ожидая приказаний короля Квентина, но это не книга про Филлори – это Филлори. Обо всем приходится заботиться самому.

– Корабль должен быть не слишком большой и не слишком маленький, – сказал Квентин. – Средней величины, надежный и быстроходный.

– Понимаю. Пушки нужны?

– Да нет… ну, может, несколько штук.

– Несколько штук, значит.

– Слушайте, адмирал, не выделывайтесь. Я сам укажу вам подходящий корабль, а нет, так вы мне его укажете. Ясно?

Адмирал Лакер чуть заметно наклонил голову в знак того, что постарается не выделываться.

Белый Шпиль стоял на берегу широкого морского залива с зеленой, до странности бледной водой. Почти идеальную дугу побережья могло выкроить лишь некое доброе божество (надо же смертным где-то ставить свои корабли) – и, насколько Квентин знал, так и было. Он велел кучеру остановиться в начале береговой линии. Все трое вышли, щурясь на солнце после полумрака кареты.

Запах соли, дерева и смолы пьянил не хуже чистого кислорода.

– Ну-с, приступим. – Они медленно двинулись через гавань, переступая через расчалки и рыбьи скелеты, мимо леерных стоек, брашпилей и составленных штабелями ящиков. В порту стояло множество кораблей – и филлорийских, и зарубежных. Квентин выделил девятимачтовый дредноут черного дерева с застывшей в прыжке пантерой на носу и лохань с залатанным парусом кирпичного цвета. Гавань со всеми этими шлюпами, яхтами, галеонами, шхунами, грозными корветами и юркими каравеллами напоминала ванну, заполненную дорогими игрушечными корабликами. – Что скажете, адмирал? – спросил Квентин, пройдя ее до конца.

– Думаю, что вам подошли бы «Топорик», «Мушка» или «Холмы Моргана».

– Пожалуй. Твое мнение, Джулия?

Она почти все время молчала и двигалась, как во сне. Квентину вспомнился рассказ Элиота – нашла ли Джулия то, что искала тогда? Возможно, она надеется найти это на острове Дальнем.

– По мне, они все хороши.

В общем, да… хороши и даже красивы, вот только «Быстрого» среди них нет. Квентин, скрестив руки, еще раз оглядел гавань.

– А как насчет тех, на рейде?

Глаза Джулии, так и оставшиеся сплошь черными, без опаски смотрели на солнце и сверкающее море.

– Ими ваше высочество, естественно, тоже вправе распоряжаться, – поджал губы адмирал.

Джулия, дойдя до ближайшего причала, перескочила на палубу какой-то рыбачьей лодки.

– Прыгайте, – сказала она, отвязывая конец, и добавила, когда Квентин присоединился к ней: – Ты слишком долго ходишь вокруг да около. Хочешь что-то сделать, так делай.

Баркас, нагретый солнцем, безбожно вонял. Из-под палубы, как видно спросонья, вылез его хозяин – загорелый, обветренный, с седой бородой. Под его комбинезоном явно ничего больше не было. Лакер обратился к нему на незнакомом Квентину языке, и рыбак как будто ничуть не удивился тому, что два монарха и адмирал реквизировали его судно.

Лакер в своем мундире ни капельки не вспотел – Квентину это казалось нечестным. На рейде стояли корабли с глубокой осадкой: громадный линкор, чья-то роскошная яхта, широченный купец.

– А это что? – показал Квентин.

– Виноват, ваше высочество… зрение у меня уже не то после долгих лет службы. Вы изволите говорить о…

– Да. Именно о нем. – Многоточия Квентину надоели. Он имел в виду посудину, лежащую кверху дном у песчаной отмели, как выброшенный на берег кит.

– Этот корабль очень долго не выходил в море, ваше высочество.

– И тем не менее.

Квентином руководила не только месть адмиралу, который все-таки немного выделывался. Лакер и рыбак обменялись долгим взглядом, говорившим: вот еще навязался на нашу голову.

– Не вернуться ли нам к «Холмам Моргана»?

