Читать книгу 1812, год зверя. Приключения графа Воленского - Лев Портной - Страница 7

– Что там Парасейчук? – хмыкнул я, пробудившись утром, и вышел в гостиную.

Полковник поднялся из-за стола. Всю его грудь закрывали награды. На меня он смотрел со столь преувеличенным воодушевлением, словно верил, что сейчас я отдам распоряжение, и ему, после того, как он потрудился встать, останется еще повернуться, чтобы получить новый орден за как-то сам собою случившийся подвиг.

– Отдыхайте пока, сударь, – сказал я. – У меня остались еще кое-какие дела в Петербурге.

– А в Москву? Когда же мы поедем в Москву? – с разочарованием спросил он.

– Сегодня же и поедем, – ответил я. – А вы вот что, сударь, узнайте-ка пока, где этот господин сейчас проживает и чем занимается?

Я выдал полковнику «Санкт-Петербургские ведомости» и показал на объявление Христиана Венстера.

Я предполагал, что граф Аракчеев заставит меня долго ждать в приемной. Но Алексей Андреевич принял меня незамедлительно и встретил с доброй улыбкой, чего уж я никак не ожидал.

Десять лет назад я по воле случая оказался вовлечен в историю, распутать которую до конца мне не позволили. И я до сих пор сомневаюсь: правильно ли поступил, что сдался? И что получилось бы, раскрой я тогда весь механизм готовившегося заговора? Следы вели к графу Аракчееву. И я верил, что карьера Алексея Андреевича прекратилась бы навсегда.

Тогда верил, а ныне, когда государь устраивает бал в доме убийцы императора Павла и назначает этого убийцу начальником главного штаба армии17, я полагал, что и самые неприглядные факты не помешали бы Аракчееву подняться на вершину власти. Этой мыслью я и оправдываюсь перед собой за то, что десять лет назад уступил.

Прямого столкновения с графом Аракчеевым не произошло. Но он безусловно знал: когда его приспешники затеяли заговор, чтобы привести Длинного18 во власть, на пути встал я, граф Воленский.

Теперь всемогущий вельможа улыбался, кажется, вполне искренне: обиды он не держал и полагал естественным объединиться перед лицом войны с Наполеоном.

Он протянул мне бумаги.

– Здесь необходимые документы и письмо де Санглену, – сказал он. – В Москве на Малой Дмитровке дом капитана Уварова занимает Германский легион. При нем же расположен и штаб Высшей Воинской полиции Первой Западной армии. Там и найдете Якова Ивановича.

– Благодарю вас, ваше высокопревосходительство. Я намерен сегодня же выехать, – промолвил я.

– Бог в помощь, милостивый государь, – ответил Аракчеев.

Его слова напомнили мне аудиенцию у генерал-губернатора Вязмитинова. Аракчеев словно из воздуха уловил мою мысль и сказал:

– Я слышал, Вязмитинов был крайне раздосадован, что вы не приняли предложения служить в министерстве полиции.

– Право, было незначительное недоразумение. Уверен, оно уладилось. Признаться, я не имею намерения и в Воинской полиции задержаться надолго. Выполню поручение его величества и сразу же в действующую армию!

– Между министерством полиции и Высшей Воинской полицией возникает естественная состязательность, – пустился в рассуждения Аракчеев. – И то, и другое ведомство ловит шпионов. Де Санглен действует более скрупулезно. Прежде чем доложить о поимке очередного злоумышленника, он добывает неоспоримые доказательства того, что тот и впрямь Наполеоновский агент, а не плод воображения какого-нибудь полицейского подпоручика.

– Вполне разумно, – произнес я.

– Да, но на поиск подтверждений уходит много времени. Люди Вязмитинова в таких случаях не церемонятся и потому о своих успехах докладывают чаще, – продолжил Аракчеев.

– Да, но в ходе дознания всплывет подтасовка, – сказал я.

