Читать книгу Поэзия и проза инженерного и педагогического труда - Лев Патрикеев - Страница 4

Я родился в семье строителей. Это произошло в 1932 году в Москве в роддоме на Миусской площади.

Мой отец – Николай Иванович Патрикеев, отслужив, как и все тогда, один год солдатом в армии, в 1920 году поступил на рабфак и в 1929-м окончил строительный факультет МВТУ им. Н.Э. Баумана. Темой его дипломной работы была конструкция и организация строительства железнодорожного моста через реку Чусовую. До защиты дипломного проекта он 9 лет (с перерывами на учебу) работал прорабом на различных стройках, а с 1927 по 1929 годы был прорабом на Чусовой. В моем семейном архиве бережно хранятся фотографии построенного с его участием моста, который эксплуатируется до настоящего времени.

Моя мама – Вера Дмитриевна Плетнёва, по профессии сметчик, познакомилась с отцом в 1930 году, и до 1954 года они жили дружной семьей в гражданском браке. Только в 54-м, когда вышло для офицеров Советской армии специальное постановление, они расписались, предъявив для доказательства о браке с 1930 года свидетельства о рождении меня и моей сестры Людмилы (1937 года) и нас самих с сестрой. И папа, и мама, как и все интеллигенты той поры, были воспитаны в антирелигиозном духе. Хотя (при рождении) сами они и были крещеными, но в церковь не ходили и своих детей не крестили. На фото 1 приведена фотография из нашего семейного архива, сделанная в фотоателье на ул. М. Горького в Москве в 1934 году. На ней я запечатлен со своими любимыми мамой и папой.

В 1931 году, после того как отец положительно зарекомендовал себя на стройках больших комбинатов в Серпухове и Магнитогорске, он был оставлен в Москве. Здесь, как уже крупный строитель, он получил должность в Высшем совете народного хозяйства (ВСНХ) в строительном секторе и в группе ударных строек (под руководством С. Орджоникидзе). Так отец, как сказали бы теперь, стал «совминовцем» (сотрудником Совета министров). Однако в Москве папа бывал нечасто. Он без конца ездил на Горьковский автострой, на Челябинский тракторный, Кузнецкий металлургический, получая в командировках обогащавший его новый опыт.

Как только стало известно, что на берегу Амура будет строиться новый город, отец без колебаний расстался с высокой должностью в ВСНХ и добровольцем 1 июля 1932 года прибыл в Комсомольск-на-Амуре. Самый трудный период становления города прошел при его активном участии, где он был назначен главным строителем, заместителем И.А. Каттеля, который возглавлял трест «Дальпромстрой», возводивший Комсомольск. Здесь, на берегу Амура, зародилась пожизненная дружба и взаимопомощь между отцом и другими добровольцами: А.С. Гавриловым, Н.В. Тихомировым и секретарем комсомольцев-строителей, впоследствии знаменитым Героем Советского Союза А.П. Маресьевым.

В первую же навигацию 1933 года в легендарный город приплыла моя мама со мной на руках. В августе того же года на берегу могучего Амура состоялся большой митинг по поводу закладки первого камня в здание кораблестроительного завода.

Митинг открыл пламенной речью маршал В.К. Блюхер. Заканчивая свое выступление, он взял на руки меня – сына главного строителя – и сказал, что стройка посвящена будущему наших детей и внуков. При этих словах случился небольшой конфуз: на гимнастерке маршала, увешанной орденами, расплылось большое темное пятно (!), запечатленное впоследствии на картине народного художника СССР Н.Н. Соломина. Эта огромная картина размером 3 × 4,5 м² была заказана дирекцией Судостроительного завода по случаю надвигающегося 50-летия (консультантом картины назначили почетного гражданина города Комсомольск-на-Амуре Н.И. Патрикеева). Так началась моя «строительная» жизнь (фото 2).

В конце 1934 года в Челябинске развернулась еще одна гигантская стройка – создавался огромный станкостроительный завод, по размерам даже превосходивший тракторный. И отца тут же отправили на Урал. Вслед за отцом мы с мамой кочевали из Челябинска (в 1934–1936 годах) в Кемерово (1936–1937 годах), и только в 1938 году отец ненадолго вернулся в Москву. Здесь в новой, купленной родителями кооперативной квартире на 5-й Тверской-Ямской (дом. 30, кв. 120), мы уже встречали его не только с мамой, но и с новорожденной Людмилой Николаевной. Замечу, что отец не присутствовал, а мне довелось быть непосредственным свидетелем рождения моей сестры – во время нашей прогулки маму «прихватило» на квартире у наших давних знакомых, и она родила мою сестру у меня на глазах…

В 1940 году отца вновь призвали в армию и направили в Эстонию строить оборонительные сооружения. Летом мы с мамой и сестрой ненадолго приехали к нему на островок Осмуусааре, расположенный недалеко от Таллина и порта Палдиски (ныне г. Балтийск). Кроме строителей на этом островке дислоцировались несколько небольших советских подводных лодок. Вокруг острова простирались просторы спокойной Балтики, а в прибрежных отмелях кормились стаи белоснежных лебедей, диких уток и огромных морских чаек. Жили мы в маленьком двухэтажном офицерском бараке и с удовольствием прогуливались с мамой в ближайший небольшой лесок за земляникой и цветами, а по воскресеньям с папой ходили пугать прибрежную живность, ловили и коптили морскую рыбу.

В сентябре 1940 года мама отвела меня в первый класс 173-й московской школы. Тогда это была смешанная школа: в ней учились и мальчики, и девочки. На всю жизнь я запомнил свою первую школьную перемену! Как только она началась, я запустил в широком школьном коридоре маленький игрушечный немецкий танк, привезенный из Эстонии. Танк величиной со спичечный коробок заводился с помощью пружины и, проносясь мимо обступивших его детей, осыпал всех снопиком искр из своей игрушечной пушки. Звонок на урок с трудом утихомирил восторги моих новых товарищей. На другой день мама не разрешила мне взять эту игрушку в школу.

В начале мая 1941 года наша семья вновь объединилась на острове Осмуусаар. Все, казалось, было, как и в прошлом году: прогуливались в лес, играли в лапту, любовались красотами природы. Но появилось что-то новое. Во-первых, каждый день над западным побережьем нашего островка немцы с какого-то катера или подводной лодки поднимали в воздух небольшой воздушный шар, и два человека в его корзине (это хорошо было видно всем) осматривали наши береговые батареи. Стрелять по ним никому не разрешалось. Во-вторых, на острове родилась моя любовь к рыбной ловле.

Ранним утром 22 июня 1941 года мы с мамой, накопав в баночку из-под кильки червей, отправились на пирс, к нашим подводным лодкам, ловить рыбу. К пирсу было пришвартовано несколько небольших подводных лодок. Диаметр их корпусов, как мне казалось, был метров пять или шесть, а длина не превышала 30–35 метров. С пирса на первую лодку был переброшен дощатый трап. Такие же трапы соединяли соседние лодки, пришвартованные к первой. Я забрасывал наживку между пирсом и первой лодкой. Каждую пойманную рыбешку мы с мамой складывали в баночку с червями, насаживали новый кусочек наживки и продолжали любимое занятие.

Над пристанью возвышался фонарный столб с громкоговорителем, и из него разносились какие-то мелодии. Вдруг музыка прекратилась, и суровый голос диктора объявил, что сейчас будет выступать Вячеслав Михайлович Молотов. Не торопясь, немного заикаясь, В.М. Молотов сообщил, что ночью немецкие бомбардировщики без объявления войны бомбили советские города. Началась Великая Отечественная война.