– Непременно вернемся, – сказала Джулия, – но сначала король Квентин осмотрит этот корабль.

Рыбак, полоща парусами, кое-как подошел к опрокинутому судну; надо будет его за это вознаградить. Белая краска на корпусе облупилась, обнажив серую древесину, длинный бушприт сломался, но обводы говорили о хищной стремительности. Не массивный боевой слон и не изнеженная красавица яхта: изящный и в то же время деловой вид. Жаль, что корабль не на ходу. Если бы Квентин попал сюда лет на пятьдесят раньше…

– Ваши соображения, адмирал?

Киль баркаса задел песчаное дно. Адмирал, глядя на линию горизонта, откашлялся.

– Я бы сказал, что это судно знавало лучшие дни.

– Чем корабль занимался в прошлом?

– Рабочей лошадкой был, – хрипло сообщил хозяин баркаса. – Класса «олень». Ходил в Лонгфолл и обратно.

Квентин не сразу понял, что он говорит по-английски.

– Красивый… верней, был красивым.

– Одно из красивейших судов, когда-либо спущенных на воду, – торжественно подтвердил адмирал. Шутка? Вряд ли, Лакер никогда еще не шутил.

– В самом деле?

– «Олени» – особенные суда. В Лонгфолл они возили хладопряности, сюда – горный шпат. По быстроте и надежности им не было равных: «олень» свозил бы вас в ад и доставил обратно.

– Куда же они все подевались?

– В Лонгфолле кончился горный шпат, а мы перестали им возить хладопряности, – объяснил разговорившийся рыболов. – В «оленях» больше не было надобности, вот их и разломали на часовое дерево. Их лорианцы строили. Филлорийские мастера пытались им подражать, но был в этих кораблях какой-то секрет, который теперь утрачен.

– Мой первый корабль никто во всем военном флоте не мог догнать, – сказал Лакер, – а «олень» однажды обошел как стоячего.

Квентин встал. Стайка птиц снялась с разбитого корабля и тут же села обратно. С другого борта стала видна проломленная палуба и надпись на корме: «Мунтжак» [6].

Жаль, что это не сказка о Филлори: в ней Квентин путешествовал бы именно на таком корабле.

– Ну что ж. Вернемся к «Холмам Моргана»…

– Есть, ваше высочество.

– …и скажем капитану, чтобы привел свое корыто сюда и отбуксировал «Мунтжака» в сухой док. Это как раз то, что нам надо.

Кое-что иногда можно исправить даже долгое время спустя.

Ремонт «Мунтжака» (оказалось, это олень такой) обещал занять пару недель, хотя Квентин, пользуясь королевскими привилегиями, согнал к нему лучших городских корабельщиков. Это время он решил использовать с толком.

Накопившейся у него нервной энергии хватило бы на снабжение целого города, так что расходовать ее было одно удовольствие. На всех площадях вывесили афиши с извещением о турнире.

О турнирах, честно говоря, он имел самое смутное представление. Короли, по его понятиям, устраивали их в Средние века, где-то между Христом и Шекспиром. На них также ломали копья, но эту конкретную дисциплину Квентин отверг в принципе – нечего лошадей мучить.

Бои на мечах – дело иное. Не просто фехтование, а что-то вроде смешанного единоборства. Целью Квентина было выявить чемпиона, абсолютно, без дураков, лучшего бойца Филлори. Ровно через неделю всем умеющим держать меч надлежало явиться в Белый Шпиль и сразиться до последнего воина. Победитель получит небольшой, но процветающий замок в филлорийской глубинке и право сопровождать короля в дальних странствиях.

Когда Квентин занимался очисткой банкетного зала, к нему пришел Элиот. Навстречу верховному королю двигалась вереница выносящих стулья лакеев.

– Прошу прощения, ваше высочество – какого черта вы делаете?

– Сожалею, но другие помещения не годятся для поединков – слишком малы.

– В этом месте мне, видимо, полагается спросить «для каких поединков?».