Граф Аракчеев потускнел и с видом уставшего божества сказал:

– Ну, это если будет, с кем вести расследование.

Несколько секунд Аракчеев молчал, ожидая, чтобы я осмыслил его слова, затем добавил:

– Вот потому-то его величество и поручил розыск вам. Государь хочет знать наверняка, что нашли и арестовали именно этого Наполеоновского агента, а не выдали очередной труп за шпиона.

Возле дома стучали копытами и злобно фыркали два жеребца, светло-серый с кофейного цвета пежинами и гнедой. Надворный советник Косынкин дожидался в квартире. Я прервал разгоревшийся между ним и полковником Парасейчуком спор. Судя по раскрасневшимся физиономиям, вопрос оказался животрепещущим.

– Вот, ваше превосходительство, а вы как считаете? – кинулся ко мне Косынкин в расчете обрести союзника.

– Я, простите великодушно, не знаю предмета вашей дискуссии.

– Только что поступили новости! – с воодушевлением начал Вячеслав Сергеевич. – Новая победа графа Витгенштейна…

– Какая же это победа? – пробурчал Парасейчук.

– А что же, по-вашему, победой может считаться только успех в наступательном деле?! – выпалил Косынкин и повернулся ко мне. – Баварская дивизия атаковала корпус Витгенштейна. Но мы не уступили! Баварцам дали отпор! Троих офицеров и сто пятьдесят солдат взяли в плен!

– Видите ли, Витгенштейн долго у Белого не продержится, – заявил полковник Парасейчук. – Когда вся армия отступает, невозможно малой ее части держать оборону!

Сводки из корпуса генерал-лейтенанта графа Витгенштейна разительно отличались от удручающих сообщений о действиях всей остальной армии. Барклай-де-Толли отступал, Багратион проклинал Барклая, но подчинился отступательной тактике. И в это время граф Витгенштейн с завидной постоянностью громил противостоявший ему корпус маршала Удино.

Витгенштейн стал народным героем. И любой мало-мальски нелестный отзыв о нем оскорблял патриотов. Косынкин побагровел и, казалось, готовился с кулаками кинуться на полковника. Парасейчук хотя и сидел красный как вареный рак, но не предпринимал никаких попыток упредить возможное нападение, показывая тем самым, что оппонент его лишь хорохорится и весь его пыл уйдет в пар. Полковник заговорил, и в голосе его зазвучали примирительные нотки:

– Ну, поймите же, милостивый государь, я ничуть не умаляю заслуги графа. Но, видите ли, невозможно оставаться на месте, если вся армия отступает! Корпус Витгенштейна попросту окажется в окружении…

– В окружении?! – закричал Косынкин. – А Кутузов? Про Кутузова забыли? Князь со дня на день прибудет в войска! И мы начнем наступать!

– Ну, дай то Бог, дай Бог, – промолвил Парасейчук.

И было видно, он не верил, что с назначением Кутузова что-то изменится. Однако Косынкин слова полковника расценил как свою победу, успокоился и вдруг выдал нечто, совершенно неожиданное:

– А генеральное сражение двадцать шестого августа произойдет.

– Откуда вы это взяли? – вскинул брови полковник.

Я был удивлен и ждал объяснений.

– Число Зверя, – сказал Косынкин. – День двадцать шестой месяца восьмого. От двадцати шести отнять восемь будет восемнадцать. А восемнадцать состоит из трех шестерок. Шестьсот шестьдесят шесть – число Зверя.

– Ну, это уж совершенно пустые рассуждения, – Парасейчук взглянул на Косынкина с подозрением.

– Ничуть не пустые, – с легкой обидой откликнулся надворный советник.

