Читать книгу Доживем до воскресения. Литература в школе вчера, сегодня, завтра - Лев Соломонович Айзерман - Страница 4

Совсем недавно мне в больнице заменили хрусталик. Давая мне напутствие, врач сказал: «Самое главное для вас – стабильность давления. Каждый перепад бьет по сосудам, и прежде всего – по сетчатке». Но вся моя долгая, в шестьдесят три года, учительская жизнь в сплошных перепадах давления.

Лет тридцать назад на выпускном вечере ко мне подошла моя ученица: «Вы меня простите, но ваши уроки в десятом классе были куда менее интересны, чем в девятом». Я это и сам понимал. Тургенев, Достоевский, Толстой, Чехов и – «Мать» Горького, «Разгром» Фадеева, «Поднятая целина» Шолохова. Дело не в самих этих произведениях. Дело в том, что только к ним и сводилась вся русская проза ХХ века. Я сделал все возможное, чтобы компенсировать эту недостаточность современной литературой, благо она была, и цены на нее были абсолютно доступные.

В 1983 году я получил письмо от Федора Абрамова, которому посылал свою книгу «Уроки нравственного прозрения». Она была названа словами Твардовского. (Потом вдова Твардовского, Мария Илларионовна, передала мне, что от этой моей книги «пахнет „Новым миром“». ) В книге было рассказано и об уроках, посвященных «Пелагее» и «Альке» Абрамова. Писатель прислал мне взволнованное письмо. Вот лишь несколько строк из него: «Читал и завидовал Вашим ученикам. Нет, нет, в мое время литературу преподавали совсем не так. А впрочем, где я учился? В провинциальной глуши, где и учителей-то образованных не было, за исключением одного-двух человек. Да вот еще, что меня привлекло: широта охвата литературы. Неужели современные школьники столько читают?»

Я перелистал свою книгу, еще раз посмотрел, уроки по каким книгам я провел в двух последних школьных классах. А в каждом из этих классов каждый ученик в течение года должен был по одному из произведений написать развернутую работу, естественно, еще до урока, этой книге посвященного. Так что на каждом уроке у меня всегда были и те, кто по этой теме готовился особенно тщательно.

Итак: рассказы Василия Шукшина, «Обелиск» и «Сотников» Василя Быкова («Читал как свою собственную», – написал мне Быков об этой главе), «Живи и помни» Валентина Распутина, «Обмен» Юрия Трифонова, «Пелагея» и «Алька» Федора Абрамова, «Царь-рыба» Виктора Астафьева, «Белый Бим Черное ухо» Гавриила Троепольского, «Белый пароход» Чингиза Айтматова. Обычный набор учителя-словесника тех лет, естественно, время от времени меняющийся.

Прав я или не прав, но я не делал то, что в те годы делали некоторые учителя. Я не приносил на уроки самиздата. И мои ученики мне не говорили: «Да вы не нервничайте: если кто придет, мы будем говорить все как надо». Многие ученики, самостоятельно, конечно, читали и самиздат. Но без меня. Мне казалось тогда, и так я думаю и сегодня, что в школе с учениками не нужно быть одним, когда, кроме меня в классе никого посторонних нет, и другим, когда на задней парте сидит проверяющий или даже собственный администратор. Но те книги, которые подвергались атакам ретивых критиков, такие, как повести Быкова, «Белый пароход» Айтматова, я, естественно, на уроках обсуждал.

Ну а потом времена изменились. Безусловно, я был рад новым возможностям, но тут началась такая переоценка, что становилось страшно. Те, кто еще вчера ликующе провозглашали: «А мы просо сеяли, сеяли», теперь неистово кричали: «А мы просо вытопчем, вытопчем».

Вчера ученица гневно спрашивала меня, почему я провожу урок по Пелагее, когда на экзамене будет Ниловна. Вчера после моего открытого урока по поэме Блока «Двенадцать» меня спрашивал уже учитель, почему на уроке о поэме, посвященной Октябрьской революции, я не раскрыл руководящую и направляющую роль партии в революции. Вчера мне, городскому методисту Москвы, с большим трудом все-таки удалось защитить ученицу (и, естественно, учителя), которая в сочинении написала, что ее любимый литературный герой – герой повести Сэлинджера «Над пропастью во ржи»: и книга не советская, и герой не наш.

Я уже не говорю о криминале. Где-то в конце 1960-х директор института усовершенствования учителей поручила мне разобраться и подготовить ответ на переданное нам письмо, полученное горкомом партии из юношеского зала Библиотеки имени В. И. Ленина. В письме сообщалось, что ученики второй московской школы, и не только они, просят в библиотеке книги, не соответствующие идеям и идеалам советской молодежи. Список был длинный. Там были и Гегель, и Ницше, и религиозные сочинения Льва Толстого, и поэты-декаденты, и даже Библия. Мне удалось спустить эту телегу на тормозах. Через 50 лет я подарил выписку из этого письма тогдашнему (и нынешнему) директору школы Владимиру Федоровичу Овчинникову, который об истории этой ничего не знал.