– Ты что, афиш не читал? Стол тоже выносите, – сказал Квентин эконому. – Я устраиваю турнир, чтобы определить, кто у нас в Филлори лучший боец на мечах.

– Такие мероприятия вообще-то проводят на свежем воздухе.

– А вдруг дождь пойдет?

– А питаться мне где прикажешь?

– Я сказал, чтобы обед тебе накрыли в приемной. Прием как раз можно на свежем воздухе провести.

Кто-то, ползая на четвереньках, очерчивал мелом арену будущих схваток.

– Квентин, я тут поговорил кое с кем из корабельной гильдии. Ты в курсе, во сколько нам встанет этот твой «Джекалоп»?

– «Мунтжак».

– В сумму налогов острова Дальний за двадцать лет. Если тебе интересно, конечно.

– Не слишком.

– Но ирония до тебя, надеюсь, дошла?

Квентин задумался.

– Да, но ведь дело не в деньгах.

– В чем же тогда?

– В поддержании формы. Уж ты-то должен меня понять.

– В общем, да, – вздохнул Элиот.

– Мне это нужно – вот все, что я могу сказать.

– Опять-таки понимаю, – кивнул верховный король.

Через пару дней начали прибывать бойцы – мужчины и женщины, высокие и низенькие, хищники и миролюбивые, клейменые, покрытые шрамами, бритые, татуированные. Среди них имелся ходячий скелет и ходячие же доспехи. Их мечи светились, жужжали, пылали и пели. Пара сиамских близнецов выразила рыцарскую готовность сразиться друг с другом в случае победы над всеми прочими. Мыслящий меч, доставленный на шелковой подушке, заявил, что ему для участия необходим носитель из плоти и крови.

В первый день часть поединков пришлось-таки вынести за пределы зала, для чего во дворах соорудили помосты. Атмосфера напоминала о цирке. Утром как раз впервые похолодало, и участники, дыша паром, самым причудливым образом разминались на влажной траве.

Квентин не обманулся в своих ожиданиях и ни одного поединка не досмотрел до конца, отвлекаясь на соседние ринги. Утреннюю тишину оглашали крики, лязг, боевые кличи и другие, менее узнаваемые шумы. Здесь шла настоящая битва, но без увечий и смертельных исходов.

За трое суток отборочных состязаний были отмечены несколько случаев пользования недозволенным оружием и темными чарами, но сильно, слава богу, не пострадал никто. Квентин, поначалу носившийся с романтическим замыслом самому поучаствовать в турнире инкогнито, вовремя осознал, что с такими соперниками и тридцати секунд не продержится.

Элиот и Дженет согласились присутствовать на финальном матче, Джулия до потных экзерсисов не снизошла. Бароны, придворные и прочая публика заняли места вдоль стен банкетного зала, имевшего прискорбно невоинственный вид – надо было действительно устроить бой под открытым небом. Финалисты вошли в зал бок о бок.

Этих двоих, мужчину и женщину, отличало странное сходство. Оба худощавые, среднего роста и непримечательной внешности. Оба сдержанные, не проявляющие к противнику открытой враждебности. Оба профессионалы, элита наемнической гильдии. К этому бою они подходили чисто по-деловому: агрессия копилась в их поджарых телах до подходящего случая. Женщину звали Араль, мужчину Бингл.

Араль, закутанная с головы до ног, точно ниндзя, пользовалась репутацией технической фетишистки, не пропускающей ни одного удара. Ее меч походил на удлиненную букву S – зачем ей такой? Неудобно ведь, ни в одни ножны не лезет.

Оливковый Бингл из-за постоянно приспущенных век выглядел меланхоликом. Одет он был в офицерский мундир со споротыми нашивками и дрался гибким клинком вроде кнута, с хитрой корзиночной рукоятью нефиллорийского образца. Все свои поединки он, по слухам, выиграл на одной защите. Однажды он финтил с утра до самого вечера, и весь турнир был остановлен в ожидании результата.

В другом матче противник Бингла дождался начального колокола и тут же вышел за меловую черту в знак того, что сдается. Он, как видно, уже сталкивался с Бинглом, и одного раза с него хватило. Квентину не терпелось посмотреть, как кто-то наконец вынудит Бингла драться.