– Видите ли, тут как посчитать. С натяжкой можно любой день назвать роковым. И десятое августа. А что? Десять плюс восемь – то же восемнадцать, в котором, как вы сказали, три шестерки. Или попросту восемнадцатое августа…

– Да, вы совершенно правы, – неожиданно согласился Косынкин. – А я и не говорю, что двадцать шестое августа единственный день Зверя в году. Между прочим, этот год целиком год Зверя…

– Конечно, конечно, – согласился полковник. – Одна тысяча восемьсот двенадцать. Восемнадцать – двенадцать. Один плюс два будет три. Именно столько шестерок в числе восемнадцать.

– Так что и десятое августа, и восемнадцатое могли бы стать роковыми. Но десятое августа уже позади. Восемнадцатое? Дай бог, к этому времени Кутузов доберется до армии. Тоже не годится. Но от него ждут немедленных действий. Так что двадцать шестое августа – самый подходящий день. Вот увидите, в этот день и случится генеральное сражение.

– А что же не второго сентября? – с сарказмом спросил полковник Парасейчук. – дважды девять – опять-таки восемнадцать.

– А второго сентября еще что-нибудь случится, – сказал надворный советник.

Я и не заметил, как заслушался их болтовней, словно думал найти в подтасовках с числами здравый смысл. Но кое-какая польза все-таки была – этот вздор примирил полковника и надворного советника.

– Ладно, господа, довольно! – сказал я. – Чьи это кони внизу?

– Ваши, вы же просили верховых лошадей, – с чувством исполненного долга ответил Вячеслав Сергеевич.

– Хорошие скакуны? – спросил я.

– Ростопчинские! – с гордостью сказал Косынкин.

– Что ж, надеюсь, ростопчинские жеребцы найдут дорогу к графу Ростопчину, – промолвил я и повернулся к полковнику Парасейчуку. – Вы готовы, сударь?

– Я?.. Готов!

Он поднялся из-за стола, физиономия его приобрела растерянное выражение.

– Что-то не так? – спросил я.

– А, позвольте… по поводу жеребцов? – промямлил Парасейчук.

– Мы потеряли много времени в Петербурге, – сказал я. – Верхом хоть как-то наверстаем упущенное.

– Верхом? До Москвы? – полковник выпучил глаза. – Это же семьсот верст! Мы сотрем себе задницы до костей!.. Простите, ваше превосходительство! С уст сорвалось!

– Ага, милостивый государь! – злорадно воскликнул Косынкин. – А как же французы?! От самого Парижа только что до Москвы не доскакали! И задницы, как вы изволили выразиться, не стерли!

Вячеслав Сергеевич смотрел на Парасейчука с превосходством, еще раз почувствовав себя победителем в споре.

– Причем здесь французы?! – буркнул полковник. – Видите ли, я совершенно не приспосабливался проделывать верхом столь дальние поездки. Я рассчитывал, что мы поедем в коляске.

– Ваше превосходительство, возьмите меня с собою! Непременно буду полезен вам, – едва не взмолился Косынкин.

– Да как же вы будете полезны, если вы даже не знаете о цели моего путешествия? – удивился я.

– Знаю! Знаю! – воскликнул Вячеслав Сергеевич, уверенный, что обрадует меня своей осведомленностью. – Вы едете арестовать французского шпиона! Парасейчук мне рассказал!

Я взглянул с возмущением на полковника, и тот совершенно стушевался под моим взглядом.

– Вот что, – принял решение я, – если поездка верхом вам не по силам, отправляйтесь в Москву на перекладных.

– Но это неправильно, – промолвил полковник и бросил недовольный взгляд на Косынкина.

– Вячеслав Сергеевич, – попросил я надворного советника, – ступайте, готовьте лошадей.

Косынкин попрощался с полковником и ушел.

– Мы договаривались действовать сообща, – обиженным тоном произнес полковник Парасейчук.

«Мы не договаривались, что Вязмитинов пришлет офицера, не обученного верховой езде», – подумал я, а вслух сказал:

– Но так будет лучше. Нас не должны видеть вместе, генерал-губернатор говорил о тайном сотрудничестве. Вы остановитесь… допустим, в Спасском подворье. И пошлете весточку мне на Петровку. В дом отставного секунд-ротмистра Сергея Михайловича Мартемьянова, это мой тесть.