Но вот наступило новое Сегодня. И на экзамен пришла тема выпускного сочинения «Евангельские мотивы в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Другое дело, что многие писавшие на эту тему Евангелия в руках и не держали.

А потом, потом «новое время – новые песни».

В 1997 году вышла моя книга «Время понимать. Проблемы русской литературы советского периода». С тем, что я писал тогда, я согласен и сегодня.

«Сумятица умов, душевный разброд, смятение сердец не могли не коснуться и школы. Увы, в последние годы столь необходимое переосмысление прожитого и пережитого подменяется простой сменой знаков, плюсов на минусы, и наоборот, перекрашиванием черного в белое, а белого – в черное. Постоянно мы сталкиваемся не с переходом от монолога к диалогу, а с заменой одного монолога на другой, чаще всего прямо противоположный.

Лет десять назад десятиклассница попросила меня на экзаменационном сочинении принести Александра Твардовского. Я принес большой однотомник, изданный «Просвещением». Через несколько минут девушка вернула мне книгу: в поэме «За далью – даль» отсутствовали нужные ей главы «Друг детства» и «Так это было».

И вот новая школьная хрестоматия по русской литературе, изданная тем же «Просвещением». Блок в ней без «Двенадцати», Есенин, естественно, без «Руси советской», Маяковский представлен пятью дореволюционными стихотворениями. Нет ни «Левого марша», ни страниц из поэмы «Хорошо!», ни даже «Во весь голос», этого, по словам Пастернака, предсмертного и бессмертного произведения.

Еще не так давно чеховскую «Чайку» гримировали под горьковского буревестника. Сегодня, похоже, дело идет к тому, что буревестников или отстреляют, или подгримируют под чаек.

Вчера мы вырывали из истории литературы одни страницы, сегодня – другие.

Мы переживаем время крушения идеалов, разочарований в идеях, духовного кризиса, сумятицы ума и сердца. Для юности это особенно тяжело. Ведь именно в юности так важно обрести нравственные ориентиры в отношении к миру, обществу, людям, себе.

Сегодня же слишком часто столь необходимый духовный поиск, трезвая переоценка пережитого людьми и страной подменяются привычным шараханьем из одной крайности в прямо противоположную.

За всеми этими метаниями – и искреннее желание обрести новые путеводные маяки в смятенном мире, и укоренившийся догматизм старого мышления, пытающегося дать ответы в русле привычного двухцветного, плоскостного миропонимания, и исконная привычка стремительно поворачиваться по требованию новой команды, и угодническое усердие живущих по принципу «Чего изволите?»

Но независимо от субъективных устремлений, у кого-то, весьма возможно, и по-настоящему искренних, такой разворот «кругом марш» ни к чему, кроме нравственного релятивизма и опустошенности сердца, привести не может».

Но постепенно все устаканивалось. В школу на уроки литературы пришли Бунин, Куприн, Леонид Андреев, Бабель, Замятин, Платонов, Солженицын, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак. Казалось бы, какие возможности для широкого и глубокого подхода вместе с теми, кто был в школе и вчера, представились учителю словесности. Но если новое вино вливать в старые, прокисшие меха, то и новое вино очень скоро прокиснет.

Вот какие советы дает уже знакомая нам книга «Проверочные работы. 10—11 класс» учителям:

Работы, проверяющие знание школьниками произведений для обязательного чтения. 11 класс. Базовый уровень (Базовый уровень, в отличие от профильного, это все, что должно быть важно):

Назовите по одному стихотворению А. А. Ахматовой, М. И. Цветаевой, Б. Л. Пастернака, О. Э. Мандельштама на тему поэта и поэзии. Как каждый из них понимает миссию поэта и значение поэзии в жизни человека?

Объясните смысл эпиграфа к роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». (То есть повторите то, что вам сказали на уроке.)

В каких образах отразился ХХ век в лирике О. Э. Мандельштама? Подтвердите свои (!) мысли цитатами.

Назовите стихотворения М. И. Цветаевой, связанные с темой Родины. Как меняется авторское отношение к этой теме в разные годы?

Назовите два эпизода из повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», которые доказывают нравственную стойкость ее главного героя Шухова. В чем своеобразие «лагерной темы» в этом произведении?

Приведите примеры авторских неологизмов в прозе А. А. Платонова. Какова их роль в творчестве писателя?