Квентин кивнул распорядителю. Тот подал знак начинать, и Араль принялась чертить в воздухе фигуры своим замысловатым мечом, не приближаясь к противнику. Казалось, что она погружена глубоко в себя и выполняет некий ритуал, далекий от реального боя. Бингл последил за ней, поводил мечом и присоединился к танцу, повторяя ее движения, будто в зеркале – видимо, они были приверженцами одного и того же стиля. Точно мим, передразнивающий прохожего; публика смеялась, но сами бойцы держались вполне серьезно.

Квентин не заметил момента, когда окончилась преамбула и начался настоящий бой. Свеча задела портьеру, горючая масса достигла критического предела, и сталь зазвенела о сталь.

Уровень мастерства был таким, что Квентин не успевал следить за движениями. Серии изящных выпадов, отыскивающих слабое место в защите, встречали неизменный отпор. Оба воина точно считывали друг друга на молекулярном уровне, регистрируя любое перемещение. В игру входили прыжки и даже сальто; когда мечи сцеплялись, бойцы размыкали их и начинали все заново.

Господи боже… ведь с кем-то из них Квентин собирался плыть на одном корабле. Но захватывает, ничего не скажешь. Эти двое точно знают, что делают, и делают это без колебаний, побеждают они или проигрывают.

Потом все как-то вдруг кончилось. Араль сделала широкий взмах сверху вниз, Бингл откатился, и острие мечта воительницы застряло между плитами пола. Бингл ногой переломил клинок пополам. Араль отступила, не скрывая досады, и жестом признала свое поражение.

Бингл в ответ мотнул головой: его не удовлетворял такой исход боя. Он смотрел на Квентина, ожидая указаний.

Ну что ж, столь рыцарское поведение можно только приветствовать. Квентин вынул из ножен собственный меч и подал его Араль рукоятью вперед. Испытав оружие на баланс, она нехотя выразила согласие и приняла боевую позицию.

Пять минут спустя Бингл, завязив меч в ниндзевских обмотках Араль, подступил совсем близко к ней, а она трижды двинула его кулаком по ребрам. Крякнув, он едва не свалился за меловую линию, но в последний миг совершил балетный прыжок к стене, оттолкнулся, проделал воздушное сальто и легко приземлился на ноги.

Публика, дружно ахнув, разразилась аплодисментами. Чистый цирк! Араль сорвала с головы шарф и тряхнула копной золотисто-рыжих волос.

– Спорим, она это отработала перед зеркалом, – шепнул Элиот.

На следующей стадии Бингл отказался от балетного стиля и продемонстрировал целую обойму других. То он кидался на Араль, как берсеркер, то изображал придворного дуэлянта, то орал и топал, точно в кендо. Араль заметно растерялась, пытаясь ему соответствовать – того он, видно, и добивался.

В конце концов она издала-таки крик, нарушив молчание, и сделала прямой выпад. Бингл остановил ее, сделав нечто невероятное: оба клинка сошлись острие к острию, выгнулись дугой… и меч Бингла сломался.

Увернувшись от осколка, просвистевшего рядом с его головой, он швырнул рукоятью в Араль. Эфес ударил ее в висок, но ущерба не причинил. Она, как видно, прикинула, не проявить ли ей в свою очередь благородство, но обещанный замок перевесил, и решающий удар обрушился на плечо Бингла.

Тот, не уклоняясь, припал на одно колено и свел ладони перед собой. Время остановилось. Еще мгновение, и зал взорвался рукоплесканиями.

Квентин, не поняв, что такое произошло, встал, чтобы лучше видеть. Бингл задержал меч противницы голыми руками, рассчитав это с точностью до последнего эрга, миллиметра и наносекунды. Араль тоже не сразу сообразила, в чем дело, а Бингл, пользуясь преимуществом, дернул меч на себя, перевернул его в воздухе и приставил ей к горлу. Бой завершился.