– Но,.. – полковник хотел возразить, но не нашелся, что сказать.

– Лучше расскажите, удалось ли что-то выяснить о Христиане Венстере?

– В Петербурге его давно уже нет, – ответил полковник Парасейчук. – Он отправился в Москву еще в конце июня. Наверное, показывает свои фокусы там.

В Москву мы двинулись вдвоем с надворным советником Косынкиным. Настроение у Вячеслава Сергеевича было приподнятое. Относительно спокойная служба в Санкт-Петербурге ему наскучила. Пожалуй, он не кривил душой и с радостью отправился бы в действующую армию. И я надеялся, что вскорости такая возможность представится нам обоим.

В начале пути ростопчинские скакуны показывали злой нрав, но вскоре примирились с седоками и послушно несли нас вперед. Косынкин великолепно держался в седле, мы быстро перешли «на ты», разговорились, и время летело незаметно.

Выяснилось, что помимо патриотического желания бить французов, у Вячеслава имелась и сугубо личная причина для поездки: он рассчитывал застать в Москве некую Анастасию Кирилловну Мохову.

– Она просто чудо! Чудо! – повторял он вдохновенно. – Сам увидишь! Непременно увидишь! Она приехала из Смоленска, со своим старшим братом…

Тут отчего-то он замолчал, словно воспоминание о ее брате несколько омрачало настроение.

– Ты с таким восторгом о ней говоришь, – сказал я, поймав себя на том, что завидую Косынкину.

Я питал самые нежные чувства к своей Жаклин, но в них уже не было той свежести, которая заставляла трепетать от одной только мысли о предстоящем свидании.

– Обвенчаться нужно до того, как я отправлюсь в армию, – рассуждал Косынкин. – Мы все время откладывали, то одно, то другое, а время идет, ей уже тридцать шесть лет.

И я вспомнил показавшуюся мне странной фразу, сказанную им при нашем знакомстве. Вячеслав тогда говорил, что непременно отправится в армию, когда французы отступят за пределы Российской империи. Теперь странности этой нашлось объяснение: Косынкин хотел жениться прежде, чем браться тянуть военную лямку.

– Обвенчаетесь, а к тому времени Наполеона как раз и выгоним, – сказал я.

– Вот-вот, а тогда-то и пройдемся по загранице, трофеев соберем, – ответил надворный советник.

– Трофеев? – удивился я.

– А как же? Как кому, а мне, может, судьба и не выкинет другого случая хозяйство поправить, – с обескураживающей непосредственностью пояснил Косынкин.

Я ничего не сказал, мысленно пожурив себя, что чересчур скоро позволил надворному советнику быть со мною накоротке. Разговор сам собою иссяк.

День быстро сходил на нет, верховая езда утомила нещадно, ноги болели, и я поневоле задумался о том, что погорячился, нужно было ехать в коляске.

– Еще не жалеешь, что напросился со мною? – спросил я.

– Ничего-ничего, – он через силу придал голосу бодрости. – Время пройдет, и о мозолях не вспомнишь! А вот шпиона поймаем, так еще и дети гордиться будут!

Поздней ночью мы добрались до Чудова и решили передохнуть. Нашли почтовую избу, препоручили заботу о лошадях почтовому комиссару и, условившись положить на сон четыре часа, свалились на скамьи. Я думал, что мгновенно усну, но ноги разнылись и, кажется, половину отведенного на отдых времени, я мучился бессонницей. Но едва рассвело, мы поднялись, я чувствовал себя на удивление бодрым. Мы немедленно отправились дальше, чтобы в нежаркие утренние часы проделать как можно больший путь.