Перечислите стихотворения А. А. Ахматовой, связанные с темой поэтического творчества. Приведите цитаты, показывающие непредсказуемость этого процесса.

Какие образы мировой культуры встречаются в поэзии О. Э. Мандельштама? Дайте к трем из них историко-культурный комментарий.

Вспомните три стихотворения Б. Л. Пастернака о любви. Что характерно для переживания их лирического «я»? Приведите примеры. Перечислите основные темы творчества А. И. Солженицына, назовите его главные произведения. Как отразилась в его творчестве традиционная для русской литературы тема праведничества?

Итак, проверяются знания. Курс на результат. Назовите. Перечислите. Вспомните. Три варианта по десять вопросов в каждом.

То, что надо вспоминать, определено как исходное. У Ивана Денисовича нравственную стойкость. У Ахматовой непредсказуемость творческого процесса. Про объем заданий не говорю, одно перечисление основных тем творчества Солженицына чего стоит. И зачем говорить о темах книг, которые школьники не читали?

И самое прозаическое: уважаемые коллеги-словесники, вы сможете, пусть даже за 90 минут, сдать этот зачет? Говорю честно: я лично не смогу.

Теперь о сочинительной части ЕГЭ по литературе. Две группы тем: базовый уровень и профильный уровень. Никакого деления по уровням на этом экзамене нет.

Только четыре темы из списка базового уровня:

В чем нравственная победа Иешуа над Пилатом? (По роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»).

Почему для лирического «я» раннего творчества А. А. Ахматовой тема любви исполнена драматического пафоса?

Почему лирическая героиня А. А. Ахматовой «не с теми, кто бросил землю»?

В чем заключается противоречивость русской деревни? (По рассказу А. И. Солженицына «Матренин двор»).

Вот он, первородный грех нашей системы сочинений: ответ на вопрос уже дан в формулировке сочинений. Традиционные темы:

«Татьяна русская душою. Катерина – луч света в темном царстве. Как в пьесе „На дне“ Горький разоблачает утешительную ложь и проповедь терпения?»

Вливают в эти старые прокисшие меха молодое (для школы молодое) вино. Иешуа победил Пилата. Тема любви в раннем творчестве Ахматовой исполнена драматического пафоса. И вообще Ахматова не с теми, а с этими. Про русскую деревню у Солженицына и говорить нечего: она противоречива.

Думать не надо. Все ответы даны. Только вспомнить то, что было в учебнике, на уроке, на занятиях репетитора, в шпаргалках типографских и интернетных. ВСЕ эти сочинения воспроизводящие, повторяющие выученное. Ни о чем по существу думать не надо. Естественно, что время от времени ответы эти меняются. Так что нужно следить за временем и указаниями. С Печориным поосторожнее, с Чацким, конечно. Да и с Маяковским тоже.

Как-то, еще в начале века, получил я письмо из небольшого русского города от учительницы литературы.

Так и живем. Одни предлагают выбросить из программы «Грозу»: не нужна нам на уроках литературы супружеская измена. Надо укреплять семейные ценности. Другие говорят, что не могут принять «Преступление и наказание» в школе: все равно ничего не поймут. Третьи считают, что вообще особое внимание должно быть уделено современной литературе.

Вот доктор филологических наук, Борис Ланин, заведующий лабораторией литературного образования Российской академии образования: «Классику не принято в школе обсуждать. Классика – она и есть классика, ее воспринимают как данность. Классические произведения изучают в рамках литературоведения: то, как они построены, как к ним относились современники. На классике можно воспитывать и патриотизм, и гордость за родную культуру, и внимание к родной истории и понимание быта родного и неродного народа, но вкус не воспитаешь, потому что ты должен это хвалить, потому что ты не можешь это ругать, вообще плохой вкус – ругать классику. Но когда речь идет о современной литературе, дети свободны, и вкус вырабатывается в совместном анализе, в совместной оценке, в совместных беседах и спорах».

Вот так. Одно непонятно: как же на классической литературе, которая преподносится как данность, без размышлений, можно воспитать патриотизм? Что это за нерассуждающий такой патриотизм? И почему при изучении классики она не может постигаться «в совместном анализе и совместных беседах и спорах»? Широкое распространение получили так называемые «Практикумы» по литературе для старших классов, в которых подобраны разные высказывания по одним и тем же вопросам, различные оценки критиков и литературоведов. И разве не показываем мы на своих уроках иллюстрации к одному и тому же произведению разных художников? Не даем чтение одних и тех же стихотворений и поэм в интерпретации разных исполнителей? Не обсуждаем кинофильмы по классическим произведениям? И что это за критерий в воспитании вкуса: можно или неможно ругать писателей?

От таких перепадов давления действительно становится плохо.