– Господи, – сказал Элиот. – Нет, ты видел?

Бароны, забыв об аристократических манерах, с воплями обступили победителя. Квентин и Элиот орали вместе со всеми. Бингл, будто не замечая этого и не меняя выражения глаз под тяжелыми веками, прошел через толпу к трону Квентина, преклонил колени и вернул королю его меч.

Рабочие облепили «Мунтжак», словно пираньи невезучего исследователя Амазонки. Сравнение вообще-то не слишком удачное: они-то возвращали кораблю жизнь. «Мунтжак», весь в лесах и швартовах, стоял в сухом доке и подвергался ремонту – его укрепляли, песочили, конопатили, смолили и красили. Молотки тарахтели со всех сторон.

В основе своей он, к счастью, остался цел: корабельщики сомневались, что смогли бы воспроизвести его заново. Глубоко в кормовом трюме обнаружился деревянный часовой механизм, соединенный туго натянутыми канатами со всеми частями судна. Никто не понимал, для чего это нужно, но Квентин велел все оставить как есть.

«Мунтжак» окрашивался в угольно-черный цвет с белой каемкой. Целая армия швецов в помещении вроде самолетного ангара трудилась над новыми парусами. Квентин, жадно впивая запахи опилок и краски, чувствовал, что сам возвращается к жизни. Окончательно он, правда, не умирал, но и вполне живым тоже не был.

Видя, что «Мунтжак» будет готов к спуску всего через пару дней, Квентин наведался в географический кабинет замка. Остров Дальний во всем этом предприятии интересовал его меньше всего, но найти пункт назначения в море тоже не помешало бы. Кабинет после шумной верфи казался резервуаром тишины и покоя. Одну его стену целиком занимало окно, другую – карта Филлори от Лории на севере до Блуждающей Пустыни на юге. Стремянка на колесиках позволяла досконально изучить нужный ее фрагмент; при близком рассмотрении можно было различить даже отдельные деревья в Лесу Королевы, хотя дриады и тут не показывались.

Карту частично анимировали, вложив в нее толику магии. На Пенный берег накатывал прибой – Квентин не только видел его, но и слышал, как в приложенной к уху раковине. Движущаяся линия показывала, где теперь день, а где ночь. На потолке комнаты мерцала карта ночного неба с филлорийскими созвездиями.

Вот оно, королевство Квентина, земля, которой он правит. Свежее, зеленое, полное волшебства. Именно таким он представлял себе Филлори в детстве, когда часами рассматривал карты на форзацах сказочных книг.

Оживления в кабинете не наблюдалось. Весь персонал состоял из угрюмого чернявого подростка с челкой до самых глаз. Сгорбившись над столом, он производил какие-то вычисления с помощью стальных инструментов и заметил Квентина только через минуту.

Парень, лет шестнадцати с виду, сказал, что зовут его Бенедикт. Посетители, в особенности короли, редко сюда захаживали, и с манерами у юного картографа обстояло неважно. Квентин посмотрел на это сквозь пальцы – ему требовалась информация, а не поклоны.

– Не покажешь ли, где остров Дальний?

Бенедикт, порывшись в мысленной базе данных, подошел к третьей стене, сплошь из выдвижных ящичков, и достал из одного свернутую в рулон карту. Затем, впервые проявив некое подобие живости, покрутил медный вороток на большом столе и развернул свиток.

Карта оказалась куда больше, чем ожидал Квентин, и всю ее заполняло открытое море с филлорийскими эквивалентами меридианов и параллелей. Бенедикт остановил вращение на клочке суши с надписью о. Дальний.

– Вот он где, значит, – сказал Квентин.

Бенедикт молчал и в глаза избегал смотреть. Квентину он сильно кого-то напоминал – не себя ли самого в этом возрасте? Боишься всего и всех и прячешь это под маской презрения, которое вообще-то направлено на собственную персону.

– Далековато. Сколько до него ходу?

– А кто его знает, – ответствовал Бенедикт и тут же добавил: – Дня три. Четыреста семьдесят семь миль – морских миль.