После давешнего пекла мы бы порадовались легкому дождику. Но солнце поднялось над лесом, и воздух загудел от жары. Ошалевшие жуки и мухи звенели и норовили залететь в глаза.

Мы проехали через Вышний Волочок и на выезде из города догнали коляску. Двое офицеров верхом сопровождали ее. Следом двое солдат катились в телеге. В экипаже находился генерал. Он приветливо улыбнулся нам и окликнул:

– Куда направляетесь, господа?

– В Москву, – ответил я.

– До Москвы далеко еще, – сказал он. – Вижу, вы проделали долгий путь, сдается мне, от самого Петербурга верхом.

– Спешим, – откликнулся я.

– Я генерал-провиантмейстер Осип Николаевич Лоза, – представился он. – Господа, позвольте пригласить вас. Доедем до Твери в моей коляске, там переночуете во дворце, его высочество будет счастлив оказать гостеприимство.

– Его высочество? – переспросил я.

– Принц Георг Ольденбургский сейчас в Твери, – подтвердил генерал.

– Почтем за честь воспользоваться вашей добротой, – сказал я. – Тем более, что я имею приватное поручение к его высочеству от вдовствующей императрицы. Я действительный статский советник граф Воленский Андрей Васильевич, со мною надворный советник Вячеслав Сергеевич Косынкин.

Мы спешились и пересели в коляску гостеприимного генерала.

– Рад знакомству, рад. Вместе веселее. Доберемся быстро. Вот только заедем в одно местечко, это ненадолго, – он произнес эти слова таким тоном, словно извинялся.

«Одним местечком» оказался Торжок. Привели купца с куцей бороденкой и маленькими глазками, одетого в засаленный кафтан с заплатками. Он с бессвязными причитаниями кинулся в ноги Осипу Николаевичу.

– А ну встань, неопрятище! – рыкнул на него генерал-провиантмейстер.

Едва купчишка поднялся на ноги, Лоза двинул ему кулаком в зубы. Тот кубарем улетел в запруженную канаву. Гуси, хлопая крыльями и гогоча, разбежались в стороны. Крестьяне, стоявшие поодаль, судя по ухмылкам, отнеслись к случившемуся с одобрением.

– Помилуйте, ваше превосходительство-о-о! – завыл купчишка.

Он выбрался из канавы, вода стекала с его кафтана, бороденка спуталась с ряской.

– Что – помилуйте?! – прогремел Лоза. – До конца войны, пес, на одной тюре сидеть будешь! Или что – тюря19! Повесим тебя, вот и все дела! Другим в назидание!

Купец захлюпал. Генерал подал знак, солдаты схватили его, бросили на телегу. Мы поехали дальше.

– Эх, мало я ему дал! – посетовал генерал-провиантмейстер, разминая правый кулак.

Мы с Вячеславом в недоумении переглянулись.

– Вор он! – пояснил Лоза. – Получил подряд магазин подготовить, заплатили ему за труды… мелкая душонка! Тьфу!

Осип Николаевич с чувством плюнул, показав, что во время войны за подобную работу на государство грех плату брать.

– Запасы, продовольствие там, фураж, – все получил он, – продолжил генерал-провиантмейстер. – И на! На вторую ночь сгорел магазин! И этот вор говорит, что крестьяне его сожгли! Испугались-де, что Наполеон сюда дойдет и все французам достанется!

– Дойдет он сюда! – фыркнул Косынкин. – Подавится!

– Это ж понятное дело, мерзавец украл все, распродал, гнида! Сам и сжег магазин! Какие-то упаковки для виду разбросал на пепелище!

Я бросил взгляд на телегу, на грязную фигурку купчишки. Презрение и жалость он вызывал одновременно. В военное время вешать нужно таких, не мешкая. А с другой стороны, тоже ведь человек, жить как-то хочет.