– А что, есть разница?

– Морская длиннее.

– На сколько?

– На двести шестьдесят пять ярдов, – автоматически выдал Бенедикт. – С гаком.

Квентина это впечатлило – кто-то, видимо, умудрился вбить в Бенедикта некоторые полезные сведения. Медный механизм для чтения карт включал в себя много рычажков с передвижными лупами. Квентин, воспользовавшись одной из них, увеличил остров. Тот походил на арахис со звездочкой на одном конце. Его четкий контур был обведен другим, расплывчатым, обозначавшим то ли прибой, то ли отмели.

Единственная водная артерия черной нитью спускалась из глубины острова к побережью. Около звездочки мелким шрифтом тоже стояло Дальний – видимо, это был город. Больше лупа не показывала ничего, кроме укрупненной структуры пергамента.

– Кто там живет?

– Рыбаки вроде бы. И агент короны имеется – видите, звездочка, – сказал Бенедикт и конфиденциально добавил, чуть не ткнувшись в пергамент носом: – Дерьмовая карта. Окраска хреновая. Вам она для чего?

– Я туда еду.

– Правда, что ли? Зачем?

– Хороший, в самом деле, вопрос.

– Ключ ищете?

– Да нет. Что за ключ?

– Сказка такая, – объяснил Бенедикт, как дошкольнику. – Ключ, заводящий мир. Вроде бы там находится.

Квентин не особо интересовался филлорийским фольклором.

– Не хочешь со мной? Нарисовал бы новую карту, раз тебе эта не нравится.

Тоже еще наставник проблемного юношества… но Квентину почему-то захотелось встряхнуть этого парня. Вытащить его из зоны комфорта, чтобы не издевался над другими людьми, вышедшими из своих личных зон. Чтобы задумался для разнообразия о чем-то помимо собственного невроза. На поверку это оказалось труднее, чем выглядело.

– Я не квалифицирован для полевых работ, – пробурчал Бенедикт, снова потупив взор и косясь украдкой на карту. Юный картограф явно предпочитал жить не в реальных местах, а в их проекциях на пергаменте. – Я хранитель, не изыскатель. А уж сам-то чертеж… господи боже.

Это выражение филлорийская молодежь переняла от новых правителей, полагая его неприличным; растолковать им, что это значит в действительности, было практически невозможно.

– Именем королевства Филлори квалифицирую тебя как топографа, – произнес Квентин. – Так годится?

Надо было меч захватить. Сконфуженный Бенедикт пожал плечами – Квентин десять лет назад сделал бы то же самое. Он прямо-таки проникся нежностью к этому мальчугану, наверняка думающему, что никто не в силах его понять. Квентин по сравнению с ним сильно продвинулся и, возможно, сумеет ему помочь.

– В общем, подумай. Нам нужен кто-нибудь для обновления карт.

Квентина, впрочем, и эта вполне устраивала. Он покрутил вороток, и остров Дальний уплыл в просмотренную часть свитка. За ним потянулись ярды кремового пространства с пунктирами и мелкой цифирью – пустой океан.

Край карты, щелкнув, выскочил из медного ролика.

– Больше земли нет, – не слишком толково заметил Квентин.

– Эта карта – последняя в каталоге. Никто ее ни разу не спрашивал с тех пор, как я здесь.

– Можно мне ее взять? – Бенедикт засомневался. – Знаешь, я ведь король. Это, строго говоря, моя карта.

– Все равно расписаться надо. – Хранитель уложил свиток в кожаный футляр и вручил королю квитанцию со своей подписью: Бенедикт Фенвик.

Господи боже. Неудивительно, что он дуется.

В активе имелось следующее: старомодный парусник, не вполне адекватный воин и загадочная королева-колдунья. На Братство Кольца это не тянуло, но Квентин ведь не мир от Саурона спасал – он всего лишь хотел получить налоги с захолустных островитян. Ровно через три недели со дня смерти Джоллиби путешественники выехали из замка.