До Твери мы добрались под вечер, когда тени по левую руку сделались длинными. Навстречу нам неспешной вереницей двигались подводы с домашним скарбом. Коровы, козы, жеребята, привязанные к телегам, мычали и блеяли, но обреченно волочились вперед. Клубилась пыль, песок прилипал к лицу и скапливался во рту.

– Что это за паломничество? – удивился я.

– Бегут из Твери, – сказал Лоза.

– Из Твери? Что за абсурд?! – откликнулся я.

Вячеслав вытянул шею и крикнул мужичонке, попавшемуся навстречу:

– Эй, любезный! Откуда путь держишь?

– Тверской я! Откуда ж еще?! – без тени смущения ответил тот.

– А что случилось? – спросил я. – Почему вы все бежите?

– Так Наполеон же идет! – объяснил мужичонка.

– Не понимаю, – вымолвил я. – Где Тверь и где Наполеон!

История с купчишкой, разговор со случайным встречным и идущие навстречу одна за другой груженые подводы произвели на меня удручающее впечатление. Бегство мирных жителей было уже не отвлеченной сводкой о продвижении Великой армии, а зримым подтверждением успехов Наполеона.

Мы въехали в Тверь. Шоссе бежало вдоль берега Волги. По правую руку тянулись жилые дома, огороды за ними спускались к реке. Город обезлюдел, от заколоченных досками дверей веяло страхом, дома пустовали.

Мы проехали чуть дальше переправы и остановились возле храма Воскресения Христова20.

– Ну-с, зайдем, перед исповедниками грехи б замолить, – промолвил Осип Николаевич.

Генерал взглянул на храм с тоскливой озабоченностью, словно сомневался, что ему позволительно войти внутрь. Однако же он решился, и мы с Вячеславом последовали за ним.

– А генерал-то наш шалун, раз уж грехи перед покровителями домашнего очага замаливает, – вполголоса сказал я.

Осип Николаевич молился со старанием, свидетельствовавшим о том, что с соблюдением святости семейных уз у него случилась серьезная неурядица. Косынкин ничего не ответил, кажется, озаботившись прощением каких-то собственных прегрешений. Я покинул церковь первым, и добрую четверть часа любовался барочным «восьмериком на четверике»21, как вдруг случилась совершенно неожиданная встреча.

– Bonjour, Comte22, – услышал я знакомый голос.

Я обернулся и увидел карету, в окно выглядывала графиня де ла Тровайола.

– Сандра! – удивился я, про себя воскликнув: «Heus-Deus23, ты решил мне припомнить, что и я не без греха!»

– Невероятная встреча, – сказала графиня де ла Тровайола. – Куда направляешься?

– В Москву, – ответил я и поспешил уточнить. – В армию.

– Ну, а я подальше от театра военных действий. Что ж, прости, я очень спешу. Буду молиться за тебя. Надеюсь, когда все кончится, мы еще увидимся и будем пребывать в добром здравии.

Она похлопала рукою по дверце, возничий щелкнул кнутом, и карета покатила вперед. Вскоре она затерялась среди других экипажей, телег и подвод. А я все всматривался вдаль, словно надеялся на какой-то знак, – может, мелькнула бы ее рука с платочком? Бог весть, зачем мне было это нужно? И слава богу, что я путешествовал без Жаклин, эта встреча надолго испортила бы ей настроение.

– Что там? – голос Вячеслава пробудил меня.

– Ничего, – ответил я.

– Ты так смотрел, – обронил он, вглядываясь вдаль.

Мы вернулись к наплавному мосту. Десяток барок, стоявших на якорях, перекрывали всю ширину Волги. Мы переправились на другую сторону и через минуту были в путевом дворце.

Его высочество принц Георг Ольденбургский принял меня в кабинете.

– Я имею разрешение… вернее сказать, поручение от государя, – поведал я, – сформировать небольшую группу отчаянных смельчаков, чтобы убить Бонапарта. Мы подготовим базу в Теплом Стане, это небольшое село к юго-западу от Москвы.

– Ваша миссия сопряжена с крайней опасностью для жизни, – невеселым голосом промолвил принц Ольденбургский.

– Что делать, ваше высочество, – ответил я. – Почту за честь, если сумею совершить ее. В наши дни о собственной жизни не приходится думать…

– Мне сказали, что у вас есть какое-то приватное поручение ко мне от императрицы-матери, – напомнил принц Георг.

– Да, ваше высочество, – я сделал небольшую паузу, чтобы подчеркнуть деликатность вопроса. – Ее величество обеспокоена некоторыми слухами…

– Слухами? – переспросил принц.

– Только слухи, – подтвердил я. – Злые языки распускают их. Но в свете положения ее высочества Екатерины Павловны…

– Катеньки? – переспросил он.

– Да. Словом, глупая история. Кто-то якобы видел вас в карете с неизвестной дамой…

– Ах, вот оно что! – воскликнул принц. – И что? Что сказала императрица?

– Она снисходительна по этому поводу, – ответил я. – Но ее беспокоит, что злые языки донесут до ее высочества Екатерины Павловны…

– Не волнуйтесь, граф, – улыбнулся принц. – Катенька сейчас в Ярославле. И я намерен завтра же утром отправиться к ней. Касательно ж, дамы…

Он замешкался, а затем махнул рукой. Я почувствовал некоторое беспокойство, мелькнула мысль, что эта дама может оказаться агентом Наполеона. Но с другой стороны, принц Георг поставлен генерал-губернатором над Тверской, Ярославской и Новгородской губерниями, а шпион, которого ищу я, явно действует в Москве. Имя этого шпиона уже известно – аббат Адриан Сюрюг. И все, что от меня требовалось, это доехать до Москвы и арестовать этого паписта. К тому времени, как Парасейчук доберется до Белокаменной, дело будет сделано, полковнику останется только место найти на груди для очередной награды.

Я вспомнил, что именно здесь в Твери в стенах путевого дворца принималось решение о назначении графа Федора Васильевича Ростопчина московским генерал-губернатором. Ростопчин гостил у великой княгини Екатерины Павловны и принца Георга Ольденбургского, а затем их высочества посетил император Александр Павлович. Государь не жаловал графа Ростопчина. Но Екатерина Павловна убедила августейшего брата, что энергичный, деятельный, ненавидящий французов Федор Васильевич именно тот человек, который нужен во главе Москвы во время войны с Наполеоном.

– Прошу простить меня, ваше высочество, – промолвил я. – Ваше слово возымело решающее значение при назначении графа Ростопчина генерал-губернатором…

– Не преувеличивайте моих заслуг, – принц поднял руки. – Решающее слово осталось за Катей.

– Я подумал, что вы знаете Москву, общество. Не встречалось ли вам такое имя – Адриан Сюрюг?

– Адриан Сюрюг? – переспросил принц и рассмеялся. – Кто же не знает аббата Сюрюга? Он иезуит, настоятель храма Святого Людовика, глава общины московских католиков, а ко всему прочему духовник Екатерины Петровны, супруги графа Федора Васильевича.

Я едва не подпрыгнул от радости. Все улики указывали на то, что аббат Сюрюг и есть тот самый шпион, изловить которого поручил мне государь-император. Убитый агент Гржиновский передал записку аббату Билло, а тот состоял в корреспонденции с Сюрюгом. Зарезанный раннее Хоречко должен был передать фразу о жене Цезаря. Все сходилось! Аббат Сюрюг пользовался доверием супруги московского генерал-губернатора и, очевидно, через нее добывал важные для Наполеона сведения. «Жена Цезаря вне подозрений, а зря», – решительно, это сказано было про нее.

Я хранил невозмутимость, чтобы не смущать принца внезапной радостью. Правда, и некоторое разочарование испытывал я: чересчур просто все разрешилось. Впрочем, я и хотел поскорее покончить с этим делом и отправиться в действующую армию!