Крепкий бриз гнал волну. Парусам «Мунтжака», судя по всему, не терпелось наполниться им и умчать судно за горизонт. В глубине белоснежных полотен, вибрирующих от предвкушения, просвечивали бледно-голубые филлорийские овны.

В гавани играл духовой оркестр; ветер, несмотря на все старания капельмейстера, уносил музыку прочь. За полчаса до отплытия явился Бенедикт Фенвик с набором геодезических инструментов. Капитан, все тот же адмирал Лакер, отвел ему каюту поплоше.

– Вот так, значит… – сказал Элиот, стоя у сходен с Квентином.

– Вот так.

– Ты в самом деле туда плывешь.

– А ты думал, я блефую?

– Была такая мысль. Ты попрощайся с Джулией за меня – и не забывай, что я тебе про нее рассказывал.

Джулия, похоже, не собиралась выходить из каюты до самого острова.

– Ладно. Вы как тут, обойдетесь без нас?

– Вполне.

– Если выяснишь, кто замочил Джоллиби, надери им задницу сам, не дожидайся меня.

– Благодарствую. По-моему, это все же не Фенвики. Они считают нас мудаками, вот и вся их вина.

Квентин вспомнил, как поразил его при первой встрече неправильный прикус Элиота. Теперь он совсем перестал его замечать и находил совершенно естественным, как челюсти кита-горбача.

– Я бы речь толкнул, – сказал Элиот, – только ее никто не услышит.

– Ничего. Буду действовать в интересах народа Филлори и скажу мятежным островитянам, которые, наверно, просто забыли про эти налоги (было бы еще за что их платить и чем), что мы желаем восстановить справедливость и хорошо бы им это запомнить.

– Тебе, я смотрю, на месте уже не стоится.

– Да. Стоится с большим трудом.

– Ну так иди. Кстати, забыл сказать: говорящие звери отрядили с вами своего представителя.

– Кого это?

– Что бы это ни было, оно уже на борту. Политкорректность, ничего не поделаешь.

– Мог бы меня спросить.

– Мог бы, да побоялся, что ты будешь против.

– Я начинаю уже скучать по тебе. Ну пока, через недельку увидимся.

Квентин легко взбежал по сходням. Их тут же убрали за ним, и со всех сторон послышались невразумительные морские команды. Квентин, стараясь никому не мешать, поднялся на ют. Корабль выходил из стабильного сухопутного мира в подвижную плещущую среду.

За пределами гавани мир опять изменился. Воздух похолодел, ветер окреп, море стало свинцовым. Паруса «Мунтжака» надулись, новый рангоут напрягся с довольным скрипом.

Квентин стоял на корме, смотрел на оставляемый кораблем след и чувствовал, что здесь он на месте. «Мунтжаку», в отличие от всего прочего Филлори, он был нужен по-настоящему и оправдал доверие старого корабля. Выпрямившись, Квентин любовно погладил поручни. Нечто невидимое, но очень тяжелое разжало когти, снялось с его плеч и улетело в морскую даль в поисках другого насеста. Возможно, по возвращении домой оно снова будет поджидать Квентина, но пока он может вздохнуть.

Обернувшись, он увидел прямо за собой Джулию. Он не слышал, как она подошла. Она сияла какой-то неземной красотой. Ветер развевал ее черные волосы, кожа серебрилась – свет тут такой, что ли; прикоснешься к ней, и тебя ударит, как током. Если им суждено полюбить друг друга, то случится это здесь, на «Мунтжаке».

Они вместе смотрели на тающий позади Белый Шпиль. Джулия, как и Квентин, выросла в Бруклине. Она одна во всем мире, в любом из миров, способна понять, какие чувства он испытывает сейчас.

– Что, Джулс? Недурственно? Сама поездка, конечно, туфта, но погляди вот на это! – Он обвел рукой корабль, море, небо и их обоих. – Давно надо было.

Глаза Джулии так и не пришли в норму: оставаясь сплошь черными, они выглядели весьма странно рядом с девчоночьими веснушками.

– Я и не заметила, что мы уже плывем, – сказала она.