– Вы прибыли вдвоем, – ни то спросил, ни то констатировал принц.

– Да, – я кивнул. – Со мною надворный советник Косынкин. Хотя должен был поехать полковник Парасейчук. Его через Вязмитинова приставил наблюдать за мной Аракчеев.

– Почему вы так решили? – без особого интереса спросил принц Георг.

– Некоторые детали моей миссии известны были лишь мне и его величеству, – поведал я, под «некоторыми деталями» подразумевая поручение найти шпиона, а не убить корсиканского недомерка. – Но тут выяснилось, что чересчур много знает и Парасейчук. Полагаю, его величество если и посвятил кого-то в тонкости дела, так управляющего своей канцелярии Аракчеева, а не Вязмитинова.

– А что же Парасейчук? Где он? – насторожился принц.

– Телепает где-то позади в коляске, – ответил я.

– Оставайтесь ночевать здесь, а поутру отправитесь дальше, – предложил принц Георг.

– Премного благодарен, ваше высочество, почту за честь и останусь с превеликим удовольствием.

– Андрей Васильевич, и вот еще – по поводу слухов о даме, – принц неожиданно вернулся к деликатному вопросу. – Это замечательная женщина, но она есть предмет сердечной тайны…

Черт подери, чертыхнулся я про себя. После такого признания будет непросто оправдаться перед вдовствующей императрицей за то, что не арестовал эту mistress24.

– Но это не моя тайна, – продолжил принц. – Вот почему не считаю себя вправе пускаться в откровения. Слухи, которые дошли до ее величества, простое недоразумение. Как только увижу Катеньку, расскажу ей все сам, посмеемся вместе, тем более, что Катя знает и эту даму, и того человека, чьей сердечной тайной она является.

Я почувствовал облегчение. Получалось, что и в хитрости не стоит пускаться, чтобы отвертеться от щекотливого поручения императрицы Марии Федоровны.

– Я сегодня же напишу письмо ее величеству. И попрошу вас, Андрей Васильевич, со своей стороны успокоить императрицу-мать, – закончил принц.

– Сей же момент напишу и я, – заверил я его высочество, уверенный, что с чистым сердцем могу успокоить ее величество Марию Федоровну.

– Не стоит вам торопиться, Андрей Васильевич, – многозначительным тоном произнес принц Георг. – Вам следует отдохнуть, а Марии Федоровне напишите из Москвы.

– Как вашему высочеству будет угодно, – ответил я, догадавшись, что мне уготован еще какой-то сюрприз, связанный с «чужою сердечной тайной».

Сюрприз, призванный убедить меня в невинности отношений неизвестной дамы с принцем Ольденбургским.

Поневоле завладели мною мысли о незнакомке. Кто же она такая? Чья «сердечная тайна»? Видимо, близкого принцу человека, коли он принимает участие в ее судьбе. Воображение нарисовало красавицу, черты которой хотя проступили и не вполне ясно, зато были овеяны романтическим флером. Бог весть, чья она «сердечная тайна»? И почему его высочество вынужден опекать ее? Не нужно ли освободить его от этой обузы? И почему принц настоял отложить корреспонденцию вдовствующей императрице? Что за сюрприз он мне уготовил? Может быть, доведется быть представленным таинственной незнакомке?

Утром оказалось, что его высочество Георг Ольденбургский покинул Тверь накануне, пока мы спали. Принц отправился в Ярославль.

Во время завтрака ко мне обратился лакей:

– Ваше превосходительство, его превосходительство генерал-провиантмейстер Лоза желает переговорить с вами.

– Так позови же его, – кивнул я.

В обеденный зал вошел генерал.

– Позвольте, Осип Николаевич, что за церемонии? – я поднялся навстречу.

Генерал бросил короткий взгляд на Косынкина и выдал смущенную улыбку. Вячеслав заметил его уловку, проглотил кофий и поднялся из-за стола.